- Что они услышали? - задал вопрос Стирос. Его старческий голос задрожал.
- Она спросила, самым ли лучшим является ее помещение. Ее как раз переселяют, и она не хочет видеть здесь никого из вас.
- Но что нам теперь делать? - спросил Стирос.
- Ее необходимо изучать - ответил Дроминд.
Холл тотчас освободили.
Жрецы занялись изучением Шианы. Таким образом была задана модель, определившая характер их поведения на последующие годы. Сложившаяся вокруг Шианы, обстановка привела к переменам, которые ощущались на самых дальних границах влияния религии Разделенного Бога. Два слова сделались законом перемен: "Изучать ее".
"До чего ж она наивна, - думали жрецы. - До чего ж занятно наивна. Но она умеет читать и проявляет пристальный интерес к Святым книгам, которые нашли в покоях Туека. Теперь это ее апартаменты".
Далее пошли-поехали перемены сверху вниз. Туек переехал в помещение своего первого заместителя, и процесс пошел дальше вниз.
С Шианы сняли мерку. Для нее был изготовлен самый изящный стилсъют. Она надела новое верхнее облачение жреческих цветов: белое с золотом и пурпурной каймой.
Люди стали обходить стороной историка-локутора Дроминда. У него вошло в привычку прилипать как банный лист, бесконечно пережевывая историю о той далекой Сионе, как будто это могло сказать что-то важное о теперешней носительнице древнего имени.
- Сиона была подругой святого Данкана Айдахо, - напоминал Дроминд всякому готовому слушать. - Их потомки повсюду.
- Ну да? Извини, что не слушаю тебя дальше, но я в самом деле спешу по неотложнейшему поручению.
Сначала Туек был с Дроминдом терпеливее других: история была интересной, ее уроки очевидны.
- Бог послал нам новую Сиону, - сказал Туек. - Все нужно уточнить.
Дроминд удалился и вернулся с новыми, добытыми им крохами истории.
- Сведения из Дар-эс-Балата приобретают теперь новое значение, - сказал Дроминд Верховному Жрецу. - Не следует ли нам провести дальнейшие испытания и сравнительные обследования этого ребенка?
Дроминд заарканил с этим Верховного Жреца сразу же после завтрака. Остатки трапезы еще долго оставались на служебном столике, стоявшем на балконе. Через раскрытое окно им было слышно движение наверху, в помещениях Шианы.
Туек предостерегающе поднес к губам палец и тихо начал говорить, внушая собеседнику быть потише:
- Святое Дитя по своему выбору навещает пустыню, - он подошел к карте и указал на область к юго-западу от Кина. - Очевидно, вот эта область представляет для нее интерес или… Я бы сказал, зовет ее.
- Мне говорили, она очень часто пользуется словарями, - сказал Дроминд, - Наверняка ведь это не может быть…
- Она проверяет НАС, - заметил Туек, - Не обманывайся.
- Но, Владыка Туек, он задает детские вопросы Кании и Алхозе.
- Ты сомневаешься в моем суждении, Дроминд?
Дроминд с опозданием понял, что перешел разрешенные границы. Он умолк, но выражение его лица подсказывало, что внутри него подавлено еще много слов.
- Бог послал нам ее, чтобы выполоть зло, проникшее в ряды помазанных, - сказал Туек, - Ступай! Молись и спрашивай себя: не зло ли нашло приют внутри тебя.
Когда Дроминд ушел, Туек вызвал доверенного помощника.
- Где Святое Дитя?
- Она удалилась в пустыню, чтобы общаться со своим Отцом.
- На юго-запад?
- Да, Владыка.
- Дроминда нужно отвезти далеко на восток и высадить там. Поместит в том месте несколько тамперов, чтобы быть уверенными, что он никогда не возвратится.
- Дроминда, Владыка?
- Дроминда, да.
Но и после того, как Дроминд был "переведен" в пасть Бога, жрецы продолжали следовать по тому же направлению, по которому он их повел. Они изучали Шиану.
Шиана тоже изучала.
Постепенно, так постепенно, что она не могла бы определить точку отсчета, ома осознала свою огромную власть над всеми ее окружавшими. Поначалу это была игра, вечный День Ребенка, когда взрослые по первому ее слову выполняли любой детский каприз. Представлялось, что нет желания, которое трудно исполнить.
Хотела ли она редкого фрукта для своего стола? Фрукт ей подавали на золотом блюде.
Замечала ли она ребенка далеко внизу, на людных улицах, и требовала, чтобы этот ребенок стал ее товарищем по играм? Этого ребенка сразу же приводили в Храм в апартаменты Шианы. Когда страх и потрясение проходили, ребенок даже мог присоединиться к ее игре, которую жрецы и жрицы постоянно наблюдали. Невинное скакание по саду на крыше, похихикивающие шепотки - все это подвергалось внимательному анализу. Шиана тяготилась благоговением таких детей. Она редко звала того же самого ребенка назад, узнавать новое от новых товарищей по играм было легче.
Священники не пришли к согласию насчет безвредности подобных встреч. Детей, игравших с Шианой, подвергали устрашающим допросам, пока Шиана этого не обнаружила и не обрушилась с яростью на своих опекунов.
Слух о Шиане неизбежно распространился по всему Ракису и за пределы планеты. Скапливались отчеты и у Ордена Бене Джессерит. Проходили годы все такого же автократичного распорядка, похожие на не перестающую изумлять диковинку. Никто из ее непосредственной прислуги не думал об этом как об образовании: Шиана учила жрецов Ракиса, а они учили ее. Бене Джессерит, однако, подмечал этот аспект жизни Шианы и тщательно за ним наблюдал.
- Она в хороших руках. Оставьте ее там, пока она для нас не созреет, - поступило распоряжение Таразы. - Держите ударные отряды в постоянной готовности. Проследите, чтобы я получала регулярные отчеты.
Шиана ни разу не открыла ни своего истинного происхождения, ни того, что сделал Шайтан с ней самой. Она думала о своем молчании, как о плате за то, что ее пощадили.
Кое-что потеряло для Шианы вкус. Все реже становились ее вылазки в пустыню. Любопытство оставалось прежним, но становилось очевидным, что объяснения поведению Шайтана по отношению к ней нельзя найти на песке. И хотя она знала о существовании на Ракисе посольств других сил, шпионы Бене Джессерит среди ее прислуги заботились, чтобы Шиана не проявляла очень большого интереса к Ордену. Успокоительные ответы, чтобы погасить такой интерес, отпускались и отмерялись Шиане по необходимости.
Послание Таразы наблюдателям на Ракисе было прямым и четким: "Поколения подготовки стали годами развития. Мы выступим только в нужный момент. Не должно быть больше никаких сомнений, что этот ребенок - ТОТ самый".
Думается, что реформаторы творили и творят больше несчастий, чем любая другая сила в истории человечества. Покажите мне кого-нибудь, утверждающего: "Надо что-то сделать!" - и я укажу вам голову, полную порочных устремлений, которые могут привести только к вредным результатам. То, за что мы должны всегда бороться, - выявить природное влечение и следовать ему.
Преподобная Мать Тараза. Запись устной беседы БД ПАПКА GS XIX МАТ9
Бесконечное небо уходило ввысь, и в него карабкалось солнце Гамму, извлекая и конденсируя влагу из трав и окружающих лесов, и вместе с влагой вознося их запахи.
Данкан Айдахо стоял у Заповедного Окна и вдыхал эти запахи. Этим утром Патрин сказал ему:
- Тебе сегодня пятнадцать лет, теперь ты юноша. Ты больше не ребенок.
- Это мой день рождения?
Они были в спальне Данкана, куда Патрин только что вошел со стаканом цитрусового сока.
- Я не знаю твоего дня рождения.
- У гхол есть дни рождений?
Патрин отмолчался - с гхолой не разрешалось разговаривать о гхолах.
- Шванги говорит, что тебе нельзя отвечать на этот вопрос, - сказал Данкан.
Патрин проговорил с замешательством:
- Башар желает, чтобы я передал тебе, что утренняя тренировка будет попозже. Он желает, чтобы ты выполнял упражнения для ног и коленей до тех пор, пока тебя не позовут.
- Я выполнял это вчера!
- Я просто передаю тебе решение башара, - Патрин забрал пустой стакан и оставил Данкана одного.
Данкан быстро оделся. Его ждут к завтраку… "Чтоб их всех!" Не нужен ему их завтрак. Чем же так занят башар? Почему он не может вовремя начать занятия? "Упражнение для ног и коленей!" Это просто, чтобы не дать ему бездельничать, потому что у Тега есть какое-то неотложное дело. Данкан гневно посмотрел на дорогу к Заповедному Окну. <"Пусть эти проклятые стражи будут наказаны!"
Запахи, долетавшие до него через открытое окно, были знакомы, но он никак не мог вспомнить, что же таилось в дальних уголках его сознания, будоража его память. Он знал, что это - жизни-памяти. Данкан и тянулся к этому, и одновременно боялся, как будто он ходил по самому краю обрыва или пытался открыто бросить непокорный вызов Шванги. Но он никогда этого не делал. Если он рассматривал голографические картинки в книге с изображением обрыва, то это давало непонятную реакцию - у него сводило живот. Что до Шванги, он частенько воображал сердитое неповиновение и переживал такую же физическую реакцию.
"В моем сознании живет кто-то другой", - подумал он.
Не просто в его сознании: В ЕГО ТЕЛЕ. Он чувствовал эти другие жизненные опыты так, как ощущаешь, проснувшись, какой-то сон, не в силах, однако же, этот сон вспомнить. Эта материя снова взывала к тому его сознанию, которым, как он знал, он не мог обладать.
И все же он им обладал.
Он знал названия некоторых деревьев, запахи которых доносились до него, но эти названия были знакомы ему не из книг библиотеки.
Заповедное Окно. Оно называлось так потому, что ему было запрещено к нему приближаться - оно было прорублено во внешней стене Оплота и могло открываться. Оно бывало открыто, как сейчас, для проветривания. К окну можно попасть из его комнаты по балконным перилам и через вентиляционную отдушину кладовой. Он изловчился проделывать весь этот путь - от перил до вентиляционной шахты, - ничем себя не выдавая. Очень рано ему стало понятно, что воспитанные Бене Джессерит способны считывать даже самые малые знаки. Он мог и сам прочесть некоторые из этих знаков, благодаря обучению Тега и Луциллы.
Стоя в глубокой тени верхнего прохода, Данкан вглядывался в округлые ступени верхних склонов, покрытых лесом, взбирающихся к скалистым острым вершинам. Лес властно звал его. Вершины над ним обладали почти магической силой. Легко было представить, что там никогда не ступала нога человека. Как хорошо спрятаться там, оказаться наедине с самим собой. Не беспокоясь о человеке, находящемся внутри него. Об этом постороннем.
Данкан со вздохом отвернулся и прошел в комнату по своему тайному маршруту. Когда он опять оказался в безопасности в своей комнате, он позволил себе признать, что сделал это еще один раз. Никого за это не накажут.
Наказание и боль, висевшие, словно аура, вокруг мест, запрещенных для него, заставляли Данкана быть настороже, когда он нарушал правила.
Ему не нравилось думать о боли, которую Шванги могла причинить ему, найдя его у запретного Окна. Даже самая сильная боль, однако же, не заставила б его закричать. Он никогда не кричал, даже когда она делала что-нибудь похуже. В ответ он просто смотрел на нее неотрывным взглядом, ненавидя, но усваивая урок. Для него урок Шванги был ясен: изощряй свои способности, чтобы двигаться незамеченным, невидимым и неслышимым, не оставляя следа, способного выдать, что ты здесь проходил.
В своей комнате Данкан присел на край кровати и стал осматривать пустую стену перед ним. Однажды, когда он вот так обозревал стену, на ней возник образ - молодая женщина с волосами цвета светлого янтаря и округленными чертами. Она смотрела на него со стены, улыбаясь. Ее губы беззвучно шевелились. Однако же Данкан, уже научившийся читать по губам, ясно разобрал слова:
- Данкан, мой сладкий Данкан.
"Была ли это его мать? Его настоящая мать?"
Даже у гхол были настоящие матери, когда-то давным-давно. Потерянная в незапамятных временах среди акслольтных чанов, существовала живая женщина, выносившая и любившая его. Да, любившая его, потому что он был ее ребенком. Если это лицо на стене было лицом его матери, то как же могла она явиться к нему? Он не мог опознать это лицо, ему хотелось думать, что это его мать.
Этот опыт напугал его, но страх не отнял желания, чтобы это еще раз повторилось. Кто бы ни была эта женщина, ее мимолетное явление терзало его. Тот, чужой внутри него, знал эту молодую женщину. Данкан был в этом уверен. Иногда ему хотелось бы на секунду стать чужаком - лишь на то время, чтобы вытащить на свет все свои скрытые воспоминания, - но он страшился этого желания. "Я потеряю свое подлинное "я", - думал он, - если этот чужак войдет в мое сознание. Не на смерть ли это похоже?"
Данкан увидел смерть, когда ему не исполнилось еще и шести лет. Его стражи отбивались от нападения, одного из стражей убили. Погибли и четверо нападавших. Данкан увидел, как пять тел занесли в Оплот - обмякшие мускулы, руки волочились по земле.
Что-то главное ушло из них. Ничего не осталось, чтобы воззвать - к собственным или чужим - памятям.
Этих пятерых унесли куда-то глубоко внутрь Оплота. Позже он слышал, как стражник сказал, что четверо нападавших были напичканы шиэром. Это было первой встречей с понятием об Икшианской Пробе.
- Икшианская Проба позволяет считывать ум даже мертвого человека, - объяснила Гиэза. - Шиэр - это наркотик, который от этого защищает. До того как прекращается действие наркотика, клетки полностью погибают.
Данкан, наловчившись подслушивать, узнал, что четверо нападавших были проверены и другими способами. Об этих "других способах" ему не говорили, но он подозревал, что это, должно быть, какие-то тайные штучки Бене Джессерит. Он думал об этом, как об еще одном страшном приемчике Преподобных Матерей. Они, как пить дать, оживляют мертвых и выкачивают информацию из костных тканей. Данкан ясно воображал, как мускулы потерявшего душу тела покорно следуют воле дьявольской наблюдательницы.
Этой наблюдательницей всегда бывала Шванги.
Такие образы заполонили ум Данкана, несмотря на все усилия его учителей рассеять "глупости, порожденные невежеством". Его учителя говорили, - что эти безумные истории ценны лишь тем, что порождают среди непосвященных страх перед Бене Джессерит. Данкан не верил, что он один их посвященных. Глядя на Преподобных Матерей, он всегда думал: "Я НЕ ОДИН ИЗ НИХ!"
Луцилла была в последнее время крайне настойчива.
- Религия - это источник энергии, - говорила она. - Ты должен познать эту энергию. Ты сможешь направлять ее на достижение собственных целей.
"На их цели, а не мои", - думал он.
Он фантазировал, воображая те цели, которых хотел достичь, видя себя триумфально одерживающим победу над Орденом, особенно над Шванги. Данкан осознавал, что такие изображения самого себя порождались в нем глубинной реальностью обитавшего в нем чужака. Он научился делать вид, что тоже находит такую религиозную доверчивость забавной.
Луцилла разглядела в нем эту противоречивую двойственность.
Она сказала Шванги:
- Он считает, что мистических сил следует опасаться и по возможности избегать. До тех пор, пока он упорствует в этой вере, его нельзя научить пользоваться нашими самыми сокровенными знаниями.
Они встретились для того, что Шванги называла "регулярная оценочная сессия", когда они только вдвоем собирались в кабинете Шванги. Время было вскоре после легкого ужина. Звуки Оплота были редкими и быстрогаснущими - ночное патрулирование начиналось, свободная от работы прислуга сейчас наслаждалась одним из коротких периодов незанятого времени. Кабинет Шванги не был полностью изолирован от всего окружения, и это было специально предложено проектировщиками Ордена: тренированные восприятия Преподобной Матери способны понять многое из доносящихся звуков.
Шванги чувствовала себя потерянной на этих "оценочных сессиях". Все яснее становилось, что Луциллу нельзя переманить на сторону противостоящих Таразе. Луцилла была неуязвима и для манипулирующих уверток любой Преподобной Матери. И, что хуже всего, совместное влияние Луциллы и Тега приводило к тому, что гхола с лету схватывал самые опасные способности, опасные до крайности. Вдобавок ко всем другим проблемам Шванги начала испытывать возрастающее уважение к Луцилле.
- Он думает, что мы в своей работе используем оккультные силы, - сказала Луцилла. - Откуда у него взялась такая странная идея?
Шванги почувствовала, что этот вопрос ставит ее в невыгодное положение. Луцилла уже знала, что такие мысли были внушены гхоле, чтобы его ослабить. Она проговорила:
- Неповиновение - это преступление против нашего Ордена!
- Если он захочет нашего знания, он, наверняка, получит его от тебя, - сказала Шванги. Неважно, как это вредно с точки зрения Шванги, но наверняка правда.
- Его стремление к знанию - вот мой наилучший рычаг, - сказала Луцилла, - но мы обе знаем, что этого недостаточно.
В голосе Луциллы не было упрека, но Шванги все равно его ощутила.
"Проклятие. Это она меня старается заполучить на свою сторону!" - подумала Шванги. Некоторые ответы возникли в ее уме. "Я не нарушала данные мне приказания". Отвратительная отговорка! "Гхола получает стандартное образование по учебным принципам Бене Джессерит". Не соответствует правде. И гхола не был стандартным объектом для образования. В нем были глубины, равные только глубинам потенциальной Преподобной Матери. В этом-то и была проблема!
- Я допустила ошибки, - сказала Шванги.
"Вот так!" Обоюдоострый ответ, который может оценить другая Преподобная Мать.
- Ты причинила ему вред не по ошибке, - сказала Луцилла.
- Я никак не могла предвидеть, что другая Преподобная Мать сможет обнаружить в нем изъяны, - возразила Шванги.
- Он хочет обладать нашими силами только для того, чтобы от нас ускользнуть - промолвила Луцилла. - Он думает: "Однажды я узнаю столько же, сколько и они, тогда я сбегу от них".
Когда Шванги не ответила, Луцилла сказала:
- Это умно. Если он убежит, нам придется охотиться за ним и самим его уничтожить.
Шванги улыбнулась.
- Я не сделаю твоей ошибки, - сказала Луцилла. - Я говорю тебе открыто, что все понимай - ты бы это разглядела. Я знаю теперь, почему Тараза послала Геноносительницу к нему так рано.
Улыбка Шванги исчезла.
- Что ты делаешь?
- Я привязываю его к себе точно так, как наши наставницы привязывают к себе послушниц. Я обращаюсь с ним с искренностью и верностью, как с одним из наших.
- Но он мужчина!
- Значит он будет лишен только Спайсовой Агонии, но ничего другого, он - из чутких.
- А когда придет время для основного этапа генного запечатления? - спросила Шванги.
- Да, это будет щепетильный момент. Ты думаешь, что это его уничтожит. Таков, конечно, был твой план.
- Луцилла, Орден не единодушен в принятии проекта Таразы, связанного с этим гхолой. Ты наверняка это знаешь.
Это был самый мощный довод Шванги. И тот факт, что она выложила его именно тогда, говорил о многом. Страхи, что они могут произвести нового Квизаца Хадераха, пустили в Ордене глубокие корни, и разногласия среди Бене Джессерит были довольно мощными.