Беглецы - Нил Шустерман 3 стр.

2. Риса

Стоя за кулисами, Риса ждет своей очереди выйти на сцену.

Сонату, которую ей предстоит сыграть, она может воспроизвести даже во сне. В сущности, она часто так и делает. Сколько раз она просы­палась ночью, чувствуя, как пальцы перебирают складки простыни, словно клавиши рояля. Му­зыка играла в голове всю ночь, и, проснувшись, Риса продолжала слышать ее. Через несколько секунд сон рассеивался, и пальцы переставали перебирать воображаемые клавиши, продол­жая лишь тихонько барабанить по простыне.

Она заставила себя выучить сонату в совер­шенстве. Необходимо было добиться того, что­бы звуки лились из-под пальцев без видимых усилий.

"Это не конкурс, Риса, - часто повторяет мистер Дюркин. - Здесь не может быть побе­дителей или проигравших".

Но Риса так не считает.

- Риса Сирота, - объявляет конферансье, - прошу вас.

Девочка расправляет плечи, проверяет, хо­рошо ли заколоты длинные каштановые воло­сы, и поднимается на сцену. Раздаются сдер­жанные аплодисменты. Хлопают в основном из вежливости, чтобы поддержать. Часть лю­дей искренне сопереживает молодой пианист­ке - в зале сидят друзья и учителя. Другие хло­пают, потому что "так положено". Артистке еще предстоит завоевать их сердца.

Мистер Дюркин тоже сидит в зале. Риса за­нимается у него уже пять лет. Ближе его у нее никого на свете нет. Да и то уже прекрасно - не каждому ребенку в Двадцать третьем Государст­венном Интернате штата Огайо удается нала­дить с учителем такой контакт. Большая часть сирот, живущих в государственных интерна­тах, ненавидит своих учителей, считая их тю­ремщиками.

Стараясь не обращать внимания на диском­форт, причиняемый жестким воротником кон­цертного платья, девочка садится за рояль - черный, как ночь, и почти такой же длинный концертный "Стингрей".

Риса концентрируется на том, что ей пред­стоит сделать.

Лица людей, сидящих в зале, медленно то­нут во тьме. На публику нельзя смотреть ни в коем случае. На свете нет ничего, кроме нее, этого великолепного рояля и прекрасных зву­ков, которые она вот-вот из него извлечет.

Риса поднимает руки, и пальцы на мгнове­ние застывают над клавиатурой. Девочка начи­нает играть - страстно, бравурно. Пальцы пор­хают над клавишами, придавая лоск ее игре. Музыка струится из-под них, бегло, непринуж­денно. Прекрасный рояль поет, как хор анге­лов... но вдруг левый безымянный палец со­скальзывает с клавиши ре-бемоль, и вместо нужной ноты Риса берет простое ре.

Ошибка.

Она проскочила так быстро, что публика, возможно, ничего и не заметила, но Риса пре­красно все поняла. Фальшивая нота звучит в уме, как заунывный звук волынки, постепенно усиливаясь до крещендо, отвлекая девочку от игры. Риса теряет концентрацию и снова оши­бается, а через две минуты берет неверный ак­корд. Глаза наполняются слезами, лишая девоч­ку зрения.

"Оно мне и не нужно, - повторяет про себя Риса. - Важно чувствовать музыку. Еще не позд­но выйти из штопора, ведь нет?" Мысли лихо­радочно роятся в голове бедной девочки, хотя неискушенный слушатель вряд ли заметил бы ее ошибки.

"Да не беспокойся ты, - сказал бы мистер Дюркин, - никто же тебя не осуждает". Да, мо­жет, он сам в это верит, но и то лишь потому, что может себе это позволить. Ему уже не пят­надцать, и он никогда не был сиротой, живу­щим за счет штата.

***

Пять ошибок.

Не грубые, едва заметные, но все же ошиб­ки. Может, все и было бы хорошо, если бы на одной сцене с Рисой не выступали настоящие знаменитости - но другие участники играли безупречно.

Мистер Дюркин счастливо улыбается, при­ветствуя Рису на выходе из зала.

- Ты была великолепна! - говорит он. - Я горжусь тобой.

- Я играла отвратительно.

- Чепуха. Ты выбрала одно из самых слож­ных произведений Шопена. Даже профессио­налы не могут сыграть его без ошибок. Ты сыг­рала достойно!

- Мне мало играть достойно.

Мистер Дюркин вздыхает, но возразить ему нечего.

- Ты играешь все лучше и лучше. Я уверен, недалек тот день, когда эти руки будут играть в Карнеги-холле.

Он искренне, довольно улыбается. Девочки в общей спальне поздравляют Рису так же, как и мистер Дюркин, - им незачем врать ей. Этого достаточно, чтобы в душе девочки возродилась надежда, и Риса спокойно засыпает, когда на­ступает время отбоя. Ладно, думает она, я гото­ва допустить, что, быть может, придаю всему этому слишком много значения. Как знать, мо­жет, и не стоит быть такой жестокой по отно­шению к себе. Риса засыпает, думая о том, какое произведение выбрать к следующему конкурсу.

***

Через неделю ее вызывают в кабинет дирек­тора.

Там девочку ожидают три человека. Насто­ящий трибунал, думает она. Трое взрослых си­дят в ряд, что придает им еще больше сходства с триумвиратом судей. Или с тремя мудрыми обезьянами: ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю.

- Присаживайся, Риса, - говорит директор, указывая на стул.

Она пытается двигаться грациозно, но ме­шают дрожащие колени. В результате девочка неловко плюхается на стул, думая о том, что он слишком мягкий для зала, в котором заседает инквизиция.

Из всех троих Риса знает только директора. Ясно только, что двое других - официальные лица. Они ведут себя спокойно, словно подоб­ные заседания для них дело привычное.

Женщина, сидящая слева от директора, представляется социальным работником. Ока­зывается, "дело" Рисы находится под ее кон­тролем. До этого момента девочка и не подо­зревала, что у нее есть какое-то "дело". Женщи­на называет имя, но Риса его не запоминает - миссис Как-то-там. Позже она будет стараться вспомнить его, но безуспешно. Женщина пере­листывает папку, в которой хранится вся недолгая пятнадцатилетняя жизнь Рисы, небреж­но, как будто читает газету.

- Так-так, - произносит она. - Ты находишь­ся на попечении штата с младенчества. Поведе­ние самое похвальное. Оценки хорошие, но могли бы быть и лучше.

Женщина поднимает голову и улыбается Рисе.

- Я видела, как ты играла на конкурсе. Очень хорошо.

"Хорошо", - думает Риса. Но не превос­ходно.

Миссис Как-то-там снова принимается лис­тать папку, но Риса видит, что на самом деле она не читает. Какое бы решение ни собира­лась вынести эта троица, они давно уже обо всем договорились, задолго до того, как Риса вошла в кабинет директора.

- Зачем вы меня вызвали? - спрашивает Риса.

Миссис Как-то-там закрывает папку и смот­рит на директора и сидящего рядом с ним муж­чину в дорогом костюме.

Костюм, как окрестила его Риса, кивает, и социальная работница поворачивается к Ри­се, радушно улыбаясь.

- Мы считаем, что ты исчерпала свой потен­циал в данном заведении, - говорит она. - Ваш директор, мистер Томас, и мистер Полсон со­гласны со мной.

Риса бросает взгляд на человека в костюме.

- А кто такой мистер Полсон?

Костюм прочищает горло, прежде чем заго­ворить.

- Я школьный юрист, - произносит он нако­нец извиняющимся тоном.

- Юрист? А зачем здесь юрист?

- Таков регламент, - объясняет директор То­мас. Видимо, галстук внезапно показался ему похожим на удавку, потому что он в срочном порядке ослабляет его, засунув палец за воротник. - В уставе школы записано, что юрист обязательно должен присутствовать при по­добного рода процедурах.

- О каких процедурах вы говорите?

Троица переглядывается, но никто, похо­же, не готов взять на себя обязанности спике­ра. В конце концов миссис Как-то-там решается заговорить:

- Тебе должно быть известно, что места в го­сударственных интернатах сейчас на вес золо­та. Бюджет постоянно урезают, и это касается, к сожалению, всех учреждений подобного ро­да - наше не исключение.

Риса, не отрываясь, смотрит в спокойные, холодные глаза миссис Как-то-там.

- Сиротам, находящимся на попечении госу­дарства, места в интернатах гарантированы за­коном, - говорит девочка.

- Совершенно верно, но гарантия распрост­раняется на детей, не достигших тринадцати­летия.

Неожиданно оказывается, что всем есть что сказать.

- Денег хватает только на малолетних, - го­ворит директор.

- Необходимо вносить поправки в школьную программу, - заявляет юрист.

- Мы хотим только добра тебе и всем ос­тальным детям, содержащимся в стенах это­го учреждения, - перебивает их миссис Как-то-там.

Обрывки фраз летают по комнате, словно мячики, отброшенные умелой рукой теннисис­та. Риса ничего не говорит, просто слушает.

- Ты отлично играешь на рояле, но...

- Как я уже сказала, ты достигла верхнего предела своего потенциала...

- По крайней мере, в данном заведении...

- Если бы ты выбрала менее престижную учебную программу...

- Нет, ну, это еще вилами по воде писано...

- У нас связаны руки...

- Нежеланные дети рождаются каждый день - и не всех успевают подбросить...

- Наш долг - позаботиться о тех, кому не по­везло...

- Необходимо найти место для каждого си­роты...

- Значит, каким-то образом необходимо уменьшить количество подростков, содержа­щихся в интернатах, на целых пять процен­тов...

- Ты же сама понимаешь, не правда ли?..

Риса больше не может все это слушать. Она наконец подает голос, и все трое тут же замол­кают, потому что она произносит то, что ни один из них не осмелился озвучить.

- Значит, меня отдают на разборку?

Тишина. Молчание - знак согласия, оно красноречивее любых слов.

Социальная работница хочет взять Рису за руку, но девочка отстраняется.

- Я понимаю, тебе страшно. Перемены все­гда пугают.

- Перемены?! - кричит Риса. - Вы называете это переменами? Смерть чем-то отличается от перемен, как вы считаете?

Директору, видимо, снова становится душ­но, и он опять ослабляет узел галстука, не же­лая, очевидно, получить преждевременный удар. Юрист открывает портфель.

- Мисс Сирота, давайте не будем. Это не смерть, и я уверен, всем было бы намного лег­че, если бы вы перестали говорить столь не­корректные вещи. Дело в том, что вы остане­тесь на сто процентов живой, но в разделен­ном состоянии.

Он достает из портфеля буклет в яркой об­ложке.

- В этой брошюре содержится информация о заготовительном лагере "Твин-Лэйкс".

- Это прекрасное место, - говорит дирек­тор. - Мы направляем туда всех детей, готовя­щихся пройти процедуру разделения. Даже мой собственный племянник там побывал.

- Рада за него.

- Я все же настаиваю на том, что вас ждут именно перемены, - говорит социальная ра­ботница, - не более того. Так, вода, изменяясь, превращается в облака и выпадает на землю дождем, а дождь, замерзая, превращается в снег. Ты будешь жить, Риса. Просто в иной форме.

Но Риса их больше не слушает. Ее захлест­нула волна паники.

- Я могу отказаться от музыкальной карье­ры, - говорит она. - Я могла бы заняться чем-нибудь еще.

- К сожалению, слишком поздно, - говорит директор Томас, горестно кивая.

- Нет, не поздно. Я привыкла работать над гобой. Я могла бы пойти в армию. Там всегда нужны солдаты.

Костюм раздосадованно вздыхает и смот­рит на часы. Социальная работница наклоняет­ся к девочке.

- Риса, прошу тебя, - говорит она. - Чтобы стать солдатом, нужно иметь определенное телосложение и долгие годы тренироваться для приобретения необходимой физической формы.

- Вы не дадите мне возможности выбрать? - кричит Риса. Оглянувшись, она понимает, что вопрос риторический: за спиной уже стоят двое охранников, выбора нет. Когда они уво­дят ее, Риса вспоминает мистера Дюркина. Мысль о том, что его мечта, вполне возмож­но, осуществится, заставляет девочку горько рассмеяться. "Недалек тот день, когда эти ру­ки будут играть в Карнеги-холле". К сожале­нию, без Рисы.

***

Зайти в спальню попрощаться с девочка­ми ей не дают. Брать с собой ничего не нуж­но, потому что вещи ей не понадобятся. Так всегда говорят тем, кому "посчастливилось" стать кандидатом на разборку. Только не­сколько самых преданных подруг тайком пробираются в школьный приемник-распределитель, и Рисе удается наспех обнять их и поплакать вместе в последний раз, да и то приходится постоянно смотреть по сторо­нам, как бы не поймали.

Мистер Дюркин не приходит прощаться, и это задевает Рису больше всего.

На ночь ее отводят в школьный туристиче­ский центр, в одну из спален для гостей, а ут­ром, на рассвете, усаживают в огромный авто­бус, битком набитый детьми, которых перево­дят из центрального интерната в школы поменьше. Кое-кого из ребят она видела, но ни с кем лично не знакома.

По другую сторону от прохода сидит очень красивый мальчик - судя по всему, его везут на службу в армию.

- Привет, - говорит он, залихватски улыба­ясь, как настоящий солдат.

- Привет, - отвечает Риса.

- Меня переводят в морскую академию шта­та, - говорит мальчик. - А тебя?

- О, меня? - переспрашивает Риса, силясь на ходу придумать что-нибудь впечатляющее. - В Академию мисс Марпл для одаренных детей.

- Врет она, - вмешивается костлявый блед­ный мальчишка, сидящий рядом с Рисой. - На разборку ее везут.

Бравый морячок отшатывается, словно раз­борка - какой-то особый вид заразы.

- О, - говорит он, - ну и дела. Плохо, конеч­но. Ладно, увидимся! - добавляет он, переса­живаясь в конец автобуса, где собралась тесная компания будущих солдат.

- Спасибо, - говорит Риса тощему маль­чишке.

- Да ладно тебе, какая разница, - пожимает плечами он. - Давай знакомиться. Меня зовут Самсон. Я еду туда же, куда и ты.

Глядя на протянутую для рукопожатия полу­прозрачную конечность, Риса едва сдерживает смех. Надо же, Самсон. Такое сильное имя для такого дохляка. Пожать руку она отказывается, чувствуя себя обиженной тем, что мальчик рас­крыл ее маленький блеф перед симпатичным морячком.

- Так что же ты сделал, чтобы попасть на раз­борку? - спрашивает Риса.

- Лучше спроси, чего я не делал.

- И чего же ты не делал?

- Ничего, - отвечает Самсон.

Рисе ясно, что он хочет сказать. Не делая ничего, попасть в заготовительный лагерь про­ще простого.

- Я никогда не стремился вознестись на са­мый верх, но теперь, если рассуждать с точки зрения статистики, шансы на то, что какая-нибудь часть меня достигнет величия где-нибудь на необъятных просторах земли, существенно возросли. Лучше быть великим хотя бы какой-то своей частью, чем сохранить целостность, оставаясь бесполезным, - говорит Самсон.

В этой чудовищной тираде есть логика, и это бесит Рису еще больше.

- Надеюсь, тебе понравится в заготовитель­ном лагере, Самсон, - говорит девочка, переса­живаясь подальше от странного парня.

- Прошу всех занять свои места! - кричит си­дящая в передней части салона надзирательни­ца, но все бесполезно. Никто ее не слушает. В автобусе полным-полно детей, и все они активно пересаживаются с места на место в поис­ках единомышленников или, наоборот, стара­ясь избежать излишнего внимания. В конце концов Рисе удается найти местечко у окна; вдобавок рядом еще и никого нет.

Поездка в автобусе - лишь первый этап длительного путешествия. Рисе и всем осталь­ным объяснили, что сначала их отвезут в цент­ральный приемник-распределитель, где встре­тятся десятки воспитанников из интернатов разных штатов. Там детей рассортируют, затем рассадят по автобусам и отправят кого куда.

Значит, в следующий раз придется ехать в автобусе, полном Самсонов, думает Риса. Заме­чательная перспектива. Ей уже приходило в го­лову, что можно попытаться незаметно про­шмыгнуть в другой автобус, но, к сожалению, нанесенный на пояс юбки штрих-код мешает это сделать. Все прекрасно организовано, и ошибок быть не может. Но Риса продолжает обдумывать различные сценарии побега, и в этот момент замечает, что за окном происхо­дит какая-то суматоха. Действо разыгрывается чуть дальше по шоссе. На другой стороне доро­ги стоят полицейские машины, а на полосе, по которой движется автобус, вот-вот окажутся два мальчика. Они бегут прямо через дорогу, не обращая ни малейшего внимания на пролетаю­щие мимо автомобили. Один мальчик держит другого в борцовском захвате и чуть ли не та­щит его на себе. Продолжив двигаться по той же траектории, они вскоре окажутся прямо пе­ред лобовым стеклом автобуса, в котором едет Риса.

Водитель резко принимает вправо, чтобы избежать столкновения, и Риса ударяется голо­вой об стекло. Судя по многочисленным вос­клицаниям и вздохам, "повезло" не ей одной. В этот момент автобус резко останавливается. Риса вместе с другими ребятами соскальзывает с кресла и катится вперед по проходу. Она уда­ряется бедром, но, кажется, ничего ужасного не произошло. Будет синяк, и все. Девочка вскакивает на ноги, стараясь оценить ситуа­цию. Автобус накренился. Он съехал с шоссе и попал передними колесами в канаву. Лобовое стекло разбито и испачкано кровью. Много крови.

Ребята понемногу начинают подниматься и ощупывать себя. Никто особенно не постра­дал: синяки и шишки, как у Рисы, не в счет. Но кое-кто уверен, что автобус попал в ужасную аварию. Надзирательница как раз старается ус­покоить девочку, бьющуюся в истерике.

Среди всего этого хаоса Риса вдруг чувству­ет себя решительной, как никогда.

Ситуация вышла из-под контроля.

Распорядок жизни детей, живущих в госу­дарственных интернатах, расписан до мело­чей. В системе предусмотрены инструкции, которыми следует руководствоваться при самых разных обстоятельствах, но конкретного пла­на действий на случай аварии не существует. В течение ближайших нескольких секунд за ни­ми никто не будет следить.

Внимательно глядя под ноги, Риса бросает­ся вперед, к двери, ведущей на улицу.

3. Лев

Лев полностью погружен в подготовку к пред­стоящему событию. Вечер обещает быть гран­диозным. Неудивительно, ведь о его проведе­нии говорят уже несколько лет. Денег на подго­товку истрачено немало. Не менее двухсот человек должно собраться в самом большом банкетном зале кантри-клуба. У Льва много дел: он должен оценить оркестр, который бу­дет играть на празднике, позаботиться о меню и сделать еще множество других вещей - к при­меру, выбрать, какого цвета скатерти будут на столах. Лев решил, что они будут красно-белы­ми, в честь любимой бейсбольной команды "Цинциннати Редс", а на салфетках должно быть напечатано его имя - Леви Иедидиа Калдер, - чтобы гости могли унести их домой на память.

Вечер посвящен ему и только ему. И Лев го­товится как следует повеселиться.

Придет много взрослых: родственники, друзья семьи, партнеры родителей по бизнесу, но по меньшей мере восемьдесят друзей Льва гоже получили приглашение. Среди них това­рищи по школе, ребята, с которыми он вместе ходит в церковь, и спортсмены из разных ко­манд, членом которых Лев был в разное время. Конечно, не все сразу согласились прийти. Не­которым приглашение показалось забавным.

- Ну, не знаю, Лев, - говорили они, - какой подарок я, по-твоему, должен принести?

- Ничего приносить не нужно. На праздник жертвоприношения не принято дарить подар­ки. Гости собираются, чтобы вместе повесе­литься. Будет здорово, я уверен.

Вечер проходит прекрасно.