Лев отрицательно качает головой. Кроме брата он был небезразличен только одному человеку - пастору Дэну. Мальчик не может даже думать о нём - столько боли причиняют ему мысли о Дэне.
- Я же под домашним арестом. Никуда не могу идти без разрешения Инспекции по делам несовершеннолетних, даже если бы было к кому идти.
Медсестра поднимается со стула.
- Что ж, детка, это уже не по моей части. Почему бы тебе пока не расслабиться и не отдохнуть? Тебя продержат здесь до завтра. Утро вечера мудренее.
- Пожалуйста, скажите хотя бы, в какой палате мой брат?
- Он всё ещё в послеоперационной, но как только его переведут в обычную, я дам тебе знать.
Она выходит, а в палату входит следователь - задавать всё те же навязшие в зубах дурацкие вопросы.
• • •
Медсестра оказалась верна своему слову. Маркуса поместили в палату №408. После наступления темноты, когда допросы закончены и в коридорах воцаряется тишина, Лев решается покинуть палату, не обращая внимания на боль во всём теле. Выйдя за дверь, он сразу же видит копа, которого приставили сторожить его - тот в конце коридора, флиртует с юной медсестрой. Лев незаметно ускользает.
Толкнув дверь палаты №408, он видит не кого иного как свою мать, сидящую в кресле рядом с кроватью и не сводящую с Маркуса глаз. Брат без сознания, к его рукам и ногам тянутся многочисленные трубки, слышно шипение аппарата искусственного дыхания. Их отец тоже здесь; в волосах у него по сравнению с прошлым годом прибавилось седины. Лев чувствует, как подступают к глазам предательские слёзы, но усилием воли душит свои неуместные эмоции, загоняет их подальше и запирает на крепкий замок.
Мать видит его первой. Она касается руки отца, чтобы привлечь его внимание. Родители один миг смотрят друг на друга - кажется, будто между ними существует некая телепатическая связь, как это часто бывает между супругами. Затем мать поднимается на ноги, подходит к Леву и, так толком и не взглянув на него, неловко обнимает, после чего выходит из палаты.
Отец тоже не смотрит на него. Во всяком случае, не сразу. Его взгляд устремлён на Маркуса, на его грудь, поднимающуюся и опускающуюся в размеренном, заданном машиной ритме.
- Как он? - спрашивает Лев.
- Он в искусственной коме. Сказали, что будут держать его так три дня, чтобы наноагенты сделали своё дело как можно быстрей.
Лев слышал, что боль при лечении наноагентами невыносима. Так что лучше, что брат будет в это время спать. Лев уверен, что его родители купили Маркусу органы, происходящие только от десятин. Самые дорогие. Он уверен в этом, спрашивать нет смысла.
Наконец отец вскидывает глаза на Лева.
- Доволен? Видишь, к чему привели твои действия?
Лев воображал себе разговор с отцом сотни раз, и в каждом из этих мысленных споров обвинителем выступал он, а не его собеседник. Да как он смеет? Как он смеет?! Лева так и подмывает сказать отцу пару ласковых, но он отказывается глотать наживку. Он не говорит ничего.
- Ты вообще имеешь хоть малейшее представление, в какое положение поставил нашу семью? - продолжает отец. - Весь стыд, который нам пришлось вытерпеть, все насмешки?
Больше Лев не в силах молчать.
- Так может, вам не стоило бы окружать себя такими же скорыми на осуждение людьми, как вы сами?
Отец переводит взгляд на Маркуса.
- Твой брат вернётся домой вместе с нами, - заявляет он. И поскольку все печёнки-селезёнки и прочие мелкие органы до единого оплачены деньгами их отца, у Маркуса выбора не будет.
- А я?
И снова отец избегает смотреть на Лева.
- Мой сын отправился на жертвование десятины год назад, - молвит он. - Вот этого сына я помню. Что до тебя, поступай как знаешь. Мне до тебя дела нет.
Вот так, значит.
- Когда Маркус проснётся, скажите ему, что я прощаю его, - просит Лев.
- Прощаешь за что?
- Он поймёт.
И Лев выходит, не попрощавшись.
В конце коридора он видит мать и других членов семьи - они сидят в комнате ожидания. Брат, две сестры с мужьями. Все они здесь ради Маркуса. Никто не пришёл к нему, Леву. Он колеблется, раздумывая, стоит ли ему подходить к ним. Как они себя поведут: как отец - холодно и враждебно, или как мать, которая всё-таки обняла его, пусть и не смогла себя заставить взглянуть на сына?
И тут, в этот момент нерешительности, он видит, как одна из его сестёр наклоняется над детской коляской и вынимает оттуда младенца. Это новый племянник Лева, о существовании которого он до сих пор не подозревал.
Младенец одет во всё белое.
Лев мчится обратно в свою палату, но ещё не добравшись туда, чувствует, как глубоко внутри его существа начинает бурлить вулкан. Его душит ярость, рыдания подступают к горлу, а живот сводит такой судорогой, что последние шаги до своей палаты он проделывает, согнувшись пополам, и не в силах ни вздохнуть, ни удержать брызнувшие из глаз слёзы.
Где-то в самой тёмной, иррациональной глубине сознания мальчика - наверно, там, где живут воспоминания и мечты детства - он питал тайную надежду, что его, может быть, примут обратно. Что однажды он вернётся домой. Маркус советовал ему забыть об этом, говорил, что этому не бывать, но ничто не могло уничтожить эту упрямую надежду. И вот сегодня она умерла.
Он забирается в койку и прижимается лицом к подушке - чтобы заглушить рыдания, перешедшие в безнадёжный вой. Целый год он подавлял свою сердечную боль; теперь она выплёскивается из его души, словно Ниагара, и Леву безразлично, что он может погибнуть в убийственной белизне её бурлящих вод.
• • •
Лев просыпается. Он даже не помнит, как заснул. Наверно, всё же он спал, потому что в палату льётся утренний свет.
- Доброе утро, Лев.
Он поворачивает голову - немножко слишком резко, и комната плывёт перед глазами. Последствия контузии. В ушах по-прежнему звенит, но хотя бы мотылёк в левом ухе успокоился.
В кресле у изножия его кровати сидит женщина. Она слишком хорошо одета, чтобы быть кем-то из больничного персонала.
- Вы кто? Вы из ФБР? Или из Агентства национальной безопасности? Опять вопросы? Сколько можно? Всё равно у меня все ответы кончились.
Женщина тихонько усмехается.
- Я не из правительственных агентств. Я представляю здесь трастовый фонд Кáвено. Слышали о таком?
Лев качает головой.
- А что, должен?
Она протягивает ему красочную брошюру, при взгляде на которую его пробирает озноб.
- Это что - проспект заготовительного лагеря?
- Никоим образом, - говорит она, явственно оскорбившись. Правильная реакция, по мнению Лева. - В нескольких словах, фонд Кавено - это огромная куча денег. Он учреждён одной очень богатой семьёй в помощь проблемной молодёжи. А вряд ли можно найти более проблемного представителя молодёжи, чем вы.
Она одаривает его лукавой усмешкой - наверно, думает, что удачно пошутила. Ошибается.
- Мы так понимаем, - продолжает женщина, - что после выписки вам некуда податься. Поэтому вместо того, чтобы оставить вас на милость детской социальной службы, которая, без сомнения, не в состоянии защитить вас от дальнейших покушений хлопателей, мы предлагаем вам место, где вы могли бы спокойно жить - кстати, целиком и полностью одобренное Инспекцией по делам несовершеннолетних - в обмен на некоторые услуги с вашей стороны.
Лев сгибает под одеялом ноги в коленях, как бы стараясь убраться подальше от непонятной посетительницы. Он не доверяет хорошо одетым людям и их завлекательным предложениям, от которых к нему тянутся явственно видимые ниточки.
- Какие услуги?
Она тепло улыбается ему.
- Нам нужно лишь ваше присутствие, мистер Калдер. Ваше присутствие и ваше личное обаяние, против которого никто не в силах устоять.
И хотя Лев не понятия не имеет, о каком таком личном обаянии она толкует, он отвечает:
- Ладно, почему бы и нет? - потому что вдруг осознаёт, что ему совершенно нечего терять. Он вспоминает дни, прошедшие между уходом от СайФая и появлением на Кладбище. Тёмные, страшные дни, среди которых промелькнула только одна светлая искорка - когда он попал в резервацию Людей Удачи. У них он научился тому, что когда нечего терять, кости могут ложиться как угодно - хуже не будет. И тут в его мозгу вспыхивает мысль. Собственно, она жила на задворках его сознания уже давно, но только сейчас протиснулась вперёд.
- Одно условие, - говорит Лев.
- Да?
- Я хочу законным образом сменить свою фамилию. Вы сможете это устроить?
Она выгибает бровь.
- Конечно, если вы этого хотите. Могу ли я поинтересоваться, на какую фамилию вы хотите её сменить?
- Не имеет значения, - отвечает он. - Лишь бы она была не Калдер.
22 • Фонд
На одной из улиц в северной части Детройта стоит дом. Это официальная, легальная резиденция Левия Иедедии Гаррити. Маленький, но уютный домик - щедрый подарок от Фонда Кавено, ставящего своей целью помощь проблемной молодёжи. Здесь работает целый небольшой штаб: у Лева есть камердинер, следящий за удовлетворением всех его насущных нужд, и домашний учитель, обучающий его всему, что необходимо. Фонд нанял даже охранника на постоянной основе - тот стоит у двери и отправляет восвояси всех непрошенных гостей и подозрительных коммивояжёров. К дверям Лева не подберётся незамеченным ни один хлопатель.
Это было бы идеальное место жительства для Лева, если бы не одна загвоздка: он здесь не живёт. Конечно, надо вспомнить о сидящем в его затылке под кожей чипе - тот клятвенно заверяет всех, что Лев проживает в домике в Детройте; но этот чип посылает теперь свои сигналы из любого места, где устроителям Фонда угодно создать видимость присутствия Лева.
Никто не знает, что мальчика поместили почти в сорока милях от города - в замке Кавено, центре усадьбы, занимающей семьдесят пять акров в Лейк Орион, штат Мичиган.
Замок Кавено, невероятных размеров здание, был построен в подражание Версалю на деньги, заработанные на производстве автомобилей ещё до того момента, когда американская автомобильная промышленность с оглушительным хлопком ушла в небытие.
Большинство людей не подозревает, что замок всё ещё жив. В общем, они правы: жив-то он жив, только дышит на ладан. Стихии и забвение привели к тому, что стоит дунуть хорошему ветру - и здание совсем рассыплется.
Замок служил средне-западной штаб-квартирой Бригады Выбора во время Глубинной войны, до тех пор пока не был захвачен и не стал штаб-квартирой Армии Жизни. Должно быть, как "выборники", так и "жизненники" высоко ценили возможность иметь свой собственный личный Версаль.
Усадьба постоянно подвергалась атакам до того дня, когда Соглашение о расплетении положило конец кровавым схваткам. Соглашение было основано на наихудшем из возможных компромиссов, всё же ставшим единственно приемлемым для обеих сторон, а именно: жизнь священна и неприкосновенна с момента зачатия и до того дня, когда человеку исполняется тринадцать лет, после чего можно расплести подростков, чья жизнь представляется ошибкой.
В течение многих лет, прошедших после войны, замок Кавено постепенно приходил в негодность - реставрировать его было слишком дорого, снести - тоже накладно, поскольку уж слишком он был велик. Но тут Чарльз Кавено - младший, тяготясь виной за то, что в новую эпоху у него всё ещё полно старых денег, подарил замок трастовому фонду, который принадлежал другому трастовому фонду, который в свою очередь тоже "отмывался" через ещё один фонд, принадлежащий Движению Против Расплетения.
23 • Лев
Чарльз Кавено - младший лично встречает Лева у входа в ветхий замок. Богач одет так, чтобы всем сразу стало понятно: он слишком богат, чтобы заботиться о том, как он одет. Даже при том, что бóльшая часть состояния семейства Кавено давно уже ушла в небытие, должно быть, у них осталось ещё достаточно, чтобы нынешнее поколение отпрысков Кавено ни в чём не нуждалось. Единственное, что выдаёт принадлежность Чарльза Кавено к Сопротивлению - это редеющие волосы. В наши дни у богачей лысины не бывает. Они легко и просто заменяют её чужими волосами.
- Лев, это большая честь - познакомиться с тобой! - Он хватает ладонь Лева обеими руками и крепко пожимает её, глядя мальчику прямо в глаза, отчего тому немного не по себе.
- Спасибо. Для меня тоже. - Лев не знает, что ему ещё сказать.
- Было очень прискорбно услышать, что ты потерял близкого друга, а твой брат тяжело ранен. Я всё время думаю, что если бы мы вошли с вами в контакт раньше, трагедии можно было бы избежать.
Лев устремляет взгляд на замок. В нём практически нет целых окон. Птицы свободно летают между разбитыми стёклами.
- Не смотри, что замок такой дряхлый, - предупреждает Кавено. - В старикане ещё теплится жизнь. А внешний вид - это, по существу, так и задумано. Камуфляж для чересчур любопытных глаз - на случай, если кому-то захочется присмотреться к нему поближе.
Интересно, думает Лев, каким это образом кому-либо удастся "присмотреться к старикану поближе"? Замок стоит в самом центре заросшего сорняками пустыря, когда-то бывшего нарядной лужайкой; пустырь лежит посреди участка в семьдесят пять акров, огороженного высоким забором. Всё это со всех сторон окружено густым тёмным лесом. Заметить усадьбу при таких условиях - задача почти невозможная, ну, разве что сверху.
Кавено толкает гнилую дверь и проводит Лева в то, что когда-то было парадным фойе. Только сейчас у фойе нет крыши. На второй этаж ведут две грандиозные лестницы, но большинство деревянных ступеней просело. Сквозь трещины в полу пробивается трава, мраморные плиты вздыбились.
- Сюда.
Кавено ведёт Лева в глубину разрушенного здания, по тёмному коридору, состояние которого ничем не лучше фойе. Стоит затхлый запах плесени, такой сильный, что даже воздух кажется студенистым. Лев уже начинает склоняться к мысли, что у мистера Кавено не все дома и пора сматывать удочки, когда его проводник отпирает тяжёлую дверь в конце коридора и распахивает её. За дверью открывается парадный обеденный зал.
- Мы реставрировали северное крыло. Пока этого достаточно. Само собой, пришлось закрыть щитами все окна - свет ночью в заброшенных руинах привлёк бы к себе ненужное внимание.
Состояние помещения, конечно, оставляет желать лучшего: краска облупилась, на крыше сырые потёки - однако не в пример остальному зданию здесь уже можно жить. Обеденный зал освещают две разнокалиберные люстры, явно перенесённые сюда из других помещений замка. Судя по трём длинным столам и стоящим около них скамьям, здесь одновременно питается довольно много людей.
В дальнем конце зала находится огромный камин, а над ним - невероятных размеров портрет в полный рост. Поначалу Лев решает, что это изображение одного из Кавено, когда тот был мальчиком, но присмотревшись, обнаруживает, что это...
- Постойте-постойте... это что... это я?!
Кавено улыбается.
- Сходство неплохо схвачено, не правда ли?
Лев идёт к портрету и по мере приближения видит, что сходство действительно очень хорошее. Вернее, это отличное изображение того, каким он был год назад. На портрете он одет в жёлтую рубашку - кажется, будто она светится, словно золото. Вообще, портрет написан так, что создаётся иллюзия, будто кожа мальчика испускает некое божественное сияние. Лицо его выражает мудрость и покой, тот покой, которого реальный Лев ещё не обрёл; а внизу картины изображены белые десятинные одежды: мальчик символично попирает их ногами.
Первая реакция Лева - смех:
- Что это ещё за чудо такое?
- Это чудо, которое ты совершил, Лев, в борьбе за правое дело. Мне приятно сообщить тебе, что мы подхватили твоё знамя там, где оно выпало из твоих рук.
На каминной полке под портретом свалена всякая всячина: от цветов и драгоценностей до написанных от руки записок и всяких безделушек.
- Эти вещи стали появляться здесь спонтанно, после того как мы повесили портрет, - разъясняет Кавено. - Мы этого не предвидели - а стоило бы, наверно.
Лев всё ещё пытается уложить увиденное и услышанное в голове. И снова, не в силах справиться с собой, неудержимо прыскает:
- Да вы шутите, что ли?
Но тут справа от них, из дверного прохода, открывающегося в прилегающий коридор, раздаётся женский голос:
- Мистер Кавено, наши подопечные начинают волноваться. Мне впустить их?
Лев видит, как из-за спины полной женщины, вытягивая шеи, выглядывают какие-то ребята.
- Одну минуту, пожалуйста, - говорит Кавено женщине, потом улыбается Леву. - Как видишь, им не терпится познакомиться с тобой.
- Кому?
- Десятинам, конечно. Мы тут конкурс проводили, и семеро были избраны, чтобы лично приветствовать тебя.
Кавено говорит таким тоном, словно Леву самому должно быть обо всём известно. Но для мальчика всё это как снег на голову.
- Десятинам?
- Ну, вообще-то это бывшие десятины. Спасённые по пути в заготовительные лагеря.
Наконец, в голове у Лева щёлкает выключатель, и кое-что становится ему понятным:
- Орган-пираты! Орган-пираты, которые якобы охотятся за десятинами!
- Совершенно верно, орган-пираты, - молвит Кавено. - Правда, насколько мне известно, никому из них пока ещё не удалось захватить ни одной десятины. Но для прикрытия эта легенда - то, что надо. Инспекция по делам несовершеннолетних лает не на то дерево.
А Лев-то всегда думал, что исчезнувшие по дороге в лагеря десятины попадают на чёрный рынок! Ему и в голову не приходило, что их спасают.
- Ну как, готов встретить нашу маленькую команду полномочных представителей?
- Валяйте, почему нет.
Кавено подаёт знак женщине, та впускает ребят. Дети входят в зал чинной процессией, однако, они не в силах скрыть свой брызжущий через край энтузиазм. Все одеты в яркие цвета - с явным умыслом. Ни у единого нет даже белого пятнышка в одежде. Лев стоит и таращит глаза, пока ребята подходят к нему по одному и приветствуют его. Впрочем, кое-кто из них тоже только пялится на Лева и способен лишь дёрнуть головой - у них от ошеломления язык отнялся. Остальные трясут ему руку с такой силой, что, кажется, ещё немного - и оторвут напрочь. Один из мальчиков так нервничает, что спотыкается и едва не падает к ногам высокого гостя; оправившись, бедняга отходит в сторону, пунцовый, как свёкла.
- А волосы не такие, - выпаливает одна девочка и тут же пугается, как будто произнесла страшное кощунство. - Но они красивые! Мне нравятся! Я люблю длинные волосы!