Ей так не хочется идти, но она идет, и теперь ее волк идет рядом - шаг в шаг; идет вместе с ней - на костер, на смерть, к смеющейся толпе, которая так любит забивать камнями маленьких беззащитных девочек в нарядных платьицах; и Марго держится рукой за его лохматый загривок, а он прижимается к девочке теплым боком, и дорога кажется уже не такой липкой и скользкой, и уже не так страшно упасть - теперь у них одна на двоих жизнь, и смерть, и эта дорога. Дорога, по которой надо идти, какой бы грязной, скользкой и гадкой она ни была - надо найти Анну, которая зовет на помощь, и никто, почему-то больше никто не слышит ее крика…
Анджей
- Надо найти Анну, - пробормотала девчонка. Ее голос дрожал и срывался, как будто она собралась разреветься прямо сейчас.
- Я должна вернуться и найти Анну, - упрямо повторила девчонка, не обращая внимания на то, что ее голос дрожит. И губы дрожат, выговаривая эти слова, глупее которых трудно сейчас что-то придумать.
Анджей остановился, растерянно глядя на девчонку. Та, по-прежнему не решаясь поднять глаза на своего спасителя, попробовала шагнуть назад, к деревне. Девчонкины ноги, явно более разумные, чем их хозяйка, в этом направлении двигаться не желали. Они задрожали, поскользнулись на мокром горбе дороги, и девчонка опять едва не шлепнулась в грязь. Анджей успел ее подхватить.
- Ну ты и… - сказал он, разворачивая девчонку к себе. - Ты не ведьма, - уверенно заявил он, внимательно разглядывая ее лицо: - Ты дура.
- Я? - удивилась девчонка. - Я? Почему? - ее голос опять дрогнул. Анджей решил, что она теперь уж точно расплачется.
- Потому что… потому что, - Анджей неуверенно запнулся и нахмурился. Девчонка сквозь мутную пелену уже набежавших слез разглядела в его лице и серьезных глазах, что он не смеется и не дразнится. И опять передумала плакать.
- Потому что если ты туда вернешься, они тебя убьют, - договорил он. Очень неохотно, с усилием, и почему-то отвел глаза от внимательного, набухшего слезами, девчонкиного взгляда. - Не ходи больше туда. Никогда.
- Я должна найти Анну, - повторила девчонка. Упрямо, но уже не так уверенно.
- Вот заладила, - пробурчал Анджей.
Ему было неуютно и стыдно - за пацанов, с которыми он бегал и играл вместе столько лет. Стыдно говорить этой незнакомой маленькой девчонке, чтобы она больше не приходила к ним в деревню, потому что дети, которые сегодня бросались в нее камнями, в следующий раз могут убить ее. Он помнил, как пацаны сегодня смотрели им вслед. И ему казалось, что эти взгляды до сих пор щекочут мурашками ему спину. Как мокрые плюхи снега, нападавшие с деревьев за шиворот, которые потом еще долго тают и липнут к коже холодными струйками талой воды. Ему было стыдно, как будто он сам был одним из тех пацанов.
- Умом она тронулась, Анна твоя, - неохотно сказал он. - Ходит, никого не узнает, глаза пустые, страшные, и бормочет все чего-то… - договорив, наконец-таки собрался с духом - взглянул на девчонкино лицо. И с удивлением увидел, как девчонка замотала в ответ головой, и ее заплаканные глаза стали ясными и вроде бы даже сердитыми.
- Она зовет, - сказала девчонка.
- Чего? - изумленно переспросил Анджей.
- Она зовет на помощь, а никто не слышит, - девчонкина рука опять вцепилась в ладонь Анджея. То ли девчонка опять собралась падать, то ли захотела, чтобы Анджей поближе к ней наклонился и услышал… что услышал?.. Чушь какая… Девчонкины глаза с залипшими от слез мокрыми ресницами оказались вдруг близко-близко. И оказались они такими встревоженными, черными и глубокими, что можно было оступиться и упасть в них - в черную, влажную, тревожно плещущую глубину бездонного колодца…
- Колодец… - эхом на мысли Анджея проговорила девчонка, почему-то далеким и незнакомым голосом. Голосом, который как будто отражался от замшелых стен гулкого глубокого колодца. - Ей кажется, что она все время падает в колодец… Как Баженка… И она зовет на помощь, а ее никто не слышит… А я - слышу.
Анджей отшатнулся, отдирая от себя цепкие девчоночьи пальцы. Помотал головой, отгоняя невесть откуда взявшееся видение черного колодца. Даже запахом вроде как потянуло - холодной стоялой воды и осклизлых мокрых бревен… Перевел дыхание, испуганно разглядывая девчонку. Девчонка себе как девчонка, мордочка вон замурзанная и исцарапанная, волосы встрепанные, нос покрасневший - никак опять плакать намерилась? - и глаза вон мокрые… Глаза как глаза, никакого колодца, разве что вглядеться повнимательнее… Вглядываться повнимательнее не хотелось.
- А ты слышишь? - машинально переспросил он.
- А я - слышу, - подтвердила девчонка.
- Слушай, может, ты все-таки ведьма, а? - осторожно поинтересовался он.
- Сам ты дурак, - неожиданно обиделась девчонка и шмыгнула носом. Ее глаза опять набухли слезами. "Теперь точно разревется", - испугался Анджей. Что делать с плачущими девчонками, он не знал. А что делать с плачущими малолетними ведьмами - и подавно.
- Э-э, ты не реви, - попросил он.
- А я не реву, - всхлипнула девчонка.
- Слушай, давай так, - торопливо сказал он, с ужасом глядя, как дрожат, не иначе в преддверии громкого плача, припухшие и потрескавшиеся девчонкины губы. - Ты сейчас домой иди, там уже тебя хватились небось. А я… да слушай ты, - сердито ухватил он за тонкое плечо завсхлипывавшую и уже опять строптиво поворачивающуюся в сторону деревни девчонку, - а я приведу к тебе эту твою Анну… полоумную… Чем хочешь поклянусь - приведу, - он растерянно заозирался в поисках того, чем бы можно поклясться. Почему-то все обыкновенные мальчишеские клятвы показались ему сейчас какими-то глупыми и ненастоящими - под этим недоверчивым и немного удивленным девчонкиным взглядом. А побожиться - вроде как, тоже не того… ведьма же… или нет? Тьфу, черт, поди тут разбери…
- Тебя как зовут? - неожиданно спросила девчонка.
- Анджей, - отозвался он.
- А меня Марго, - представилась девчонка, как будто только сейчас с запозданием припомнила правила поведения, которым ее обучали няньки и воспитатели.
Шмыгнула носом, вытерла грязным кулаком мокрые глаза и переспросила неуверенно: - Так, значит, приведешь Анну-то?
- Приведу, - буркнул Анджей, жалея, что ввязался, и что теперь отступать назад уже вроде как-то не того… Дурак и есть, как его эта соплячка обозвала только что. В кузницу опоздал; дядькин обед на дорогу выбросил - небось, уже собаки сожрали вместе с тряпицей; а теперь вот еще эту Анну-полоумную где-то искать и сюда вести… Анджей переступил с ноги на ногу, покосился на мрачную громаду панского дома, темной крышей выступающего над деревьями. Говорят, несколько лет назад там ведьма сгорела и с тех пор бродит призраком по ночам… и пан кричит страшным голосом во сне… А ведьма та - мамка вот этой самой девчонки, что сейчас стоит перед Анджеем и слезы по грязным щекам размазывает…
- Сказал же - приведу, - повторил он сердито.
- Тогда… калитка тут есть - сбоку. Дай покажу, - предложила заулыбавшаяся девчонка.
- Эй… Марго, - окликнул он девчонку, уже запиравшую за собой скрипучую калитку. И не хотел ведь спрашивать - как будто кто за язык дернул. - А как ты ну это… слышишь?
- Не знаю, - ответила девчонка и опять внимательно посмотрела на Анджея своими черными серьезными глазищами: - Просто слышу - и все.
Марго (10). Сентябрь
- …Я слышу… почему я это слышу, а?! - Марго захлебывалась криком, плачем, слезами и цеплялась скрюченными пальцами за старухино платье, сползая на землю, потому что сил держаться на своих ногах у нее уже не было. - Почему? - кричала Марго в заботливо склоняющееся старухино лицо - как будто старуха была виновата во всем…
- Тс-с, тихо, девочка, тихо, пойдем… пойдем, а то мне тебя не удержать самой… пойдем, я тебе травки заварю, полегче станет… - старуха бормотала, и ее голос срывался от натуги, а костлявые руки крепко держали дрожащие плечи Марго - и прижимали к себе, и гладили, и почти несли бьющуюся в истерике девочку к темнеющей за деревьями хижине, до которой Марго так и не сумела дойти сама.
- Тихо, тихо, девочка, хорошая, умница, - старухин голос бормотал успокаивающе и ласково, приговаривал, и шептал, и уговаривал; и боль, скручивающая внутренности Марго в тугой, ледяной и колючий узел; боль, от которой плыло и темнело в глазах, и хотелось свернуться в клубочек и поскорее умереть; боль начала потихоньку рассасываться, оттаивать от ласковых движений теплых старухиных рук… А потом край глиняной кружки ткнулся в крепко сжатые зубы Марго, и резко пахнущий горячий травяной чай обжег ей небо, язык, горло, желудок - и ледяные ядовитые змеи, свернувшиеся клубком внутри, беспокойно зашевелились, заметались, испуганно шипя и кусаясь.
Марго рванулась - но старухины руки держали крепко, и горячая жидкость все гладила и гладила замерзшее горло, заливая беснующихся змей… А потом старухины пальцы легонько и умело надавили на окаменевший живот Марго, и змеи не выдержали - и выпрыгнули вместе с проглоченным Марго травяным настоем - несколькими черными, с кровяными прожилками, вязкими комками…
- Вот так… - довольно и устало пробормотала старуха, позволяя измученной, бледной Марго откинуться на подушку и осторожно - не брезгливо, а скорее опасливо - сворачивая испачканное черной кровью полотенце.
Марго с ужасом следила за ее руками ("И это было - это было во мне?!").
- А теперь поспи, девочка. Успеешь еще наговориться-то.
- Зачем… - голос Марго соскользнул к сиплому шепоту; старуха уже поднималась, чтобы уйти; Марго попробовала ухватить ее за руку, но промахнулась, неожиданно быстро ослабев от этого незамысловатого движения, и только слабо дернула подол старухиного платья. Старуха остановилась. - Зачем ты научила меня это делать? Зачем? Зачем я сделала это?
Старуха нагнулась, и Марго увидела - близко-близ-ко - ее потемневшие встревоженные глаза. Но старухин голос был уже прежним, спокойным и немного ворчливым:
- Я не знаю, ЧТО ты сделала, девочка… ты расскажешь мне об этом потом. Но сегодня ты едва не убила себя… и этого бы не случилось, если бы ты хорошенько слушала все, чему я тебя пыталась научить…
- Его звали… зовут Янош… Янош-плотник, ты, наверное, знаешь? - Марго осторожно отодвинула от себя глиняную кружку с до смерти надоевшим горьким травяным настоем.
Прозрачный летний вечер незаметно перетекал в ночь, и в узком проеме окна все ярче и маслянее ухмылялась щербатая желтая луна, и тянуло прохладой из приоткрытой двери.
- Знаю, - кивнула старуха.
- …Ну, он еще приходил, санки зимой чинил и перила на лестнице…
- …и игрушки для детей…
- Что? - удивилась Марго.
- Игрушки, - повторила старуха, и Марго показалось, что та улыбается. Ей показалось, что сумерки прячут улыбку на тонких старухиных губах - потому что старухин голос стал другим - мягким и задумчивым. Непривычным.
- Он вырезал из дерева игрушки и раздавал их. И иногда чужим детям он дарил более красивые игрушки, чем своему сыну. В деревне его считают немного странным. Это хороший человек, Марго.
Марго растерянно вглядывалась в темноту, пытаясь разглядеть старухино лицо и глаза, взгляд которых она чувствовала даже сейчас - когда они были невидимы. Интересно, откуда старуха знает это все, если она никогда не была в деревне? Или была? Марго знала, что иногда из деревни по тайной тропинке вокруг болота прокрадывалась какая-нибудь баба с подношением в узелке - куском сыра или вяленого мяса или полудюжиной свежих яиц; и, украдкой крестясь и испуганно тараща глаза, стучалась в дверь приземистой старухиной хижины. Тогда старуха приказывала Марго сидеть тихо ("не годится, чтобы тебя здесь кто-нибудь застал, девочка") и выходила поговорить с посетительницей. Но Марго сомневалась, что при этом они обменивались деревенскими сплетнями.
Обычно разговор был тих - старуха вообще умела говорить почти беззвучно, так, что ее слышал только тот, к кому она обращалась; и только собеседница ее иногда причитала что-то слезное, жалобное и отчаянное. Потому что только с отчаяния, когда уже перепробовано все остальное, бабы отваживались на долгий путь к "ведьминой избушке". А назад от избушки уходили уже осмелевшие и успокоенные, сами дивясь на себя - и чего уж такое совсем недавно просто перекручивало их изнутри и жизнь казалось конченой - неужто и правда заговорила беду ведьма? - и бережно и благоговейно прижимали к животу полученное лекарство - травку, или мазь, или отвар, или просто "заговоренную" водицу в глиняном ковшике.
Они обычно торопились, опасаясь лишний раз обернуться на "ведьмину избушку", а потому не видели, как, побледнев и сгорбившись, словно постарев в один миг, старуха ковыляет к дому, хватаясь дрожащей рукой за сипло дышащее горло - задыхаясь от той самой болезни, от которой только что "заговорила" свою посетительницу.
Марго испугалась до полусмерти, когда впервые увидела старуху такой.
- Ты меня спрашивала, как я лечу людей? - сказала тогда старуха, немного отдышавшись и придя в себя. - Вот так. Только так. Видишь ли, девочка, болезни - это… ну, как репейники - цепляются к тебе непонятно откуда, и пока ты отдираешь их от одежды, они липнут к твоим рукам и намертво запутываются в волосах. А когда ты выдираешь их из ЧУЖОЙ жизни, они прилипают к ТВОИМ рукам.
Лекарь, который лечит больных, берет их болезни себе; и он должен быть достаточно силен, чтобы суметь справиться с ними, иначе это может убить его… А лекарство… хоть колодезной водой можно вылечить. Человек сам себя лечит, а когда у него сил недостает - лекарь ему дает эти силы. От себя отнимает - и отдает. А себе забирает боль, страх - а иногда смерть. И он должен уметь сам избавляться от этого - раньше, чем это убьет его…
Старуха пристально взглянула на Марго, заворожено слушавшую ее, и добавила тихонько - и, как показалось Марго, неохотно:
- Я научу тебя…
- …Зачем ты научила меня это делать? Зачем? - спросила Марго - то ли у старухи, то ли у луны, рассеянно усмехающейся в черноте окна. Спросила голосом, совершенно не похожим на голос двенадцатилетней девочки. Тусклым и усталым. Луна мигнула, потеряв на мгновение безмятежность своей улыбки; старуха промолчала.
Ветер проскользнул в приоткрытую дверь, нежно погладил заплаканные щеки Марго, дернул старуху за седые спутанные волосы и прикрыл занавеской любопытное лунное лицо. Старуха поежилась, натягивая на плечи сползающий теплый платок.
- Ты спасла его от смерти, - тихо сказала она и осторожно и ласково положила свою костлявую руку на вздрагивающую ладошку Марго. И снова поежилась, как будто никак не могла согреться под своим пуховым платком в эту теплую летнюю ночь.
- Когда я шла… когда я шла к нему, они смотрели на меня… - Марго запнулась, захлебнувшись торопливым вдохом. Как будто глотнула стылой воды из черного колодца. Колодца с осклизлыми мокрыми стенами, с которых соскальзывают сведенные судорогой пальцы; а на дне плещет, и смеется, и нетерпеливо тянет жадные руки - защекотать, заласкать насмерть - черная вода…
И как будто опять Марго оказалась в душных сумерках деревенской избы, куда принесли умирающего Яноша - с головой, раскроенной неудачно выскользнувшим из рук напарника бревном. Приглушенно шумит, позвякивает, кудахчет и дышит задушенный тяжелыми занавесками летний вечер, прорываясь в щель между сдвинутыми дерюжками узким солнечным лучом; тяжело сопят и перетаптываются набившиеся в комнату люди; кто-то шикает на расхныкавшегося ребенка; тихонько поскуливает, монотонно покачиваясь, одной ладонью зажимая рот и задавливая крик, а другой - прижимая к юбке бессмысленно таращащегося младенца, молодая растрепанная женщина - уже почти вдова. И хрипло и рвано, слишком громко в набрякшей ожиданием тишине, надрывая последние силы в каждом следующем вдохе, дышит умирающий Янош. А под его головой, на подушке, ослепительно белой под черными спутанными волосами, все шире расплывается маслянисто-блестящее кровяное пятно.
Сначала никто не обратил внимания на Марго, и она какое-то время стояла и смотрела вместе со всеми. И с трудом сдерживалась, чтобы не закричать, и не зажать руками уши, и не броситься бежать - подальше отсюда. Она не понимала, как они все могут не слышать того, что слышит она. Как они могут не слышать, что этот человек, которого они уже все считают мертвым (вон, староста хмурится и думает о том, что вот теперь попа надо звать - отпевать, а значит, лошадь придется от работы отрывать, а время горячее; и вон тот старик с длинным носом сокрушается про себя - кто же теперь ему сделает крыльцо, которое Янош обещал; и вдова - та, которая уже сама себя вдовой считает, все кричит и кричит - мысленно: "Как же теперь? Как же теперь без тебя, а?..") - как они могут не слышать, что этот человек, неподвижно лежащий с заострившимся бледным лицом, - кричит и зовет на помощь?
- …Почему… почему я слышала, а они - нет?
- Они сказали бы - потому что ты ведьма. Или сумасшедшая. Но я скажу тебе по-другому, Марго. Потому что они глухие - а ты нет…