– Именно! – Вершитель раздраженно хлопнул ладонью по столу, в свою очередь удивляясь непонятливости Капитана.
Впрочем, Милтон ведь всего-навсего боится ответственности за возможную ошибку.
– Экипаж пиратского корабля, совершившего похищение, должен быть уничтожен? – Спецслужбист решил проявить понимание.
Но ничего он не смыслил в планах своего правителя.
– Ни в коем случае! – Вершитель допустил на физиономию легкую усмешку. – Более того, я буду совсем не против, если информация о том, что княгиня Шувалова находится на нашей территории, дойдет до росского императора.
Милтон тоже позволил себе усмехнуться.
Кажется, он начинал кое-что понимать.
– Будет исполнено, Вершитель!
– Вот-вот, исполняйте! И надеюсь, что на сей раз не будет никаких проколов. – Тон голоса Бедросо сделался угрожающим. – Не так, как получилось с любовницей Остромира на Дальнем Алеуте. Иначе…
– Будет исполнено, Вершитель! – повторил Капитан Офиса Добрых Дел. – Операция будет подготовлена и проведена самым надлежащим образом.
Милтон покинул кабинет.
А Вершитель погрузился в раздумья.
И на следующий день снова вызвал Милтона, чтобы внести в свои вчерашние распоряжения определенные коррективы.
Глава двадцать шестая
Весь следующий день после встречи с Яной Осетр изнывал от нетерпения. А потом явилось послезавтра.
Первая половина дня прошла как во сне.
Император встречался с государственными мужами, решал какие-то неотложные вопросы, отдавал некие важные распоряжения. Однако ему казалось, что время стоит на месте. Обед занял столько же времени, сколько праздничный государственный прием с танцами и пятью переменами блюд, хотя продолжался обед обычные сорок минут – во всяком случае, старинные часы, висящие на стене императорской столовой, утверждали именно это. Найден делал все крайне медлительно. Дорога от дворца до стоянки глайдеров сделалась втрое длиннее. А перелет к Веселому Поселку растянулся на межпланетное путешествие.
Наконец Найден высадил бородатого парня в квартале от гостиницы "Скрынников", получив приказ перелететь на параллельную улицу и ждать вызова не меньше часа. И даже не волноваться еще минут пятнадцать сверх того часа…
Сетевой агент утверждал, что в гостинице, за соответствующую мзду, совершенно не интересовались именами постояльцев. В том числе, разумеется, и тех, кто снимал номер на час-два.
Осетр добрался до гостиницы пешком, сунул портье нужную сумму, добавил пару бумажек сверху, застолбил за собой номер на двоих и снова выскочил на улицу.
Теперь он был абсолютно уверен, что Яна сказала позавчера правду.
Не придет она. Зачем молодой маме эти приключения? При муже, ребенке и любезных сердцу каждой хозяйки домашних хлопотах…
Конечно, всякая росская женщина была бы рада такому свиданию. Затащить в постель самого императора – это вам не легкая любовная интрижка, это судьбоносное происшествие. Подобная любовь может кормить тебя долгие годы…
Но ведь это же Яна! Она не такая! Семейная жизнь, конечно, наложила на нее отпечаток, но в душе она осталась той же девчонкой в голубом платье, которую он обнимал в теплой ночи Дивноморья, ощущая вздрагивающее тело… Если она и придет, то не ради выгоды – ради той давней любви.
Но она не придет…
Она пришла.
На ней было простенькое платье, которое никому бы и в голову не пришло принять за княжескую одежду, а замысловатую прическу она спрятала под такой же простой шляпкой.
Эдакая гувернантка, обслуживающая малолетнего дитятю из богатой семьи. Только без дитяти…
Получивший мзду портье и головы не повернул в ее сторону, радушно кивнув Осетру:
– Проходите, господин хороший!
Наверное, рассчитывал на постоянные контакты с нежадным клиентом.
И парочка бок о бок прошла в лифт.
Они начали целоваться прямо там. Осетр прижал Яну спиной к стенке, разом ощутив упругость ее пополневших грудей. Руки его стиснули ее плечи, спустились на талию, переползли на бедра.
Она вздрогнула – как тогда, на Дивноморье…
Лифт не был скоростным. Но и здание гостиницы оказалось всего лишь пятиэтажным, так что времени хватило всего на один поцелуй. А потом звякнул звоночек, извещающий о прибытии на нужный этаж, и они с сожалением оторвались друг от друга. В коридор вышли гуськом, хотя Осетру хотелось протиснуться сквозь дематериализовавшуюся дверцу в обнимку. Потом он взял Яну под руку, и они двинулись по коридору чинно, как будто встречные люди не должны были понимать, зачем эти двое здесь оказались.
И только войдя в номер, они снова вцепились друг в друга.
Однако теперь все было не так, как на Дивноморье. Ими овладела лихорадочная спешка. Они без слов срывали друг с друга одежду и не глядя бросали на пол. Потом так же, без слов, содрали с постели одеяло и ринулись на хрустящее ложе. И стали одним целым, не слыша, как поскрипывает кровать…
А потом, когда все закончилось, она погладила его по груди и прошептала:
– Остромирушка мой любимый! Я так по тебе скучала! Так скучала…
И он ей сразу поверил. Потому что и сам почувствовал, как ему было плохо все это время, с того самого приема, когда церемониймейстер провозгласил хорошо поставленным голосом: "Князь и княгиня Стародубские, ваше императорское величество!"
– Знаешь, Яночка… – сказал он, сглотнув ком в горле. – А ведь я пропал! Я просто не могу без тебя жить!
Она потерлась носом об его щеку, и он только сейчас понял, что так и не снял с физиономии маскировку.
– У тебя такая колючая борода! – восхитилась Яна.
Он рассмеялся:
– Она не настоящая.
– То-то я думаю… Император у нас вроде бы без бороды был. Но мне нравится! Очень нравится! Мне все в тебе нравится. И всегда нравилось.
А потом они лежали, прижавшись друг к другу, и он гладил ее бархатистое бедро, а она целовала его ключицу. И не осталось больше никаких слов, потому что каждым прикосновением двое влюбленных снова распаляли друг друга.
И все повторилось…
А потом между ними стало мокро.
Он оторвался от нее и испытал настоящий ужас: из ее грудей потекло молоко
– Ой, прости! – воскликнула она, и в голосе ее тоже прозвучал ужас. – Совсем забыла. Всегда помнила, а сегодня запамятовала.
В нем родилась ревность и злоба, но Яна сказала: "Ты заставил меня забыть обо всем. Даже о том, что женщина никогда не забывает!" – и ревность рассосалась, превратилась в понимание.
В конце концов, что он хотел? Чтобы, оказавшись с ним в постели, она перестала быть кормящей мамой? Так не бывает. В конце концов, она ли в том виновата?
Если бы он поменьше думал об империи, а побольше – о влюбленной в него женщине, все оказалось бы по-другому. Нет, она бы все равно стала кормящей мамой, но прижимала бы к груди его ребенка. И хрен бы с ней, с этой империей, ржавый болт ей в котловину! Империи приходят и уходят, а любимая женщина остается…
Впрочем, что случилось – то случилось. Ничего теперь не изменишь! Кому-то любимая женщина, а кому-то – империя! И нечего тут злобствовать, дружок! Сам во всем виноват!
Яна попыталась встать – видимо, хотела сделать то, что предпринимают женщины в таких случаях, но он не отпустил ее.
– Лежи, пожалуйста, – прошептал он. – Мне даже приятно.
Наверное, она поняла, что он лжет, но послушалась.
Он чувствовал, как струится по его боку теплая жидкость, которой кормятся дети, и ему снова было противно, но он сдерживал себя.
В конце концов, это не болотная жижа, в которой иногда доводится валяться "росомахам".
А потом Яна задремала у него на груди, и он был готов лежать вот так веками, понемногу привыкая к новым ощущениям и борясь с то и дело рождающейся гадливостью, но тут пробудился валяющийся на полу браслет, подав сигнал о том, что императору пришло сообщение.
Яна тут же проснулась, отодвинулась. Потом села на кровати и принялась приводить в порядок прическу.
Жизнь рушила очарование любви, безжалостно напоминая о себе.
Осетр протянул руку, поднял браслет и глянул на видеопласт.
"Час прошел, твое величество!" – сообщение было от Найдена.
Осетр нацепил браслет на запястье и подумал: "Убью гада!"
– И мне пора, – сказала Яна, натягивая трусики, схватила бюстгальтер, платье и убежала в ванную.
Словно отнимала у Осетра все то, что еще несколько мгновений назад находилось в полном его распоряжении, но больше ему не принадлежало. И никогда не будет принадлежать до конца, пока жив ее муженек.
Это была реальность, с которой требовалось смириться.
Если твоя женщина не свободна, всегда приходится смиряться с тем, что ее тело принадлежит не только тебе. Либо расставаться с нею…
И Осетр решил, что самое правильное будет – расстаться.
Это было странное ощущение. Только что он думал только о ней и не представлял себе дальнейшей жизни без нее… Но минуло мгновение, и разрыв стал неизбежным, как наступление ночи.
– Мы встретимся еще, ваше императорское величество? – спросила Яна.
– Конечно, – соврал Осетр. – Я пришлю тебе сообщение накануне.
Он с трудом скрыл гримасу недовольства: это ее "ваше императорское величество" окончательно разрушило всю прелесть встречи. Ей надо было снова сказать "Остромирушка"…
Они вышли из номера, как малознакомые люди после деловых переговоров, спустились в холл, кивнули портье и разошлись перед входом в гостиницу, отправившись каждый в свою сторону. Навсегда.
Когда Осетр уселся в кресло глайдера, Найден сказал:
– По-моему, твое величество, ты ошибся со временем. Надо было приказать мне ждать два часа.
Лицо бывшего эвакуатора украшала понимающая улыбка.
"Убью гада!" – подумал Осетр. И сказал:
– Да нет, мой друг. Ты прислал мне сообщение очень вовремя.
Улыбка мгновенно стерлась с физиономии Найдена.
Он явно что-то хотел сказать, но так и не решился, безмолвно подняв глайдер в небо над Петроградом.
Глава двадцать седьмая
Институт структуры пространства не подвел: вторая, более мощная "улитка" была готова уже через три месяца.
Профессор Комаров доложил об этом императору с нескрываемой гордостью. А Осетр в очередной раз испытал чувство удовлетворения – все-таки он не ошибся, поставив когда-то на молодого ученого.
Уже на следующий день было немедленно назначено внеочередное заседание Совета безопасности.
Закончил свой доклад, Комаров сказал:
– Полагаю, мы готовы к срочному проведению испытаний новой "улитки". В принципе, можно использовать тот же корабль, на котором проводили испытание первой модели. Как его?...
– "Стремительный", – подсказал адмирал Друцкий-Соколинский, руководитель Адмиралтейства.
– Да, "Стремительный". – Комаров кивнул. – Размеры установки таковы, что она вполне вписывается в границы второго складского отсека эсминца. Мои сотрудники проверяли. Ну и дополнительно потребуется какой-нибудь списанный корабль. Пусть даже прошедший стадию разоружения. Можно загрузить его балластом, чтобы испытания получились стопроцентными. То есть чтобы масса разоруженного корабля соответствовала массе боевого.
Осетр обернулся к Друцкому-Соколинскому:
– Найдется у вас такой, адмирал?
– Так точно, ваше императорское величество! Мы планировали в следующем месяце вывести из состава Первого флота крейсер "Варяг". Когда он вам потребуется, профессор?
– Как можно быстрее! – В голосе Комарова прозвучало явное нетерпение. – Не зря же мы работали в таком темпе!
Друцкий-Соколинский повернулся к императору:
– Значит, ускорим процесс снятия с боевой работы. Думаю, можно даже не разоружать. Снимем с борта личный состав, за исключением ходовой команды, чтобы не надо было использовать буксир. Через три дня крейсер будет готов к испытаниям.
– А мы за три дня постараемся смонтировать установку на "Стремительном". – Комаров, не сдержавшись, удовлетворенно потер руки.
Он определенно с любовью относился к своей "улитке".
– Стоп, господа! – Осетр легонько хлопнул по столу.
Он не забыл о своей идее, родившейся еще на борту эсминца. И сейчас было самое время реализовать ее.
– Я думаю, мы оставим эсминец "Стремительный" в покое. Я уже говорил после первых испытаний… Считаю, "улитку" надо поставить на фрегат "Святой Георгий Победоносец".
Железный Генерал позволил себе легкую улыбку – он прекрасно был осведомлен об особых "взаимоотношениях" фрегата и росского императора.
А адмирал Друцкий-Соколинский удивился:
– Зачем, ваше императорское величество? Он же в Пятипланетье, у Приднепровского. Гнать фрегат сюда, за тридевять земель? А потом демонтировать установку и перегонять обратно? Не экономично!
– А если не демонтировать? – вступил в разговор Железный Генерал, сразу сообразивший, куда клонит император. – А если отправить фрегат назад с установкой на борту? Пусть в составе флота окажется хоть один корабль, вооруженный "улиткой Комарова".
– Да-да, – поддержал Деда Осетр. – Именно это я имел в виду, господа. Уж коли установка создана, почему бы не поставить ее на боевое дежурство хотя бы в единичном экземпляре?
– Но ведь она еще не прошла испытания, ваше императорское величество! Рано еще принимать столь кардинальные решения. Вот когда запустим в серию, другое дело!
Осетр встал:
– Через несколько дней "улитка" испытания пройдет. Я практически уверен, что испытания завершатся успешно. А вы как считаете, Константин Матвеевич?
Уверенность в себе просто-таки приклеилась к довольной физиономии Комарова.
– А что может случиться с нею, господа? Модель мы испытали. А новая установка принципиально ничем не отличается. Увеличена лишь мощность, то есть дальность действия и возможность перебрасывать более массивные материальные объекты.
Да, руководитель Института структуры пространства был уверен не только в себе, но и в собственном детище.
Однако Друцкий-Соколинский тут же сшиб с него это чувство.
– А что с животными? – коротко спросил он.
Комаров слегка притух.
– Новая установка принципиально ничем не отличается от старой. Чтобы сохранять при переброске жизнь биологических объектов, требуются дополнительные исследования и теоретические разработки. – Он повернулся к Осетру. – Ваше императорское величество, для этого к работам не мешало бы подключить Институт космической медицины.
– Подключим, профессор, – тут же отозвался Осетр. – Я отдам соответствующее распоряжение его директору.
– А в остальном установка полностью работоспособна.
– Что ж, – сказал Друцкий-Соколинский, – если профессор отвечает за свои слова…
– Отвечает! – рубанул Комаров.
– Не горячитесь? – улыбнулся адмирал.
– Не горячусь!
– …тогда я не вижу оснований препятствовать предложению императора. Все соответствующие приказы буду подготовлены и доведены до должностных лиц сразу после окончания заседания Совета.
– Вот и прекрасно, адмирал. – Осетр сел. – А промышленникам пора готовиться к внедрению в производство. Сергей Никанорович! Как только испытания закончатся, надо ставить "улитку" на поток. Чтобы через месяц установки начали поступать во флот.
– Ваше императорское величество, – крякнул премьер-министр Сергей Никанорович Шуморовский. – Какой месяц! – В голос его прорвалось отчаяние. – Это же просто невозможно! Совершенно новое для промышленности изделие! Тут минимум квартал потребуется!
Осетр поднял руку, обрывая словесный фонтан.
– А вы поднапрягитесь, князь!.. Ладно, пойду вам навстречу. Пять недель. Но ни днем больше. Организуйте производство на тех предприятиях, где выпускаются "иглы Комарова". Тамошние специалисты представляют, что им предстоит осваивать, лучше всех остальных. Полагаю, им не так много времени потребуется на разработку новых программ для оборудования. Потом распространите опыт на другие заводы. И вот еще что… Полагаю, промышленно выпускаемые установки нужно устанавливать и на действующие боевые корабли, и на вновь спускаемые со стапелей. Пятьдесят на пятьдесят.
– Но ведь это совершенно разные технологические процессы, – вновь подал голос Шуморовский.
– Я понимаю предстоящие сложности, князь! Зато на старых кораблях уже имеются опытные экипажи, и эти корабли быстрее вернутся к боевому состоянию, чем войдут в строй только что спущенные со стапелей. Таким образом у нас во флоте сразу появятся полностью боеспособные переоборудованные корабли. Думаю, спорить тут не о чем. Надо иногда наступать на горло ведомственным интересам.
Осетр повернулся к Друцкому-Соколинскому.
– Приоритет надлежит отдать Четвертому флоту, адмирал.
– Может, все-таки начнем с Первого, ваше императорское величество? – отозвался тот.
Осетр саркастически рассмеялся:
– Что, князь… Неужели боитесь за шкуры работников Адмиралтейства?
У Друцкого-Соколинского заходили желваки на скулах.
Ничего, переживет… Пусть с самого начала все почувствуют важность предстоящей работы. И военные, и гражданские…
– Никак нет, ваше императорское величество. Работники Адмиралтейства всегда готовы жизнь отдать на благо Родины.
– Жизнь отдавать не надо. Надо начать перевооружение с Четвертого флота. А потом будет ваш Первый. Приднепровскому "улитки" важнее. Если нас ждет столкновение с Орденом, то оно несомненно начнется в районе Пятипланетья. И важно иметь там силы для отпора.
– Слушаюсь, ваше императорское величество! – Адмирал встал из-за стола и щелкнул каблуками. – Будет исполнено!
– Вот-вот, исполняйте! – отчеканил Осетр.
Конечно, он обошелся с Друцким-Соколинским грубовато, но всем этим тыловым крысам ни в коем случае нельзя позволить впадать в спячку.
Тыловики из другого теста выпечены, их вечно надо пинать, потому что сами они в боевых действиях не участвуют и шкурой своей не рискуют. А потому видят войну несколько под иным углом, чем те, кто принимает непосредственное участие в огневых контактах.
Впрочем, он тут же понял, что не очень прав. Но извиняться не стал.
Не сахарный адмирал, не растает!
Надо, пожалуй, еще и добавить горчицы под хвосты.
– Хочу вас предупредить, господа, что в случае срыва планов перевооружения флота "улитками" все виновные должностные лица понесут самую строжайшую персональную ответственность.
Он поймал на себе удивленные взгляды, поскольку впервые позволил себе такой тон разговора.
Впрочем, глаза чиновники тут же отводили в сторону.
А когда заседание Совета закончилось, Железный Генерал дождался, пока все остальные покинут кабинет, и сказал:
– Кажется, ваше императорское величество, я услышал сегодня речь не мальчика, но мужа! Думаю, дело пойдет! Срыва планов перевооружения не будет.
И не было для Осетра более приятных слов.
Тем не менее он сдержал довольную ухмылку и возразил:
– Речи – не главное, Всеволод Андреич. Главное – дела, порождаемые этими речами.