Когда же она опустила глаза, дабы полюбоваться плодами своего труда, то охнула, схватилась за сердце и тихо отдала концы – разбросанный мусор собрался возле туфель слабо шевелящейся горкой.
Никто не хватился бедную женщину, никто и не заметил, как сухое тело, втянутое какой-то непонятной силой, продвинулось в придорожные заросли и там исчезло, скрытое палой листовой и корнями молодых деревьев.
Тропинки зарастали травой, дороги зарастали мусором, лесники, не в силах объяснить этот невесть откуда взявшийся страх и все же не способные его побороть, мирно пили в своих лесничествах – а начальство, озабоченное проблемой обнаглевших собак, ничего не знало…
Да и что оно могло знать? Что странные люди бояться сходить с дорог, а тем более – углубляться в чащу? Так это личное дело каждого. Состава преступления, как видите, нет…
Горы мусора по обочинам дороги начальство не впечатлили, оно сказало директору – плохо, уважаемый, ваши уборщики работают. Директор ответил – ну так дайте из бюджета денег!! Будет и уборщики, и егеря… начальство пожало толстыми плечами. Как известно, нет денег на врачей и учителей, то есть государству начхать не здоровье нации и ее будущее – а тут какой – то лес… скажите спасибо, что ваш Лосиный остров под строительство не отдали… шутка ли сказать – такие просторы пропадают!!!
С тем высшее начальство и низшее и разошлось, недовольное друг другом…
Высшее начальство по другому смотрело бы на проблему Лосиного острова, если бы знало, что в самой середине, между Ярославским шоссе и улицей Подбельского, находиться мозговой центр и что именно отсюда на каждое действие властей идут не подлежащие обсуждению приказы….
Кстати сказать – засилье собак, которые перестали знать свое место, произошло после великой сходки – постепенно жизнь вернулась в лес. Те несколько десятков собак, что остались с королевским догом, не привлекали внимания – да и чье внимание они могли привлечь, кто осмеливался гулять по пустынным дорогам?
Зато в сумерки воздух звенел от птичьих песен, зайцы и лисы играли в вечные смертельные салки, к лосихам из – за окружной дороги пришли могучие рогатые самцы.
Даже к отшельнику – ястребу, из года в год истребляющему грязных московских голубей, присоединилась молоденькая самка.
Пестрый дог знал все – и как Полянка пересел в огромную машину и как вылез из нее, и как набирались полулегальные команды истребителей собак, и как собаки, вдруг выйдя из повиновения, в ответ на собственное истребление стали рвать людей…
Знал он так же, что будет дальше – и про ярость Умника, который на тот момент корчился, раздираемый по нервам сульфазиновой болью, и про философское спокойствие его бывшего хозяина, Витька, который парился в психушке уже месяц и находил, что это не так уж и плохо…
Знал он и про скорое противостояние не на жизнь, а на смерть, знал, сколько прольется крови из за открытия Умника – а в том, что Умник своим открытием воспользуется, не было никаких сомнений…
С собой она оставил только пятерых кавказских овчарок, которые несли караульную службу вокруг логова и по очереди грели его бока в холодные ночи, и несколько гончих – они подбегали к границам леса и обменивались с гонцами из районов информацией, а так же забирали принесенную еду.
Харчей хватало на всех – большинство людей, как ни странно, приняли предложенные условия, не особо задумываясь над причинами, их вызывающими – и спокойно отдавали встречающим из во дворах собакам часть своих покупок.
Пестрый навострил обрезанные уши – он получил информацию, и она ему не понравилась. Но выбора не было… дог поднял голову – над лесом прокатился басистый вой, и уже через минуту перед ним стоял старый и самый опытный гончак.
– Передашь посланцам, что на Потешной улице в психушке лежат два человека…обоих нужно освободить. Бывший мой хозяин и еще один, второй, я его не знаю… кроме того, из бросивших пить приведете сюда четыре человека – используйте ваши телепатические способности… скоро начнется…
Гончак, не спрашивая, склонил морду в белых шрамах в знак того, что понял и растворился в ночи тенью леса.
* * *
– Ты что, не понимаешь, к чему это все ведет?
Кипятился Умник и Витек, уже заразившийся больничным равнодушием, спокойно смотрел на бывшего собутыльника.
– Ну и к чему? – вопросил он, аккуратно обгрызая остаток ногтя с большого пальца – что там такого страшного твориться на воле? Значит, грести вас начали под гребенку? Пока еще начальство не спохватилось, что нам постепенно писец приходит?
– Ага!! – взвился Умник и Витек торопливо приложил палец к губам..
– Дурень, да? Ты что орешь? Тебе еще пару кубов сульфазина хочется?
– Ага – шепотом продолжил Умник, которого еще ломало от четырех кубов сульфазина – в лопатку и ягодицу – ага, опомнились, идиоты… все таки сообразили, что нам…
– А что нам? – Витек осмотрел кровавую кромку одного ногтя и перешел на указательный палец – что с нами будет? Вот послушай – вдруг оживился он – тут мужик лежал, интереснейшая, я тебе скажу, личность… так вот, он говорил примерно то же самое, что сейчас по телевизору однодневки долдонят…
– Конкретней? – нахмурил рыжие брови Умник.
– А… – Витек махнул рукой. Из-за забранного частой запыленной решеткой окна психушки мир казался странным далеким сном, ради которого не стоило тратить нервы – все то же самое…дескать, человечество себя не оправдало, что мы слишком заняты собственными крысиными бегами, чтобы обращать внимание не то, что происходит вокруг, что эксперимент с населением планеты разумными тварями себя исчерпал. А твари неразумные гораздо выгоднее и надежнее…
– Что ты такое говоришь? – квадратная челюсть Умника от удивления едва не достала до груди – кто это выгоднее и надежнее? Как это?
– А я почем знаю? – Витек перешел на средний палец и скоро пена на его губах порозовела – это он умный, а мы с тобой обыкновенные колдыри… так… ошибка эволюции… она сама уже на рада, что с нами связалась…
– Мы подобие Бога на Земле!! – выдвинул Умник где-то когда-то краем уха слышанную фразу. Он был уверен, что теперь – то Витек стушуется. Но Витек вдруг встал, потянулся с наслаждением, подошел, шаркая тапками, к приятелю и внимательно осмотрел его физиономию… потом пожал плечами и отвернулся.
– Ты его подобие? Спаси Господи, не надо… так грубо его спародировать…
Умник стал наливаться апоплексичной густотой – он не напрашивался на свою схожесть с богом, но если кто то умный так сказал, то отчего же нет?
– Значит ты – еретик? – вопросил он, надвигаясь на Витька…. Большой страшной собаки рядом не было, и теперь Умник наконец то мог смять этого мелкого наглеца и безбожника.
– Да не еретик я… – Витек повернулся к грозному товарищу тощей спиной, лег и свернулся калачиком… – просто посмотришь на твою рожу, особенно с похмелья, или когда ты какого – нибудь ботаника в стенку вколачиваешь, и понимаешь – да, бог. Подобие – местного значения, на пять минут…
Умник посмотрел обречено на Витька, который начал похрапывать, потом перевел глаза на облезлые стены, на кровати со сплошными спинками – чтобы никому не удалось привязать полотенце к перекладине и повеситься, проемы без дверей с жутким голубым светом за ними, на собственную одежду – короткую облезлую байковую пижаму…
Резонный конец для подобия бога на земле – первую, лучшую половину жизни пропил, вторую, по видимому, придется провести в психушке.
(Ходили слухи среди больных, что поступило негласное указание никого, кто хоть как то упоминал о собаках, не выпускать до особого распоряжения)
Умник провел пальцами по спине товарища, прочувствовав каждое ребро.
– А ну вставая, базарить будем… ты, значит, усомнился в моей божественности? А если я тебе сейчас в сопатку? Тогда поверишь?
Витек сел на кровати – в мешковатой пижаме, размера на четыре больше его, дряблой, мешковатой и морщинистой кожей вокруг глаз, втянутыми щеками и коркой застывшей розовой пены на губах… поскреб волосатый костяк груди…
– Так вот и я про то же…не веришь, что я подобие бога? В сопатку без разговоров… а что вот ты из себя представляешь? А ничего интересного…сплошные животные инстинкты… пожрать, поспать и потрахаться…ну, морду набить какому-нибудь умнику… телку трахнуть – да пожирнее, что бы сало складками свисало – вот такое у тебя понятие о красоте… все. И знаешь, что забавно? Что вот найдется какой-нибудь разговорчивый умник, и враз тебя убедит, что ты подобие бога, а остальные – подобие гавна. Неверные, если другую религию брать. И ни в чем ты никогда не усомнишься, поскольку нет в тебе такой потребности – размышлять с муками и с неверием пробиваться к истине, и понимать, что она опять ускользнула. Счастливый ты человек… подобие.
Умнику вдруг стало стыдно и горько… это мозгляк бил, что называется, в яблочко.
– Ну да, ну да – вдруг заговорил он с обидой и горечью – да, дебил я, даун… ну и что теперь? Но мы же не все такие… Может, я тоже подобие, но этакое… как в кривом зеркале… уродливое… вот исправить зеркало, выровнять его… может, буду похож?
Это он сказал с такой мольбой в голосе, что Витьку, который начихал уже не все, в том числе и на себя – не то, что на других – вдруг стало его жалко. Он посмотрел на привычное мурло, заметил тоску в просверленных глазках и вздохнул.
– Может, и будешь. Если постараешься. Но стараться надо сильно. Много вас, таких желающих….
Умник стукнул себя в гулкую грудь и вытер невзначай блеснувшую слезу. Потом повисла этакая умиротворенная тишина – только в соседней палате монотонно напевал из собрат по несчастью. "конец света, конец света, света конец"
– Вить, и долго мы с тобой тут париться будем?
– Не надо задаваться великими планами, мой друг… – тихо и торжественно ответил Витек – я когда-то мечтал объехать весь земной шар, но теперь я вижу в окне только незначительную часть этого шара… скоро придет весна, на балконе завьется плющ, как обещает добрейшая, но рассеянная Прасковья… Никитична, кажется…забыл..
– Ты что? – встревожено спросил Умник, с опаской отодвинувшись от Витька… – какая Прасковья? Какой плющ?
– Да – не обращая никакого внимания на вопросы, продолжил тот – почти как в той книжке… только Маргарит у нас нет… Да и не мастера мы…
Витек повернулся, чтобы объяснить свои странные слова, но Умника рядом уже не было (он смирно лежал в койке) – зато по коридору бухали торопливые шаги санитаров. Два здоровенных лба, раздраженные тем, что их оторвали от распития спирта, молча взяли Витька под локти, и, вздернув в воздух, поволокли мимо черных проемов палат…
В пустынной комнатке с клеенчатой тахтой и стеклянным шкафчиком для лекарств с него содрали штаны до колен и на плечи завернули куртку. Витек не сопротивлялся – он и с кулаками санитаров был знаком, и знал, что за сопротивление будет не только увеличена доза сульфазина до предельно допустимой, но могут вколоть и еще что нибудь более приятное.
Поэтому он лежал, уткнувшись носом в пахнущую лизолом скользкую поверхность и представлял, что происходит за его спиной. Вот густая коричневая жидкость разогревается на спиртовке до жидкого состояния, вот она втягивается в шприц, вот…
Витек дернулся – игла вонзилась в тощую ягодицу и вышла, оставив половину содержимого шприца, потом щиплющей болью отозвалась под лопаткой.
Легким тычком кулака Витек был выброшен за дверь и поковылял к себе в палату. По тому, как старательно сопел Умник, Витек понял, что тот не спит и негромко сказал…
– Классику читать надо, дубинушка…Булгакова, например. Я всего лишь его цитировал – причем цитировал не очень точно… ну да ладно… теперь на три дня у тебя собеседника не будет…страдай от угрызений совести…
Умник что то начал бормотать, оправдываясь своим незнанием, но Витьку было уже не до того – сульфазин растекался по жилам, поднимая температуру до сорока градусов, ломая суставы и мышцы постоянной мучительной болью, выкручивая судорожными движениями.
В мозгу Витька безумными хороводом завертелись миллионы картин, извращенных и страшных, как картины Дали, пот потек по корчащемуся телу ручьями – и в провонявшей духоте палаты зазвучал торопливый бессмысленный бред…
Умник никогда не видел со стороны действие сульфазина – и теперь, глядя на корчащегося товарища, он испытывал позднее раскаяние…
– Витек, Вить, что ты там бормочешь? Витек, Вить…
Замолчал Умник, только когда понял, что из того состояния его товарищ ничего не воспринимает, кроме бреда и боли…
* * *
А больницу в это время окружили плотным кольцом собаки – приказ был дан, дисциплина в собачьем сообществе, хоть и расшаталась после начала уничтожения ни в чем не повинных животных, все же в некоторых случаях действовала – и приказ надо было выполнить…
Псы чувствовали за своими спинами желтый взгляд вожака – и поэтому с терпеньем диких хищников ждали малейшего шанса, чтобы начать штурм… но шанса не было.
Окна больницы – и первый, и второй этажи – были забраны частыми решетками, все двери, включая черный ход пищеблока, давно поменяли на металлические. Поэтому замерзшая стая чернела под фонарями и не двигалась с места.
В двухэтажный особнячок впилось пятнадцать пар глаз – а из-за решетки первого этажа, где ввиду меньшей склонности к побегам содержались женщины, на них смотрели два горящих неистовством глаза.
Изможденная женщина сорока с лишним лет попала в психушку год назад и еще не успела деградировать окончательно – по крайней мере она по прежнему хотела не свободу и по прежнему не могла изжить в себе всепоглощающую любовь к всему живому. Имеющему четыре ноги…
В ее квартире в Малом Козихинском переулке в прошлые, прекрасные времена жили семь кошек и примерно пятнадцать собак – жили не то чтобы в дружбе, но вполне сносно.
Конечно, пенсию, которую женщина получала по инвалидности, не хватало на еду и ей самой, но зато вполне хватало на перловую кашу собакам… Хорошо выручали и помойки – вещи, выброшенные зажравшимися горожанами, она продавала на толкучке и могла порадовать своих питомцев деликатесами вроде протухшей требухи…
Кошки писали в противни с песком – когда один лоток покрывался лужами, она несла его в ванную, промывала под струей воды и потом вставляла его в духовку. Расползающийся из квартиры запах она не чувствовала из-за хронического насморка и была вполне довольна собственной смекалкой.
Недовольны были, само собой, соседи – и от разлетающейся по всему дому шерсти, и от постоянного лая, и от невыносимой вони. К тому же квартира в получасе ходьбы от кремлевских стен была лакомым куском. Настолько, что подкуп нескольких психиатров выглядел жестом благородного человека, избавляющего людей от соседства с психически ненормальной женщиной. Ее же кошкам и собакам – все в этом были уверены – жилось бы гораздо лучше на воле, чем впроголодь в вонючей квартире…
И не успела милая женщина оглянуться, как ее отправили на принудительное лечение, предварительно дав подписать какие-то странные бумаги…она и прочитать их толком не успела, поверив обаятельному типу, что это просто договора на содержание ее животных в специальной загородной гостинице. Когда же, по окончании лечения она вышла из больницы, то вместо ее раздолбанной деревянной двери наткнулась на деревянную – но с непробиваемой стальной основой… попытки разобраться ни к чему не привели. Попытки разодрать ногтями лицо невозмутимого охранника привели к незаметному движению его пальца – и получасовой неподвижности возле подъезда, куда ее вынесли, как тряпичную куклу.
После этого она пыталась взять штурмом мэрию, чем обеспечила себе безбедную жизнь на казенных харчах на ближайшие несколько лет.
И вот теперь сердце ее сжималось, и казалось ей, что среди молчаливых собак видны и ее питомцы, пришедшие проведать спасительницу…
– Малыш, Роджер, Бобик – шептала она сухими губамии и сжимала у горла халат, чтобы не заплакать… – Мусик, Пусик, Лелька, Жучка…
Слезы все-таки побежали по щекам, когда привиделось ей, что с черного враждебного неба падают и падают тяжелые хлопья и собаки превращаются в заметенные столбики…
Ей нужно было отплатить доверием за доверие – женщина не сомневалась, что собаки нашли свою бывшую хозяйку с одной единственной целью, обогреться, подкормиться и приласкать ее, постепенно дичающую среди грубых санитарок и похотливых врачей…
Взгляд ее обшарил решетку и уперся в навесной замок – она подергала его, и он, конечно же, не открылся, и задумалась, прикусив губу…
Сегодня дежурил Леонтович – костлявый мужик со сгнившими зубами и каким-то липким взглядом… все знали, что в отделении он совращает всех более-менее смазливых пациенток, если не добровольно, то ударными дозами психотропных средств. Знали так же, что при этом он мужик, в принципе, не плохой и не вредный, и что бывшим своим пассиям он помогает, как может. Позволяет смотреть телевизор в неположенное время, приносит с воли разную дивную снедь, не дает измываться санитаркам, а главное – после ночи с Леонтовичем можно было позабыть об психотропных лекарствах…
Собачнице – как сразу окрестили новенькую бывалые обитательницы психушки – все это объяснили популярно, сразу, как только она появилась и посоветовали не кочевряжится.
Но собачница не только начала кочевряжится, но и запустила в масляный глаз врача ногти…потом в течение месяца из нее делали бессловесную скотину, безмозглое животное. И преуспели в этом, за одним исключением – превратившись в животное, Собачница по-прежнему не хотела спать с противным врачом.
Она выла по-звериному и кусалась, билась с такой силой, что даже вызванные на подмогу санитары не могли ее удержать – и в конце концов Леонтович, несколько даже обиженный таким упрямством, отступился. Он не был насильником – скорее он был вежливым садистом. Ему доставляло удовольствие смотреть, как очередная его пассия, преодолевая стыд и неприязнь, отдается… грубое физическое насилие его не привлекало.
Потерпев фиаско с собачницей, он стал, неожиданно для себя ее уважать – но вот пощадить не смог, тогда и другие наложницы бы взбунтовались. Он продолжал давать сильнодействующие психотропные препараты, неизменно присутствуя на уколах и отмечая, что на худых ягодицах женщины остается все меньше не исколотого места…
Леонотович сидел в кабинете, который по стенам на высоте человеческого роста был обит мягким щитами и смаковал коньячок с лимоном… настроение у него было препаршивое, и, смутно догадывался он, причиной тому была безумная женщина, влекущая его к себе так, как никто и никогда… Вот если бы сейчас…
– Ну что там? – раздраженно отозвался он на робкий стук. В дверь просунулось тяжело тесанное лицо санитарки…
– Доктор – низким шепотом начала она – к вам там эта рвется..
– Кто? – насторожился доктор. Он бы принял только одну – но она, постепенно теряющая человеческий облик, рваться к нему уж никак не должна…
– Да это… собачница… выпендрежница… – зашептала санитарка и вытаращила блеклые глаза – доктор вскочил и облил себе штаны коньяком…
– Поняла…поняла… гоню на хрен и сульфазинчику…
– Петровна – недовольно сказал доктор, отряхивая штаны. – это тебе сульфазинчику надо. Конечно, я ее приму… и не мешай мне, пожалуйста… только – торопливо проговорил он – только минут через… минуты через три…
Лицо санитарки расползлось множеством морщин – об это странности доктора знали все. Он любил принимать новых женщина в махровом халате, под которым ничего не было.