А тот, ничего не говоря, открыл стенной шкаф, заставленный всякими диковинными предметами, и достал оттуда овальную серебристую пластину, похожую по форме на кленовый лист.
- Как тебя зовут? - спросил вдруг он Готто самым дружелюбным тоном. Молодой человек представился.
- Ты обиделся, что я назвал тебя дикарем, Готто. Но ты должен согласиться со мной, там, откуда ты родом, не умеют освещать дома искусственным светом или подниматься на высокую башню, не утомляя ног. Сейчас я покажу тебе еще одну забавную вещицу. Положи сюда руку.
Готто посмотрел на пластину, поблескивающую на столе. Что приготовил ему Ортег?
- Ну-ну, не бойся.
Понимая, что согласия его никто не спрашивает, Готто подчинился. Поверхность пластины была холодна - и только. Молодой человек вопросительно посмотрел на Ортега.
- А теперь повтори, пожалуйста, историю про портрет. Я хочу получше запомнить ее. И смотри, не пропусти ни слова.
- Я учился в школе художников в Фолесо, - снова начал Готто. Ничего не происходило. Он пожал плечами и продолжил: - Там я срисовывал портрет этой девушки…
Острая, пронзительная боль, словно кто-то ударил ножом прямо в сердце, отбросила его от стола. Белые искры заметались перед глазами. Теряя сознание, молодой человек успел увидеть недобрую улыбку на лице Ортега.
Он очнулся от ушата холодной воды, вылитой на него усатым тюремщиком.
- Все, Чолин, можете идти. Теперь он придет в себя.
Готто попытался сесть. Голова у него кружилась, а ладонь нестерпимо болела, как от ожога.
- "Лист правды". Ценнейшее изобретение, господин Готто, - Ортег бережно протер поверхность пластины краем рукава. - Людям свойственно лгать, это очень дурно. Теперь, когда есть эта вещица, лгать станет не только стыдно, но и больно. И вы это испытали на себе. Лгать во второй раз будет еще больнее. А третья ложь окажется смертельной. Не советую вам проверять это. Итак, попробуем еще раз. Говори, дикарь, откуда ты знаешь эту девушку!
Медленно, с трудом Готто открыл слипшиеся от воды ресницы. Сейчас он откажется говорить, и его начнут бить. Нет, конечно, не сам Ортег - в начищенных до блеска сапогах, с холеными ногтями. Маг позовет кого-нибудь вроде этого Чолина. Причем, возможно, его страдания будут напрасными, и никакого вреда его откровения Шайсе не принесут. Но если бы он мог знать наверняка!
- Я ничего не знаю, Ортег, - покачал он головой.
Маг едва заметно усмехнулся.
- Не знаешь… Тогда тебе придется прогуляться со мной. Эй, Чолин!
Тюремщик явился по первому зову, крепко связал Готто руки и повел его вслед за Ортегом. Воображение Готто рисовало страшные картины в камере пыток. Он уже сожалел, что не выбросился из окна в кабинете мага. Хотя на этот поступок у него, пожалуй, не хватило бы смелости.
Молодой человек шел, лихорадочно оглядываясь по сторонам, и вдруг… Отчаянный крик разнесся по замку. Голос Готто узнал мгновенно: это кричала Роут. В смятении он бросился бежать, но Чолин, пыхтя от усердия, свалил его на пол, выкручивая руки. Ортег презрительно посмотрел на лежащего пленника.
- Поднимайся, - велел он.
- Что вы с ней сделали? - Готто изо всех сил пытался освободиться, но дюжий усач оказался сильнее.
- Иди за мной и не делай глупостей, - сказал Ортег. - Иначе ей будет совсем плохо.
Больше Готто не сопротивлялся. Он послушно прошел сквозь низкую арку - Ортегу пришлось согнуться пополам - и оказался на балконе, огражденном высокой решеткой из перекрещенных металлических прутьев. Внизу был двор, мощенный крупным булыжником. Двое бородатых, мешковато одетых мужчин грузили поклажу на коренастую мохноногую лошадь. Замок по форме напоминал скобу, и балкон находился как раз посередине двух выступов, а на стене между ними была высечена какая-то надпись - наверняка тот самый девиз, о котором говорил Ортег. Тем временем маг указал Готто на окно, находившееся прямо перед его глазами.
- Твоя подруга там.
Готто бросился к прутьям решетки. Через окно можно было разглядеть просторный зал с высоким сводчатым потолком, украшенным лепниной. Стены были завешены выцветшими коврами с изображением сцен охоты и светских увеселений. Пятеро мужчин, одетых в короткие кольчуги поверх туник, грохоча сапогами, гонялись по залу за девушкой, отчаянно зовущей на помощь. Роут! Готто закричал в ответ, отчаянно тряся решетку. Ортег с видимым равнодушием наблюдал за его действиями.
- У нас это называется игра в кошки-мышки, - сообщил он наконец. - Дело в том, что в Перонеде слишком мало продажных женщин. Моим верным стражникам приходится нелегко. Поэтому добыча достается лучшему охотнику за мышкой. Кстати, черную мышку они видят впервые. Посмотри, какой азарт!
Готто не вслушивался в циничные слова Ортега. Он прекрасно понял, зачем его сюда привели и какое предложение сейчас услышит от мага. Знал он и собственный ответ. Неизвестно, какая опасность угрожает Шайсе. Но допустить, чтобы над Роут снова надругались - после всего, что она пережила, - нет, это выше его сил! Сколько еще ей придется жить в страхе, в отвращении к себе самой? Готто некогда было оценивать свои чувства и выбирать между двумя женщинами. Он должен был помочь Роут - и все.
Бросив последний взгляд на Роут и убедившись, что хотя бы сейчас ей ничего не угрожает, Готто снова оказался в кабинете Ортега. Блестящая пластина под его рукой лежала спокойно, не причиняя ему вреда. Молодой человек рассказал Ортегу всю правду и чувствовал, что его лицо горит от стыда: он совершал предательство. Маг Огня удовлетворенно кивал в ответ. Когда Готто закончил, он сказал:
- Твоя старая приятельница Шайса скоро окажется у нас. Я уверен, ваша встреча будет радостной. Ты хорошо вел себя, дикарь, и заслуживаешь награду. Отныне ты и твоя чернокожая подруга - не узники здесь, а гости. Правда, покинуть замок вы не можете. И уходить с этажа, где находятся комнаты для гостей, вам тоже запрещено. А чтобы не возникло искушения переступить запреты, придется подарить вам это украшение…
И Ортег застегнул у Готто на шее тонкий блестящий ошейник. Молодой человек машинально ощупал его, но застежки не обнаружил. А маг между тем положил свою большую руку с ухоженными ногтями на "лист правды".
- Я хочу, чтобы ты был уверен в правдивости каждого моего слова, дикарь. Этот ошейник - еще одно мое изобретение. Такой же надели на шею твоей подруге. Если кто-нибудь из вас покинет пределы отведенных вам помещений - мгновенная смерть. Кроме того, вы можете умереть по первому моему слову, даже если я буду находиться далеко отсюда: ошейники сделают свое дело. Надеюсь, ты убедился в чуткости этого "листа". Так что ни у тебя, ни у твоей чернокожей не возникнет глупого желания проверить действие ошейника. А в остальном… Я хочу, чтобы Шайса, когда она появится здесь, не могла меня упрекнуть в жестоком обращении с ее друзьями. Сейчас тебя отведут умыться и дадут свежую одежду.
На собственном примере Готто получил возможность удостовериться, как слаб человек и его плоть. Умом он отлично понимал, что Ортег с его загадочным интересом к Шайсе, готовый безжалостно терзать других людей ради своих неведомых целей, - вовсе не радушный хозяин. Но, умывшись теплой водой, расчесав волосы, надев чистую шерстяную тунику с длинными рукавами, он даже почувствовал к своему тюремщику благодарность.
Несмотря на блаженное ощущение чистоты, мысли Готто были невеселыми. Он постоянно теребил ошейник, но думал о другом: молодой человек понимал, что никакими потоками чистой воды не смоешь греха предательства. Но грех этот состоял не в том, что он рассказал правду о Шайсе. Готто понимал, что выхода у него не было: неизвестно, что замышлял против Шайсы Ортег, но Роут грозила не менее страшная участь. Предательство состояло в том, что Роут оказалась ему так же дорога. Еще недавно вся его душа была наполнена одной Шайсой. Чем больше времени проходило в разлуке, тем прекраснее она являлась ему в воспоминаниях. Готто привык на любые свои поступки смотреть ее глазами. Он не задумывался о своей дальнейшей жизни, потому что у него была мечта. Но все эти годы рядом с ним жила своею жизнью другая женщина, тоже погруженная в свои воспоминания, гораздо более горькие. Она готовила ему еду и штопала рубашки. Потом она делила с ним тяготы пути по пустыне, когда смерть шла за ними по пятам. И теперь, заглядывая в свое сердце, Готто, к удивлению своему, видел два образа - словно на том камне, оставшемся посреди пустыни. И один бледнел, словно отступая вдаль, словно ветры день за днем стирали рисунок, а другой, напротив, становился все ярче. Готто ловил себя на мысли, что не может вспомнить голос Шайсы - она говорит с ним голосом Роут. И голубые глаза его мечты все чаще становились черными, как ночь. В этом и видел он самое страшное предательство…
Почему-то в памяти всплыл древний способ - как можно определить подлинность драгоценного камня. Оба камня - настоящий и фальшивый - на глазах у ювелира кидали в печь, а тот должен был голыми руками вытащить один из них. Считалось, что сердце и чутье подсказывали мастеру, потому что из огня спасают самое дорогое…
Вот и сейчас Готто, не долго думая, спас из огня то, что стало для него самым дорогим. Опасность велела сделать выбор, и ему оставалось только признать его правоту. Шайса была далеко, а Роут - рядом и нуждалась в помощи и защите.
Готто вышел в коридор. В поисках Роут он заглядывал в каждую комнату, в каждый зал, останавливаясь иногда, чтобы рассмотреть ту или иную диковину. А любопытного в замке Ортега было много.
К странному ярко-белому свету, горящему здесь повсюду, Готто уже привык. Но оказалось, что если дернуть за шнур с богатой кисточкой из золотистых парчовых нитей, то на этаже появится кто-нибудь из прислуги. А если встать на ковровую дорожку в коридоре прямо в начерченный мелом круг, дорожка поедет сама, и чтобы оказаться на другом конце коридора, надо лишь удерживать равновесие. Оказавшись на самодвижущемся ковре, Готто сначала упал, потом с трудом поднялся и, не зная, как остановить это устройство, ухватился за ручку одной из дверей. Дверь оказалась открыта и Готто, скользя сапогами по каменному полу, влетел в комнату, которая тут же вспыхнула ярким сиянием.
На диване, поджав ноги, сидела Роут. Ей тоже позволили привести себя в порядок: вымытые волосы шелком рассыпались по плечам, простая белая туника оттеняла черный блеск ее кожи. На шее белела тонкая полоса ошейника. Пленница куталась в широкое одеяло и дрожала - от холода или недавних слез. Готто хотел броситься к ней и вдруг остановился, покраснев. Роут подняла на него прекрасные черные глаза.
- Этот человек, который держит нас здесь, - он назвался Ортегом, - сказал мне… Ты рассказал ему про Шайсу, чтобы спасти меня. Я… Я не знаю… Ты очень хороший друг, Готто. Я надеюсь, Шайса от этого не пострадает. Почему ты сделал это для меня, Готто?
Черные глаза смотрели с напряженным ожиданием. Пора было давать ответ. Готто опустился перед ней, сидящей на диване, на колени и взял ее тонкие руки в свои, а потом твердым тоном произнес:
- Потому, Роут, что, когда мы покинем это место, я хочу попробовать стать счастливым - с тобой.
Девушка, удивленно взмахнув ресницами, покачала головой.
- Но это невозможно… Наверное, невозможно. Ты знаешь, я ведь думала об этом. Но ты никогда не сможешь забыть Шайсу, а я - Чи-Гоана. Хотя знаешь, есть одно средство…
Из-за ворота туники Роут достала маленький хрустальный флакончик на простой тесемке.
- Помнишь, ты спрашивал меня, о чем я говорила с матерью Чи-Гоана? Най-Гэри дала мне вот это. Это особый эликсир, изготовленный лю-штанскими лекарями. Если хочешь избавиться от печали на сердце, забыть былую любовь и быть готовым испытать новую, нужно выпить его. Най-Гэри рассказала, что когда ее выдали замуж за нелюбимого, мать принесла ей это лекарство, надеясь, что оно поможет смириться со своей участью. Но Най-Гэри не стала его пить, так как решила, что ее печаль слишком дорога ей. Она отдала этот флакон мне. Но тогда я тоже была уверена, что никогда не открою его. А теперь… Хочешь попробовать? Там хватит на двоих. Или тебе тоже слишком дорога твоя печаль?
Готто взял маленький сосуд, открыл крышку, почувствовал терпкий запах неведомых цветов. Он хотел было уже сделать глоток, но вдруг передумал.
- Подожди-ка… Я знаю другое средство.
Решительно притянув к себе девушку, он осторожно коснулся губами ее губ. Она не отвечала, но и не отталкивала его. Только взгляд ее, казалось, молил о помощи. Готто снова коснулся ее губ - сухих и горячих, чуть раскрывшихся ему навстречу. Целуя девушку все крепче и крепче, лаская тяжелый шелк волос, сжимая в объятиях трепещущее тело, он и не заметил, в какое мгновение она сама обняла его, путаясь пальцами в его кудрях. И когда их дыхание слилось в одно, флакончик с драгоценным эликсиром упал на каменный пол, наполняя комнату терпким, волнующим ароматом.
Глава 18
Потерпевшие кораблекрушение
Штормовой ветер едва не сбил Эстрила с ног. Он с трудом добрался до носа, крепко уперся руками в борт, повел плечами, сбрасывая плащ, и теперь с наслаждением отдавал себя на растерзание дождю и волнам, разбивающимся о судно. Ярость морской стихии сейчас была близка его душе.
Подумать только, не так давно он так же стоял на палубе другого куота и призывал бурю, оплакивая свою разбитую жизнь… Но все изменила одна ночь.
Гроза на протяжении недели бушевала над океаном. Ветер и дождь не утихали ни днем, ни ночью. Сейчас стояла ночь, но на небе не видно было звезд, и судно окружала клокочущая мгла. Волны швыряли куот, словно детский бумажный кораблик. Молнии - ослепительно-белые и густо-красные - сверкали в небе, а вслед за ними грохотал гром. Как только Шайсе удалось заснуть при такой качке? Едва Эстрил выпустил ее из своих объятий, она повернулась на бок и уснула с безмятежной улыбкой на губах. Чему она улыбалась? К чему прислушивалась в себе, когда Эстрил ласкал ее? Подоткнув вокруг нее одеяло, Эстрил набросил все еще мокрый плащ и поднялся на палубу.
Самая лучшая девушка в мире сейчас спала в его каюте. С тех пор, как взаимное чувство обрушилось на них, Эстрил не мог думать ни о чем другом. Предательство и смерть жены, угроза возможной разлуки, опасность, преследующая их, - такова была справедливая плата за блаженство. Молодой человек даже не представлял, что женщина может быть такой прекрасной, такой чистой и такой щедрой в любви. Он впервые ощутил себя безраздельным властителем души и сердца другого человека. Это было так страшно и в то же время так упоительно…
Эстрил не хотел никаких сравнений с Алиссой, но они приходили сами собой. Его покойная жена всегда преподносила себя как подарок, а он, ощущая собственную ничтожность перед ее красотой, с благоговением принимал эту милость. Она вообще умела любить только себя. Бедная Алисса… Сейчас, чувствуя себя самым счастливым на свете, он от души прощал ее и жалел.
Сильный порыв ветра швырнул в лицо косые струи дождя. Эстрил сбросил мокрую рубашку себе под ноги и протянул руки навстречу морю. Его тело напряглось, как струна, навстречу стихии. Неужели ему казалось, что участь степенного гражданина Аникодора - то, к чему нужно стремиться? Но выяснилось, что мир велик, и в нем есть океан, а также настоящая любовь, которая не подчиняется уму. В мире есть Шайса, которую он теперь никому не отдаст.
Эстрил уже пытался обдумывать свои дальнейшие действия. Хотя у него это плохо получалось: Иелкон и его приятели не скупились на шутки, глядя на ошалевшую от любви парочку, не замечавшую вокруг ничего, кроме друг друга. Но порой, вглядываясь в бездонные, голубые, темнеющие от страсти глаза, Эстрил вздрагивал: он обнимал ту, от которой зависит судьба всего мира - королеву Риррел… Как уберечь ее от беды?
Эстрил по-прежнему считал, что безопаснее всего передать Шайсу под покровительство Сената. Даже мысль о том, что Сенат не простит ему связей с Ортегом, не останавливала его теперь. Ночь, проведенная у стен древнего святилища на Ловиже, перевернула его душу. Накопленный вместе с жизненным опытом цинизм исчез, и возвратилось чистое, детское восприятие мира. Он знал: чем бы ему это не грозило, Шайса должна остаться в живых.
- Эй, приятель, ты что - как это называют? - спятил? Нашел время для умывания, - услышал он вдруг знакомый голос. На палубе появился Иелкон. Вид у него был заспанный, всклокоченный и очень встревоженный.
- Что случилось? - Эстрил едва смог перекричать бурю.
- Сносит нас! - так же, криком, ответил коротышка. - Сносит на юг, а там Ошк. Вот уж куда приличному человеку не стоит попадать - так это на завтрак дикарям.
- А как же заклинания?
Иелкон сердито сплюнул.
- Что - заклинания? Океан разбушевался, чертополох ему в селезенку, и не слышит своих жрецов. Приятели мои там вдвоем работают, а что толку? Ох, пропали наши головушки. Иди, поднимай свою красотку. В такое время лучше быть наготове.
Ветер все время поворачивал "Буррету" боком к волнам, которые грозили разломить его пополам. На палубу высунулся Гермил - высокий, сухопарый жрец, всю дорогу не сводивший с Шайсы восхищенных глаз. Коротышка, широко расставивший ноги, чтобы удерживать равновесие, давал ему какие-то советы. Эстрил ничего не понимал в морском деле и не знал, чем он может быть полезен, поэтому отправился вниз.
А Шайса по-прежнему спала. Под одеялом ей стало жарко, и она сбила его к ногам, оставшись все в том же тонком голубом платье, в котором она бежала из храма. Волосы разметались по подушке вокруг разрумянившегося лица; губы были приоткрыты. Эстрил любовался девушкой. Ему совсем не хотелось ее будить, говорить о неприятностях, выводить из теплой каюты на дождь и ветер. Он готов ради нее сделать все, но… прекратить бурю? Разве можно уберечь ее от гибели, если куоту суждено разбиться? Остаться здесь, прижать Шайсу к себе и вместе встретить гибель или избавление…
Дверь в каюту бесцеремонно распахнулась.
- Дело плохо, приятель, - сообщил Иелкон, сбрасывая капюшон с потемневших от влаги волос. - Нас несет прямо на скалы.
- Что случилось? - Шайса села на постели, потянув на себя одеяло. - Эстрил?
- Давайте, выходите, - распорядился Иелкон, покидая каюту. - Может быть, придется прыгать.
- Эстрил, что происходит? Мы тонем? - Шайса быстро соскользнула на пол, нашла в углу свой плащ. Эстрил восхищенно вздохнул: девушка умела встречать опасность с открытыми глазами, и в этом он еще раз убедился.
- Скажи, - спросил он, - к тебе не вернулась Звездная сила?
Шайса покачала головой.
- Все так плохо? Это был бы наш последний шанс? Но, увы, я ничего не могу. Теперь я могу только любить тебя, - она виновато улыбнулась. Эстрил обнял ее.
- Прости. Конечно же, мы найдем другой способ.
Он вывел ее из каюты. В коридоре собралась вода; когда куот накреняло вперед или назад, она с шумным плеском скатывалась по наклонной плоскости. Шайса поскользнулась и испуганно ахнула. Эстрил заглянул в каюту жрецов. Заклинаний он не услышал: оба склонились над столом, положив перед собой какой-то предмет. Но Эстрил понятия не имел, как жрецы Воды управляют своей стихией. Кроме того, ему было известно, что иногда стихия выходит из-под власти человека: его ниметон разбился во время урагана.