- Совсем бред получается! Выходит, магазин продает не ворованное, но специально обманывает, будто оно ворованное, потому, что ворованное люди покупают охотнее?!
- Пусть это будет сегодня нашей самой большой проблемой, - миролюбиво заключила Дженни.
Автобус свернул на лепесток и выехал на МКАД. Здесь оказалось на удивление свободно - МКАД был почти пуст. Водитель вдруг обернулся к нам почти всем корпусом и широко улыбнулся - мы с ужасом увидели, что все зубы в его рту стальные.
- Вот за что я люблю МКАД, - начал водитель, с азартом, - это за неожиданности! Никогда не знаешь…
- На дорогу смотри!!! - заорали мы с Дженни одновременно, вскидывая руки.
Водитель начал яростно тормозить, но было поздно - задница черного джипа продолжала лететь нам навстречу с бешеной скоростью.
Я схватил Дженни обеими руками и бросился на пол автобуса, стараясь прикрыть своим телом. Раздался оглушительный удар и звон, мир подпрыгнул, и обрушился на нас горой таджиков с черенками от лопат.
Таджики гортанно кричали, причем, казалось все сразу. Автобус стоял неподвижно, и мы рванулись наружу - кто-то из таджиков даже помог встать мне и Дженни.
Удивительно, но вроде никто не пострадал, даже водитель - он, матерясь, вылезал из кабины. У автобуса не было лобового стекла, а весь перед оказался смят. Досталось и джипу - здоровенная черная коробка превратилась сзади в гармошку. Из-за руля джипа вылезла лохматая дама в странном платье с вуалью и огромным пушистым воротником. Она принялась осматривать свой джип, ни на кого не обращая внимания.
- Эй! - заорал водитель. - Ты совсем долбанутая?! Зачем ты задом гонишь по МКАДу?!
Дама презрительно подняла на него взгляд, словно только что заметив.
- А твое какое дело? - визгливо ответила она, уперев руки в бока. - Хочу и гоню!
Водитель от возмущения открыл рот и снова закрыл.
- Ты больная что ли?! - снова заорал он. - Проехала поворот - езжай до следующего! Или аварийку включи и пяться медленно. Но кто ж задом так носится?!
- Это ты мне, сука, сказал? - прошипела дама, а затем вдруг бросилась, цокая каблуками, на середину проезжей части и истошно замахала руками: - Люди! Остановитесь все! Слышите? Я - Божена!!! Смотрите, что я сделаю, смотрите!
Она кинулась обратно, выхватила у одного из таджиков черенок, метнулась к автобусу и стала с истерическим визгом крушить стекло в двери кабины. От первого же удара на стекле появилась витиеватая трещина, но дальше оно на удивление крепко держалось, сколько дама ни старалась.
- Кто это? - спросила Дженни испуганным шепотом.
- Понятия не имею, - прошептал я. - Адская галлюцинация. Надо бежать отсюда, нас плющит просто ужасно!
- А куда бежать-то? - Дженни испуганно оглянулась. - У нас ни денег, ни документов, ни метро поблизости…
Машины невозмутимо катились по МКАДу, объезжая место аварии. За жестяным отбойником дороги начиналась странная местность: по бесконечному пустырю в зарослях прошлогоднего сухостоя валялись бетонные шпалы. Они были огромные - не грузовике такую не привезешь - и валялись в абсолютном беспорядке, словно кто-то рассыпал с неба гигантский коробок спичек. Далеко за полем торчали жилые высотки. Чуть по ходу у обочины вяло дымилась большая металлическая куча из обгорелых сетчатых ящиков. Приглядевшись, я понял, что это тележки из супермаркета, сваленные в груду. Кто их сюда привез в таком количестве, как ему удалось их поджечь и зачем - об этом я думать и не пытался. Бежать действительно было некуда.
В этот момент рядом притормозил второй автобус - точно такой же, только на лобовом стекле стояла табличка "ЗАКАЗНИК-1". Видимо он ехал за нами, потому что внутри сидели такие же оранжевые жилетки. Им, похоже, уже сообщили об аварии, потому что дверь призывно раскрылась и человек, высунувшийся оттуда, гортанно позвал всех внутрь. Таджики послушно набились в автобус, и мы тоже втиснулись последними.
Давка была такая, что нас прижало друг к другу, и мне пришлось обнять Дженни за талию - на ощупь через байковую пижаму она оказалась удивительно теплой и мягкой. Это было сейчас самое спокойное место посреди свихнувшегося мира. Похоже, Дженни тоже так думала.
- Куда мы теперь? - спросила она. - Мне как-то в общагу сейчас совсем не хочется.
- Поехали ко мне! - предложил я. - Поесть чего-нибудь приготовим…
- Поехали, - охотно согласилась Дженни.
В итоге автобус заехал на стоянку, забитую автобусами и людьми, и долго стоял с закрытыми дверями и выключенным двигателем. Наконец пришли какие-то парни с рулоном широкой ленты цвета российского флага. Всех выпустили из автобуса. Парни, вооружившись бритвенным лезвием, принялись прямо на асфальте резать ленту на флаги и раздавать таджикам. А таджики стали кусочками скотча привязывать полотнища к черенкам от лопат.
- Экономней отрезай, не хватит, - ругался один из парней.
- Да и так квадраты, - огрызался его напарник.
Дженни как зачарованная наблюдала за этой картиной.
- Ты видишь то же самое, что и я? - спросила она, тревожно сжав мою ладонь.
- Не знаю. - Я пожал плечами. - А что видишь ты?
- Это флаг Франции. У России в центре синяя.
- Пойдем отсюда скорее, - решительно сказал я.
Но уйти оказалось не просто. Все вокруг было обставлено металлическими заграждениями, за которыми стояли молодые скучающие полицейские. Толпа медленно вваливалась в проход, становясь все плотнее и плотнее, но куда все движутся, было неясно. Иногда толпа останавливалась, затем начинала двигаться снова. Прямо передо мной маячила оранжевая жилетка, от которой пронзительно пахло асфальтом. Я крепко взял Дженни за руку, чтоб не потеряться, и предложил выбираться из потока вправо.
Как только справа появлялось место сделать шаг, мы смещались туда, и вскоре оранжевые жилетки сменились на вполне гражданские куртки, рубашки и вязаные безрукавки. Пару раз я подпрыгнул, чтобы посмотреть, что происходит, но видел лишь море голов, над которыми мелькали воздушные шарики, транспаранты, обращенные к нам белой стороной, и флаги самых разных цветов - желтые, зеленые, оранжевые. Совсем недалеко от нас над головами хлопало даже старинное полковое знамя, напоминающее штору: выцветший от времени золотой серп и молот на темно-кровавом бархате, с золотой бахромой и кистями.
Толпа все это время гудела, но невнятно. Вдруг какой-то мужик за нашими спинами ожил и принялся выкрикивать речевку хрипло и возмущенно:
- Кто!!! Блять!!! Если не Путин!!! - скандировал он. - Кто!!! Блять!!! Если не Путин!!! Я спрашиваю вас!!! Ответьте мне, кто?!! Кто!!! Блять!!!
Толпа невнятно загудела, а затем стала нестройно подхватывать.
- Слушай, - спросила Дженни, - а это за или против?
- Ты меня спрашиваешь? Понятия не имею. Вроде и выборы сто лет как закончились.
- Скажите, а митинг за или против? - обратилась Дженни к пожилой женщине в роговых очках с дужками, обмотанными зачем-то мятой и неряшливой фольгой.
Та ничего не ответила, но посмотрела взглядом, полным ненависти и презрения. Стекла у ее очков оказались с невероятным увеличением, поэтому ненависть выглядела огромной.
- Давай срочно выбираться, - я потянул Дженни за руку и принялся грубо расталкивать людей плечами.
Дело пошло заметно быстрее. Вокруг стоял дикий шум, мельтешили лица, а один раз мы даже повалили штатив с огромной камерой "НТВ++", который внезапно вырос из толпы перед нами. Перед камерой стоял пузатый мужик в костюме клоуна с рыжей шевелюрой, накладным носом и выбеленным лицом. Похоже, ему было без разницы, с кем разговаривать, потому что, когда штатив упал, он на полуслове повернулся к нам и, не меняя интонации, продолжал говорить вслед, пока между нами не сомкнулась толпа: "…социальные льготы и пассионарность гражданского населения. Эта пассионарность сохранилась сегодня только в России как ответ на давление иностранных спецслужб. И здесь я хотел бы особо подчеркнуть два фактора, а именно…"
А потом толпа резко закончилась, и мы с размаху налетели на загородку, которую придерживал рукой здоровенный ушастый полицейский. На пальцах руки синела полустертая татуировка "ТУЛА".
- Куда прешь, - лениво пробасил он.
- Нам разрешено! - решительно сказал я.
- Матросы что ли? - недоверчиво спросил полицейский, оглядывая нас, а затем раздвинул перед нами загородки: - Идите, но обратно уже не пущу, - пригрозил он.
Оказавшись на свободе, мы нырнули в арку и оказались на параллельной улочке. Здесь было тихо, хотя шум толпы доносился и сюда. А потом толпа зашумела сильнее, а из далеких динамиков заиграла грустная песня. Динамики старательно гудели, наполняя воздух ностальгической мелодией, которую полностью перекрывал спокойный голос певца, словно в старых советских кинофильмах. Но слов было не разобрать. А затем ликующий рев толпы достиг предела, словно между нами не было этой кирпичной пятиэтажки, и вдруг над крышей поднялась разноцветная стая воздушных шаров. Следом поднялась огромная надувная голова и обвела окрестности добрыми нарисованными глазами. За головой вылезли плечи и туловище с надувными рукавами, изображавшее деловой пиджак со строгим галстуком. И гигантское воздушное чучело медленно поплыло в небо, покачивая подошвами исполинских ботинок.
- Что это было? - спросил я ошарашенно.
В ответ послышался далекий выстрел, а через секунду в небе расцвели гроздья праздничного салюта. Дженни вдруг уткнулась мне в грудь.
- Я не могу больше! - всхлипнула она. - Верните меня в нормальный мир! Отпустите меня!
- Пойдем, пойдем, - сказал я, обнимая ее за плечи. - Просто надо научиться вести себя так, будто все вокруг нормально. Пойдем спрячемся, скоро все пройдет.
Но ничего не проходило. Над головой грохотал салют, а мы шли по улицам, стараясь не смотреть на вывески и лица прохожих, в каждом из которых было свое безумие.
Из огромной фуры с надписью "ТРАНС" прямо посреди бульвара выгружали один за другим новенькие диваны в полиэтилене и ставили в два этажа.
Огромный пакет кефира на человеческих ножках кинулся нам наперерез, размахивая ручками и бумажной папкой. Изнутри тонкий девичий голосок, приглушенный слоями картона, предложил поучаствовать в социальном опросе всего на пять минут, и звонко выматерился нам вслед, когда мы прошли мимо, никак не реагируя.
Поперек дороги по земле тянулась здоровенная труба почти в человеческий рост, а через нее был выстроен деревянный переход с резными перилами и очень узкими ступеньками. Перед ним скапливалась очередь из прохожих. Какая-то бомжиха в дранной меховой шубе деловито срывала с трубы пласты стекловаты и запихивала в свою клетчатую сумку на колесиках.
Крепкие тетки в одинаковых серых халатах и белых косынках, вооружившись ломами, методично выкорчевывали кирпичи тротуарной плитки и небрежно скидывали прямо на проезжую часть. За ними плелись трое хмурых мужиков с тачкой и лопатами, и забрасывали освободившиеся дыры дымящимся асфальтом, разравнивая его сапогами.
Красная "Ауди" с тонированными стеклами, устав тащиться в пробке за троллейбусом, вдруг взревела двигателем, подпрыгнула и вкатилась на бульвар, гулко стукнув днищем о бордюр. Она унеслась вперед по дорожке, распугивая пешеходов и мамаш с колясками, а чуть дальше мы уже видели, как она гудит с тротуара и сигналит фарами, пытаясь снова вклиниться в поток, причем за тем же самым троллейбусом.
Остальные машины выглядели не лучше. Один "Жигуленок" ехал с открытым капотом, из-под которого валил черный дым. Когда капот открывался слишком высоко, водитель высовывался по пояс из бокового окна и рукой слегка прикрывал его. В стальном кузове самосвала были насквозь прорезаны электросваркой громадные буквы "БГ433", и через них на дорогу плоскими струйками непрерывно тек песок. Старенький, но вполне респектабельный джип вез на крыше обычный железный бак для мусора - грязный и подписанный масляной краской "ЯСЛИ 7". У маленькой "Дэу" нежно-салатового цвета из распахнутой горловины бензобака торчал заправочный пистолет с обрывком шланга. Старинная "Волга" несла на своем капоте трехметровую иглу антенны - она с оттяжкой стегала ветви каштанов, растущих вдоль дороги.
Припаркованные автомобили стояли совсем дико и в совершено неожиданных местах. Но особенно меня почему-то поразил оранжевый эвакуатор: он торчал посреди тротуара, занимая все пространство, а прохожие обходили его по проезжей части. Судя по спущенным колесам и мусору, накиданному на площадку, стоял он здесь с зимы.
- Вот тут и живу, - сказал я Дженни, когда мы свернули во дворы и подошли к подъезду бетонной башни. - Заходи. Нам на последний этаж, лифт сейчас не работает.
- Сейчас не работает? - на всякий случай с ударением переспросила Дженни.
- Ну да. Его в будни утром выключают, а в шесть вечера снова включают. - Я покосился на нее. - Только меня не спрашивай, зачем. Может, электричество для каких-нибудь окрестных цехов экономят. Я здесь третий год живу, всегда так было.
- Вот я и думаю, - вздохнула Дженни. - Если мы приняли препарат сегодня, то как же оно всегда так было?
Я пожал плечами.
- Ну вот смотри, - продолжала Дженни, бодро шлепая по ступенькам резиновыми галошами, - у тебя на входе в дом целых четыре двери подряд, одна за другой. Четыре! Подряд! Это всегда так было?
- Ну да. Сначала кодовый замок, на второй - домофон, третья обычная, ну и четвертая железная…
- Ладно, а вот это что? - Дженни бесцеремонно указала пальцем.
- Это дядя Коля, - объяснил я. - Здравствуйте, дядя Коля.
- Здоров, - кивнул он, не отрываясь от экрана.
- А почему он сидит на лестнице в одних трусах?
- Ему дома жена курить запрещает.
- И он всегда так сидит?
- Нет, конечно. Зимой - в свитере.
- Но все равно сидит здесь? С телевизором на коленях? - допытывалась Дженни.
- Ну да… Пришли, вот моя квартира. - Я распахнул электрощиток и вынул из тайника ключ.
Дженни с любопытством озиралась.
- Скажи, а вот эти все ведра и тазы… - начала она.
- Это не мое, - перебил я. - Это хозяйки. Она здесь почти не бывает. А моя комната вот тут.
- Нет, просто я никогда не видела столько ведер. Зачем они ей?
- Она домашнее мыло варит.
- Домашнее мыло? - отчетливо переспросила Дженни, внимательно глядя на меня. - Мыло? Домашнее?
Я пожал плечами.
- И это нормально? - подытожила Дженни.
- Вроде того.
Дженни долго смотрела на меня, а затем вдруг облегченно рассмеялась.
- Ну, слава богу. Я уж боялась, что все три дня будет плющить. А тебя, я вижу, уже отпускает потихоньку. Значит, скоро и меня отпустит.
- Что-то я не уверен, что меня отпускает, - пробормотал я, заглядывая в холодильник. - Слушай, еды нет, давай я в магазин спущусь?
- Я с тобой! - быстро сказала Дженни.
- Хочешь переодеться? - предложил я. - Майку и штаны найду, а вот с обувью не уверен…
- Зачем? - удивилась Дженни. - В пижамах и пойдем, полгорода уже прошагали.
- Ну теперь-то у нас есть во что переодеться.
- Так кругом же одни ебанутые, - возразила Дженни. - Чего мы будем выделяться?
- Тоже верно, - согласился я.
* * *
В магазинчике было немноголюдно, и мы с Дженни неспешно шли вдоль стеллажей. Я рассматривал ценники и этикетки, которые попадались по пути.
- Знаешь, нет, - сказал я, наконец. - Совсем меня не отпускает. Даже и не думает. Наоборот, все сильнее и сильнее накрывает.
- Ты уверен? - нахмурилась Дженни.
Я кивнул на коробку с кексиками:
- Вот это ты видишь, например?
Дженни присвистнула.
- Нет, ну может русский у них не родной, что они так фразы строят? - предположила она. - Хотя не до такой же степени: "коньячный спирт" без мягкого знака, а "пшеничная мука" - с мягким…
- Да это как раз ерунда, - отмахнулся я. - Ты на сам рисунок посмотри. Что они с осликом делают?
- Ой, бля… - не сдержалась Дженни и испуганно закрыла рот ладошкой.
- Ведь такое случайно не нарисуешь, верно?
Дженни кивнула, еще раз посмотрела на рисунок и покраснела.
- Давай возьмем, - сказала она решительно. - Покажем кому-нибудь. С кафедры психиатрии.
Мы пошли дальше, взяли сосисок, овощей и хлеб. Дженни остановилась у корзины с плюшевыми енотами, вынула одного и принялась рассматривать.
- Нравится? - с готовностью спросил я. - Берем, будет у тебя енот.
Дженни молча помотала головой.
- Если ты хочешь меня спросить, что делают плюшевые еноты в продуктовом магазине… - начал я.
- Почему у него из жопы белые ленты? - перебила Дженни. - Почему?
Я пригляделся. Действительно, прямо из задницы енота торчал целый пучок белых лент. Было их там три штуки - широкие, жесткие, длинные, чуть ли не полметра, покрытые нескончаемыми абзацами убористого текста на всех языках мира.
- Там написано, как стирать, - неуверенно объяснил я.
- Как люди научились стирать? - насмешливо переспросила Дженни. - Статьи из Википедии?
- Так всегда делают, - уверил я. - Вообще всегда. На всех игрушках мира. Не спрашивай меня, зачем.
- Вшивают в жопу? - уточнила Дженни. - Намертво? Их же никогда оттуда не выдрать. Смотри!
Она вдруг намотала ленты на руку и потянула изо всех сил. Ленты не оторвались, но задница енота вдруг треснула, и на пол посыпалась пенопластовая крошка.
Дженни испуганно запихнула енота в глубину ящика, отскочила в сторону и принялась делать вид, что рассматривает этажерку с вином. Даже сняла одну из бутылок.
- Возьмем? - предложил я. - Отметим знакомство.
- Что-то я боюсь, как оно на алкоголь ляжет, - нахмурилась Дженни. - Я же тебе рассказывала, как меня мутило от таблетки в клубе.
Вдруг послышался окрик.
- Молодые люди! Матросы! Я вам говорю! - раздраженно повторила кассирша, грозно приподнимаясь над своей кассой. - Положите обратно! Для кого объявление висит?
Дженни испугано вернула бутылку на место.
- В будни продажа алкоголя в Москве запрещена, - объяснила кассирша. - Только по выходным и праздникам. Не знаете, что ли?
Я покачал головой.
- Давно? - спросила Дженни тихо.
- С начала месяца, - ответила кассирша. - Вот приказ висит. Продажа любой продукции, содержащей алкоголь, в рабочие дни запрещена. Постановление правительства Москвы.
- Да мы и не собирались, - ответил я. - Просто смотрели.
- Просто смотреть вот сюда надо! - проворчала кассирша, снова указывая пальцем на ламинированные таблички, развешенные над кассой.
Мы подошли ближе и стали читать.
- А петрушка не продается вообще или тоже в рабочие дни? - аккуратно спросила Дженни кассиршу.
- Вообще, - процедила кассирша. - Там нашли наркотические вещества. Приказ главного санитарного врача Онищенко.
- Хорошо, а чеснок-то почему? - удивился я.
- Отравлений много было, - ответила кассирша и демонстративно отвернулась, качнув серьгами: в ее ушах на коротких серебряных цепочках висели маленькие пушистые мышата, изящно сшитые из какого-то породистого меха. Из попы каждого мышонка тянулся до плеча плоский белый ярлык с надписями на разных языках.
- А почему мобильными телефонами в торговом зале запрещено пользоваться? - спросила Дженни.