Маркус корчит ему гримасу, означающую "кому ты пытаешься втереть очки"? Он прав. Поскольку Лев под домашним арестом, заняться ему особенно нечем. Правда и то, что получив весточку от Коннора он всегда впадает в задумчивость, задумчивость переходит в депрессию, а уж она заводит его в такие места, куда лучше вообще не соваться.
- Эту часть твоей жизни тебе надо бы оставить за кормой, - твердит ему Маркус.
- Ты прав и неправ, - отвечает Лев. Он не пытается что-то объяснить, потому что и сам не знает, чтó имеет в виду, знает лишь, что так оно есть, и точка.
Он вскрывает письмо. Почерк тот же, что и всегда, но Лев подозревает, что это не рука Коннора - тому нельзя оставлять никаких следов. Верная подруга паранойя крепко держит их всех в своих лапах и не собирается сдавать позиции.
Дорогой кузен Левий,
Посылаю тебе запоздалое поздравление с днём рождения. Я знаю, четырнадцать значит для тебя гораздо больше, чем для многих других, учитывая, через какие испытания тебе пришлось пройти. Мы тут, на ранчо, в гору глянуть не успеваем. Большие мясозаготовительные компании угрожают задушить нас, но мы пока держимся. Разработали бизнес-план, который может спасти ферму, если до нас всё же доберутся.
С тех пор как я стал главным управляющим ранчо, мы работаем как проклятые, а от соседей помощи не дождёшься. Так бы хотелось всё бросить и умотать куда-нибудь, но кто же тогда позаботится о здешних работягах, если не я?
Нам известно, в каком ты положении, знаем, что ты не можешь приехать в гости. Да и не надо. В наших краях ходит коровье бешенство, так что лучше сюда не соваться и надеяться на удачу.
Будь здоров и передай привет брату, он так же здорово поддерживает нас, как и ты.
Искренне твой
кузен Карл
Лев читает письмо несколько раз, пытаясь докопаться до сути его иносказаний. Юновласти угрожают разгромить Кладбище. Коннору трудно поддерживать убежище в рабочем состоянии без достаточной помощи со стороны Сопротивления. Лев отдалился от этого подпольного мира отчаявшихся душ, и получить от них весть - всё равно что услышать под ногами треск тонкого льда. Леву хочется бежать - безразлично в каком направлении. Бежать к Коннору или бежать от Коннора. Мальчик не знает, какое направление избрать, знает лишь, что заниматься бегом на месте становится непереносимо. Как бы ему хотелось написать ответ! Но он понимает - это слишком рискованно. Одно дело получать время от времени письмо от какого-то кузена, и совсем другое - пытаться послать весточку на Кладбище. Это, наверно, всё равно что нарисовать у Коннора на спине мишень. К досаде Лева, общение с "кузеном Карлом" может быть только односторонним.
- Ну, как там дела на "ферме"? - спрашивает Маркус.
- Неважнецкие.
- Но мы же делаем всё, что можем, правда?
Лев кивает. Маркус - активный член движения Сопротивления. Вызывается добровольцем на спасательные акции, вылавливает беглых расплётов и отправляет их в Убежища, помогает и деньгами, которые зарабатывает в качестве адвокатского поверенного.
Лев протягивает письмо Маркусу. Тот читает и, судя по виду, оно удручает его так же сильно, как и Лева.
- Надо подождать. Может, всё устаканится.
Лев меряет шагами гостиную. На окне нет решёток, но на мальчика вдруг нападает такая клаустрофобия, как будто его засадили в яму без окон и дверей.
- Я должен во всеуслышание выступить против расплетения, - молвит Лев, посылая подальше всю их конспирацию. Всё равно его больше не подслушивают. Сейчас, когда он ведёт жизнь отшельника, постоянное наблюдение ни к чему. Юнокопам что, больше делать нечего, кроме как пялиться днями напролёт на парня, который только и делает, что ничего не делает, лишь бродит по дому брата и пытается раствориться в забвении?
- Если я выступлю, люди прислушаются, они же испытывали ко мне раньше сочувствие, так ведь? Они будут слушать!
Маркус громко хлопает письмом по столу.
- Знаешь что, для человека, которому пришлось пережить столько всего, ты просто жуткий наивняк! Люди сочувствовали не тебе - они сочувствовали маленькому мальчику, ставшему хлопателем. Они смотрели на тебя как на его убийцу.
- Но мне надоело сидеть здесь сложа руки! - Лев бросается из гостиной в кухню, стараясь сбежать от правды в словах брата, но Маркус следует за ним.
- Неправда! Ты много делаешь! Вспомни о ваших с Дэном воскресных беседах.
Лев только ещё больше свирепеет.
- Но это же всё в рамках наказания! Ты думаешь, мне ах как нравится быть заодно с юнокопами? Держать всех этих детей на коротком поводке ради них?
Вот Коннор - в этом Лев совершенно уверен - никогда и ни за что не стал бы выполнять для юнокопов грязную работу.
- Ты сделал больше, чем кто-либо другой, Лев! Многое изменилось благодаря именно твоему вкладу. Пришло время и тебе пожить собственной жизнью - ещё год назад ты и на это не мог рассчитывать. Так что если ты хочешь, чтобы все твои страдания были не напрасны, то просто живи и оставь нам заботы обо всём остальном!
Но Лев снова стремительно проносится мимо брата.
- Куда это ты собрался?
Лев хватает наушники и игровую приставку.
- К себе в голову. Или ты и туда за мной попрёшься?
И в следующий момент он уже погружается в "Стихию огня и магии" - игру, уводящую его далеко-далеко от жизни и воспоминаний. Но даже при этом ему кажется, что Маркус и впрямь последовал за ним в его голову. А также Коннор и Риса, Маи и Блэйн, Секач и СайФай - все они здесь, и каждый борется за место в его разуме. Он никогда не забудет их, никогда их не бросит...
...хотя и не уверен, что ему так уж этого хочется.
• • •
В один прекрасный день всё резко меняется. В этот день к ним приходит девочка-скаут.
Морозное утро понедельника после очередной воскресной проповеди для парней, которым грозит состояние распределённости, и пробежки по лютому холоду. Дэн, машина которого не пожелала завестись, остался у них на ночь, иначе ему, чего доброго, пришлось бы ночевать где-нибудь посреди дороги. Он готовит завтрак, пока Маркус собирается на работу.
- Ты же знаешь - я против расплетения, - говорит Дэн Леву, ставя перед ним тарелку с яичницей-болтуньей, - но ДПР для меня немного слишком экстремистская организация. Стар я для борьбы против системы. Я могу только стонать и жаловаться, на большее сил нет.
Лев знает - Дэн делает куда больше, чем говорит. Он агитирует против расплетения при каждом удобном случае. Самому Леву это запрещено. Впрочем, согласно Маркусу, ни к чему хорошему проповеди пастора всё равно не приведут.
- Сопротивление, само собой, подкатывалось ко мне с завлекательными предложениями, - говорит Дэн, - но с меня пока хватит всяких организаций, какими бы славными делами они ни занимались. Предпочитаю быть беспартийным смутьяном.
- Как по-вашему, - спрашивает Лев, - чем мне заняться?
Бывший пастор задумчиво осматривает лопатку, на которую налипли кусочки яичницы.
- Я думаю, тебе надо убраться в своей комнате. Я туда заглядывал, так она, похоже, расплелась Бог знает во что.
- Я серьёзно!
- И я серьёзно. - Он кладёт лопатку и садится рядом с Левом. - Тебе четырнадцать, Лев. Большинство ребят твоего возраста не пытаются переделать мир. Попробуй расслабиться и заняться делами, подобающими четырнадцатилетнему подростку. Поверь мне, по сравнению с попытками спасти мир уборка в комнате покажется тебе настоящим праздником.
Лев ковыряет вилкой в тарелке.
- До того, как всё это со мной случилось, моя комната всегда была вылизана до блеска.
- Ну, крайности тоже ни к чему.
На кухню заходит Маркус, присаживается у стола, и в это время звенит дверной звонок. Маркус вздыхает и смотрит на Лева, который как раз закончил завтракать.
- Не откроешь?
Лев подозревает, что это пришла Дарси, учительница, специально назначенная для того, чтобы учить его на дому - потому что даже бывший террорист должен уметь решать квадратные уравнения. Но она обычно так рано не приходит.
Лев открывает дверь - за нею стоит девочка в скаутской форме; в руках у неё коробка, наполненная красочными пачками печенья.
- Привет! Не купите наше печенье?
- А ты не старовата ли для скаутов? - с ухмылкой спрашивает Лев.
- Ну, знаешь ли, - отвечает гостья, - какая разница, сколько мне лет? Мне всего-то четырнадцать. Хотя, вообще-то, да, с печеньями ходят девочки помладше, так что ты, пожалуй, где-то прав. Я просто помогаю своей младшей сестре, если тебе так уж хочется знать. Так что - я могу войти? Здесь холодно.
Девочка, кстати, хорошенькая и, видно, с юмором, а Лев питает слабость к печенью "Самоас", так же как и к хорошеньким смешливым девчонкам.
- Конечно, заходи. Посмотрим, что у тебя там.
Она танцующей походкой проходит в комнату, ставит коробку с печеньем на обеденный стол и вытаскивает оттуда по одной пачке каждого сорта.
- Эй, Маркус, - зовёт Лев, - скаутского печенья хочешь?
- Ещё бы, - откликается тот с кухни. - Возьми того, с арахисовым маслом.
- Давай два! - кричит Дэн.
Лев поворачивается к девушке.
- Хорошо, значит, два с арахисовым маслом и пачку "Самоас".
- Ням-ням! - отзывается гостья. - У меня тоже "Самоас" самые любимые. - Она вручает ему разноцветные пачки. - Всего будет восемнадцать долларов. Ты точно не хочешь "Тин минтс"? Это наш бестселлер!
- Нет, спасибо.
Лев вытаскивает кошелёк в полной уверенности, что налички у него не хватит, но надо проверить, прежде чем спрашивать Маркуса. Пока он копается в кошельке, девочка внимательно рассматривает его.
- По-моему, я тебя знаю, - говорит она.
Лев успевает подавить тяжёлый вздох. Ну вот, начинается.
- Точно! Ты тот парень - хлопатель! Ух ты, я продаю печенье знаменитому хлопателю!
- Я вообще-то не хлопнул, - сухо говорит Лев. О, повезло, у него в кошельке завалялась двадцатка. Он протягивает её девочке. - Вот. Спасибо за печенье. Сдачу оставь себе.
Но та вместо того, чтобы взять деньги, упирает руки в бока и продолжает внимательно изучать Лева.
- Хлопатель, который не хлопает. Зачем тогда становиться хлопателем? Ведь вся идея в том, чтобы хлопнуть?
- Пожалуйста, уходи.
Он машет купюрой, но девчонка по-прежнему не обращает внимания на деньги.
- Оставь их себе. Печенье - пусть это будет мой тебе подарок.
- Нет. Бери деньги и уходи.
Она неотрывно смотрит ему прямо в глаза.
- Хлопатель, который не хлопает. Представляю, как это разозлило людей в высоких кругах. Тех самых, что тратят уйму времени и денег на то, чтобы каждая хлопательная акция прошла без сучка без задоринки.
Сердце Лева проваливается даже не в пятки, а прямиком в Китай.
- Эти организаторы выступают за прогресс, ко всяческим регрессам, то есть к отступлениям, не привыкли, и хлопатель, который провалил свою миссию, оказывает дурную услугу всем нам - он порочит наше доброе имя.
Она улыбается и широко разводит руки.
- Маркус! Дэн! - вопит Лев. - Ложись!
- А вот и другой подарок, - говорит девочка, - сейчас я его тебе распакую! - и сводит ладони вместе.
Лев прыгает через диван, и в этот момент раздаётся хлопок. Взрывом мальчика отбрасывает к стене, диван опрокидывается сверху, зажав его между стеной и спинкой. Звон бьющегося стекла, грохот падающих балок - и стреляющая боль в ушах, такая ужасная, что ему кажется, будто у него треснула голова. Через несколько мгновений грохот стихает, оставляя в голове оглушительный звон. Леву кажется, будто наступил конец света.
Дым жжёт лёгкие, глаза слезятся. Лев сталкивает с себя диван и, бросив взгляд через комнату, видит там свою кровать - ещё несколько минут назад она находилась на втором этаже, а сейчас валяется посреди гостиной, как выброшенные на берег обломки кораблекрушения. Верхнего этажа больше нет, как нет и крыши. Над головой лишь затянутое тучами небо, а вокруг Лева ревёт пламя, стремясь пожрать то, что осталось от жилища его брата.
Дэна, который в момент хлопка находился на пути в гостиную, взрывной волной впечатало в стену. Теперь на этом месте видно огромное кровавое пятно, а сам он лежит на полу - безмолвный, безжизненный. Пастор Дэн - человек, который крикнул Леву: "Беги!" - в тот день, когда мальчик отправлялся в заготовительный лагерь; человек, который первым пришёл к нему, когда его забрала полиция; человек, заменивший ему отца, когда родной отец отказался от Лева - мёртв.
- Нет!
Лев пробирается по обломкам к телу Дэна, но замечает на кухне своего брата. Прямо посреди кухни упала балка, разбила стеклянный столик для завтрака и воткнулась одним концом Маркусу в живот. Всё вокруг в крови, но Маркус ещё жив. Он в сознании и пытается что-то сказать, весь дрожа и захлёбываясь кровью.
Лев в полной растерянности, но одно он понимает отчётливо: необходимо взять себя в руки и начать соображать, иначе его брат тоже умрёт.
- Всё хорошо, Маркус, всё хорошо, - лепечет он, хотя это явная ложь.
Напрягшись изо всех сил, Лев приподнимает балку. Маркус вопит от боли, Лев, поддерживая балку плечом, отталкивает брата в сторону, а затем роняет балку. Теперь падает и её второй конец, вдребезги разбивая то, что осталось от столика. Лев запускает руку в карман Маркуса, достаёт оттуда залитый кровью телефон и, молясь о том, чтобы тот работал, набирает 911.
• • •
Лев, чёрный от сажи и с непрекращающимся звоном в ушах, отказывается залезать в отдельную карету. Он настаивает на том, чтобы ехать с Маркусом, и устраивает такое светопреставление, что работники "скорой" сдаются.
При любом мало-мальски громком звуке в левом ухе у него что-то трещит, как будто туда залетел мотылёк. В глазах двоится и троится; даже само время, кажется, изменило свой бег, как будто Лева с Маркусом забросило в параллельный мир, где причина и следствие поменялись местами. Лев никак не может сообразить - то ли он здесь, потому что девчонка взорвала себя, то ли девчонка взорвала себя потому, что он здесь...
"Скорая" несётся в больницу, врачи работают с Маркусом не покладая рук, накачивая того Бог знает чем.
- Л-Л-Лев... - выдавливает из себя Маркус, пытаясь удержать глаза открытыми.
Лев стискивает его липкую, бурую от засохшей крови руку.
- Я здесь.
- Не давай ему заснуть, - говорит мальчику один из врачей. - Нельзя допустить, чтобы он впал в шок.
- С-слушай меня... - скрипит Маркус, еле ворочая языком. - Слушай...
- Слушаю.
- Они предложат мне... предложат трансплантацию.
Лев морщится, готовясь к тому, что сейчас услышит. Он знает, что скажет Маркус. Его брат скорее умрёт, чем согласится принять органы расплёта.
- Они захотят... пересадить мне почки... печень... что там ещё... словом, органы от расплётов...
- Знаю, Маркус, знаю.
Брат открывает свои неслушающиеся глаза шире, вперяется взглядом в Лева и крепче сжимает его руку.
- Пусть пересадят! - хрипит он.
- Что?!
- Пусть они сделают пересадку, Лев. Я не хочу умирать. Пожалуйста, Лев, - молит Маркус. - Пусть пересадят мне органы от расплётов...
Лев стискивает ладонь брата.
- Хорошо, Маркус. Хорошо.
Он плачет, радуясь тому, что брат не захотел приговорить себя к смерти, и ненавидя себя за эту радость.
• • •
Лева тщательно исследовали. Выяснилось, что вдобавок ко множественным открытым и закрытым ранам у него порвана барабанная перепонка и что, возможно, он получил сотрясение мозга. Раны, среди которых нет особенно серьёзных, перевязывают, накачивают мальчика антибиотиками и оставляют в палате для дальнейшего наблюдения. О Маркусе, которого отправляют в операционную немедленно по прибытии в больницу, ему не сообщают ни слова. К Леву приходит только медсестра - она щупает его пульс и измеряет кровяное давление - да полиция. Вопросы, вопросы, бесконечные вопросы...
- Знакома ли вам террористка?
- Нет.
- Вы вместе проходили обучение в организации хлопателей?
- Нет.
- Являлась ли она членом вашей террористической ячейки?
- Я же сказал вам, что не знаю её!
И, само собой, самый идиотский вопрос из всех:
- Вам известна причина, по которой они решили разделаться с вами?
- Разве и так не понятно? Она сказала мне, что это плата за то, что я не стал хлопать. Что люди, стоящие за всем этим, недовольны.
- И кто же эти люди, "стоящие за всем этим"?
- А мне откуда знать? Я контактировал только с группой других ребят, таких же, как я сам, но они все теперь мертвы - взорвали себя, понятно? Я никогда не встречался с теми, кто всем заправляет!
Полиция удаляется в некотором удовлетворении, хоть и не слишком большом. Тогда за дело принимается ФБР и задаёт те же самые вопросы, что и полицейские. И по-прежнему - никто ни слова о Маркусе.
Наконец ближе к вечеру, придя с очередной проверкой, медсестра сжаливается над Левом.
- Мне сказали, чтобы я ничего не говорила тебе о твоём брате, но я всё равно скажу. - Она придвигает стул поближе к его койке и понижает голос. - У него было огромное количество серьёзнейших внутренних повреждений. К счастью, в нашей больнице один из лучших банков донорских органов в штате. Ему пересадили новую поджелудочную железу, печень и селезёнку, и значительное число органов помельче. Одно лёгкое было пробито, и вместо того чтобы его зашивать, ему также поставили новое.
- Мои родители? Они здесь?
- Да. Они в комнате ожидания. Хочешь, чтобы я привела их сюда?
- А они знают, что я здесь? - спрашивает Лев.
- Да.
- Они справлялись обо мне?
Она секунду медлит.
- Мне очень жаль, деточка, но... нет, не справлялись.
Лев отводит взгляд. Сосредоточить его на чём-то другом, к сожалению, невозможно - смотреть не на что. Телевизор в палате отключён - там крутят бесконечные репортажи о взрыве.
- Тогда и я не хочу их видеть, - говорит Лев.
Медсестра гладит его по руке и улыбается извиняющейся улыбкой.
- Прости им их непонимание, деточка. Мне так тебя жаль! Сколько ужасов свалилось на твою бедную голову!
Интересно, думает Лев, медсестра в курсе всего? Он приходит к выводу, что это так и есть.
- Я должен был предвидеть, что они в конце концов явятся по мою душу. Хлопатели, то есть.
Медсестра вздыхает.
- Стоит только попасться в сплетённую плохими людьми сеть - и никогда уже не выплетешься. - Тут она спохватывается. - Ой, прости, ляпнула, не подумав. Зашить бы себе рот.
Лев выдавливает улыбку.
- Ничего. Когда тебя чуть не разнесли в клочья, да ещё два раза, перестаёшь обращать внимание на выбор слов.
Она тоже улыбается.
- И что теперь? - спрашивает Лев.
- Насколько мне известно, твой брат является твоим опекуном. А больше у тебя никого нет, кто мог бы о тебе позаботиться? К кому бы ты мог пойти?