Глава 2. Вербовка
Рыжий Толик глубоко и тяжко вздохнул, словно очнувшись от наваждения.
- Вот оно что, а я то думал! Однако почему такое чучело прислали? Неужели не могли кого-нибудь посолидней подобрать? - пронеслось в его черепушке.
Надо признаться, что Рыжий Толик давно уже ждал чего-либо подобного, и, даже, периодически давал явные сигналы о своём желании возобновить сотрудничество и послужить отечеству в меру своих скромных сил. Но представлял он всё совершенно иначе! Ну, никакого там нет понимания как, надо работать! Ну, разве так можно! Где изысканность, этикет, уважение к партнёру, наконец! Разве с такими хамскими ухватками можно рассчитывать на что-нибудь серьёзное и долговременное? Ведь надо понимать, как Толик вырос, что он стал очень солидным человеком, вхожим в самые высокие круги мировой элиты! Что такому ценному агенту нельзя так беспардонно тыкать старой кличкой. Да и почему послали какого-то шута горохового? При его нынешнем статусе с ним должен работать не меньше чем генерал-полковник! И подойти к нему надо было со всем уважением, где-нибудь на светском рауте, презентации или конгрессе, в спокойной обстановке, в кулуарах, наконец. Должен был, как бы случайно, оказаться с ним рядом, в располагающей обстановке, солидный генерал, или лучше два или три генерала, и завести легко и непринуждённо неторопливую беседу о судьбах родины, о её нелёгкой судьбе и ... он сам бы, сам бы, подвёл своих проницательных собеседников к давно назревшей мысли о необходимости возобновить ...
- Ну, чего, рыжий, подпись свою признаёшь? Признаёшь факт вербовки? - Паша тряс перед Рыжим Толиком какой-то старой бумагой.
- Фу как грубо! - только и смог пробурчать Рыжий Толик, выведенный из своих размышлений очередной бестактностью молодого наглеца.
- Грубо не грубо, а порядок. Порядок, прежде всего - назидательно изрёк негодяй. - Раз факт вербовки признаёшь, то, теперь, стало быть, я твой новый куратор, а ты мой агент. И тогда будем сотрудничать. Ну а если не признаёшь, не хочешь родине помогать, то тогда ...
- Буду родине помогать, буду, отстань только, мне работать надо - раздражённо промямлил Толик, всем своим видом показывая своё полное призрение к мучающему его по всяким формальным пустякам ничтожеству.
- Это хорошо, хорошо. Только вот что, раз ты подписался, то ты мне, рыжий, тут целку не строй, смотреть должен на меня с обожанием, говорить с придыханием. Я теперь твой хозяин, а ты стукачок. Мой стукач! Поэтому будь любезен, демонстрировать ко мне свою любовь и искреннее уважение. C тобой, в моём лице, родина говорит, понял, падла! Я тебя научу родину любить, а не захочешь, так мигом к Ходору определим компаньоном, мазурик...
Больше такого глумления Рыжий Толик выдержать не мог. Он почувствовал, что снова предательски краснеет. Толик вскочил и как рыба, вытащенная из воды, лихорадочно глотая воздух и выпучив глаза, заорал:
- Да что вы себе позволяете! Я не позволю! Это провокация! Вы с кем говорите таким тоном! Вы хоть знаете кто я такой! Сатрапы! Рабы системы! Я требую соблюдения прав человека и уважения к своей личности! Я требую другого куратора! Хам! Ничтожество! ...
Молодой негодяй, не торопясь, встал из-за стола, подошёл к кипящему Толику, и, вдруг, резко нанёс ему сильный удар ребром ладони в шею.
Когда Толик очнулся, то обнаружил себя сидящим на полу, прислонённым спиной к дивану. Паша сидел рядом с ним, плотно прижавшись к нему своим, как почувствовал Толик, горячим и мускулистым телом, полуобняв его за плечи одной рукой, и внимательно смотря своими близко посаженными немигающими белесоватыми рыбьими зрачками прямо ему в глаза.
- Не будет другого куратора, рыжий. Забудь. Теперь тебе со мной жить, девочка - негодяй мерзко хихикнул, - Экие вы интеллигенты хлипкие! На внешнюю форму падкие. Понимаю, не понравился тебе мой скромный облик. Ну не вышел я рожей! Экие вы, однако, зазнайки. Вам всё какого-нибудь принца подавай с орденом полярной звезды на лацкане. Дурашка, это же всё только форма. Внешнее. Упаковка. Глубже надо копать. Проницательней надо быть. Думаете что если в пиар, или какой гламур закутаться, то быдло вас за красивости так терпеть и будет? Дурилка, это там, на западе катят всякие красивости и условности. Кавалеры, магистры, фу ты, ну ты, фон барон. У нас это не пройдёт. Этим ты быдло не проймёшь. Наш народ грубый. Дикий. Первобытный. Ему обнажённую правду подавай, да так чтобы от боли корчило. Это тебе не Фомы неверующие. Они пальчиком аккуратненько в ранку тыкать не будут. Им всю шкуру сдирай! Расчленёнку подавай! Иначе не впечатлишь. Не поверят. Без юшки не проникнутся! В слабаки запишут. А слабых, правильно, бьют. Ну, пришёл бы к тебе седой генерал в орденах или холёный хлыщ из дипакадемии, думаешь, принципиально что-либо изменилось? Да всё так же было! Если дело надо сделать, то только так можно. Иначе толку не будет. Как ни красься, а суть то одна, стукачёк ты, ссученый. Так что, Рыжий Толик, сопли отставить, волю в кулак и вперёд ... родине служить! А я тебе помогу, плечо подставлю...
После взбучки, Рыжий Толик и не думал перечить своему новому куратору. Более того, ему как-то сразу полегчало! Словно сразу кончилась изнуряющая его неопределённость, и всё снова вернулось на своё законное место, и не надо стало больше неестественно напрягаться и что-то из себя через силу корчить. Как будто один удар ему по шее моментально утвердил было потерянную вечную гармонию и вернул божественный порядок в впавшую в хаос и разложение вселенную. Сразу он как-то успокоился и с удивлением обнаружил, что не так и тяжёло принять своё новое положение. Более того, он отметил, что, в том, что с ним произошло, есть много преимуществ. И главное, ведь пришли к нему, а не за ним. А это, как говорится, две большие разницы. Значит, его всё ж таки ценят, нуждаются в нём, признают его заслуги. Ну а что касается хамской формы, то, что тут сказать? Одно слово, рашка. Мужланы! Что тут поделать? Видно такие они и должны быть в соответствии с национальным стереотипом, грубые, сильные, наглые, лишённые и тени прекрасного и благородного. Что поделать, это вам не Англия! Ну, нет тут джеймсбондов! Видно тут надо быть именно такими, примитивно брутальными, иначе и не смогут они удержать в узде мерзкое быдло.
Удивительно, но он как-то мгновенно проникся к Паше симпатией. Как к той силе, которая сможет его защитить от мерзких хамов. Более того, в нём поднимался какой-то восторг! Восторг от осознания того, что есть, есть ещё сила, мощь, гранит, за которым можно спрятаться, к которому можно прислониться, на который можно опереться! Есть ещё, остались те, которые знают как надо! И эта сила тут рядом, с ним, пришла к нему, сама, нуждается в нём, любит его!
Однако надо было держать марку. Восторг восторгом, а себя ставить надо.
- Ну, хоть Рыжим Толиком меня не называйте. Обидно как-то - промямлил Рыжий Толик.
- Не могу, рыжий, не могу. Традиция, порядок! Раз при вербовке тебя такой кликухой окрестили, то ничего нельзя поделать. Во всех бумагах ты так прописан. Фатум!
- А почему Пал Павлыч сам ко мне не пришёл? - промямлил Толик, вспомнив старого и мудрого куратора.
- Я теперь Пал Палыч, ты, рыжий, теперь меня так и зови. Так надо. А прежний Пал Палыч не при делах уже. Совсем плохой стал. Старость. Уходят ветераны. Теперь, нам, молодым, держать их вахту. Теперь наша очередь родину любить.
- А почему так долго ко мне не приходили?
- Так ведь реорганизации же замучили! Представь, какой бардак был! Только сейчас на рабочий режим выходим. Старые дела разбираем. Расконсервируем спавших агентов, работу заново налаживаем. Вот и твоя очередь пришла, рыжий. Ну, что, родине послужим?
- Послужим, Пал Палыч - промямлил Толик как-то тоскливо.
- Вот и хорошо, умница. Это только с виду ты такой непреступный, холёный, яко супостат, а внутри наш человек. Свой парень. Я знал. Верил в тебя. Рад, что не ошибся. Ну, тогда мы сейчас с тобой, первым делом на форум смотаем. Надо там с речью выступить. Поддержать курс правительства и лично гаранта. Время сейчас трудное, надо чтобы все знали что ты, рыжий, с нами, одобряешь, поддерживаешь.
- Так это вы, Пал Палыч, о форуме "демократы в поддержку президента" говорите?
- Да, а ты, рыжий, однако смышлён!
Рыжий Толик довольно хмыкнул довольный похвалой. Но тут же изобразил скорбное выражение на своей физиономии и тяжко вздохнул:
- А как же комитет 08? Я же в нём состою? Можно сказать основной спонсор и учредитель. А этот форум как раз против этого комитета и направлен. Нельзя же так! Авторитет потеряю. С соратниками рассорюсь. Тоньше надо работать. Мне же нужно сохранять влияние на демократическое движение, это в наших же интересах.
Пал Палыч, всё так же сидя рядом с Рыжем Толиком на полу его кабинета, улыбнулся, крепко взял его за шею и резко притянул к себе. Шея стрельнула болью, Толик невольно застонал. Одной рукой Пал Палыч плотно прижимал голову Толика к своей груди, буквально вдавил в себя, крепко держа за побитую шею, другой же ласково лохматил его рыжую стриженную шевелюру.
- Да не боись ты за друганов то своих. Все там твои корешата будут. Ишь ты, чего удумали, комитет против нас замутить. Да какой такой комитет, когда на каждого из вас папочка имеется. Дитяти неразумные! Ну, прямо как пионеры в республику играют! Да что вы без нас то? Порвут вас без нас, в одно то мгновение порвут. Народ и порвёт, как только свободу почует. Стоит нам только на мгновение хватку ослабить, как от вас даже косточек обглоданных не останется. Страшен и дик наш народ. Нам надо вместе, вместе быть. Куда вы без нас, несмыслёныши? Ни вам, ни нам не сдюжить в одиночку. Вы по одной части, мы по другой. Вместе надо родину поднимать. Вместе. Единство, панимаешь?
Шея болела, но Толик, несмотря на неудобную позу, терпеливо сносил грубые мужицкие ласки нового куратора, преданно кося вверх глазами, морща лоб, и сипло сопя, так как его ноздри были глубоко вдавлены в пропахшую потом, наверное, несколько дней не стираную рубаху.
В какой-то момент ещё утром высокомерный и самоуверенный олигарх подумал, что хозяину, пожалуй, будет приятно, если он жалобно поскулит.
Так и сидели они на полу кабинета, простой, бесхитростный, грубоватый, но правильный и справедливый куратор и уткнувшийся ему в грудь, скулящий от восторга, что, наконец, появился настоящий хозяин, и он снова обрёл твердь под ногами, Рыжий Толик.
Наконец Пал Палыч отпустил своего нового питомца:
- Ну, всё, всё. Развели тут телячьи нежности. Мы же деятели, люди серьёзные, пора собираться. Ехать уже надо.
Рыжий Толик поднялся вместе со своим куратором и критически посмотрел на него.
- Так там, Пал Палыч, весь бомонд будет, пресса, телевидение, иностранцы. А вы в таком затрапезном виде. Конфуз может выйти. Особенно если вы со мной будите. Ведь ко мне сразу внимание будет привлечено. Вас сразу заметят, и не ловко нам будет. В форме, пожалуй, даже лучше было бы, чем в этой рвани. Давайте хоть сорочку вам подберу. У меня запас сорочек в офисе.
Пал Палыч весело подмигнул Толику:
- Знаю, рыжий. Потеешь. Это всё от нервов. Проще быть надо. А то так и до ящика недолго. Ты уж это, береги себя то. А то такая потеря для страны будет ...
Рыжий Толик достал несколько свежих сорочек. Пал Палыч быстро облачился в одну из них. Рыжий Толик так же нуждался в смене сорочки. Пока он возился с галстуком, Пал Палыч быстро натянул его пиджак.
- И пиджак то мне в самую пору! Только рукава великоваты. Ну, это пустяк, подвернём. Знаешь, рыжий, я, пожалуй, в нём пока похожу.
- А как же я?
- А ты без пиджака, в одной сорочке побегай. Без галстука. Ты же демократ. А то ты в костюме как в гробу, строгий. Менять надо имидж. Форум же демократический. Пусть все видят, какой ты рубаха парень! Простой и понятный.
- Да я же замёрзну.
- Да брось. Пальто надел и в машину. Где замёрзнешь?
Пал Палыч с интересом рассматривал карманы своего нового приобретения. Содержимое карманов ему нравилось. На его лице читалось чувство глубокого удовлетворения, что вместе с новым пиджаком ему досталось ещё столько полезных вещей. Наконец очередь дошла до бумажника. Пал Палыч внимательно исследовал его содержимое. Все наличные деньги быстро переправил в карманы своих брюк. Долго вертел кредитные карточки, любуюсь переливами голограмм, потом весело подмигнул:
- Красивые! Пин коды не скажешь? А? Жадный что ль?
Толик опять начал краснеть от такой бесцеремонности. Он, конечно, всё понимал, спонсорская помощь, делиться надо, то да сё, но, однако, всему же есть придел! Даже у последней собаки нельзя любимую кость отнимать! Не по понятиям это! Но Пал Палыч уже сложил карточки обратно в бумажник и кинул его Толику.
- Держи, рыжий, нам чужого не надо. Не боись, мы ж не быдло. Мы же с понятиями. Всё, пошли. Время не ждёт. Работать надо. Родине служить.
Который раз за это утро его захлестнул восторг и восхищение новым куратором. Со стороны, наверное, показалось бы странным, что ему стало так безумно, иррационально, по щенячьи, радостно, когда к нему вернулись его карточки. Но это был восторг не от самих карточек. Это был восторг от осознания того, что словно сбылись все его самые тайные и глубокие надежды. В одно мгновение рассеялся туман мучащей его неизвестности, и сосущий где-то под ложечкой предательский холодок, что отнимут последнее, родное, кровное, то, что утащил в непосильных трудах и заботах, растаял без всякого следа.
- Не отнимут! Не отнимут! Всё что рассовал по сусекам, мне оставят! Они понимают! Понимают! - всё ликовало внутри его.
Да, Пал Палыч не обманул его только-только забрезжившие надежды, этим символическим жестом он виртуозно развеял все страхи своего подопечного, навсегда освободив его от неуверенности и отчаянья, вернув стабильность и порядок. Партия была полностью сыграна, никаких недомолвок больше не осталось. От безумной радости Толик полностью поплыл. Пришло время катарсиса.
От охватившей его радости у Толика даже кружилась голова.
- Это моё! Он подтвердил, что это моё избранный! Я избранный! Он не оспаривает моё право на это! Мои права, мою недосягаемость, мою неприкосновенность - стучало в его почти полностью съехавшей крыше.
А, главное, было то, что им было получено наглядное подтверждение того что неизменным остаётся всё то, что делает его избранным: Пересмотра приватизации не будет!
Глава 3. Демократы за вертикаль
- В общем, так, кратко инструктирую. Ты должен увлечь за собой демократов и перетащить их на сторону гаранта. Так сказать присягнуть на верность нашей вертикали. Ты там, в авторитетах ходишь, вроде как главный законник, вот и впарь им, что надо на этом толковище. Объясни, что нечего хернёй заниматься, надо дело общее делать. По понятиям жить надо, а не на одних себя одеяло тянуть. В одной лодке сидим, нельзя её качать. Западло крысятничать! Ведь ежели что, всех нас на перо поставят, на масть смотреть не будут. За одно нам быть надо - конкретно и ясно втолковывал по дороге Пал Палыч.
Перед зданием, где проходил форум "демократы в поддержку президента" бродили, хлюпая мерзкой растаявшей жижей, стайки пикетирующих мероприятие демшизоидов. Пока мерсидес медленно пробирался через их беспорядочные и возбуждённые толпы, Толик с отвращением рассматривал ещё совсем недавно своих но уже бесконечно бывших соратников. Сразу было видно - маргиналы. И как он только с такими отбросами мог связаться!?
То там то здесь бродили, как сомнамбулы, неряшливые стайки обкуренного и обколотого молодняка неопределённого пола. Антифа вылезла поддержать демократию. К ним пытались, поплотней прижаться грустные и одинокие, не то оставшиеся без средств, не то потравленные спидом, потёртые жизнью педерасты. Вышедшие в тираж, густо крашенные трансвеститы возбуждённо общались, сбившись в маленькие группки. Но основную массу пикетчиков составляли "демократические низы". Трясли плакатами какие-то полусумасшедшие провинциальные старпёры - самоучки, все как один, очкастые и бородатые, в дерюгах, купленных, наверное, ещё при Брежневе.
В общем, было как всегда.
- Где же они столько убогих набрали? - искренне удивлялся Толик, рассматривая из окна мерсидеса шныряющих туда - сюда, как голодные тараканы, многочисленных неопрятных стариканов.
- А может быть, это по вокзалам бомжей наскребли? А что, за шкалик вполне сбегутся. Только кличь брось. И дёшево и явно "народные массы". Не то, что плюшевые и показушные "ветераны" у "идущих вместе". Сразу Русью пахнет. Правдой жизни. Надо будет у Гноймана поинтересоваться - подумал, было, заинтригованный, Толик.
Никого из лидеров, за исключением маргинальной Леры Новодворкиной Рыжий Толик не увидел. Лера, заметив толиков мерсидес, бросилась к нему с диким и счастливым визгом.
Наверное, если бы не шумоизоляция и толстые бронированные стёкла, то от этого визга можно было вполне получить что-то вроде инсульта. Видимо, демократка окончательно и бесповоротно отморозила себе последнее в этом "пикете".
С отвращением Толик смотрел сквозь затемнённое стекло на, ломящуюся к нему возбуждённую вырожденку, как всегда обклеенную каким-то совершенно идиотским плакатом. Что-то вроде: "Вставай страна огромная ... с гэбисткой силой тёмною ...". Лера, прижавшись к стеклу, радостно лыбилась, и изо всех сил колотила варежкой в окно. Наверное, очень хотела, чтобы её пустили погреться.
- Уж не вообразила ли выжившая из ума старая жаба, что я, её пикет поддержать приехал? - пробурчал Толик и приказал прибавить ходу.
Однако старая кляча, несмотря на крайнюю степень ожирения, довольно долго бежала за его мерсидесом, размахивая своими короткими и толстыми клешнями. Наверное, пыталась таким образом привлечь внимания. Видно думала, что Толик её просто не видит. Наконец она отстала, подскользнувшись и, упав в холодную лужу. Лишь только когда она с трудом выползла из неё, демократка сообразила, наблюдая удаляющейся мерсидес, что Толик едет на форум, и завыла, так громко, что Толик услышал её даже сквозь превосходную шумоизоляцию своего лимузина.
- Анатолий Борисович, и вы туда же!? А как же демократия!? Мечта!? Свобода? Борьба с тиранией!? И вас запугал и подчинил бледный сатрап!? А я в вас так верила! Так верила! Позор!
Но Толик уже входил в шикарный холл.
Его ослепили вспышки софитов. Толик довольно улыбался. Внимание прессы и знаки благосклонности от власти, было, пожалуй, единственное, что его ещё возбуждало. Он наполнялся радостью и энергией, слыша нервные крики журналюг:
- В сорочке! В одной сорочке! Как смело! Без галстука! Как истинный демократ! Какой ход! Вот пиар, так пиар! Будет дивная картинка! Камеру, камеру, дайте крупный план...
Скоро он оказался в президиуме. Почти все члены комитета 08 уже там сидели и по очереди клялись в верности гаранту и приветствовали укрепление его вертикали. Сейчас была очередь Глейбы Падловского, который долго и заумно что-то таинственно вещал о затаившейся гадине революции, и, следовательно, о необходимости контрреволюции, и о том, что наивные демократы не представляют всей опасности, и что своими комитетами они могут спровоцировать такое...
Однако Толик заметил, что нет вдохновения у Глейбы, одна заумь, как всегда. Словно грязная рябь бензина на поверхности старой лужи. Нет искры, нет! А без искры ... Да и не говорил ничего толком Глейба, всё намекал на что-то, пугал, как всегда за пеленой зауми пытаясь скрыть отсутствие мысли.