- Я не буду хихикать и тыкать пальцем, - сказал Умник спокойно. - Если знаешь свой номер, это уже кое-что, и это уже кое очень немало что. Мы с вами сейчас всковырнули самую страшную тайну. Самое главное, что здесь, в зоне, от нас можно скрыть этот номер. Почему понятно.
Дед с Лысым какое-то время молчали.
- Умник, давай закругляться, - сказал наконец Дед. - Скоро отбой, а нас нет.
- И что?
- Как что? Скоро отбой!
- Ну и что, что скоро отбой?
- Как что?! Нужно идти!
- Куда нужно идти?
- В барак! Спать! На нары!
- Нужно? Зачем?
- Спать! Как зачем?
- Спи здесь! Здесь, правда, нет нар, зато не воняет, спокойно и чисто. Тебя что, кто-то гонит?
- Нет, но... Да, но...
- Ну иди, если тебе так хочется. А я и здесь переночую. А то там храпят, стонут, пердят, в общем, не выспишься.
Лысый с Дедом переглянулись.
- Ты, Умник, как хочешь, а мы, пожалуй, пойдем...
- Идите! Вас разве кто-нибудь держит? Я не держу.
Лысый с Дедом чуть потоптались.
- Ну ты, Умник, это... Завтра в забой-то придешь?
- Приду. Конечно приду, не парьтесь. Если я не приду, найдется еще какой-нибудь гнус, или еще какой-нибудь тормоз, и вам вставят. Я вас не хочу подставлять. Вы, в целом, нормальные люди. До завтра.
- Ты, Умник, это... А завтракать как? Может, тебе завтрак в забой принести?
- Лысый, спасибо. Но тут есть еда. Я позавтракаю.
- Какая еда?! Откуда?!
- Есть. Так что не парьтесь. До завтра.
Лысый и Дед остановились у входа в бараки. Лысый оглядел пласты экскрементов под самыми окнами, повел носом воздух.
- На самом деле, Дед. Что-то здесь не так.
- Ты про что?
- Ну смотри. Видишь, сортиры. Стоят в достаточном отдалении от бараков. Вышел, перешел двор, зашел в сортир, высрал свое дерьмо, помыл руки. Вонь и параша там, где им и полагается. В уголке, и не мозолит глаза. Правильно?
- Правильно. Ну и что?
- Ну ведь правильно?
- Правильно, правильно. А с чего, Лысый, ты взял, что в сортире у нас можно помыть руки?
- Так вот я как раз и про это. Давай, что ли, хоть раз сходим в сортир, типа по правилам, заодно и посмотрим, что там и как.
- Хм. - Дед покачал головой, посмотрел на строения туалетов. - Идиотская, конечно, идея, но почему бы и нет? Яйца нам за это, надеюсь, не оторвут.
- Я тоже надеюсь. - Лысый сделал шаг в сторону туалетов. - Ну что? Идем и посмотрим?
- А что. - Дед хмыкнул. - Почему бы и нет? Пошли. С одной стороны, конечно, идиотизм, но с другой... Если существует сортир, должен кто-нибудь хоть раз туда сходить?
Чавкая сапогами по жиже, они перешли через двор и остановились у входа. Лысый, замешкавшись ненадолго, открыл дверь и переступил порог. Дед, тоже немного замешкавшись, вошел следом. Они оказались в просторной светлой комнате с умывальниками и зеркалом. Около умывальников на чистой стене висели свежие полотенца. В мыльницах лежало по куску хорошего мыла.
- Я чуть не уссался, - сказал Лысый не очень уверенно и, осторожно, на цыпочках подошел к раковине. Открыв кран и убедившись, что вода - холодная и горячая - Ты видал, Дед?
- Интересно... Даю яйца на отсечение, интересно, честное слово, - пробормотал Дед, пробуя воду. - И запах довольно приятный... - Он пошмыгал осторожно носом. - Дезинфицирующий какой-то.
- А где же тут срать? - оглянулся Лысый. - Я что-то не вижу ни одной кучи дерьма.
- Ты, Лысый, дурак. Хоть с Умником и повелся, а все равно дурак. Это же туалет, Лысый. Ты, что, читать не умеешь? Там же на двери так и написано, туалет. Поверь старику, но в туалете не срут, в туалет ходят.
- И откуда ты, Дед, это знаешь? - Лысый хихикнул, продолжая оглядывать чистую светлую комнату с умывальниками. - Умник сказал? Я что-то ни разу не видел, чтобы ты в туалете вообще бывал, не только ходил, гы-гы-гы. Слушай, Дед, мне здесь нравится! Давай здесь останемся на ночь? Смотри, видишь, даже какие-то тряпки чистые.
- Не умничай, все равно до Умника тебе далеко. Это не тряпки, а полотенца. - Дед подошел к двери напротив входа и открыл ее. - Смотри! Иди сюда, подойди. Видишь?
- Вот тебе раз! - воскликнул Лысый, заглянув в соседнюю комнату. - Это что за дверки такие? А это что за горшочки такие уродские, на стене? Ты, Дед, много на своем веку повидал, может быть, знаешь и это?
- Не помню откуда, но знаю, что эти горшочки называются "писсуары". Ты в них мочишься.
- А где же тут срут?
- Да что ты заладил. Срать да срать. Открой дверку.
- Вот эту?
- Вот эту.
- Открыл... Эх ты!!! Дед, что это за ерунда?!
- Кретин! Это же унитаз!
- Уничто?
- Садишься и гадишь! Гадишь, и оно булькает в воду, и попадает в канализацию, все как надо, чин чином, по правилам, вокруг счастье, радость и чистота, и не воняет под окнами, когда спишь. Пойду мочить Умника.
- Подожди, я с тобой... Нет, Дед, подожди... Я должен попробовать... Тьфу ты, вот ведь зараза какая! Сейчас, подожди, я попробую, и пойдем мочить Умника.
- Ну пробуй, пробуй. Снимай штаны и клади свою вонючую задницу вот на это сиденье.
- Надо же, как умно придумано. Садишься, и жопа не пачкается.
- А вот еще и рулончик, видишь?
- А это еще зачем?
- А ты подумай.
Лысый чуть помолчал. Потом лицо его просияло.
- Так. Пробую!
- Дверь-то прикрой.
- То есть как это?
- Ну тебе что, приятно, когда смотрят, когда ты срешь?
- Не знаю. Ну ладно, прикрыл, не ори, старый кретин.
- Не забудь смыть, молодой глупый кретин, - напомнил Дед в дверь.
- Засохни. Я уже догадался.
Когда, Лысый, наконец, закончил, они вышли в комнату с умывальниками.
- Мыть руки, - сказал Дед с кислой ухмылкой. - Посрал, вымой руки. Всему вас учить надо, щенков.
Лысый, не споря, подошел к умывальнику, открыл воду, намылил руки, стал споласкивать мыло и фыркнул.
- Надо же. Сроду бы не подумал. - Он вытер руки. - Знаешь, Дед, Умника мы, конечно, замочим, это понятно, но мне здесь нравится!
- Всему вас учить надо, щенков, - сообщил Дед, усмехаясь под нос.
Они вернулись в барак, прошли к своим нарам и уже собирались спать, когда к ним подошла небольшая компания во главе с косоглазым типом с треугольной челюстью. В руках у косоглазого была дубинка. Он остановился над Лысым и, поигрывая дубинкой, толкнул его в бок.
- Вставай, гнида. Дело есть.
Лысый приоткрыл один глаз.
- Вставай, говорю. - Тип ударил Лысого снова.
- Это ты что ли, Гондон? Отвали, завтра решим.
- Ты что, не слышал? Вставай, сука, сам, пока я добрый.
- Отвали!
Гондон, не произнося больше ни слова, с размаху ударил Лысого дубинкой в голову. Лысый вскрикнул, дернулся, свалился на пол. Косоглазый ударил его ногой в спину.
- Ты что, сука, говорят, ходил в тот сортир? Отвечай, сука, ну!
Лысый лежал, обхватив ладонями лысину, по которой бежала кровь.
- Отвечай, сука, ну!
Гондон ударил Лысого в пах, и Лысый скрючился, прижал колени к груди. Дед вскочил со своих нар, получил удар дубинкой в висок и обмяк, упал обратно в постель.
- Ты, сука, тут что, на особенном положении? - процедил сквозь зубы Гондон и снова ударил Лысого. - Мы, значит, тут все гондоны, падаль, отстой, а ему подавай чистый сортир? Тут ему, видишь ли, срать уже западло? Мы, значит, тут все использованные гондоны, а он...
Косоглазый не договорил. Дед выдернул у него из руки дубинку и успел ударить по шее, пока на него не накинулись роем шестерки. Они отобрали у Деда дубинку и стали бить кулаками. Гондон, теряясь от боли и страха, вырвал у шестерок дубинку и ударил Деда с такой силой, что тот свалился на нары, перекатился на другую сторону и упал на пол. Гондон, забыв про Лысого, перепрыгнул через нары и стал избивать Деда всем чем было можно - руками, дубинкой, ногами. Шестерки окружили Деда и принялись рвать его на куски. Деда били недолго - Лысый поднялся с пола и, тоже почти не соображая и с трудом разбирая что вообще происходит, набросился на сзади на косоглазого и попытался его задушить. Он вцепился в глотку Гондону с такой силой, что даже когда кто-то из шестерок вконец размозжил Лысому череп, и весь рой вмиг рассыпался, косоглазый так и не смог освободиться от мертвой хватки.
Когда он уже перестал дергаться и хрипеть, все стихло, и больше ничего не тревожило зловонную тишину. Дед еще долго ворочался, пытаясь подняться. Наконец он, отплевываясь, дополз до Лысого и ударил его по щеке. Потом ударил еще раз, потом еще. Лысый очнулся, приоткрыл залитый кровью глаз, промычал.
- Лысый, - прохрипел Дед. - Ты еще жив? Лысый... Куда же твоя лысина делась...
- Где Умник... - прошептал Лысый чуть слышно. - Где Умник... Позови Умника...
- Сейчас, сейчас... Он там, наверно, так и сидит, в своем люке... Сейчас я за ним сползаю... Не подыхай пока, Лысый, дождись...
- Где Умник... Позови Умника...
И Дед все-таки собрался с силами, и поднялся на ноги, и, шатаясь и хватаясь за стойки нар, побрел к выходу. Он вернулся нескоро - его вел под руки Умник, и они добрались наконец до места, и Умник склонился над Лысым, а Дед со стоном обмяк и повалился на пол.
- Лысый! - Умник тронул Лысого за плечо. - Лысый, ты еще жив? Я пришел. Я успел, Лысый, очнись! Где твоя лысина...
Лысый открыл невидящий глаз, вздохнул несколько раз, шевельнулся, прошептал еле слышно:
- Умник, прикинь... Я ходил в туалет... Это, оказывается, так круто...
- Лысый, я честное слово, очень этому рад! Видишь, сумел пожить перед смертью по-человечески...
- Умник... Я, наверно, попаду в ад...
- Лысый, не попадешь. Посмотри, Лысый, вокруг. Это и есть ад. Так что умирай спокойно.
- Умник, ты сволочь, паскуда... Так хорошо, что ты разузнал мой номер... - Лысый попробовал облизать губы, но язык не высовывался. - Ты просто красавец... Так здорово... Страшно подумать, если бы я подыхал и не знал, какой у меня номер...
- Да, Лысый. Когда знаешь свой номер, совсем другое дело. Я рад за тебя, без шуток.
- Знаю... Без шуток... А еще я мыл руки... С мылом... И вытирал полотенцем... Умник, прикинь... Там на стене висело... Нахрен я там не остался...
Лысый затих.
- Лысый! - Умник снова тронул его за плечо. - Лысый!
Но Лысый уже не ответил.
- Дед. - Умник повернулся к Деду, который лежал под нарами на полу и тяжело дышал. - Ты-то еще не собрался сдыхать?
- Щас... - Дед приоткрыл глаза, усмехнулся, закашлялся. - Я еще тебя, сволочь, переживу... Не таких умников пережил...
- Дед, я возвращаюсь. Ты как, Дед, со мной?
- Оставить меня в покое, кретин... Пошел вон, чтобы я тебя больше не видел... Слышишь? Не попадайся мне на глаза, пришибу...
Дед выздоравливал долго.
- Возраст уже не тот, - жаловался он соседу по больничным нарам, Мудиле, идиоту с гноящимся глазом. - В свое время, бывало, еще не так вставляли.
Мудило только гнусно гигикал. Когда Дед, наконец, начал ходить, подолгу стоял у мутного и загаженного окна, смотрел в унылый слякотный полумрак, на бесконечные крыши бараков, колючую проволоку над оградой, башни забоев вдали, угрюмые мрачные тучи. Иногда он смотрел на ворота, которые, если верить Умнику, были не заперты, и на люк, в котором он когда-то бывал. Это, казалось, было теперь так давно, что Дед уже сам не верил.
- Интересно, - иногда говорил Дед сам себе, разглядывая ворота. - Нет, в самом деле. Пойти, что ли, самому посмотреть?
- Ты про что там? - гундел Мудило. - Ты что там смотреть собрался, старый калека, гы-гы!
- А ты знаешь, Мудило, что с нашей зоны можно свалить? Без проблем. Просто взять и уйти.
- Ну ты даешь, старый мудило! - гигикал Мудило. - Мочили тебя, мочили, в жопу не замочили, но мозги выбили напрочь, гы-гы!
- Нет, я без шуток, Мудило. - Дед отворачивался от окна. - Ворота не заперты. Выходи и мотай на все стороны. Скажи мне, Мудило, кто тебя здесь держит?
- Ну ты и дурак, старый мудило, - гундел Мудило, радостно щерясь. - Сдохни быстрей и не мучайся.
- Нет, правда, Мудило, кто тебя здесь держит? Кто тебя заставляет каждый день корячиться в шахтах? Хавать шнягу, которую тут суют?
- Интересно, что еще хавать, старый ты хрен, мудило, если тут больше ничего не дают?
- А что тебе еще тут давать, если ты больше ничего не хаваешь? Вот тебя и пичкают этой бодягой, если ты хаваешь. Зачем еще пыжиться и усираться, Мудило, готовить тебе что-то нормальное, когда ты схаваешь и бодягу?
- Я тебе сейчас яйца вырву, старый мудило, - гигикал Мудило и радостно щерился. - Ну и что же ты не ушел тогда, старый хрен?
- Вот еще подлечусь чуток, и уйду, - отвечал Дед. - А что?
- Гы-гы-гы, - радовался Мудило. - Так вот прям и уйдешь?
- Так вот прям и уйду. А кто меня здесь держит, Мудило?
- Гы-гы-гы, ну ты и дурак, старый хрен. Так вот прям и открыто?
- Так вот прям и открыто, Мудило. А что, ты мне скажи, разве это и есть жизнь? Разве ЭТО есть жизнь?
- Гы-гы-гы! Не умничай, старый хрен! У кого ты только этого нахватался, старый мудак?
- Был такой, - говорил Дед и молчал. - Был такой, умник один.
- А, ты про этого... - хмыкал Мудило и злобно щерился. - Как же не знать. С-сука! Вот ведь паскуды, твари, ублюдки! - Мудило долго ругался. - Каких-то уродов, гнойных пидоров, бля, Забирают, а мы тут... Корячься как петухи, как, бля, мудилы какие. У-у, с-сука! У-у, падла! Лютая, лютая! - Мудило ругался, долго и страшно.
Шло время. Дед поправлялся и наконец, вскоре после того как Мудило умер, вернулся к обычной жизни. В первый же день после работы он подошел к воротам, даже потрогал ручку, но открывать не решился. Было страшно, странно и страшно. Дед постоял, потоптался, вздохнул, отошел, остановился, потоптался еще раз, еще раз вздохнул.
- Интересно, - Он посмотрел в небо. - Узнал он, или все-таки не стерпел? Нет, наверно, узнал... Узнал, конечно, на то он и Умник...
И Дед вернулся в барак, и долго ворочался, и уснул только под утро. На следующий день, после очередного кошмара в забоях, Дед, едва помня себя от усталости и отупения, снова пришел к воротам. Долго стоял, пытаясь заставить себя поверить, тронуть ручку, толкнуть ворота. Он приходил к воротам несколько дней, потом перестал. Пришла очередь быть дежурным, и несколько дней он расхаживал и орал на всех матом, пока не охрип. Потом ему назначили новичков, сразу двух, таких невероятных кретинов, что несколько раз он еле сдержался чтобы их не убить. Так, в гнусной рутине, в крови и дерьме ползло время, и про ворота он почти забыл.
Опустилась зима, ужасная, лютая, беспощадная - впрочем, в ней тоже был плюс, потому что вечной вони убавилось, и ветер иногда приносил даже свежий холодный воздух с гор. Дед, вдыхая случайные струи свежести, несколько раз вспоминал про Умника, и про Лысого, и про этот проклятый люк. Как-то раз он решился и снова вышел к воротам.
Было холодно, мрачно, тяжелые низкие тучи скребли крыши бараков, начиналась глухая метель. Дед постоял у ворот, трогая ручку, и, наконец, повернул ее. Ручка далась спокойно, и повернулась, и Дед подтолкнул тяжелую створку, и она неспешно отъехала в сторону - тихо и гладко. Дед, ощущая безразличную слабость, одной ногой переступил порог.
За воротами простиралась равнина - она отлого шла к горизонту, а на горизонте в зимней вечерней мгле высились горы, какие-то, вдруг показалось Деду, волшебные, нереальные. Дед стоял долго, оглядывая бесконечность, небо, нюхая свежий ветер с гор, топтался, вздыхал, кашлял простуженным горлом.
- Сука. - шептал он, вздыхая. - Вот ведь сука, умник, сучонок. Надо было его прибить, недоноска. Сука. Паскуда. Умник проклятый. Я тоже... Я тоже уйду! Когда-нибудь...
Где-то там, в горах, за которыми, как уверял Умник, тоже наверняка были зоны, сейчас находился он сам - если был жив. Дед почему-то был совершенно уверен, что Умник был жив. И он стоял так, стоял, и снова оглядывал вечернюю бесконечность, и небо, и снова и снова нюхал свежесть горного ветра, топтался, вздыхал, кашлял, ругался, оборачивался и снова вздыхал.
- Я тоже уйду, - шептал Дед. - Когда-нибудь...