Ороло сказал:
- Что, если две вселенные - каждая такая же большая, сложная и древняя, как наша, полностью обособлены, но из А в Б как-то попал один протон. Довольно ли этого, чтобы на веки вечные обеспечить полное сцепление времени А с временем Б?
Я вздохнул, как всегда, когда попадался в расставленный Ороло капкан.
- Или, - продолжал он, - возможна пробуксовка времени - разрыв между причинно-следственными областями?
- Итак, возвращаясь к твоей беседе с мастером Флеком. Ты хочешь меня убедить, будто проверял, не прошла ли по ту сторону тысяча лет за наши десять?!
- А почему бы и не проверить? - Тут у него стало такое лицо, будто он хочет что-то сказать. Хитроватое. Я не стал дожидаться и спросил сам:
- О. Это как-то связанно с твоими россказнями про бродячий десятитысячелетний матик?
Когда мы были совсем юными фидами, Ороло как-то поведал, будто прочёл в хронике такую историю: однажды где-то в земле открылись ворота, вышел инак и объявил себя десятитысячелетником, отмечающим аперт. Это было смешно, потому что иначество в нынешней форме существовало (на тот момент) три тысячи шестьсот восемьдесят два года. Мы решили, что Ороло рассказал свою байку с единственной целью: проверить, слушаем ли мы урок. Однако, возможно, он подводил нас к чему-то более глубокому.
- За десять тысяч лет, если взяться, можно многое успеть, - заметил Ороло. - Что, если ты нашёл способ разорвать всякую причинную связь с экстрамуросом?
- Но это, прости, полная чушь! Ты их чуть ли не в инкантеры записал.
- И всё же, в таком случае матик становится обособленной вселенной и время в нём больше не синхронизировано с остальным миром. И тогда возможен разрыв причинно-следственных областей...
- Отличный мысленный эксперимент. Я понял. Спасибо за кальк. Только скажи: ты ведь на самом деле не ждёшь увидеть признаки РПСО, когда ворота откроются?
- К тому, чего не ждёшь, - отвечал он, - надо быть особенно внимательным.
- Есть ли в ваших вигвамах, шатрах, небоскрёбах или в чём там вы живёте...
- По большей части в трейлерах без колёс, - сказал мастер Кин.
- Отлично. Есть ли в них вещи, которые умеют думать, хоть и не люди?
- Когда-то были, потом они перестали работать и мы их выкинули.
- Умеешь ли ты читать? Именно читать, а не просто разбирать логотипы.
- Ими больше не пользуются, - сказал Кин. - Вы ведь про значки? Не стирать в отбеливателе и всё такое? Ну, на трусах.
- У нас нет трусов. И отбеливателей. Только стла, хорда и сфера. - Фраа Ороло похлопал рукой по ткани у себя на голове, верёвке у себя на поясе и шару у себя под задом. Убогая шутка на наш счет, призванная успокоить мастера Кина.
Кин встал и тряхнул плечами, сбрасывая куртку. Тело у него было худощавое, но жилистое от работы. Он развернул куртку изнанкой к Ороло и показал пришитые под воротом ярлыки. Я узнал фирменную эмблему, которую последний раз видел десять лет назад, только её с тех пор упростили. Под ней шла полоска из движущихся картинок.
- Кинаграммы. Они вытеснили логотипы.
Я почувствовал себя старым. Новое для меня чувство.
Ороло встрепенулся было, но при виде кинаграмм сразу потерял интерес.
- А, - вежливо произнёс он. - Ты говоришь прехню.
Я смутился. Кин опешил. Затем лицо его побагровело. Он явно себя накручивал, считая, что должен разозлиться.
- Фраа Ороло сказал не то, что ты подумал! - Я постарался хохотнуть, но вышел скорее всхлип. - Это древнее ортское слово.
- А похоже на...
- Знаю! Но фраа Ороло совершенно забыл про то слово, о котором ты подумал. Он совсем другое имел в виду.
- И что же?
Фраа Ороло увлечённо наблюдал, как мы с Кином обсуждаем его, словно отсутствующего.
- Он хотел сказать, что настоящей разницы между кинаграммами и логотипами нет.
- Как же так! Они несовместимы! - Лицо Кина уже приобрело обычный оттенок. Он глубоко вздохнул, задумался на минуту, потом пожал плечами. - Но я понял, о чём ты. Мы вполне могли бы и дальше пользоваться логотипами.
- Тогда зачем, по-твоему, от них отказались?
- Чтобы люди, которые сделали для нас кинаграммы, увеличили свою рыночную долю.
Ороло нахмурился и обдумывал услышанное.
- Это тоже похоже на прехню.
- Чтобы они заработали деньги.
- Хорошо. И как эти люди добились своей цели?
- Они старались, чтобы пользоваться логотипами было всё труднее и труднее, а кинаграммами - всё легче и легче.
- Как неприятно. Почему вы не подняли восстание?
- Со временем мы поверили, что кинаграммы и впрямь лучше. Так что, думаю, вы правы. Всё правда пре... - Он осекся.
- Можешь говорить. Это не плохое слово.
- Мне кажется неправильным произносить его здесь.
- Как пожелаешь, мастер Кин.
- Так о чём мы? - спросил Кин и сам ответил на свой вопрос: - Ты хотел знать, умею ли я читать, не это, а неподвижные буквы, которыми пишут по-ортски.
Он кивнул на мой лист, быстро покрывавшийся как раз такими письменами.
- Да.
- Мог бы, потому что родители заставляли меня их учить, но не читаю, потому что незачем, - сказал Кин. - Вот мой сын - другое дело.
- Отец заставил его выучиться? - спросил Ороло.
Кин улыбнулся.
- Да.
- Он читает книги?
- Постоянно.
- Сколько ему? - Слова были явно не из опросника.
- Одиннадцать. И его ещё не сожгли на костре. - Кин сказал это самым серьёзным тоном. Я так и не понял, догадался ли фраа Ороло, что мастер над ним подтрунивает.
- У вас есть преступники?
- Конечно.
Однако само то, как Кин ответил, заставило Ороло схватить новый лист опросника.
- Откуда ты знаешь?
- Что?!
- Ты говоришь, "конечно", но как ты узнаёшь, преступник перед тобой или нет? Их клеймят? Татуируют? Сажают под замок? Кто определяет, что такой-то - преступник? Женщина со сбритыми бровями говорит: "Ты преступник" и звонит в серебряный колокольчик? Или мужчина в парике ударяет молотком по деревяшке? Протаскиваете ли вы обвиняемого через магнит в форме бублика? Или у вас есть раздвоенная палка, которая дрожит, если её подносят к злодею? Протягивает ли император с трона свой вердикт, написанный алыми чернилами и запечатанный чёрным воском, или обвиняемый должен пройти босиком по раскалённому железу? Может, есть вездесущий праксис движущихся картин - то, что вы называете спилекапторами, - видящих всё, но их тайны известны только совету евнухов, каждый из которых заучил наизусть длинное число? Или толпа сбегается и забрасывает подозреваемого камнями?
- Я не могу поверить, что вы всерьёз, - сказал Кин. - Вы пробыли в конценте всего, наверное, лет тридцать?
Фраа Ороло вздохнул и посмотрел на меня.
- Двадцать девять лет одиннадцать месяцев три недели шесть дней.
- И понятно, что вы готовитесь к аперту. Но не можете же вы думать, что всё так сильно изменилось!
Ещё один взгляд в мою сторону.
- Мастер Кин, - сказал фраа Ороло, выдержав паузу, чтобы слова его подействовали сильнее, - сейчас три тысячи шестьсот восемьдесят девятый год от Реконструкции.
- Мой календарь тоже так говорит, - подтвердил Кин.
- Завтра наступит три тысячи шестьсот девяностый. Не только унарский матик, но и мы, деценарии, будем отмечать аперт. Согласно древним установлениям, наши ворота распахнутся. В течение десяти дней мы сможем выходить наружу, а гости, такие, как вы, посещать наш матик. Так вот, через десять лет в первый и, вероятно, в последний раз за мою жизнь распахнутся вековые ворота.
- А когда они закроются, по какую сторону будете вы? - спросил Кин.
Я опять смутился, потому что не смел задать этот вопрос. Однако я втайне порадовался, что Кин его задал.
- Если меня сочтут достойным, я бы очень хотел оказаться внутри. - Фраа Ороло весело посмотрел на меня, как будто угадал мои мысли. - Суть же в том, что примерно через девять лет меня могут вызвать в верхний лабиринт, отделяющий мой матик от матика центенариев. Я войду в тёмную комнату, разделённую решёткой, а по другую сторону будет столетник (если к этому времени они не вымрут, не исчезнут и не превратятся во что-нибудь иное). И вопросы, которые он задаст, покажутся мне такими же странными, как тебе - мои. Столетники будут готовиться к своему аперту. В их книгах записаны все юридические практики, о которых они или другие инаки в других концентах слышали за последние тридцать семь с лишним веков. Список, которым я тряс перед тобой минуту назад, - лишь один абзац из книги толщиною в мою руку. Поэтому, даже если беседа кажется тебе нелепой, я бы очень просил тебя просто рассказать мне, как вы выбираете преступников.
- А мой ответ запишут в эту книгу?
- Если он будет новым, да.
- Ну, у нас по-прежнему есть окружные санаторы, которые прибывают на новолуние в запечатанных фиолетовых ящиках...
- Да, их я помню.
- Но они появлялись не так часто, как надо. Власти плохо их защищали и некоторых пустили под откос. Тогда власти поставили ещё спилекапторы.
Фраа Ороло взял другой лист.
- Кто имеет к ним доступ?
- Мы не знаем.
Ороло принялся искать другой лист, но, прежде чем он нашёл, Кин продолжил:
- Если кто-нибудь совершает серьёзное преступление, власти шлёпают ему на хребет такую штуку, что он на какое-то время становится вроде калеки. Потом она отваливается и всё проходит.
- Это больно?
- Нет.
Новая страница.
- Когда вы видите человека с таким устройством, вам ясно, какое преступление он совершил?
- Да, там прямо так и написано, кинаграммами.
- Воровство, насилие, вымогательство?
- Само собой.
- Крамола?
Кин долго молчал, прежде чем ответить:
- Такого никогда не видел.
- Ересь?
- Это, наверное, по части небесного эмиссара.
Фраа Ороло воздел руки с такой силой, что стла упала с его головы и даже одна подмышка оголилась, потом резко закрыл лицо. Этот иронический жест он частенько проделывал в калькории, когда кто-нибудь из фидов демонстрировал непроходимую тупость. Кин явно правильно всё понял и засмущался. Он поёрзал на стуле, задрал подбородок, снова опустил его и посмотрел на окно, которое пришёл чинить. Однако был в выспреннем жесте Ороло какой-то комизм, и Кин чувствовал, что ничего плохого не произошло.
- Ладно, - сказал он наконец. - Я никогда так об этом не думал, но на самом деле у нас есть три системы.
- Ящики, нашлёпки на хребет и что-то новенькое, ни мне, ни фраа Эразмасу незнакомое. Некто, называемый небесным эмиссаром. - Фраа Ороло принялся искать что-то в стопке листьев, в самом её низу.
- Я о нём не упомянул, потому что думал, вы знаете!
- Потому что... - фраа Ороло отыскал нужный лист и теперь скользил по нему глазами, - он утверждает, что пришёл из концента, чтобы принести немногим избранным свет матического мира.
- Да. А что, неправда?
- Неправда. - Видя, как растерялся Кин, Ороло продолжил: - Такое случается каждые несколько веков. Некий шарлатан претендует на светскую власть, ссылаясь на мнимую связь с матическим миром.
Я знал ответ на свой следующий вопрос раньше, чем выпалил:
- Мастер Флек - он что, его последователь?
Кин и Ороло разом посмотрели на меня, одинаково взволнованные, но по разным причинам.
- Да, - отвечал Кин. - Он слушает за работой их передачи.
- Потому-то он и снял провенер на спилекаптор, - сказал я. - Небесный эмиссар выдаёт себя за одного из нас. Если в матике есть что-то таинственное или... ну, величественное, это прибавит небесному эмиссару значимости. И мастер Флек, как его последователь, считает это в какой-то мере и своим достоянием.
Ороло молчал. Я сперва смутился и лишь много позже задним числом понял, что ему и не надо было ничего говорить: так очевидна была правильность моих слов.
У Кина лицо стало немного растерянное.
- Флек ничего не заспилил.
- То есть как? - удивился я.
Фраа Ороло по-прежнему думал о небесном эмиссаре и слушал вполуха.
- Ему не разрешили. Его спилекаптор слишком хорош, - объявил Кин.
Старый и мудрый Ороло напрягся и закусил губу. Я, молодой и глупый, пёр напролом:
- И как это понимать?
Фраа Ороло положил руку мне на запястье, чтобы я дальше не записывал. Сильно подозреваю, что ему хотелось другой зажать Кину рот.
Мастер ответил:
- Глазалмаз, антидрожь и диназум - со всем этим он мог заглянуть в другие части вашего собора, даже за экраны. По крайней мере, так сказали ему...
- Мастер Кин! - провозгласил фраа Ороло столь зычно, что все в библиотеке подняли головы. Затем он понизил голос почти до шёпота: - Боюсь, ты хочешь пересказать нам что-то, что твой друг Флек услышал от ита. Должен напомнить, что нашим каноном это запрещено.
- Простите, - сказал Кин. - Тут так легко запутаться.
- Да, знаю.
- Ясно. Не будем о спилекапторе. Простите ещё раз. Так о чём мы?
- Мы говорили о небесном эмиссаре. - Фраа Ороло немного успокоился и выпустил наконец мою руку. - Меня, собственно, интересует одно: отброс он, подавшийся в мистагоги, или бутылкотряс, поскольку первые бывают опасны.
***************
Кефедокл. 1. Фид Орифенского храма, переживший извержение Экбы и ставший одним из сорока малых странников. В старости он будто бы объявился на периклинии, хотя некоторые исследователи считают, что это был сын или тёзка орифенянина. Фигурирует в качестве второстепенного участника в нескольких великих диалогах, особенно в "Уралоабе", где его своевременное вмешательство дало Фелену время оправиться от ехидных выпадов оппонента, сменить тему и приступить к последовательному уничтожению сфенической мысли, которое составило заключительную треть диалога и привело к публичному самоубийству заглавного участника. От страннического периода жизни К. сохранились три диалога, от периклинического - восемь. Человек безусловно одарённый, он тем не менее производил впечатление педанта и резонёра, отсюда 2-е значение. 2. Педант и резонёр; зануда.
"Словарь", 4-е издание, 3000 год от РК.
- "Отброс, подавшийся в мистагоги" - более или менее понятно, - сказал я фраа Ороло позже. Мы были в кухне трапезной: я резал морковку, Ороло её ел. - И я догадываюсь, что они опасны, поскольку озлоблены, хотят вернуться туда, где их предали анафему, и отомстить.
- Да. Потому-то мы с мастером Кином провели всю вторую половину дня у дефендора...
- А что значит "бутылкотряс"?
- Вообрази знахаря в обществе, не знающем стекла. Море выносит на берег бутылку - вещь с поразительными свойствами. Он надевает её на палку, трясёт ею и убеждает всех, будто сам приобрёл часть этих поразительных свойств.
- Так они не опасны?
- Да. Они слишком внушаемы и потому быстро пугаются.
- А как насчёт пенов, которые съели печень светителя Блая? Не сказать, чтобы они так уж его боялись.
Чтобы спрятать улыбку, фраа Ороло сделал вид, будто разглядывает картофелину.
- Верно подмечено. Но вспомни: светитель Блай жил один на холме. Самый факт, что его отбросили, разлучил светителя с артефактами и акталами, которые на общество, способное порождать бутылкотрясов, воздействуют сильнее всего.
- Так что вы с дефендором решили?
Фраа Ороло огляделся, давая понять, что о таком не следует вопить во всю глотку.
- Ожидать больших предосторожностей во время аперта.
Я понизил голос:
- Так мирская власть пришлёт... ну, не знаю...
- Роботов с парализаторами? Эшелоны конных лучников? Баллоны с усыпляющим газом?
- Ну да, в таком духе.
- Зависит от того, насколько небесный эмиссар стакнулся с бонзами, - сказал фраа Ороло. (Он всегда называл так мирскую власть.) - И это нам очень трудно установить. Мне так точно. Для того и учреждена должность дефендора. Не сомневаюсь, что фраа Делрахонес уже этим вопросом занимается.
- Может ли это привести к... ну, знаешь...
- Разорению? Локальному или всеобщему? Насчёт всеобщего - думаю, вряд ли. Фраа Делрахонес уже что-нибудь бы услышал от других дефендоров. Я не исключаю безобразий в Десятую ночь, но потому-то мы накануне аперта и перенесли всё по-настоящему для нас ценное в лабиринт.
- Ты сказал Кину, что кардинальные перемены в экстрамуросе дважды приводили к разорениям, - напомнил я.
- Неужели? - И раньше, чем я успел ответить, Ороло скорчил этакую гримасу весёлого фраа, будто собирался насмешить полный калькорий замученных теорикой фидов. - Ты что, четвёртого разорения боишься?
Я предал смерти морковину и трижды вполголоса помянул грабли Диакса.
- Три глобальных разорения за три тысячи семьсот лет - не так уж и страшно, - заметил Ороло. - У мирян статистика куда более мрачная.
- Немножко боюсь, - отвечал я, - но совсем другое хотел спросить, пока ты не начал кефедоклить.
Ороло не ответил, возможно, потому что в руке у меня был большой нож. Я устал и злился. Чуть раньше я вмял сферу внутрь, чтобы получилась корзина, и пошёл к ближайшим клустам. Оказалось, их обобрали; пришлось тащиться на другой берег реки и добывать овощи для рагу там.
Я схватил доставшуюся таким трудом морковку и указал ею вверх.
- Ты меня учил больше насчёт звёзд. Историю мне преподавали другие - в основном фраа Корландин.
- Он, наверное, говорил, что в разорениях виноваты мы сами, - сказал Ороло. Я отметил, что он употребил слово "мы" очень растяжимо, в смысле "каждый инак начиная с ма Картазии".
У Репья была милая привычка - за разговором ни с того ни с сего легонько ткнуть меня в ключицу. Я машинально вскидывал руки, понимая, что от второго тычка полечу на землю. Таким образом Лио давал понять, что я стою не так, как советуют его книги по искусству долины. Я считал, что это чушь, но мое тело, видимо, соглашалось с Лио, потому что реагировало чересчур сильно. Раз, пытаясь восстановить равновесие, я потянул какую-то мышцу в спине, и она потом три недели болела.
Так же подействовала на меня фраза Ороло. Я отреагировал чересчур сильно. Лицо вспыхнуло, сердце застучало. Я почувствовал себя собеседником Фелена, которого тот спровоцировал на глупость и сейчас начнёт шинковать, как морковку на доске.
- За каждым разорением и впрямь следовали реформы, ведь так? - выпалил я.
- Давай пройдёмся по твоей фразе граблями и скажем, что каждое разорение вело к переменам в матиках, наблюдаемым по сей день.
То, что Ороло заговорил в такой манере, подтверждало: мы с ним в диалоге. Другие фраа бросили чистить картошку или резать зелень и собрались вокруг смотреть, как меня площат.
- Хорошо, называй как хочешь, - сказал я и тут же засопел, понимая, что подставляюсь. Как будто фраа Лио меня ткнул, а я с размаху плюхнулся на пятую точку. Не надо было мне вспоминать Кефедокла.