Оказалось, что развалины храма, где мы с Эстрилом побывали ночью, - не единственные следы пребывания людей на материке. Напротив, в этой части Ловижа сохранился целый город - с дворцами, беседками, башнями. Все это было богато украшено резьбой, изображающей растения и диковинных животных. Несмотря на лесную зелень, жадно поглощавшую творения человеческих рук, казалось, что город обитаем: там постоянно чувствовалось какое-то движение. Неужели легенды о привидениях сбываются здесь? Но потом я поняла, что это стаи обезьян, черных, с ярко-рыжей гривой, ловко перепрыгивают с ветвей на каменные арки. А в ослепших оконных проемах располагались гнезда больших длинноногих птиц с красивым черно-белым оперением. Однажды между развалинами - там, где, вероятно, была городская площадь, я заметила оленя с мощными ветвистыми рогами, величественной посадкой маленькой головы и умными печальными глазами. Здесь было царство природы, и человеку, который однажды покинул этот город, здесь не нашлось бы места…
Но постепенно лесные заросли стали редеть. Река расширилась, приближаясь к океану. И развалины города, стоящие посреди пустынного берега, производили удручающее впечатление. Две башни воздевали к небесам свои покосившиеся головы; зубчатые обломки городской стены казались оскаленной пастью чудовища. Даже солнцу неприятно стало смотреть на эти руины, и оно скрылось за темными тучами, вдруг наползшими на небо со стороны моря.
- Дело плохо, будет дождь, - сообщил Иелкон, поглядывая на горизонт. - Но не тот, к которому вы привыкли. В этих краях дождь, чертополох ему в брюхо, - это сплошной поток воды. Нам придется нелегко, если не успеем пересесть на куот.
Впереди простирался океан. От непогоды он был сер и пестрел белыми барашками. Весь горизонт затягивала сплошная пелена тяжелых дождевых облаков. Но у самого берега мы увидели два покачивающихся куота, у одного из которых тут же открылся люк. Оттуда высунулся человек, внимательно пригляделся к лодке и замахал рукой. Иелкон и Эстрил налегли на весла.
Я смотрела вокруг и все еще не могла освободиться от власти минувшей ночи. Келлион! О встрече с ней я не забыла, несмотря на счастливое сумасшествие любви. Что это было - явь или сон? И если мне, действительно, довелось говорить с моей сестрой, что означали ее слова: "Звезды тоже умеют мечтать. Моя мечта - обрести свободу. Вспомни об этом, когда придет время…" Мне заранее стало страшно: а вдруг я не сумею определить нужное время? Моя сестра попросила меня о помощи - это неслыханно. Но тем более я должна исполнить ее просьбу! Или все-таки это был только бессмысленный сон, вызванный усталостью?
Неожиданно я почувствовала влагу на щеке и подставила ладонь. Действительно: крупная, тяжелая капля звучно разбилась об нее. Я посмотрела на небо.
- Что это, Иелкон?!
Над лесом, стремительно приближаясь к куотам, показались пять огромных серебристых птиц. Наверное, это ниметоны - летательные машины, которыми пользовались на Аникодоре.
- Это ниметоны Сената! - крикнул Эстрил.
Коротышка тоже сосредоточенно посмотрел на небо.
- Разумеется. Кроме магов Воздуха, никто не может на них летать.
- Что будем делать?
- Попробуем с ними поговорить. Если это, действительно, люди Сената, вам с Шайсой лучше сдаться им и - как это называют? - не подвергать себя превратностям морского путешествия.
Меня удивило предложение Иелкона. Но, с другой стороны, разве он обязан нам помогать? Вместе мы пережили столько опасностей…
Мы бросили лодку на мелководье и вышли на берег. Словно заметив нас, серебристые птицы, сделав круг, начали снижаться. Иелкон помахал им рукой. И тут…
Пасмурное небо разверзлось, и облака затянуло в черный омут. В этом омуте происходило движение - я видела такое не впервые и сразу догадалась:
- Сестры Келлион!
В это мгновение из черной дыры вырвался ослепительный голубой луч, сверкнувший на блестящем боку ближайшего ниметона.
Сестер было много, не меньше двадцати. Я не могла различить их лиц, все были завернуты в плащи, как обычно во время перемещения. Сестры явно хотели помешать ниметонам спуститься за нами. Еще один луч пронзил пространство, и верхушка старинной башни рассыпалась в прах. Ниметон, попавший под удар, резко пошел к земле и, разрушив городскую стену, с сильным грохотом разбился о камни. Полетели вниз статуи, превращаясь в груду осколков.
- Поспешим к куотам! - дернула я Иелкона за рукав. - Эстрил, сестры Келлион не допустят, чтобы Звездный огонь вернулся в мир.
Новый удар голубого огня заставил ниметоны подняться выше. Мы бросились бежать по берегу. Светлый песок тем временем стал коричневым, намокая под дождем, который все усиливался. Густую синеву туч на горизонте пересекла большая разветвленная молния. Позади нас слышался грохот - это рушились каменные руины под Звездным огнем. Сестры Келлион в развевающихся плащах объединяли свой удар против ниметонов. Вдруг с одного из ниметонов вырвался ответный луч - тонкий, ослепительно яркий. Он скрестился со Звездным огнем, словно клинок с клинком. Мне показалось, я слышу звук удара, но это, наверное, был раскат грома.
- Идер?! - воскликнул Эстрил. - Церковь Огня? Что же происходит?
Воздушный поединок продолжался. Одна из сестер не успела защититься от смертоносного луча, и я, к ужасу моему, увидела, как она со страшным криком полетела вниз. Порыв ветра разметал ее голубые одежды. Кто-то из сестер бросился ей на помощь, но не успел: безжизненное тело упало на песок. От него по песку пробежало маленькое пламя и тут же потухло, соприкоснувшись с водой. А безжалостный белый луч, словно копье, нацелился в новую жертву.
Когда сестра Звезды умирает насильственной смертью, освобождается разрушительная сила Звездного огня. Эта вспышка открывает истинное могущество умершей, которым, возможно, она так и не сумела воспользоваться при жизни. Бедная сестра! Как мало в тебе было голубого огня…
Ее смерть привела меня в отчаяние. Я понимала, что в разбитом ниметоне тоже были люди, но я их не знала и не видела, а сейчас на моих глазах погибла моя сестра! Даже если она служила управительнице, даже если желала мне зла… такую цену я не хотела заплатить за возрождение Риррел. Я должна прекратить эту войну, в которой гибнут люди.
Я решительно повернула назад, туда, где лежало мертвое тело. Но объятие сильных рук остановило меня на бегу.
- Нет, Шайса! Они погубят тебя, если ты попадешь им в руки. Наверное, им удалось прочитать бумаги, которые были у меня.
Дождь лил на нас сплошным потоком. В мареве брызг голубой огонь сестер и неведомое оружие их противников смешивались в одно неясное свечение. За нашими спинами рушился древний город. Один из куотов, не дождавшись нас, тронулся с места. Эстрил тяжело дышал, не отпуская меня. По его лицу текли струи воды. И дороже этого лица не было ничего на свете.
- Они погубят тебя, - тихо ответила я и, стараясь больше не оборачиваться, направилась к морю.
Эстрил догнал меня, и дальше мы бежали, взявшись за руки. Несмотря на опасность положения, мое сердце переполнялось восторгом. Даже если бы мир рушился вокруг, мы все равно вместе, и не было в мире ничего сильнее нашей любви.
Иелкон добежал до моря первым, но не спешил к куоту. Его обычная решительность и деловитость оставили его. Он растерянно смотрел на небо, где огненное оружие сражающихся скрещивалось с молниями, то и дело вспыхивающими на горизонте. Очевидно, он надеялся, что сможет передать нас Сенату, и теперь не мог смириться с неудачей. Но исход воздушного боя оставался неясен. Мы не могли рисковать. Я первая забралась на борт второго, тоже отплывающего куота; мои спутники последовали за мной.
На борту судна, которое называлось "Буррета", по имени самого крупного порта на Аникодоре, Иелкон сразу оживился, оказавшись в привычной для него обстановке. Нас встретили два жреца Воды - Гермил и Токкол. Один из них уже отправился читать заклинания, и куот быстро набирал скорость, направляясь в открытое море. А я долго еще не закрывала крышку люка, глядя на белые и голубые сполохи, исчезающие вдали.
Глава 17
Эликсир Най-Гэри
В этих краях обитали только горные козы - маленькие, изящные животные, совершающие фантастические прыжки над пропастями и способные взобраться даже по отвесной скале. Ни деревья, ни травы не поднимались так высоко в горы; лишь ползучий лишайник с белыми цветами, похожими на клочки утренних облаков, покрывал каменные разломы. В узких расселинах бурлили реки - это сходил с гор снег. На всем Аникодоре уже царило жаркое лето, особенно на северном побережье, но в этих краях, отделенных от океана цепью гор, морозная зима на пару месяцев сменялась холодной весной, а потом морозы возвращались вновь.
От Перонеды до Шингвы можно было домчаться за трое суток - если менять на станциях лошадей и ехать без остановки на ночлег. Но несмотря на близость от столицы, селение это оставалось глухим местечком. Здесь обитали молчаливые пастухи козьих стад, их жены пряли козью шерсть и готовили из козьего молока масло и сыр. Перонеда располагалась на возвышенности, там, откуда собственно и начинались горы, таким образом, юго-западная часть материка представляла собой скалистые ущелья и узкие расселины. Но чтобы попасть в горы по узкому перешейку, надо было миновать замок, окруженный высоким каменным забором. Одни ворота смотрели на юг, на Перонеду; из других, северных, дорога вела к горам. Этот замок с давних пор служил церковью Огня. Вот и сегодня на его шпиле развевалось белоснежное знамя.
В ясный день из окна самой высокой башни видны были далекие заснеженные вершины, сверкающие на солнце. Но сегодня с утра шел дождь, горы окутал туман, и вид из окна был унылым. Таким же унылым было лицо мага Огня Ортега. Набросив на широкие плечи меховой плащ, владелец замка стоял, скрестив руки на груди, и смотрел вдаль. Он размышлял.
С самого начала все складывалось так удачно, что он уверовал в поддержку самой судьбы. За последние месяцы маги Огня научились не только поднимать в воздух ниметоны с помощью идера, но и двигать по воде куоты. Для этого достаточно было крошечного приспособления, содержащего заряд идера. Такое приспособление легко можно было хранить в дорожном мешке. Теперь мир принадлежал не Сенату и не Аникодору. Он принадлежал ему, Ортегу. Хотя о настоящей власти пока можно было только мечтать.
Ортег допускал, что ждать придется годы. И это его вполне устраивало: все-таки сейчас у него не было достаточно сил, чтобы противостоять Сенату, - не хватало ни людей, ни машин. А за несколько лет это удалось бы исправить. Но не прошло и двух месяцев, как на Мешеороте, в устье Шумшана, в условленном месте, его люди обнаружили сообщение, что Эстрилу удалось найти девицу. Там же говорилось, что куот с этими двумя на борту не поплывет через остров Ромо. Оставался Ловиж - там и следовало их искать. Пять лучших ниметонов кружили над стоянкой куотов, чтобы забрать Эстрила и отправить девушку в Перонеду как можно скорее.
Судя по всему, Сенат скоро узнает о его затее. В окрестностях Перонеды уже сейчас появились подозрительные личности, более всего похожие на шпионов. При поимке они успевали проглотить какой-то быстродействующий яд. Ортег знал: о таком способе мгновенного ухода из жизни было известно тем, кто имел отношение к Сенату. Он сам когда-то послал своему бывшему учителю Стратолу такую пилюлю, получив ее от магов Огня, заседавших в Сенате. Говорят, старику пришлось воспользоваться этим подарком. Теперь связь с Шингвой поддерживать не так-то легко: на магов Огня в столице начались гонения. Недавно их исключили из Сената - значит, там уже сделали правильные выводы. И со дня на день в Перонеде можно ожидать появления шкиды.
Но Ортег был готов к бою. В конце концов, речь шла не о продолжительных военных действиях, а о том, чтобы остановить людей Сената, если они захотят воспрепятствовать ритуальному убийству. Для этого существовали ниметоны, вооруженные смертоносным зарядом идера, и пара десятков солдат, способных задержать наступление противника в узком проходе к горам. В крайнем случае, Ортег намеревался убить девчонку просто так, без всякого алтаря Колон. Лучше пусть все останется по-прежнему, чем Сенат вернет миру Звездную силу.
Но такого развития событий он совсем не ожидал…
Когда его ниметоны наконец обнаружили Эстрила и девчонку, небеса разверзлись, напустив на них двадцать лютых ведьм в голубых плащах. Никто из жрецов не был готов к этому, и один из ниметонов, дорогостоящая, сложная машина, погиб в бою. Оказалось, что голубой огонь, которым владели эти женщины, обездвиживает противника. Бедняги-жрецы просто не могли управлять ниметоном, и тот упал на землю. Правда, ведьмам тоже досталось. Когда куоты скрылись за горизонтом и жрецы Огня все-таки решили отступить, три из них лежали распростертыми на земле.
Оставалось надеяться, что куоты достигнут Аникодора с северо-западной стороны, неподалеку от Перонеды. Но это потребует времени. Можно было, конечно, догнать куоты по воздуху, но после случившегося Ортег не хотел рисковать своими машинами. Лучше подождать. Тем более, что и здесь, в замке, было чем заняться.
Ортег нажал кнопку на стене: идер был здесь повсюду. На самом нижнем этаже его зов должен был услышать начальник тюрьмы, где содержались два важных узника. Действительно, скоро после деликатного стука в дверь на пороге возник усатый толстяк в теплой тунике из некрашеной шерсти и мягких сапогах. Он не был магом и даже жрецом - обычный глупый и верный служака. На Ортега он смотрел, как на божество, а Сенат считал воплощением зла.
- Я хочу поговорить с пленником… С мужчиной, - сказал Ортег. - Приведите его в мой особый кабинет.
В камере было холодно и промозгло. На полу все время стояла лужа, которую по утрам покрывала хрупкая ледяная корочка. Пористый камень стен источал влагу. Из крошечного окошка под самым потолком сюда едва проникал хмурый свет пасмурного дня. В темных углах тихо скреблись крысы.
Готто сидел на кровати, завернувшись с ногами в вонючее одеяло из козьей шерсти, которое, казалось, шевелилось от изобилия обосновавшихся в нем насекомых. Но молодому человеку было не до брезгливости: за пару недель, проведенных здесь, холод превратил его в старика. Спину и ноги постоянно ломило, лицо приобрело землистый оттенок, нечесаные волосы и борода свисали грязными слипшимися прядями. Холод сводил Готто с ума. Ему казалось, что за час, проведенный на солнце, он согласится принять самую страшную казнь. Но никто не приходил, чтобы предложить ему такой обмен, - лишь два раза в день открывалась маленькая форточка внизу двери, чтобы просунуть еду - миску склизкой каши, такой же холодной, как и все, что окружало его здесь.
Подумать только, всего две недели назад он так же молил о прохладе, как теперь тоскует о солнце! Но тогда солнца было в избытке. Солнце едва не убило их с Роут, хотя теперь Готто начинал сомневаться, что им стоило оставаться в живых. Что происходит? Почему его держат в тюрьме? Сколько будет длиться это заточение? Где Роут? Ни на один вопрос Готто не мог получить ответа - тюремщикам, приносившим ему еду, дан был приказ молчать. Да и язык, на котором здесь говорили, был ему неизвестен. Поэтому сегодня, когда толстяк с густыми усами знаком велел ему следовать за ним и надел на глаза повязку, Готто испытал облегчение. Возможно, хоть что-то прояснится в его судьбе!
Готто думал, что его поведут по лестнице, и приготовился считать ступени - вдруг эти сведения пригодятся для побега. Но к его удивлению усатый тюремщик втолкнул его в тесную комнатку, забился туда следом сам и забарабанил пальцами по стене, покрытой неизвестным материалом. Молодой человек испытал самый настоящий ужас, когда комната пришла в движение. Она явно устремилась вверх, а когда остановилась, тюремщик открыл дверь в другое помещение. Готто сорвал повязку и едва успел зажмуриться, чтобы не ослепнуть.
Помещение освещал не только дневной свет, падающий из узкого стрельчатого окна, за которым виднелись горы. Неизвестно откуда лилось яркое, ослепительное сияние. И в этом сиянии Готто увидел высокого, широкоплечего мужчину с короткими седыми волосами, в меховом плаще. Тяжелый изучающий взгляд и мускулистые руки, скрещенные на груди, не предвещали приятной беседы.
- Тебе должен быть знаком язык Лесовии, на котором говорят все дикари, - без всяких предисловий обратился он к Готто. Голос у незнакомца был низкий, могучий - когда он говорил, казалось, что это рокочет гора.
- Я знаю этот язык, - кивнул молодой человек.
Он старался, чтобы поза его и речь сохраняли хотя бы видимость достоинства, но это было непросто. Готто понимал, как рядом с этим могучим, добротно одетым, аккуратно стриженным человеком выглядит он - худой, всклокоченный, босой, в потных лохмотьях.
- Где я? Где Роут, моя спутница? И кто ты такой? Почему никто не желает объяснить мне, в чем дело, если вы говорите на понятном мне языке? - спросил он.
- Ты задаешь слишком много вопросов, дикарь, но я тебе отвечу, - усмехнулся широкоплечий. - Если, конечно, твое дикарское воображение способно вместить смысл ответа. Тебя привезли на другой континент, самый могущественный в мире - Аникодор. Мое имя - Ортег, я - маг Огня и будущий властитель мира. Ты находишься в моем замке, девиз которого - "Удача сопутствует смелым". И очень надеюсь, что ты окажешься мне полезным, дикарь.
- Почему ты называешь меня дикарем? - попробовал возмутиться Готто.
- Ты же не родился на Аникодоре, - пожал плечами Ортег. - Но достаточно глупых вопросов. Тебя гораздо больше должно сейчас интересовать, что надо сделать, чтобы спасти свою жизнь.
- Но ты так и не сказал мне, где Роут, - настаивал Готто.
- Тебя волнует судьба этой чернокожей? Тем лучше. Тогда ты будешь более понятлив. Итак, дикарь, я правильно понял, что это ты нарисовал на камне в пустыне два женских лица?
Готто кивнул, еще не понимая, куда клонит Ортег.
- Одну из женщин я узнал - хотя ты ей польстил. Я хочу знать, дикарь, откуда тебе известна вторая? Ты где-то видел ее портрет? Или знаком с ней? Что тебе известно о ней? Ты расскажешь мне всю правду, и чем скорее, тем лучше. Давай, собирайся с мыслями.
Говорить всю правду Готто не собирался. Он также понимал, что промолчать, скорее всего, не удастся. Ортег с первого взгляда производил впечатление человека, который умеет добиваться своего. Но какое отношение он имеет к Шайсе? Готто еще раз украдкой взглянул в суровое, словно вырубленное из камня лицо мага. Нет, среди друзей Шайсы Ортега быть не может.
- Увы, я мало знаю, - сказал он наконец, стараясь, чтобы голос звучал искренно. - Когда-то в юности я учился в школе художников в Фолесо. Это еще один дикарский городок, уважаемый Ортег. Там, на занятиях нам велено было срисовывать с портрета. Не знаю, почему я вспомнил его в пустыне, - должно быть, солнце напекло голову. А больше я ничем не могу помочь.
По неподвижному лицу Ортега Готто не мог понять, поверил тот или нет. Что ж, в любом случае, ложь получилась удачная, и проверить его слова трудно. А если они все-таки доберутся до Фолесо… Готто хорошо помнил, как там с ним обошлись. Не грех доставить неприятности этим самодовольным фолесцам. Эта мысль приободрила молодого человека. Придав лицу самое невинное выражение, Готто ждал, что скажет Ортег.