Тестер так долго ждал появления в воротах Дорстауна хоть кого-нибудь, что по-настоящему устал. Когда все мыслимые и немыслимые сроки выполнения его требований давно прошли, Тестер решил напомнить о себе и тремя-четырьмя выстрелами из делейтора он сжег ворота. Бесполезно, никакой реакции. Тогда Тестер решил, подобравшись поближе, шмальнуть по какому-нибудь дому: уж этого-то "намека" не понять будет трудно! Хорошо, однако, что подождал немного: через семь-десять минут из города (не очень удивляясь отсутствию ворот) вышел собственной персоной Билл Гейтц, а за ним потянулась жидкая цепочка трясущихся от страха горожан. Все они пристально вглядывались в придорожные кусты, стараясь разглядеть в них наглого русского бандита. Но Тестер хорошо замаскировался и, лежа на еловых ветках, через прицел делейтора, тщательно считал выходящих из ворот людей.
Кейт назвала ему точную цифру: пятьдесят четыре человека жило в Дорстауне. Когда пятьдесят третий житель (это был Чарльз Вульф) вышел из ворот и расположился на живописной поляне, что была по ту сторону дороги, Тестер вновь увидел Кейт. Она махала ему рукой и делала знаки, что, мол, всё: все жители вышли, город свободен.
У Тестера вдруг ёкнуло в груди: предстоял очень опасный маневр - он должен был покинуть свое убежище и пару сотен метров пройти совершенно открыто по дороге. Если в городе остался хотя бы один "чистильщик" с делейтором, Тестеру долго не жить: мишенью он будет просто идеальной! Он медлил, а Кейт махала руками и звала. Еще раз осмотрев городскую стену и придорожную рощицу около поляны, Тестер отметил там массу мест, где снайпер мог великолепно устроиться и стрелять оттуда с высшим комфортом, оставаясь при этом совершенно невидимым. Тестер вдруг ясно представил себе, что вот, он выходит на дорогу, делает десять-пятнадцать шагов и… в лучшем случае – увидит желтую вспышку, но увернуться от летящей к нему смертельной стрелы уже не успеет. А в худшем случае - даже и вспышки не увидит!
Кейт уже не махала руками, а просто растеряно смотрела то на место, где прятался Тестер, то на сидящих на поляне горожан. В ее глазах было и разочарование, и обида, и сознание вины…. Но вдруг она со всех ног побежала к Тестеру, крича "рюсски, рюсски, где же тьи? Идти! Горот своботны!"
Тестеру сразу стало как-то стыдно за свой страх, и он ("эх, была- не была!") вышел из укрытия. Тот час же по поляне пронесся звук, похожий на вздох. Все горожане, вскочив на ноги, смотрели на него. Кейт взяла Тестера за рукав и потянула в город.
- Оньи вишли. Тамь свободьно. Иди… идьем, рюсски!
- Да-да, иду, – ответил Тестер, не отрывая взгляда от поляны. Каких-либо движений там не наблюдалось. Все просто стояли и молча смотрели. Тестер перевел взгляд на стену: и там было тихо. Вскоре вслед за Кейт он вошел в Дорстаун.
Тестер увидел почти точную копию городков из фильмов-вестернов. Одна улица, коричневые двух-трехэтажные домики, смешные вывески и ставни-жалюзи на окнах. Несколько лошадей (аватаров!), привязанных у салуна, церковь с колоколом на самой верхушке и ратуша с куполом и большими часами – все, как в легендарных кинолентах с участием Клинта Иствуда. Один конец улицы завершался воротами, через которые они с Кейт вошли в город, другой выводил в большой парк со скамеечками, беседками и подковообразным зданием летнего театра. Собственно, осматривать тут было практически нечего, но Тестер проверил каждый уголок.
ГЛАВА XLII.
Пахан с остатками своей паствы, – с запада, и Дед Пихто с чеченцем Шамилем, тоже подобравшие несколько счастливчиков, которым повезло выбраться из цепких объятий Реки, – с востока, шли навстречу друг другу, и, наконец, встретились.
Произошло это недалеко от Обители, куда Пихто с Шамилем пришли на пару дней раньше Пахана. Они принялись обустраиваться в развалинах огромного ангара, не пережившего "земляного цунами", рыть землянки, и поочередно прочесывать окрестности на предмет поиска выживших обитателей и полезных в быту вещичек. Во время одной из таких вылазок Шамиль увидел уныло бредущих по лесу людей с оружием. Это была разведка Пахана. Не зная этого, спрятавшись за большим кустом можжевельника, Шамиль подпустил разведчиков поближе и, внимательно рассмотрев их (и узнав кое-кого), скомандовал:
- Стой, орлы! Свои здэсь! Нэ надо стрэлать!
Однако не успел он договорить, как люди жахнули из всех стволов по кусту, за которым он сидел. Пули заверещали вокруг Шамиля, то и дело впиваясь в его тело. Чеченец отполз в сторону, поднялся и, прячась за деревьями, побежал в обход.
Разведчики, видимо, бойцами были неопытными, поэтому, расстреляв магазины, пошли к кусту – смотреть на "убитого" ими чужака. Шамиль, тем временем, зашел им в спину и уже намеревался проучить горе-стрелков хорошими ударами своей дубины по их тупым головам, как вдруг его что-то сбило с ног. Падая, чеченец успел повернуться и, уже лежа на спине, увидел Пахана, наставившего на него ствол своей М-16.
Сердце екнуло у Шамиля: он представил, что сейчас Пахан вытащит свой "луч" и полоснет им, отправляя его грешную душу на тот свет. Но Пахан только смотрел на него бешеными глазами и все сильнее придавливал Шамиля к земле стволом винтовки.
- Жив, собака чеченская! Ничего тебя, суку, не берет! – прошипел Пахан, и, подняв голову, крикнул: - Ко мне!
Подбежали "солдаты", связали Шамилю руки и ноги, и, по указанию Пахана, накрепко притачали его к дереву. Пахан распорядился проверить все вокруг, а сам, усевшись напротив чеченца, начал допрос.
- Кто в Обители кроме тебя?
- Нэт Обытели, Пахан! – ответил Шамиль, тяжело дыша от ярости. – Рухнул дом, завалыло все.
- Я спрашиваю: кто с тобой? – повторил вопрос Пахан.
- Э-э, Пахан! А гдэ твой "луч"? Патэрял? Ха-ха-ха! – Шамиль засмеялся нарочито громко и так противно, что Пахан не выдержал, и заехал ему прикладом винтовки по зубам.
Шамиль замолчал.
- В третий раз спрашиваю тебя, мразь, с кем ты пришел в Обитель?
- Одын я! Нэ вэрышь, Пахан - сходы сам и посмотры! Я…, я одын пришел!
Пахан, видимо, понял, что толку от расспросов не будет, и заставил себя успокоиться. Он отправил разведчиков в Обитель и надолго замолчал, глядя то на Шамиля, то на тропинку, по которой ушли к Обители его "солдаты". Потом поднялся с земли и стал расхаживать вокруг пленного.
- Значит, говоришь, "луча" ты моего боялся? А ведь нет у меня теперь "луча"! Нету! Не нужен мне теперь "луч"! Я, все равно, как был Паханом, так и остался, а вот ты, падаль чеченская, лежишь передо мной связанный и смерти ждешь! Эх! Не "луча", Шамилька, надо было бояться, а меня! Меня, Пахана! Вот в чем твоя ошибка!
Шамиль не отвечал, только ругался по-чеченски, проклиная Пахана и всех его родственников. А тот продолжал свой монолог.
- Что, рычишь, собака? Не нравится? То-то! А ведь чем плоха была твоя жизнь, а, Шамиль? Ты у меня был правой рукой, я тебе доверял, бойцы у тебя были…. Что тебе не нравилось? Молчишь? Так я за тебя отвечу, я вашу чеченскую душу знаю, на зоне на вас насмотрелся: вы, чеченцы, когда слабее, в ногах валяетесь, подошвы лижете, все в любимчики норовите попасть! Но стоит собраться вам кучей – всех перережете, и тех, кто зло вам сделал, и тех, кто с добром пришел! Звери вы, одним словом, не люди!
Пахан сел на вечносвежую и вечнозеленую траву Бестерленда и продолжил:
- Только после того, как вы всех неверных порежете, вы же за своих приметесь! А как останешься ты один, так и себе глотку перегрызешь…, потому что резать больше некого будет, а резать надо, ведь больше вы ничего не умеете! Вот он в чем, секрет души вашей!
Шамиль уже и не ругался, только без конца тянул какую-то песню или молитву…
Наконец, вернулась разведка. Один из "бойцов" подбежал к Пахану и доложил, к большому удивлению Шамиля, что в Обители они никого не обнаружили. Пахан посмотрел на чеченца, зло улыбнулся и сказал:
- Один, значит, остался, савсэм адын? Но не грусти Шамилька: недолго продлится твое одиночество. Скоро ты мно-о-го наших увидишь!
И, уже без улыбки, добавил:
- Прощайся с жизнью, чеченское отродье! Молись своему Аллаху! Сейчас мы отнесем тебя к краю земли, да и сбросим в черноту! Там тебе будет веселее!
И Пахан крикнул сбор своей "армии". Двое бойцов подвесили Шамиля, словно связанного барана, на большую палку, подняли на плечи. Пахан скомандовал: "Вперед!" и отряд двинулся на север.
Услышав выстрелы, Дед Пихто и пятеро его товарищей стали спешно прятаться. Они уничтожили все, какие могли, следы пребывания людей в разрушенной Обители, а потом попрыгали в отрытые ими землянки, заваливали их мусором и ветками (Шамиль научил маскироваться). Сидя в своих укрытиях, затаив дыхание, они слушали разговоры пахановских "бойцов", лениво бродящих по развалинам, и потихоньку понимали, что произошло.
- Владыка вернулся! – еле слышно прошептал один из "обитателей".
- Шамиля, верно, "лучом" спалил! – предположил Дед Пихто.
- Ясное дело, спалил! – согласился кто-то из "обитателей".
- Жалко… - ответил другой.
- Пел уж больно красиво…, жалостливо! – прошептал Пихто.
Порывшись на развалинах и подобрав что-то приглянувшееся, разведчики ушли. Выждав порядочное время, Дед Пихто сотоварищи выбрался, наконец, на свет.
- Светлая память Шамильке-чеченцу за то, что прятаться научил, ага! – проговорил старик. – Однако-сь, думаю я, что вернутся бойцы в Обителю нашу, а, значится, нам уходить нада отседова! Пойдем, хлопцы, разведаем этого Владыку, или как там его Шамилька называл – Паханом, што ли? Дык вот: узнаем, куды этот Пахан со своими паханчиками пойдеть…, да и махнем в другу сторону, ага! Нам-то с ими не по пути, верны-ть?
- Верно говоришь, старик! – отозвался бывший охранник. - Только надо ли за Владыкой идти? Вдруг наткнемся на него: сожжет и нас, как Шамиля!
- Дык, ежли мы за им не пойдем, то он-то за нами шпиёнов пошлеть, как пить дать, ага! – разъяснил свою логику Дед Пихто.- Лучше ж знать, где волк бродить, чем ховаться от няго, да дрожать по ночам? Ась, не правду говорю?
- Правду, правду! – согласился другой "обитатель". – Надо за Владыкой понаблюдать. Только очень осторожно!
- Так нам, бывшим фронтовым разведчикам, и не привыкать, ага! – подбодрил друзей Дед Пихто и добавил:
- Вот по ентой тропке, которой паханчики ушли, и мы пойдем. А как дойдем до иха лагеря, так и рассредоточимся, ага! Мене слушать, не рыпаться! Я в Отечественную с фрицами три года воявал, вам того и не снилося! Ага-сь! Всем ясна?
- Ясно, ясно! – раздались тихие голоса. – Командуй, старик!
И они пошли догонять пахановский отряд. Прошли ту полянку, на которой Пахан допрашивал Шамиля, повернули на север, двигаясь по многочисленным следам, оставленным пахановской "братвой", которые Дед Пихто читал, как заправский охотник.
- Сам не ведаю, братцы, что со мною деется! Раньше, по молодости, на фронте сляды, конечно, хорошо читал, хорошо…. Лучше всех, ага! Но к старости подзабыл-то науку-то энту! Ня помнил ничаго! А тут вона: опять, откуды ни возьмися, все вспомнил! Как будто снова на фронте, да заново молодой, ага! Что за чудо такое, не пойму!
Однако след старик взял крепко, да и команды его становились все четче, правильнее и своевременнее. Немногочисленная группа уже не брела, как попало, по тропе, а шла, как настоящий разведвзвод: тихо, быстро и скрытно. Даже самые сомневающиеся "обитатели" умолкли и дивились вдруг появившимся у этого ветхого дедули разведческой хватке и военной смекалке.
- А ну, соколики, - громким шепотом сказал дед – Рвите ветки, да маскируйте ими свои головы, ага!
И сорванные ветви, наспех, чем попало прилаженные к одежде, сделали группу практически невидимой в лесу. Начало смеркаться. Они прошли уже порядочное расстояние, когда Пихто вдруг остановился, прислушался и прошептал:
- Чую, близко паханчики, ага! Ну-кась, Жора, пойдем-то со мной. Разведаем, что тама!
Тот, кого называли Жорой, был французом по имени Жорж. Он приехал в Россию в составе гастрольной группы, на третий день познакомился с русскими музыкантами, провел веселую ночь в сауне (где, конечно, как же было не обойтись без русской водки с пивом?), а поутру, опохмелившись "живой водой", прибыл… в Бестерленд. От обилия впечатлений Жорж все время находился в состоянии крайнего удивления, однако парень был смышленый и Пихте он очень нравился. Тем более что языковой барьер у них практически отсутствовал: уже находясь в Обители, Жорж умудрился в кратчайшие сроки выучиться достаточно сносно говорить по-русски.
- Ага! – только и ответил Жорж на распоряжение деда и неслышно скользнул за дедом в заросли орешника.
Они увидели поднимающихся на холм паханчиков: самого Пахана, с дюжину его "бойцов" и какую-то странную штуку, которую несли на плечах двое из них. В сумерках деду трудно было разобрать, что это, но более молодой и остроглазый Жорж прошептал ему на ухо:
- Тэта! Оньи несуть Шамыл! Она живой!
- Да ты чо? Живой Шамилька? Вот ладно-то! – воскликнул Пихто, затем задумался и прошептал – ни то себе, ни то Жоржу:
- А что ж ето получается: "луча" у ентого Пахана, что ли, нетути, а? Иначе зачем он Шамильку тащить с собою? Сжечь было б проще, ага! Видать нету "лучика"-то, обронил где-то! Ну, дык чтож: нам от ентого тольки лучшее будеть, ага!
C этими словами Пихто оставил Жоржа наблюдать, а сам пошел за остальными.
ГЛАВА XLIII.
Гейтц, спрятавшийся от всех в своих апартаментах, отключив все средства связи, предавался единственному занятию, которое еще было способно доставить ему удовольствие: смотрел старые фильмы. Черно-белые ленты о лихих ковбоях и обворожительных красавицах, всепобеждающей правде и неугасимой любви вызывали в его памяти светлые годы детства, юности и буйной молодости. Билл, как завороженный, смотрел на экран, повторял за героями большие фрагменты текста, пел песни…, и порой слезы, которые он и не пытался сдерживать, стекали на улыбку, не сходившую с его лица все это время.
Однако судьба распорядилась так, что сквозь речи и песни любимых актеров он все же услышал громкий голос своей секретарши, который из динамика в коридоре уже почти полчаса добивался внимания шефа:
- Мистер Гейтц! Вас ждет мистер Мэлвиз в Вашем кабинете! Повторяю! Мистер Гейтц! Мистер Мэлвиз ждет Вас в Вашем кабинете!
Еще не погас экран телевизора, а улыбка уже сошла с лица Гейтца. Стараясь идти максимально быстро, шеф "Макрософта" проскакивал коридор за коридором. "Голуби, голуби, птицы мира! – проносилось в его голове. - Набитые дураки, которых каждая сволочь использует в своих гнусных целях! Но кто, кто стал у меня на пути, кто использовал этих безмозглых птиц для того, чтобы разрушить мою мечту? Знает ли Мэлвиз имя этого негодяя? Или опять будет с олимпийским спокойствием терзать мое терпение своими предположениями? Господи, скорее бы дойти до кабинета! Скорее бы узнать!"
Но на приветствия попадавшихся ему по дороге служащих Гейтц отвечал привычным кивком головы, словно отщелкивая каждому из них положенную ему долю начальственного внимания. Он изо всех сил старался скрыть бурлящее в нем волнение: ведь раз Мэлвиз позволил себе вызвать его по громкой связи, значит, случилось что-то экстраординарное. "Или они нашли шпиона, или… или не нашли, а наоборот – шпион добился своего и через час Кампус "Макрософта" будет в кольце танков".
Но допустить, чтобы подчиненные, несомненно слышавшие объявление секретарши по внутренней связи, заподозрили что-то неладное, он не мог. Поэтому Гейтц, ускорявший свой шаг в пустынных коридорах, замедлялся, завидя кого-то из сотрудников.
Его вид при встрече с ними как бы говорил: "В "Макрософте" все нормально, работа идет в штатном режиме и ваш шеф, прогуливаясь по коридорам, настолько благодушен, что готов разговориться и с вами, и с ними, и с каждым уборщиком…, если бы только этому противному начальнику службы безопасности Мэлвизу не потребовалась срочно подписать свои противные отчеты!"
Естественно, перед его кабинетом и в приемной уже собрались небольшие группы из желающих подсмотреть за поведением шефа, чтобы потом авторитетно заявлять: "Шеф был такой-то и такой-то, а, значит, случилось то-то и то-то" - такие аппаратные "спецы" есть в каждом учреждении. Гейтц называл из "крысами". Но сенсационных новостей "крысы" не дождались. Шеф продефилировал между ними, как "Каддилак" мимо малолитражек, отмерив всем положенные сантиметры уважения, и вошел в свой кабинет, как входит в порт океанский суперлайнер.
Увидев шефа, Мэлвиз вскочил из-за стола.
- Что у вас, Мэлвиз? – спросил Гейтц, быстро проходя к своему креслу.
- У нас "ЧП", сэр! – взволновано ответил начальник службы безопасности. Подойдя ближе к Гейтцу и наклонившись к нему, Мэлвиз почти прошептал: – Фред Ласки совершил самоубийство!
Гейца как громом ударило. Он медленно встал, невидящим взглядом посмотрел на бледное лицо Мэлвиза, сделал несколько шагов и остановился, тяжело опершись о стул.
- Где и как это произошло?
- Находясь в своем рабочем кабинете, Ласки принял огромную дозу снотворного и умер, оставив только вот эту записку.
Мэлвиз передал Гейтцу половинку стандартного листа бумаги, на котором были изображены какие-то шары, а под ними рукой Фреда Ласки написано следующее:
"Он убъет всех и вся. Это я его выпустил. Простите меня! Фред Л."
Гейтц очень долго молчал. В глазах его засеребрились слезы. Наконец он вновь обратился к Мэлвизу:
- Там…, в его кабинете… ничего не трогали?
- Нет, сэр, - ответил Мэлвиз, – у дверей стоит охранник. Сэр, надо решить, как нам поступить. По закону мы должны вызвать полицию…, но, сэр…, я не смогу гарантировать сохранения секретности Проекта, если копы начнут задавать вопросы.
Гейтц долго не отвечал. Затем, словно очнувшись, он пошел к двери.
- Пойдемте, Мэлвиз, сходим туда…
В аппаратную Центра Управления шли молча. У входа уже толпилось порядочное количество народа. Один из двух охранников, карауливших вход, кинулся расчищать дорогу для Гейтца. Билл дошел до двери, но остановился, повернулся к толпе и тихо сказал:
- Прошу всех пройти на свои рабочие места. Обо всем, что здесь случилось, я вам расскажу лично. А сейчас давайте не будем уподобляться тупым обывателям, создавая толчею, панику и дурацкие предположения.
Тихие слова шефа мгновенно возымели действие: люди разошлись, и в коридоре стало спокойнее. Билл сказал охраннику:
- Всем, кто еще придет, передайте мой запрет на пребывание здесь. Если кто-то ослушается, вы сообщите мне его имя.
- Слушаюсь, сэр! – выдохнул охранник. Гейтц вошел в аппаратную, пересек ее, непривычно пустую, даже не взглянув, вопреки обыкновению, на экран, и вошел в маленький кабинет главного программиста, кивком головы ответив на приветствие охранника у двери.