Залез на мавзолей и долго что-то втирал, в надежде, что люди замёрзнут и разойдутся. Толпа не расходилась. Толпа росла. Наконец, когда уже светало светать, вконец обезумившие товарищи взвопили:
- Ленин, Ленин, Ленин ...
Было совсем уже не понятно, что же они конкретно требуют: пустить в мавзолей посмотреть Ленина, вынести Ленина из мавзолея, или, чтобы вечно живой Ленин, который, как известно, живее всех живых, сам вышел из мавзолея.
После консультаций с кремлёвской администрацией было решено вынести Ленина из мавзолея, и понести его прочь от Кремля, увлекая возбуждённые за собой толпы куда подальше.
Процессию возглавил, естественно, сам Зюга. Толпа потянулась от Кремля. По привычке Зюга повернул к Думе. Сделал он это совершенно неосознанно, просто инстинктивно тянуло его к своему кабинету, где можно было поспать на диванчике после этого безумного съезда, и восстановить в буфете сгоревшие от нервотрёпки жировые клетки.
Это имело фатальные последствия.
Проходя мимо здания думы, толпа взвыла:
- Ленина в думу! Ленин наш кандидат! Если бы Ленин возглавлял федеральный список, то мы бы победили!
Видно сказывался комплекс проигрыша на думских выборах, в результате которого и начались все эти волнения.
В думу так в думу. Зюга не возражал. Он, было, подумал, что это прекрасное решение проблемы. Оттаранят Ильича в какую-нибудь подсобку. Пусть там пока полежит. Он поспит в своём кабинете, позавтракает в буфете, а к тому времени всё успокоится и вернётся на круги своя, а Ленин в мавзолей. Ну, право, не таскать же его по всему городу? Час ранний, есть ещё время вздремнуть перед сессией.
Так Ленин попал в думу.
Когда Зюга проснулся, было время идти на пленарное заседание. Выйдя из своего кабинета, он поразился обилию возбуждённого народа в думских коридорах. Чувствуя не ладное, он поспешил в зал заседаний. И там он увидел, что гроб с телом Ленином стоит на столе президиума. Членов президиума не было. Места председателя и его заместителей были свободны. Никто не хотел находится, рядом с мумией. То ли боялись, то ли ещё какие предрассудки.
Депутаты сидели какие-то молчаливые, сжавшиеся. Было полное ощущение что они готовы залезть под столы. Народные избранники вели себя явно не по регламенту, не вопили, не дрались, не плевались, не кусались, не обзывали друг друга всякими обидными словами, словом было их и не узнать. Они тихо сидели, как-то пригнувшись, и лишь шепотом о чём-то шушукались.
То ли присутствие Ильича оказало такое благотворное влияние на думцев, то ли, то, что все проходы были забиты решительно настроенными демонстрантами. Оценив ситуацию, Зюга занял место председателя.
Поставил на голосование вопрос о признание себя председателем Думы. И тут же получил единогласно. Скоро все важные должности заняли его немногочисленные соратники-депутаты. Остались ещё много вакантных мест, так как чтобы их занять просто не было достаточного количества коммунистов-депутатов.
И тут прорвало. Солидные дяди-депутаты, в дорогих костюмах и часах стоящих целое состояние, наперегонки бросились к гробу Ленина и, рыдая, целуя его, стали каяться, просить прощения и молили принять их обратно в коммунисты. При этом большинство из них, даже, доставали припрятанные в потайных карманах старые КПССные партийные билеты. Скоро в думе осталась только одна фракция - коммунистов Зюги.
Через несколько дней, страсти начали, было, успокаиваться. Толпа уже готова была разойтись. Зюга говорил и говорил об антинародном режиме, что теперь он всем им покажет, но надо действовать в рамках закона, что надо работать, разрабатывать законопроекты, тщательно проводить их юридическую экспертизу, шаг за шагом поднимать страну с колен... Одним словом, последовательно и целеустремлённо Зюга, шаг за шагом, сдавал назад. Зюга делал то, в чём он был величайшим виртуозом, он упорно и целеустремлённо протаскивал самый циничный и трусливый оппортунизм. Вроде он всё правильно говорил, вроде вскипала волна праведного гнева, вроде всё было, так как и надо, и не придерешься по существу, а, по сути, ...всё неизбежно разваливалось, и революция последовательно и стремительно вырождалась в очередной гудок неисправного паровоза. Скоро, Зюга, начал было, уже потихоньку намекать, что надо бы и гроб Ленина вернуть обратно в мавзолей. Микроклимат там особый, наблюдения, то да сё. Всё бы могло успокоиться, если бы не влез азиоевреец Тугин.
Глава 10. Религия священного сосуда
Сей бродячий проповедник, давно бродил по просторам бывшего совка и, даже иногда, забредал в соседние басурманские пределы.
Он проповедовал, что силу и благодать даёт земля. Но только тогда когда её много. Чтобы получить власть над миром и духом надо объединить все разобщённые уделы в один, и, тогда, произойдёт мистический синтез, разрозненных по разным этносам крупиц знаний Традиции. Сакральные слова забытого учения, хранимые в древних гимнах разными народами, сольются в один единый эпос славящий ...
В общем, воссияет невиданный ранее свет, все узрят истинную правду, обретут несокрушимую силу, и будет повержена власть воды.
Так как самый большой кусок земли был континет Евразия, он назвал своё учение азиоеврейством, так как Азия больше Европы, то ей, естественно, полагалось стоять в этом алхимическом союзе на первом месте.
Возвратясь из очередного своего странствия по басурманиям, где он нёс проповедь своего учения, он забрёл в около думские приделы как раз тогда, когда Зюга нудно вещал о том, что надо мумию отправить обратно в мавзолей, так как ей пора проходить специальные процедуры, а именно отмачиваться в ванне, наполненной специальным раствором.
Тугин давно мечтал создать свою собственную религию, и тем встать в один ряд с Магометом и Буддой. Наблюдая за охватившим Москву сумасшествием, он, понял, что это надо делать или сейчас, или шанса больше не будет никогда.
Бродя вокруг здания Думы, и впитывая в себя разлившуюся вокруг энергетику, его постигло озарение. Он понял, что, наконец-то, он нашёл недостающие звено, так сказать замковый камень, способный объединить в единое учение все сокровища найденные им во время своих многолетних духовных поисков.
Так возникло учение о Божественной Банке, основным сакральном символе религии Священного Сосуда, дающую жизнь земную, знание, силу, благодать и, иногда, даже (исключительно для праведников) жизнь вечную.
Пользуясь царящей сумятицей, он проник в Думу, забрался на кафедру и возвестил Миру и Граду о воссиявшем свете новой религии.
После этого вернуть всё на круги своя было уже просто невозможно.
Кратко Толик так понимал это учение:
Всё вокруг, всё пространство, вся вселенная наполнена пронзающим её благом. Так как это благо - было, есть и будет всегда, то это благо, следовательно, - традиция, в самом святом и широком смысле. Надо только этим благом уметь воспользоваться. Собрать в себе это благо. А собрать его можно, только став сосудом. То есть если быть готовым воспринять благо традиции то это, значит, стать сосудом. Ну, вот как, например, дождь. Дождь льёт и льёт, и если нет посуды, то, значит, благо, например вода, будет потеряна, а если есть посуда, то можно благо, воду, собрать и использовать для полива. То есть себе во благо.
Более того, не использованное благо есть зло. Так, если воде дождя некуда стекать, то она может всё залить, и тогда потоп. То есть, если не быть готовым принимать в себя благо, то оно обернётся злом. Или не принятое благо, отвергнутое - благо. А отвергнутое благо - творит зло тому, кто его отверг.
Таким образом, благо благом делает сосуд, который способен это благо принять в себя. Ибо, лишь принятое в сосуд благо становиться настоящим полезным благом. Истинным благом.
Следовательно, центральным элементом традиции является сосуд. И действительно во всех религиях он, так или иначе, присутствует. Например, чаша Грааля. (Далее следовало долгое перечисление аналогичных артефактов в различных культурах)
Когда что-либо находится в сосуде, оно является благом, и приобретает свойство полезности. Извлечённое из сосуда, оно мгновенно теряет полезные свойства, и вообще улетучивается. Поэтому сосуд, заполнившись благом, должен быть всегда закрыт, и его высшим символом является идеальный сосуд - банка с крышкой. Так как банка удовлетворяет всем качествам, которые должен иметь идеальный сосуд. Банка вместима (в нём можно хранить много блага), имеет широкое горлышко и, следовательно, легко заполняется (в него легко заходит благо), и имеет крышку (благо надёжно храниться).
Главное в сосуде стенки и дно. Дно символ - Земли, а стенки символ - берегов. Если вода находится на земле и со всех сторон окружена берегами, то такая вода повержена и собрана, и становиться благом. Наоборот, если вода окружает сушу, то такая вода душит сушу, например, буйствуя штормами и цунами, размывая берег, и становиться злом. (Следующие далее рассуждения о геополитике, и происках атлантистов мы, за ненадобностью, опустим)
Понятно, что всё это не могло бы овладеть массой, если бы Тугин не адаптировал своё учение к текущему моменту. А так как раз именно в этот момент решался кардинальный вопрос о судьбе революции - нести или не нести мумию Ленина обратно мавзолей, то Тугин ясно и убедительно доказал что нести её в мавзолей совсем не надо.
- Зачем нести Ленина в мавзолей? Чтобы положить в сосуд. Это правильно, так как жидкость в сосуде приобретает свойства блага, и погружённый в эту жидкость со свойствами блага, Ленин вбирает благо в себя, и находится во благе. Но что же будет потом? Его извлекут из сосуда, и Ленин выйдет из блага! Это плохо. И действительно, извлечённый из сосуда, Ленин постепенно начинает засыхать, а попросту умирать, и его через некоторое время снова надо погружать в сосуд с благом. Значит, Ленина надо просто всё время держать в сосуде, и тогда благо будет всегда вместе с ним. А мавзолей вообще не причём, и по большому счёту вообще не нужен. Надо лишь сделать сосуд прозрачным, что бы все видели вечно живого Ленина, и через это понимали, смысл истинного учения о благе. Что может быть более зримым свидетельством чуда - как вечно живой Ленин в сосуде полного блага! А что бы все узрели эту истину, его надо носить по всей суше, и тогда, узрев свет новой веры, все примут это учение, и объединиться вся суша, и будет повержено море! (Далее следовала лекция об основах геополитики и о вреде атлантизма.)
Это учение пало на благодатную почву. Всем уже надоевший зюгавский оппортунизм был решительно отвергнув. Народ узрел истину!
Радость масс не знала придела. Тут же из ближайшего гастронома притащили стеклянный сосуд, в котором ранее плавали карпы. Наполнили его раствором из лаборатории при мавзолее, и погрузили туда Ильича. После чего, с пением интернационала, понесли его по городу. Демонстрировать наглядный символ нового религиозного учения.
Это был триумф! Полный и неожиданный триумф! Ему ничто не могло помешать! Ни сопротивление милиции. Ни просьбы ГАИшников не мешать движению автотранспорта. Ни угрозы Лужка отключить в думе (а она к этому времени превратилась в штаб религиозной (или как говорили ещё - традиционалисткой) революции) свет и воду. Ни надпись "живая рыба", на этом, первом "сакральном сосуде" в котором несли Ильича.
Свершилась мечта Тугина. Он создал новую религию! Он стал пророком! Он стал её первым магом и жрецом.
А, Зюга? Судьба его мрачна. Он не прошёл испытания погружением в Благо, и был безжалостно отвергнут революционным народом.
Так как одним из выводов из этого учения было, что если злодея поместить в сосуд, то он должен умереть. Так как он будет, не совместим с находящимся в сосуде Благом.
Что, в принципе, и соответствовало наблюдениям. Например, в случае с Зюгой.
Ясно, что о том, какой вид должна была бы иметь кутузка, чтобы соответствовать новому учению, не могло быть двух мнений.
Потому и сидели Толик и его соратники в этих мерзких аквариумах. А чтобы их несовместимость с Благом была более наглядной, их поместили в раствор кислоты.
Воспоминания Толика были прерваны появлением многочисленной публики рядом с его сосудом. Он забеспокоился. Так как, когда трибунал решал, что пришло время окончательного испытания Благом, то публика гурьбой валила к сосуду, где это испытание должно было произойти.
- Неужели конец? - заволновался он.
Но публика смотрела на сосуд находящийся напротив него. Там был погружён в Благо Егор Гавнодар. В отличие от Толика, которому внимание быдла было уже совсем безразлично, он прятался в донной мути своих испражнений, раз в пол минуты всплывая для сосания воздуха.
Публика терпеливо ждала его появления.
Наконец, толстый слой мути на дне егоркиного аквариума слегка всколыхнулся. В следующую секунду, муть словно взорвалась, выбросив вверх бурлящие струи склизких фекалий, и, в образовавшемся мутном облаке показалась жирная туша Гавнодара.
Публика взвыла от восторга. Толику было хорошо видно, как они радуются и рукоплещут.
Гавнодар завис на мгновения, вылупив свои свинячьи глазки на людей, несколько, озадаченный, столь пристальным вниманием к своей персоне, после чего быстро и энергично заработал короткими толстыми задними лапами, решительно устремляясь к соску.
Присосавшись к соску, он напрасно чудовищно надувал щёки и пучил глаза. Воздуха не было. Гавнодар заметался. Заносился по аквариуму стремительной торпедой, бурно пеня мутную жидкость. В конце концов, он со всего маху врезался в стекло своим лысым черепом. Видно в надёжде его разбить.
Удар был такой силы, что посыпалась штукатурка, публика отпрянула с невольным вздохом. Но бронированное стекло выдержало.
Потрясённый и слабеющий Гавнодар упорно цеплялся за жизнь, и в отчаяние стал судорожно биться в стеклянную стену своей разбитой головой. Но силы уже оставляли его, с каждой минутой удары слабели и замедлялись.
Всё было тщётно. Лишь вода в аквариуме окрасилась в красный цвет. Ещё через несколько мгновений, толстая туша, несколько раз спазматически дёрнувшись, безвольно зависла, и стала медленно опускаться на дно, чтобы навечно скрыться в липком слое своих взбаламученных испражнений.
Ликующая толпа повернулась и подошла вплотную к Толику.
Он видел их радостные лица. Он видел, как светящаяся радостью мать поднимает и подносит к стеклу аквариума весёлое дитя. И он лихорадочно сосал и сосал трубку, пытаясь надышаться перед пришедшей за ним смертью. Смерти, которая имела сотни ликующих лиц. Лиц радостных людей жаждущих увидеть его конец.
Скоро в трубке воздуха не осталось.
Но он всё так же её сосал и сосал, непонятно на что надеясь.
Потом наступило удушье.
Толик спазматически дёрнулся, и тяжело задышал. Ему не хватало воздуха, и он увеличил мощность вентиляции салона. Но даже мощные струи, обдувающие его со всех сторон, не приносили ему облегчения. Он нажал на кнопку открывающую стекло двери.
Тот час же раздался мелодичный сигнал предупреждающей об нарушение режима безопасности.
- Анатолий Борисович, закройте стекло. Вы нарушаете инструкцию - послышался голос начальника охраны.
Но, Толик не обращал никакого внимание на настойчивые предупреждения. Он уже дёргал ручку двери, в надежде её открыть. Дверь не поддавалась, она была надёжно заблокирована во время движения. Тогда он, нарушая все правила и инструкции, высунулся из окна, и жадно дышал, дышал и дышал. И не мог надышаться. Всё душило и давило его. Ему хотелось выйти, вырваться из давящего салона на воздух, наружу. Машина казалось ему страшным аквариумом, в котором он очередной раз мучительно умирал.
Последний раз, только что, задремав на миг, по пути к Алхимику.
Глава 11. Господин Хозяин Снов
На этот раз Толика ждали. Его быстро провели в кабинет уродов, где при свете одинокой свечи сидел Алхимик. Рядом с ним стояла банка с рыжим глистом.
- Смотрите, как он подрос. Наш рыженький малыш - Алхимик кивнул на банку.
Толика чуть не стошнило, когда он увидел какой мерзкий и склизкий, с рыжим гребнем, гад в ней затаился. Не срыгнуть ему стоило просто титанических усилий.
- Прошлый раз вы говорили, что находиться в этом помещение вредно для здоровья. Не могли бы перейти куда-нибудь - промямлил Толик, затравленно озираясь.
- Вы уже перешли черту, когда был смысл, боятся. Теперь уже ваша судьба предопределена. Вы сами выбрали её, ворвавшись в камеру уродов, и самовольно заснув в ней. Это было нельзя делать. Это действительно опасно, и всегда имеет фатальные последствия. Адепты храма допускаются в эту камеру всего один только раз, и то, после долгой подготовки и прохождения многих ступеней посвящения. И даже тогда это опасно, и никогда нет уверенности в благополучном исходе инициации. Но я даже рад, что так случилось. То, что вы сумели без подготовки пройти посвящение, и благополучно материализовали Инкуба, есть знак. Знак того, что наше деланье получило шанс на благополучное завершение. Знак того что, возможно, я, наконец, нашёл ту соль, которой мне так не доставало для успешного завершения трансмутации.
- И эта соль я?
- Нет не вы. Ваши сны.
- Как же сны могут быть солью?
- Вам надо долго учиться, чтобы понять смысл метафор учение Гермеса Трисмесгиста. Нам суждено шаг за шагом распутывать пелену ваших сновидений, в которые закутана тайна вашей судьбы, в надежде получить ответ.
- Если вы о герметизме, то хочу заметить, что я являюсь адептом хранящей огонь знания ложи, и нахожусь на ступени ...
- Аде-е-епт, ло-о-ожа, ступень посвя-я-ящения... - насмешливо протянул Алхимик.
Толик осёкся. Он поймал взгляд его, и этот взгляд пронзил его. Он был точно таким, как взгляды высокородных зарубежных братьев, когда Толик, ещё на первых порах, пару раз пытался дать понять, что он то же не лыком шит, что он тоже имеет отношение, и, даже, удостоен определённых регалий. Точно так же, как сейчас, его собеседники мгновенно холодели, и смеривали его презрительным, испепеляющим взглядом, словно какого-то простолюдина, по недоумию хвастающего нацепленной на шею большой и блестящей собачьей медалью перед высокородными грандами.
- Вам придётся много узнать, прежде чем вы начнёте только догадываться, не понимать, о чем идёт речь. Но я вам помогу. Повторяю, судьба, недвусмысленно указала на вас - снисходительно приободрил, уже было совсем стушевавшегося Толика, Алхимик.
Наступило молчание. Алхимик, казалось, полностью ушёл в себя, окаменев и пристально смотря на рыжего глиста, Инкуба, как теперь понимал Толик. Толик, не решаясь его прервать, протяжно сопел и ёрзал, надеясь таким образом обратить внимание на собственную персону. Наконец, не выдержав, Толик подобострастно и жалобно пропищал:
- Господин Хозяин Снов, а вы можете избавить меня от стигматов.
Алхимик вздрогнул, и недоумённо уставился на Толика, словно не понимая, почему этот назойливый посетитель ещё здесь.
- Каких стигматов?
Толик со всем почтением, жалостливо, и всячески подчёркивая смущение, протянул ему свои перебинтованные руки.