- Ну, вот и всё, всё кончилось благополучно - услышал он голос сзади себя. - Нас можно поздравить с ещё одним приобретение для кабинета уродов.
- Да, господин Хозяин Снов - эхом отозвалась Зара.
Толик, кряхтя, попробовал подняться, но кошмар так измучил его, что ему с невероятным трудом удалось встать только на четвереньки. Всё тело ломило, как будто всё то, что он видел во сне, произошло с ним на самом деле.
- Всё ж таки не удобно на столе спать, после ортопедического матраса - сделал он вывод и уставился на человека сидевшим в кресле за столом, на котором кряхтел мокрый Толик.
Седой мужчина средних лет, с правильными чертами лица пристально смотрел на него.
Стоя на четвереньках, дрожащий после дикого кошмара, Толик, терпеливо ждал, что этот шарлатан вежливо и подчтельно поздоровается, извинится перед ним за вчерашний инцидент, предложит заплатить неустойку за сорванный сеанс, рассыпется в лести и комплиментах, ну хотя бы поможет слезть.
Мужчина, кажется, и не пытался ничего этого сделать. Он молча, пристально и, как показалось Толику несколько насмешливо и брезгливо, словно какое-то редкое уродливое животное, выставленное на продажу в зоомагазине, изучал его своим пронзительным взглядом.
- На вашем бы месте я помог бы клиенту спустится на пол, и извинился бы за столь отвратительное обслуживание - проскрипел Толик.
- Ну, на моём месте, вы никогда не будите, так что я вам, так уж и быть, прощаю вашу филиппику. А что касается обслуживания, то оно было великолепным. Вы просто пока не представляете, какой это успех, и как всё удачно получилось. Зара? - бросил он требовательно.
Зара, подобострастно склонившись, преподнесла, и показала ему склянку, в которой болтался глист с рыжем пятном на голове. Толик поразился тому, с какой рабской почтительностью она всё это делала.
- Ага, видать владелец этого заведения. Ну, тогда поговорим - пронеслось в голове у рыжего, и он начал:
- Этот кошмар, этот ужас, вы называете обслуживанием? А то, что вы вынудили меня спать на столе? Да это вообще грубейшее нарушение всех правил! Вы хоть понимаете, с кем связались? Да я, если только захочу, ваш салон совсем закрою!
- Храм, То где мы находимся это храм. Говорите храм - тоном, не терпящим возражений, ответил незнакомец.
- Ещё чего, а вы тут никак главный жрец.
- Я алхимик, но вы должны меня называть - господин Хозяин Снов.
Толик замолчал, потрясённой такой наглостью. Кряхтя, стал слезать. Было понятно, что с этими шарлатанами бесполезно связываться. Полный отстой. Невменяемые мошенники самого скверного пошиба. Зря он вообще подался этой мистике. Да тяжёлый был вчера день. В такую историю влип! А что сегодня будет? Чем его Пал Палыч ещё удивит?
- Пал Палыч приготовил для вас маленький столик в прихожей вашего кабинета, а в самом кабинете поставил турник и боксёрскую грущу. Он намерен приобщить вас, как и весь коллектив, к получасовым занятиям спортом каждые три часа. Но вы сможете уговорить его, разместить спортивные снаряды в комнате отдыха - равнодушно и как-то буднично сказал алхимик.
Толик уже слез со стола и заправлял выбившуюся сорочку в мятые брюки.
- Может, вы ещё мне расскажите, что я сегодня во сне увижу, господин Хозяин Снов - буркнул он, вложив в эту фразу весь свой сарказм.
- Да нет ничего проще - улыбнулся алхимик, бросив нежный взгляд на банку с трепыхающимся глистом. - Вам теперь каждую ночь, вне этого Храма и моей помощи, будет сниться, как вы умираете запертые в стеклянной колбе.
Всё было ясно. Дешёвые позёры. Фокусники, набившие руку на одурачивание наивных простофиль. Интерес к этой публики у Толика мгновенно угас. Даже говорить что-либо не хотелось.
Толику вдруг стало тоскливо. Словно опять он почувствовал дыхание однообразной, и давно уже досконально изученной, скучной пустыни, в которую, увы, надо возвращаться, и по которой ему суждено вечно брести, без надежды на чудо. Дивное видение, обещающее прохладу и надежду, как всегда, оказалось очередным миражом! Нет, ничего нет в этом мире по настоящему неведомого и тайного. Ничего нет, что могло бы изменить его жить, и открыть новые перспективы и горизонты. Что бы смогло его по настоящему удивить. Нет, нет в этом мире ни героев, ни волшебников, ни тайного знания. Есть лишь шайки мелких жуликов паразитирующих на комплексах и страхах пресыщенных и одуревших от скуки престарелых дам из высшего общества и невежественных нуворишей. И он попал в тот же балаган, где отирается вся эта недалёкая и мутная тусовка! Он с его знаниями, интеллектом и репутацией! Он с его положением в обществе!
Он вдруг невероятно остро ощутил, что вляпался. Что всё, что он делал вчера и сегодня утром, ниже его достоинства. Что не пристало такому значительному деятелю так подставляться. Позор! Стыд! Да что же это вчера на него нашло! Связался с какими то ничтожными шарлатанами, качал права перед ними, пугал... Ужас, ужас! Как это всё пошло! Вот ведь действительно, вляпался!
- Как какой-то молодой кидала взявший первый раз крупный куш и двинувший в экзотические бордели в поиске небывалый ощущений! Какой позор! Как же это я так! - пульсировало в голове у Толика.
Надо уйти с достоинством и забыть этот балаган. Вымарать из памяти этот позорный эпизод. Он уже не мальчик для таких экспериментов. Окатить их ледяным презрением и навсегда забыть. Показать, что это была лишь досадная случайность. Ничтожества!
- Шофёр заплатит за сеанс. Мне надо идти - сухо бросил он.
- Денег не надо, вы уже заплатили - алхимик кивнул на банку. - Жду вас завтра.
- Ну, это вряд ли - буркнул Толик в дверях.
- Посмотрим - раздалось ему в ответ.
Толика задела эта высокомерная уверенность.
- Да что они себе тут воображают! - вскипел он.
Он не удержался ответить. Конечно, подчёркнуто сухо и холодно, вложив в этот ответ всё своё умение, выработанное за долгие годы вращения в высших сферах государственной власти, ставить наглеца на место и чётко обозначать, что в дальнейшем никакое сотрудничество невозможно:
- Повторяю вам, я больше не нуждаюсь в ваших услугах. Прощайте - и Толик решительно переступил порог кабинета уродов.
- До свидания - улыбнулся алхимик, - только, куда вы денетесь, когда вы уже у меня в руках.
И он аккуратно взял колбу с рыжим глистом, приблизил к своим глазам и стал внимательно смотреть в неё, чему-то улыбаясь.
Уже в салоне мерседеса Толика смутило что-то странное и неопределённое. Ему вдруг стало радостно и в то же время пронзительно больно. Как будто бы он встретил что-то необыкновенно чудесное, дающееся лишь избранным, и тут же потерял.
По мере того как кошмар и сумасшествие этого безумного и агрессивного салона забывалось, и вокруг его смыкался, словно затворялись раковины моллюска, его привычный безопасный, комфортный и такой удобный мир, в нём проснулось какое-то сожаление. Это было для него совсем новое чувство. Вслушиваясь в неё, медленно и осторожно разматывая нить этого странного и необычного для него ощущения, Толик вдруг с изумлением понял, что он сожалеет о прошедшем кошмаре. Он сожалеет, что кошмар кончился!
Это открытие удивило и потрясло его. Он никогда раньше не замечал за собой признаков мазохизма, и, поэтому, даже смутился. Быть рабом, жертвой, пусть даже в игровом, лицедейском варианте всегда казалось для него не приемлемым, и противоречащим его идеалам свободы и торжества демократии. Некоторое время он пребывал в явном смущение и в полном расстройстве чувств, но постепенно, он начал осознавать, в чём была привлекательность кошмара. Его привлекательность была в невероятном напряжение всех его чувств, порожденных ужасом и страхом зримо коснувшейся его неминуемой смерти. В обычной жизни, где давно уже было всё размерено, безопасно и рассчитано, давно уже не было место такому яростному напряжению, а значит, и полноте чувств как в недавнем кошмаре. В обычной жизни ему давно оставалась лишь скука, презрение к окружающим и редкие вспышки раздражения, как правило, по пустякам. Были, правда, приступы гипертонии, как, например, недавно при появление Пал Палыча, но они теперь были совсем уже редкими, а главное, хорошо изученными. Жизнь на вершине власти и успеха, в мягком свете собственного величия, оказалось пресной и однообразной. Чувства угасали в нём. И потому было так чудесно их недавнее внезапное и бурное пробуждение! Пробуждение ужасом. Давно он уже не ощущал себя так полно и цельно, как только что в этом мутном салоне.
Конечно, не могло быть и речи, чтобы туда возвратится. Увы, эти притоны не для него. Но, он уже не испытывал никакого чувства раздражения в адрес этих недалёких шарлатанов.
- Что ж, каждый делает своё дело. Видно у пресыщенной публики из высшего света есть спрос на их услуги. Безопасность и комфорт надоедают, хочется острых ощущений, это их право. Иллюзии нужны разные, одним власти и богатства, другим безопасности, а самым избранным - ужаса. Но это всё только иллюзии - грустно заключил он, постепенно погружаясь в дрёму, укаченный мягким ходом лимузина.
Глава 9. Толик в банке
Мерсидес нес Толика, разгоняя воем сирены и блеском мигалок зазевавшихся лохов. Толик ехал к Алхимику. Алхимик оказался прав. Толика измучил кошмар. Но главное было не содержимое кошмара, главное были последствия.
Толик покрылся отвратительными язвами. Многочисленные язвы имели круглую форму и были неестественно красными. Так, что Толик, под костюмом, был теперь, на самым деле, красным. И при этом постоянно. Этой чудовищной сыпью было покрыто всё его тело, кроме лица. Но врачи не дали ему гарантию, что раздражение не поднимется выше.
- Удивительный случай - бубнил старый профессор дерматолог. - На моей практике, он первый. Это явно не инфекционного характера? Но что же тогда является причиной такого мощного воспаления? Псориаз? Но, ведь у вас к нему вроде не было предпосылок? Да и потом такая площадь поражения. Говорите вы легли с чистой кожей, а проснулись весь в этой сыпи? Нет, на псориаз не похоже. Может экзема? Но такая скорость процесса? Так стремительно выступать могут только стигматы. У вас были какие-нибудь резкие нервные потрясения?
И у него взяли кучу анализов, посоветовали носить бактерицидное бельё, и бинтовать руки.
Но Толик уже знал причину своего недуга. Этой причиной был чудовищный кошмар, который терзал его этой ночью.
Кошмар, в котором Толик сидел в банке.
Толик вздрогнул, и весь мелко задрожал, когда вспомнил, пригрезившейся ему, ужас.
Это действительно было чудовищно. Он и все его соратники либералы сидели голые в огромных стеклянных аквариумах. Эти аквариумы, заполненные разъедающей плоть кислотой, стояли в ГУМе. Вместо магазинов и лавок, были эти аквариумы. Во всех его протяжных галереях сквозь стекло бывших витрин, были видны, напоминающие огромных жаб, сидящие и плавающие либералы. Были эти аквариумы разных размеров. Иногда небольшие, для одного экземпляра, как для Толика, или, огромные, где в мутных, поросших водорослями глубинах, помещались многие десятки демократов.
Во всех его протяжных галереях, прижавшись к стеклу бывших витрин или, наоборот, затаясь от нескромных глаз в мутной глубине, были видны с тоской смотрящие на прохожих водоплавающие либералы
Аквариумы были полностью заполнены кислотой, но была подобрана такая концентрация, что в ней можно было находится, но она, тем не менее, разъедала плоть, так что все жители аквариумов были изуродованы страшными, зудящими язвами, которые они постоянно чесали.
Для дыхания, в аквариумы были опущены трубки, по которым подавался воздух. Видные либералы, у которых был индивидуальный аквариум, такие как Толик, постоянно держали эту трубку во рту, и упорно чесались, в тщетных надеждах унять неистовый зуд.
В больших аквариумах, ясное дело, дыхательных сосков сразу на всех не хватало, и томящиеся там либералы были вынуждены меняться у источников воздуха. Так что там происходило вечное движение, вода бурлила. Либералы крутились у дыхательных сосков. Глотнул воздух, и отплыл, дожидаться, когда опять подойдёт очередь. Вследствие этого жизнь там была более интересной, так как случались скандалы и подтасовки, а иногда и сдыхал кто-нибудь, не дождавшись, глотка кислорода, и нахлебавшись кислой водички.
Питательная смесь подавалась, два раза в день, через эти же трубки. Специальных мест для испражнений не было, так что жидкость, в которой плавали либералы, была несколько мутноватой. То, что жидкость была мутноватой, и на дне аквариумов скапливались слизистые отложения, было в некоторой степени полезно, так как в этой тине можно было прятаться от нескромных глаз.
Все находящиеся в аквариумах были подсудимыми на грандиозном революционном трибунале.
Трудовой народ публично судил поверженную контрреволюционную, либеральную гниду. Каждый пролетарий мог совершенно свободно прийти на этот трибунал и воочию увидеть врагов народа, выставленных на всеобщее обозрения в этих, как это называлось, сосудах правосудия. Их мерзкий, нечеловеческий облик.
Посасывая воздух из трубки, почёсывая то там то здесь зудящие тело, Толик с безразличием наблюдал за идущими на трибунал пролетариями и представителями прессы. Он не прятался в "тине" как некоторые, которые всплывали из неё лишь затем, чтобы насосать новую порцию кислорода. Он настолько стал безразличен к происходящему вовне, что даже уже перестал делать жест приветствия, когда его фотографировали. Лишь пускал пузыри и чесался, выпучив покрасневшие глаза, и полностью уйдя в себя.
Он думал только об одном: Как же это всё могло так случится? Ведь то, что произошло, было просто невероятно, совершенно невероятно? Всё же предусмотрели, всё просчитали, не один раз проверили, ... а вот все оказались в "банках".
А началось то всё с того, что решили совсем додавить комуняк. Так сказать: Зюга своё дело сделал, Зюга может уходить.
За этим Зюгой заслуги были большие. Хороший был артист. Дурачил быдло по первому разряду. Не дал Зюга, когда быдло рвало и метало, смести либеральную власть. Заговорил, замотал, загонял по бесконечным "выборам". Они, дураки, за него голосуют, голосуют, ему какую надо, конечно по договорённости, цифирку напишут, и он в думе. В оппозиции. Ну, не набрал голосов. Надо ждать следующих выборов, това-а-арищи! Мы на них точно победи-и-им! Потому что за эти годы всем станет ясна антинародная-я-я сущность режи-и-има! Хи-хи-хи!
Хорошо работал, артистично. И кому только в голову пришло его совсем убрать?
А всё от жадности. Решили "медведи": Зачем Зюге места в думе выделять, если за каждое место депутата можно по несколько сот тон баксов срубить?
В принципе логично. Вполне либеральный подход. Место депутата стоит денег. Больших денег. Значит, это товар. А при либеральной экономике товар должен продаваться, а Зюга хотел получать его бесплатно, за так. Мол, за него голосуют. Кто голосует? Давно уже всё имитация! Или деньги плати, или деньги копи, если не хватает. Теперь полная монетаризация всего. Понимать надо!
Нет, ему, конечно, предлагали на первых порах скидку. Учитывая старые заслуги. Но он упёрся, хочу бесплатно и всё! Потому что я коммунист. Да, как же, для него персонально социализм сейчас введём. Совсем обнаглел. Решили его проучить. И ... не пустили в думу. Верней его и небольшую кучку пустили, совсем отлучить от кормушки, всё ж таки, побоялись, но о никакой фракции уже речи быть и не могло.
Именно это событие и явилось толчком, приведшим к катастрофе.
Комуняки взвыли от боли. Отлучение от думского буфета было для них пострашней краха СССР. Тут же стали созывать внеочередной съезд. На этот раз вопли об антинародном режиме и голодающем народе были вполне искренними. С отлучением от думы перед ними зримо, впервые за долгие годы, замаячила смерть от бескормицы.
Съезд заседал и заседал, срок аренды зала уже подходил к концу, а никакого внятного решения выработать не мог. Ведь на этот раз спазматически сжимающиеся желудки, от страха вскоре остаться пустыми, требовали настоящего решения проблемы, а не дежурных фраз про борьбу за счастье народа. Владельцы зала уже отключили свет, намекая, что пора бы очистить помещение.
Комуняки запалили факелы сделанные из бумаг материалов съезда и списков присутствующих. И запели интернационал, в надежде, что на их пение отзовутся вечно живые классики и вразумят их верных последователей.
Когда они пели интернационал раз, наверное, шестнадцатый, в зал вошли братки, и чисто конкретно заявили, что надо покидать помещение, так как уже пришли декораторы готовить зал к выступлению театра стриптиза. Что деньги уже девочкам заплачены, афиши расклеены, билеты проданы, и посему может быть выставлена конкретная неустойка, а то и на счётчик главного пахана, то есть Зюгу, поставят.
Зюга сразу всё понял, и стал вместе с членами президиума двигаться к выходу. Но ему преградили путь массы простых депутатов с горящими факелами в руках.
- Неужели и сейчас стерпим?! Доколе! Совсем буржуи обнаглели! Ничего у них нет святого! Да здравствует пролетарская революция! - взревели товарищи и бросились на братков.
Натурально началась свалка. Братки, естественно, товарищам революционерам надавали по первое число, и выкинули их всех прочь. Но факела во время потасовки попадали. Начался пожар. Концертный зал сгорел.
Но это был не обычный для Москвы пожар. Это запылал огонь пролетарской революции.
Возбуждённые, и ещё не отошедшие от недавней взбучки, бродящие нестройными толпами перед концертным залом, депутаты пришли в совершеннейшее неистовство, глядя на горящие здание.
- Так и надо! Вперёд на Кремль! Мы на горе всем буржуем мировой пожар раздуем! - завопили они, и с пением интернационала нестройными рядами потянулись в сторону Красной площади.
Зюга, как мог, старался взять контроль над ситуацией. Первые его попытки, когда он бегал перед толпой, размахивая руками, и убеждая, что съезд уже закончил свою работу и надо расходится по ячейкам, чтобы довести до партийных масс его решения, не принесли никакого успеха. Обезумевшие делегаты восприняли только то, что что-то надо донести до партийных масс, и тут же стали звонить всем своим камрадам и призывать всех идти вмести с ними на Кремль. Толпа, вследствие этого, стала стремительно увеличиваться.
Как только Зюга понял, что ситуация выходит из под контроля, он тут же созвонился с кремлёвской администрацией, и всё доложил. Ему приказали, возглавить шествие и попытаться ограничиться митингом у мавзолея.
Зюга так и сделал. Вместо штурма Кремля повел, разбухшую по пути просто до невозможных размеров, толпу к лежащему на Красной площади мертвяку.