- Если бы я велел роботу влить таинственную жидкость в молоко, а затем подать молоко человеку, Первый Закон заставил бы его спросить: "Что это за жидкость? Не повредит ли она человеку?" Даже если бы робота заверили, что жидкость безвредна, Первый Закон всё же заставил бы его усомниться в том, и он отказался бы подать молоко. Но ему сказали, что молоко выльют. Первый Закон не включается. Разве робот не выполнил бы подобный приказ?
Либич молча злобно смотрел на Бейли.
- Второй же робот, который наливал молоко, - продолжал тот, - не знает, что в него что-то добавили. В полном неведении он подаёт молоко человеку, и человек умирает.
- Нет! - выкрикнул Либич.
- Почему же нет? Оба задания сами по себе безобидны. Только, вместе взятые, они ведут к убийству. Вы же не станете отрицать, что нечто подобное возможно?
- Тогда убийцей будет человек, который отдал эти приказы! - крикнул Либич.
- С философской точки зрения - да. Но убийцами-исполнителями, орудиями убийства, будут роботы.
- Ни один человек не станет отдавать таких приказов.
- Станет. Уже отдал. Именно таким образом должно было совершиться покушение на убийство Грюера. Вы ведь слышали о нём?
- На Солярии слышишь всё и вся.
- Значит, знаете, что Грюер был отравлен за обедом на глазах у меня и моего партнера, аврорианца господина Оливо. Вы можете предложить другой способ подать ему яд? Никого из людей в имении не было - вам, как солярианину, нет надобности объяснять почему.
- Я не детектив и не выдвигаю гипотез.
- Вот я вам и предлагаю гипотезу. И хочу знать, насколько она реальна. Хочу знать, могут ли двое роботов произвести два раздельных действия, которые сами по себе безобидны, но вместе ведут к убийству. Вы эксперт, доктор Либич. Возможно ли такое?
- Да, - ответил загнанный в угол Либич так тихо, что Бейли с трудом расслышал ответ.
- Очень хорошо. Вот вам ваш Первый Закон.
Приспущенное веко Либича пару раз передёрнул тик. Он разнял свои сжатые руки, но пальцы остались согнутыми, будто каждая рука продолжала сжимать другую, призрачную. Либич опустил руки на колени, и только тогда пальцы распрямились. Бейли рассеянно наблюдал за его действиями.
- Теоретически возможно, - сказал Либич. - Теоретически! Вам так легко не разделаться с Первым Законом, землянин. Нужно очень умело формулировать приказы, чтобы обойти Первый Закон.
- Согласен, - сказал Бейли. - Я всего лишь землянин и в роботах ничего не понимаю, а приказы, которые приводил в пример, сформулировал условно. У солярианина, я уверен, это получилось бы куда лучше.
Либич, как будто не слыша, громко сказал:
- Если робота можно хитростью заставить причинить вред человеку, это означает только то, что позитронный мозг нужно совершенствовать. Следовало бы, собственно, усовершенствовать человека, но это не в нашей власти - значит, надо повышать дуракоустойчивость робота. Мы прогрессируем. Наши роботы стали разнообразнее, профессиональнее, способнее и безвреднее, чем были век назад. А через сто лет мы добьемся ещё большего. Зачем заставлять робота управлять машиной, если можно снабдить позитронным мозгом саму машину. Это специализация, а возможна и универсализация. Почему бы не создать робота со съёмными и сменными конечностями? А? Если бы…
- Вы единственный роботехник на Солярии? - прервал его Бейли.
- Не говорите глупостей.
- Я только спрашиваю. Доктор Дельмар, например, был единственный… э-э… фетоинженер, не считая его ассистентки.
- На Солярии около двадцати роботехников.
- И вы - лучший?
- Лучший, - ответил Либич без ложной скромности.
- И Дельмар работал с вами.
- Да.
- Насколько я понимаю, перед смертью он собирался прервать ваше сотрудничество.
- Ничего похожего. Кто подал вам эту мысль?
- Сдаётся мне, он не одобрял вашего холостого образа жизни.
- Наверное. Он был истинный солярианин. Но это не влияло на наши деловые отношения.
- Чтобы сменить тему: вы ведь не только разрабатываете новые модели, но также выпускаете роботов и ремонтируете их?
- Производством и ремонтом занимаются в основном сами роботы. В моём имении есть большой сборочный завод и ремонтная мастерская.
- Ремонтировать роботов очень сложно?
- Очень просто.
- Значит, техника ремонта недостаточно развита?
- Это вовсе не так.
- А как же тот робот, что присутствовал при убийстве доктора Дельмара?
Либич отвёл глаза и сдвинул брови, будто в глубокой печали.
- С ним ничего нельзя было сделать.
- Так-таки ничего? Он совсем не мог отвечать на вопросы?
- Ни на один. Бесполезно было и пробовать. Позитронный мозг замкнуло необратимо. Не осталось ни одной неповрежденной схемы. Поймите - он был свидетелем убийства, которому не мог помешать.
- А почему, кстати?
- Кто знает? С ним экспериментировал доктор Дельмар. Я не знаю, в каком умственном состоянии находился робот. Дельмар, например, мог ему приказать приостановить все операции, пока исследовалась одна определённая схема. Если кто-то, кого ни доктор Дельмар, ни робот ни в чём дурном не подозревали, вдруг совершил смертоносное нападение, должно было пройти какое-то время, чтобы потенциал Первого Закона в мозгу робота преодолел блокирующий приказ Дельмара. Время задержки зависит от способа нападения и от формулировки приказа. Могу вам подобрать ещё с дюжину причин, по которым робот не мог помешать убийству. Так или иначе, Первый Закон был нарушен, оттого и сгорели все схемы в позитронном мозгу.
- Но если робот физически не мог помешать убийству, разве он несет за это ответственность? Разве Первый Закон требует невозможного?
Либич пожал плечами:
- Первый Закон, несмотря на ваши попытки умалить его, защищает человека до последнего. Он не допускает исключений. Если Первый Закон нарушен, робот погибает.
- Это универсальное правило, сэр?
- Такое же универсальное, как и сам робот.
- Вот я и узнал кое-что.
- Тогда узнайте кое-что ещё. Ваша гипотеза убийства как серии безобидных в отдельности поступков роботов в деле Дельмара не срабатывает.
- Почему?
- Дельмара не отравили - его ударили по голове. Кто-то должен был нанести удар, и нанесла его человеческая рука. Ни один робот не возьмет дубинку и не размозжит человеку череп.
- А если робот нажал безобидную кнопку и на голову Дельмара упал замаскированный груз?
- Землянин, - кисло улыбнулся Либич, - я был на месте преступления. И не пропустил ни одного выпуска новостей. Убийство на Солярии, знаете ли, дело нешуточное. Я точно знаю, что на месте преступления не было никаких механизмов, никаких падающих грузов.
- И никаких тяжелых предметов.
- Вы сыщик, вот и ищите.
- Если исключить причастность роботов к смерти Дельмара, кто же тогда виновен?
- Известно кто! - крикнул Либич. - Его жена! Глэдия!
Тут, по крайней мере, наблюдается полное единодушие, подремал Бейли. Вслух он сказал:
- А кто же тогда с таким искусством заставил роботов отравить Грюера?
- Ну, наверное… - начал Либич и осекся.
- Не думаете же вы, что убийц было двое? Если Глэдия виновна в одном преступлении, она виновна и в другом.
- Да. Должно быть, вы правы. - Либич вновь обрел уверенность. - Без сомнения, так оно и есть.
- Без сомнения?
- Никто другой не мог настолько близко подойти к Дельмару, чтобы убить его. Он допускал присутствие посторонних не больше, чем я, только для жены делал исключение - а я никаких исключений не делаю. Тем умнее с моей стороны, - рассмеялся он.
- А ведь вы хорошо её знаете, - резко сказал Бейли.
- Кого?
- Её. Ту, о ком мы говорим. Глэдию!
- Кто вам сказал, что я знаю её ближе, чем кого-либо? - Либич чуть-чуть, на дюйм, ослабил застежку у воротника, чтобы легче было дышать.
- Сама Глэдия. Вы вместе ходили на прогулки.
- Так что же? Мы были соседи. Это в порядке вещей. Она мне казалась приятной особой.
- Значит, вы себя хорошо чувствовали в её обществе?
- Беседы с ней помогали снять напряжение, - пожал плечами Либич.
- О чём вы разговаривали?
- О роботехнике. - В голосе Либича прозвучало легкое недоумение: о чём же, мол, ещё?
- И она поддерживала разговор?
- Она ничего в этом не понимала. Ни аза! Но слушала. Сама она забавляется какой-то ерундой с силовыми полями - называется полевая колористика. Меня эти глупости выводят из терпения, но я тоже слушал.
- Личных контактов у вас не было?
Возмущенный Либич промолчал.
- Она вам нравилась? - Бейли попытался с другой стороны.
- Что?
- Она привлекала вас? Физически?
Веко Либича подтянулось и стало на место, губы скривились.
- Грязная скотина, - буркнул он.
- Ладно, попробуем иначе. Когда Глэдия перестала казаться вам приятной? Вы сами употребили это слово, если помните.
- О чём вы?
- Вы сказали, что находили её общество приятным. Теперь вы считаете, что она убила своего мужа. Приятные люди обычно так не поступают.
- Я в ней ошибался.
- Но вы поняли, что ошиблись в ней, ещё до того, как она убила мужа - если убила. Вы прекратили прогулки с ней за некоторое время до убийства. Почему?
- Это так важно?
- Важно всё, пока не будет доказано обратное.
- Послушайте, если я нужен вам в качестве роботехника - спрашивайте. На вопросы о своей личной жизни я отвечать не буду.
- Вы были тесно связаны и с убитым, и с подозреваемой. Разве вы не понимаете, что без нескромных вопросов не обойтись? Почему вы прекратили прогулки с Глэдией?
- Мне стало не о чём с ней говорить, - огрызнулся Либич. - Я был слишком занят. Я не видел смысла продолжать эти прогулки.
- Другими словами, её общество перестало быть приятным.
- Хорошо, пусть так.
- Почему?
- Потому! - Либич сорвался на крик.
- И всё-таки вы хорошо знали Глэдию, - не обращая внимания на волнение роботехника, сказал Бейли. - Какой у неё мог быть мотив?
- Мотив?
- Никто пока не назвал мне возможного мотива преступления. Не могла же она совершить убийство без причины.
- Великая Галактика! - Либич откинул голову, словно хотел засмеяться, но не засмеялся. - И вам никто не сказал? Что ж, может быть, никто и не знает. Но я-то знаю. Она мне говорила - и часто.
- Что говорила, доктор Либич?
- Что всё время ссорится с мужем. Ссоры были бурные и частые. Она ненавидела его, землянин. Так, значит, вам никто об этом не говорил? И она тоже?
Глава 15
ПОРТРЕТ СОЗДАЕТСЯ
Новость оглушила Бейли, однако он постарался не показать изумления. Должно быть, местные обычаи приучили соляриан воспринимать частную жизнь во всех её проявлениях как нечто священное. Вопросы о браке и детях считались дурным тоном. Вероятно, хронические супружеские ссоры также не подлежали обсуждению.
Но когда совершилось убийство? Неужели не решились нарушить светские приличия и спросить подозреваемую, не ссорилась ли она с мужем? Не решились даже заговорить на эту тему, если и знали о ссорах? Либич, к примеру, знал.
- Из-за чего они ссорились? - спросил Бейли.
- Думаю, вам лучше спросить об этом у неё.
И правда лучше. Бейли церемонно встал.
- Благодарю вас, доктор Либич, за содействие следствию. Мне может снова понадобиться ваша помощь - надеюсь, я смогу тогда с вами поговорить.
- Сеанс окончен, - сказал Либич и пропал из глаз вместе со своей комнатой.
Бейли впервые обнаружил, что полёт в открытом пространстве его не волнует. Совершенно не волнует. Он чувствовал себя почти что в своей стихии.
Ему больше не думалось ни о Земле, ни о Джесси. Он улетел с Земли каких-то несколько недель назад, а прошли как будто годы. Провёл на Солярии неполных три дня, а словно прожил здесь целую вечность.
Неужели можно так быстро приспособиться жить в кошмаре?
Или всё дело в Глэдии? Скоро он увидит её - живую, а не образ. Не это ли придавало ему уверенность и вселяло в него странное чувство тревожного нетерпения?
Как-то она перенесет эту встречу? Не убежит ли через пару минут, взывая о пощаде, как Квемот?
Когда он вошёл, она стояла на другом конце длинного зала. Глэдию можно было принять за её же импрессионистический портрет: два-три мазка, две-три краски.
Губы слегка подкрашены, брови едва подведены, мочки ушей чуть голубоватые - и больше никакой косметики. Она была бледна и казалась немного напуганной и очень юной.
Пшеничные волосы зачесаны назад, в серо-голубых глазах - робость. Платье с длинными рукавами тёмно-синее, почти чёрное, с узкой белой отделкой по бокам. Белые перчатки и туфли без каблука. Не видно ни единого кусочка кожи, за исключением лица. Даже шею прикрывает скромненький рюш.
- Так будет не очень близко, Глэдия? - спросил Бейли, останавливаясь на месте.
Дыша часто и неглубоко, она сказала:
- Я уже и забыла, как это бывает. Всё равно что видеосеанс, правда? Если не думать о том, что мы встречаемся взаправду.
- Я-то чувствую себя нормально, - сказал Бейли.
- Ну да, у вас на Земле… - Она закрыла глаза. - Иногда я стараюсь представить себе - повсюду толпы людей, идешь куда-нибудь, а рядом с тобой люди, и навстречу идут люди. Десятками…
- Сотнями, - поправил Бейли. - Разве вы никогда не видели Землю в книгофильмах? Не смотрели земных романов?
- У нас их не так много, но я смотрела романы про другие Внешние Миры, где люди постоянно встречаются. В романе всё по-другому - похоже на групповой видеосеанс, вот и всё.
- А разве в романах не целуются?
Глэдия покраснела до ушей.
- Я таких книг не читаю.
- Совсем?
- Ну… попадаются, конечно, грязные фильмы, и порой, просто из любопытства… но это такая мерзость.
- Правда?
- Но на Земле всё по-другому, - внезапно оживившись, заговорила она. - Так много народу. В такой толпе, Элайдж, можно, по-моему, даже п-прикоснуться к кому-нибудь. Случайно, конечно.
- Можно и с ног случайно сбить, - улыбнулся Бейли. Он вспомнил переполненные экспресс-дороги, где все тискаются, толкаются, скачут с полосы на полосу, и невольно ощутил укол ностальгии.
- Вам необязательно там стоять, - сказала Глэдия.
- Значит, можно подойти поближе? Это ничего?
- Мне кажется, да. Я вам скажу, когда хватит.
Бейли осторожно шагнул вперёд, а Глэдия следила за ним широко раскрытыми глазами.
- Хотите посмотреть мои цветовые поля? - спросила вдруг она.
Бейли остановился в шести футах от неё. Она казалась маленькой и хрупкой. Инспектор попытался представить себе, как она в ярости бьёт с размаху чем-то (но чем?) мужа по голове. Попытался представить её обезумевшей от гнева, ненавидящей, пылающей жаждой убийства.
Следовало сознаться, что такое возможно. Пускай женщина почти невесома, она способна проломить череп, если её хорошо вооружить и если она достаточно озвереет. Бейли знавал женщин-убийц (на Земле, конечно), которые в спокойном состоянии были кроткими, как овечки.
- Что такое цветовые поля, Глэдия?
- Вид искусства.
Бейли припомнил, как отзывался Либич о занятии Глэдии, и кивнул.
- С удовольствием посмотрю.
- Тогда идёмте.
Бейли строго придерживался дистанции в шесть футов - она и так была меньше одной трети той, которую требовала Клорисса.
Они вошли в комнату, переполненную светом. Каждый угол сиял огнями всех цветов радуги.
Глэдия с довольным видом собственницы выжидательно взглянула на Бейли. Должно быть, его реакция удовлетворила её, хотя он не сказал ни слова - только медленно осматривался, стараясь осознать то, что видит. Это ведь был только свет - ничего материального.
В углублениях пьедесталов прятались сгустки света. Живые, ломаные и кривые линии разных цветов срастались в единое целое, сохраняя при этом чёткую индивидуальность. Здесь не было и двух работ, которые хотя бы отдаленно походили друг на друга. Бейли, тщательно подбирая слова, спросил:
- Это, очевидно, должно что-то означать?
Глэдия рассмеялась своим приятным грудным смехом.
- Это означает всё, что вам угодно. Просто цветовые формы, которые вызывают гнев, счастье, любопытство - словом, то, что чувствовала я, создавая их. Могу сделать одну для вас - что-то вроде портрета. Только скорее всего ничего хорошего не получится - я ведь буду импровизировать.
- Правда можете? Мне было бы очень интересно.
- Хорошо. - Она порхнула к световой фигуре в углу, проскользнула в нескольких дюймах от Бейли и, похоже, не заметила этого.
Тронула что-то на пьедестале, и сияющий мирок беззвучно умер.
- Зачем же? - ахнул Бейли.
- Ничего. Она мне всё равно надоела. Сейчас притушу другие, чтобы не отвлекали. - Глэдия открыла дверцу в стене и передвинула реостат. Краски поблекли, став почти невидимыми.
- Разве на это нет робота? Чтобы щелкал выключателем?
- Ну-ка тихо, - нетерпеливо оборвала Глэдия. - Я сюда роботов не пускаю. Здесь только я. - И хмуро посмотрела на него. - Я вас недостаточно хорошо знаю, вот в чём дело.
Она положила руки на гладкую поверхность пьедестала, глядя куда-то в пространство. Все десять пальцев напряженно застыли в ожидании.
Вот один палец шевельнулся, описал полукруг над плоскостью. В воздухе зажглась ярко-желтая линия. Палец отступил на дюйм, и цвет стал чуть менее насыщенным.
- Вот так, пожалуй, - прикинула Глэдия. - Сила, которая не давит.
- Иосафат! - сказал Бейли.
- Вы не обиделись? - Она вскинула обе руки, и желтый зигзаг словно обрел объём и устойчивость.
- Нисколько. Но что же это? Как вы это делаете?
- Трудно объяснить, - задумчиво сказала Глэдия, - тем более что я сама не очень-то понимаю. Говорят, это разновидность оптического обмана. Устанавливаются силовые поля на разных уровнях энергии. Они, собственно, представляют собой экструзию гиперпространства и не обладают свойствами обычного пространства. Человеческий глаз видит различные оттенки света в зависимости от уровня энергии. Цвета и оттенки возникают от тепла моих пальцев, воздействующего на определённые точки пьедестала. Внутри каждого пьедестала размещены чувствительные элементы.
- А если я приложу палец? - Бейли шагнул вперёд, и Глэдия посторонилась. Он с опаской приложил палец к пьедесталу и ощутил легкий толчок.
- Смелей, Элайдж. Поднимите палец.
Бейли послушался, и в воздухе, затемнив желтую линию, вырос грязно-серый световой зубец. Бейли резко отдёрнул палец, и Глэдия засмеялась, но тут же подавила смех.
- Напрасно я смеюсь. Это очень трудно, даже для тех, кто долго обучался. - Она сделала быстрое движение рукой, которого Бейли не уловил; созданный им кошмар исчез, а желтая световая фигура восстановилась в прежней чистоте.
- А вы как научились?
- Просто пробовала - снова и снова. Знаете, это ведь новое искусство, и только один-два человека по-настоящему умеют…
- И вы - лучшая, - провозгласил Бейли. - На Солярии все или единственные, или лучшие, или то и другое вместе.