Посмотрел, помолчал, поднёс ко рту сапог. Типа - нитку перекусить. Говорить не хочет: не видишь что ли - рот занят. Мотнул головой в сторону следующей двери. Лаоконист! Слово ему сказать - труд великий.
Уже в сенях услышал за спиной глубокий, тяжкий вздох. Чего-то мужику нехорошо. На душе нехорошо.
Додумать не успел - ввалился в следующую избу. За столом Аким орехи колет, ядрышки в миску складывает. Рядом Ивица сидит, вышивает чего-то. Видать, в усадьбе возобновился запас рушничков. Я, конечно, рад, но… что-то в доме не так. Как-то… неправильно.
- Здрав будь, Аким Янович.
- О, и Ванюша припожаловал. Давненько тебя ждём-поджидаем. Проходи-присаживайся. Узвару клюквенного не желаешь? Али покрепче чего?
Дед головой - мах, Ивица шитьё отложила и из избы - фырр…
Факеншит на мою лысую голову! Понял что неправильно! Здесь живёт баба. То есть, я понимаю - здесь опочивальня Рябиновского владетеля Акима Яновича Рябины - вон его вещи лежат. Но повсюду чувствуется женская рука.
Какое огромное количество выдумок было сказано про "руку Москвы" или, там, "руки ЦРУ с госдепом". И так мало про "женскую руку". А она - везде. И дело не в чистоте - дело в мелочах, которые придают помещению уют.
Дать определение уюту… не рискну. Но разница - сразу чувствуется. Жена так и говорила:
- У тебя вечно как в шофёрском общежитии!
Вот здесь стол накрыт белой скатертью. Я бы так не сделал - стол он и есть стол. Поверхность для размещения мисок. А тряпку эту заляпают, потом стирать её…
Карточная народная мудрость: "два главных врага преферанса - скатерть и женщина". Карт игральных здесь вообще нет - сначала надо книгопечатание спрогрессировать. А вот "враги" - уже есть. Скатерть - вижу, а…
- Аким Янович, ты, никак, подженился?
- Ты…! Я…! А тебе-то что?! Она на моём дворе живёт, мой хлеб жуёт! Я в Рябиновке господин! Хоть бы и твоя роба…
"Наезжалово" к концу произнесения несколько… "ослабелово". Дед, явно, встревожен и неуверен. Оттого и бородёнку свою чуть не до горизонта задирает.
"Моя роба"? Ну не Любава же!
- Так ты с Ивицей сошёлся?!
- И чего?! Я тут хозяин! Кого хочу - того и… приглашаю.
Хреново. Судя по форме окончания предложения, у деда не только "отношения", но и "чуйвства". А она - чужая венчанная жена. И законный муж у неё - дебил-молотобоец…
- А ты не боись, не боись! Я и об дурне твоём подумал - бабёнку ему яловую из "паучих" подогнал. Твой-то Меньшак на ей трудился-трудился, а без толку. Придурку твоему - всё едино. А? Что скажешь, Иване?
Видать крепко молодайка старика зацепила - вон как жалобно спрашивает.
- Может, Ваня, хоть третий сын нормальный будет. А то - что ты, что Плаксень… Кабы смешать бы вас да пополам поделить…
- Ты мёд с дёгтем смешивать не пробовал? А потом пополам делить… Ладно, пойду я, кузню гляну. Ольбег-то где?
Вот и поговорили. Я дорогой пытался продумать беседу. Как бы с дедом о походе моём потолковать, по-рассказывать не рассказывая. Подробностей кое-каких хотел вызнать. С нашими действиями на будущее определиться… А тут… "лямур" и… и факеншит.
В сенях Ивица попалась. Бежит-торопится. Аж запыхалась с кувшином в обнимку.
Дрючок мой неразлучный - торцом к горлу, под платок, в подбородок. Саму к стенке прижал, разглядываю.
Она вся вытянулась, чуть не на цыпочки встала, шевельнуться боится, только глазом косит. Бусы на ней хорошие - в три нитки, из лазурита. Раньше не было. Безрукавочка тёплая, бархатом крытая. Ткань хоть и старая, а неношеная. Может, ещё из боевых трофеев деда. Не по чину холопку так одевать. Дед наложницу балует. Я Трифене таких подарков не делаю.
- Как тебе с ним?
Опа! Опять не то спросил. У девки глаза на лоб полезли. И то правда: нашёл об чём подстилку спрашивать - об её чувствах. Гумнонизм хренов, равноправность с общечеловекнутостью…
- Он… добрый. И - нетяжёлый.
Понятно. После дебила Фофани…
- Ты с ним осторожнее. Владетель - человек немолодой. Не заезди.
- Ой, да што ты такое говоришь! Да как же сором-то такой…!
- Цыц. Ты девка молодая, горячая. А у него здоровье не очень. Утомишь деда - вдруг у него с сердцем чего… И руки его побереги - он их за меня сжёг. За всякое твоё упущение… Прозвище моё не забыла?
- З-зверь. Л-лютый.
- Молодец. Помни. И вот ещё. Нарядами да прикрасами не хвастай. Злых языков много - не дразни. И избави тебя боже становиться между мной и дедом! Цыц. Твоих слов мне не надобно - делами покажешь. Ты высоко взлетела - в боярскую постель забралась. Падать глубоко будет. Яков на тебя косится? Вон кувшин тянешь - предложи Акиму верного слугу за стол позвать. Тому же обидно: столько лет они с Акимом - душа в душу. А теперь старого друга - за две двери в одиночку.
Улыбнулся испуганной девчонке, по попке хлопнул, побежала. Вот ещё мне забота. Да не одна - Ольбег тоже ревнив. Если они опять с Акимом… я их мирить не буду!
Мда… А куда я денусь?
Ещё одна забота налетела на меня на крыльце. С визгом. Потом, вспомнив вежество и отошедши на пару шагов, поклонилась в пояс и спросила дрожащим голоском:
- Поздорову ли дошли? Ясен свет боярский сын Иван Рябина…
Любава. А ведь я тебя вспоминал. Не когда от поганых бегал, и не когда, скрепя зубами, выволакивал голодный бежецкий обоз по льду разорённой реки. А в тот момент, когда лежавший после очередной дозы козьего молока у меня на груди маленький князь-волк вдруг открыл глаза. Первый раз в жизни.
И этот, мутный ещё, не сфокусированный, бессмысленный взгляд вдруг начал твердеть, наполняться вниманием, смыслом, любопытством и… любовью. Радостью от вида меня! Я ж этого ничем не заслужил! Просто оказался в этом месте в это время. Не в моё время - в ваше!
Подарок судьбы. Меня радует, когда мне радуются. И печалит: сколь же много таких подарков я пропустил, не получил, по лености своей, невнимательности, замороченности…
Я знаю, девочка, что я тебя придумываю. А ты - меня. Мы оба одеваем друг друга в одежды собственных иллюзий. И пока реальность не начнёт рваться из этих одежд - наша радость с нами.
А девочка растёт - вежество вон, манеры такие…
- Здравствуй, Любава. Что-то ты далеко остановилася. Раньше-то я тебя с шеи снимал, а теперь…
О-ох… "Раньше" - продолжается. Только девочка тяжелеет и одежда на ней зимняя.
- Ванечка! Миленький! Я тебя так ждала! Так ждала! Все очи просмотрела! Я им всем рты позатыкала! Ну не может такого статься, чтобы ты ко мне не пришёл! Ну не может! Нету такой силы!
Как говорил Чарджи: у поганых клея не было, чтобы Ваньку в землю забить. А здесь, похоже, уверены, что такого клея, в природе и вовсе нет.
- Ой, Ванечка! Глянь - сейчас совсем подерутся!
Факеншит! Люди - это всегда проблема. Маленькие люди - большие проблемы. Либо - сразу, либо - когда вырастут.
Ольбег что-то высказал Алу и теперь молотит его кулаками. А тот только голову закрывает.
Всё правильно: по правилу территории - самец Ольбег на своём дворе. Разве что - двор не метил, да и сам ещё не самец. И по правилу сословий: вятший бьёт быдлёнка. Опять же - иноземца-инородца-иноверца-чужака. Ксенофобия форева!
Одна только моя "жаба" против. Бздынь.
- Ты…! Ты чего?!
Ольбег, выкинутый за шиворот в сугроб, очень удивлён насильственным прекращением проявления его исконно-посконных прав. Любава, забравшаяся ко мне в подмышку, радостно выглядывает оттуда и хихикает при виде ошарашенной, мокро-заснеженной физиономии боярского внука. Я понимаю, что при её нынешней эйфории - ей хоть палец покажи. Но… нехорошо это.
- Любава, нехорошо смеяться над глупым ребёнком. Ошибки бывают у всякого.
- Я…! Я не ребёнок! Я - боярский сын! А он… а она… они все… они холопы! Они рабы! Они должны… я…
- Не якай. Это только каша ячневая - хороша. Ты - не боярский сын. Твой отец, Храбрит, был служилым человеком. Получил вотчину. Но не успел её поднять. Не успел получить боярство. Ты даже не боярский внук - у Акима вотчина есть, но дружина не выставлялась, к князю на сборы не являлась. Тоже боярства нет. Мы с тобой какбы-полу-недо-почти-псевдо-квази-около-бояричи. Вроде него - он такой же ханыч.
- Он раб! Он приблуда от какой-то подстилки в ихней юрте…
Бздынь. Как же с ними тяжело… Даже с маленькими.
- Я просил тебя не говорить плохо о твоей матери. Мне нужно повторять эту просьбу применительно к матери каждого человека, которого мы встретим? Алу - мой раб. Если ты в чём-то им недоволен - скажи мне. Судить и казнить моего раба - моя печаль. Когда ты бьёшь моего человека - ты оскорбляешь меня. Ты этого хочешь?
Ольбег, сопя, выбирается из сугроба. Красный от снега, от усилий, от, я очень надеюсь, стыда. Бормочет что-то под нос и выдаёт "убойный" аргумент:
- Он - поганый!
- Ты прав - Алу язычник. Но его ли вина в том, что свет веры Христовой ещё не воссиял над Диким Полем? Теперь же, при первой возможности, мы окрестим его.
- Нет! Я вере своих предков не изменю!
О-хо-хо… И этот - туда же. Богословский диспут в детском саду. А когда ж мне прогрессизмом заниматься-то? Топну ножкой, вложу ума в задницу… Куда он денется!
Но из моей подмышки выглядывает Любава, тревожно всматривается мне в лицо. Ты как, Ванька, просто тупой погонщик тупого быдла? Так твои люди и станут такой скотиной. Пока кнутом не щёлкнул - стоят-жуют. Щёлкнул - перешли на другое место - там жевать будут. Мне это надо?
- Алу, в этом мире ребёнок наследует судьбу матери и веру отца. Ты достоин иной судьбы. Так решили серебряные волки. Значит - тебе нужна и иная вера. Никто не будет загонять тебя палкой в купель. Но если ты захочешь - я стану твоим крёстным отцом. А потом вы с Ольбегом обменяетесь крестами и станете крёстными братьями. А теперь покажите Алу усадьбу. Он никогда не бывал в таких больших строениях. И не сломайте себе шеи в недострое.
Насчёт "так решили серебрянные волки"… Но ведь не съели же! Значит - не просто "мясо на ножках". Зато теперь "экскурсоводы" будут слушать половчёнка с открытыми ртами. А у меня ещё один неприятный разговор. С чудаком, подпирающим стену конюшни.
- Чарджи, почему ты позволил бить Алу?
- Ха! Мальчишки пинаются. Дитячья битва. Немножко синяков пойдёт ему на пользу…
Блин! Этот высокомерный придурок делает вид, что не понимает! Не делает - не понимает и не хочет понимать. У меня начинают дёргаться губы и скалиться зубы. Им же жить вместе! То, что их сейчас свяжет или разделит, определит отношения на всю жизнь. Я говорю всё тише, переходя всё более в горловое рычание.
- Я говорил тебе - какую цену готов заплатить за своих людей? И - взыскать. С чужих. И стократно - со своих. Своего предавшего. Ты - предал. "Мальчишки пинаются"? Это была не забава, это - избиение, унижение.
- Да ну, ерунда. Что я ему, сторож? Пусть сам учится…
- Ерунда?! Чарджи, я отвечаю за свои слова. Всегда, всем. Я сказал, что ты ему - учитель. Ты ему - всё. Сторож, защитник, нянька, отец, мать, брат… Ты водишь его за ручку, вытираешь ему слёзки и попку, смазываешь ссадины и поёшь колыбельные. А ты? Ты сделал меня лжецом. Ты обидел меня. Ты готов биться со мною? Насмерть?
Чарджи смотрит в землю, теребит темляк своей сабли. Кажется, он покраснел. Надеюсь - от стыда.
Вдох-выдох. Нельзя так заводиться - помру скоро. Лучше бы я про водяную мельницу думал.
Но, факеншит уелбантуренный! Мельницы и без меня построят. Веком раньше - веком позже… А душа у мальчишки - одна. Навечно. Если её искорёжат - её не переделать. Приучать его покорно принимать побои? "Я - начальник, ты - дурак", "помни своё место", "каждому - своё", "мясо на ножках"… Зачем я его тащил? Что такое - старательный, послушный раб - он и так знает.
Нельзя объять необъятное. Но вот этот "волчонок" попал мне в руки. И не сделать… хотя бы - лучшее из возможного…
Я - эгоист, я люблю себя больше всех остальных. И очень хорошо знаю: всякое недоделанное барахло обязательно ударит в спину. В самый неподходящий момент. В мою любимую спину.
Не надобно приписывать мне талантов, коих у меня отродясь не было. Вот, говорят ныне: "… с малых лет приуготовлял всё к грядущему величию Святой Руси…". Глупость сиё есть! В те поры у меня и мыслей про хоть какое величие даже и вовсе не было! Я сподвижников своих ни к каким славам громким не готовил. И "мудростью неизъяснимой" какой - не поучал. Что кипчакский "серый волчонок" да торкский "инал-изверг" научилися вместе жить - то их труд душевный, не мой. Что от дел ихних через 10 лет вся Степь перевернулась - то их удача. А я лишь понять заставил, что они - люди, мои, "пердуны". А не "степные тараканы" разного колера. Ну, и после… кое-чего по мелочи…
Ну вот, Чарджи - понял. И - обиделся. Потому что я прав, а он нет. "Более всего раздражает правда". Надо дать ему выйти из ситуации без "потери лица".
- Ладно. Пойдём-ка к Акиму - нужен твой совет. Непонятное дело есть.
О, сработало! У Акима за столом сидит Яков, они мирно потягивают бражку, даже и Ивица за стол присела. Аким радостно проповедует, остальные благостно слушают. Торжество демократии, прогресса и миролюбия.
- Аким Яныч, посоветоваться хочу. Хорошо - и Яков тут, и вот, Чарджи - встретился. Нам же надо боярство получать. Вотчина у нас - полная. Сотня тягловых наберётся. К осени - ещё и с избытком будет. Надо дружину боярскую собирать. Я тут присмотрел пару толковых мальцов у голядин, из беженцев парочка-другая найдётся. Хочу ещё и Ольбега в это дело взять. Ты как думаешь?
Не понял. Чего я такого сказал?
Яков аж поперхнулся. Кашляет, отфыркивается. Аким кружку до рта не донёс, смеяться начал. Так заржал, что вздумал руками по столу колотить от восторга. Больными-то руками… Ну, это его быстро успокоило.
- Да уж, Ванюша, повеселил старого! Аж до слёз. Вот, Яков, живёшь себе живёшь… А тут сыночек заявится. И на полном серьёзе такую шутку удумает… Слышь, Яша, а мы в его годы такие же были? Бессмысленные, не разумеющие… А?
Яков хмыкает в кружку. Но брызги уже не летят. А мне становится очень стыдно. Я их только что жизни учил. "Старый мудрый Ивашка-попадашка". А тут раз - и я полный дурак. Не знаю чего-то общеизвестного, очевидного.
Давно сказано: "нет такой ситуации, из которой нельзя было бы выйти с позором". Хорошо бы выходя, прихватить что-нибудь. Можно не тяжёлое - информацию, например.
Глава 201
Лекция от славного сотника храбрых стрелков смоленских, с дополнениями от Якова "верного" и ханыча-торка, растянулась почти до самого вечера. Попробую воспроизвести конспективно-систематически.
В XXI веке есть три основных формы формирования вооружённых сил.
Профессиональная армия. Наёмники. Например, армия Соединенных Штатов.
Картинка: дело идёт к высадке в Нормандии, все прогрессивное человечество, напрягая последние силы, борется со звериным оскалом германского фашизма. Американский сержант обращается к новобранцам. Добровольцам, идущим ломать, ценой своей жизни, хребет фашистскому зверю:
- Вы все - дерьмо. Вы ни на что не годны. Вы не смогли найти место в жизни. Вы не умеете водить машину, не умеете печатать, не умеете крутить гайки. Вы неудачники, бездельники, дебилы. Только полный дебил может пойти в армию.
Другой вариант: срочники. Общенациональный детский сад для "пострелять за счёт казны".
8 из 10 призывников моей России не годны в солдаты. Одних надо сначала подкормить - дефицит массы. Других надо лечить. По всему спектру из "Медицинской энциклопедии". Третьих вообще нельзя подпускать к оружию и технике.
Шизофрения, к примеру, на призывных пунктах устойчиво не ловится. И офицер превращается в няньку-психиатра. С автоматическим оружием в руках компании расшалившихся пациентов.
Армия военного времени. "Партизаны".
Один эпизод из "Холодное лето 53": персонаж Папанова собирается выстрелить в бандита. Встаёт из-за укрытия, получает пулю и гибнет. Почему? - Рано посадили. До войны. Нет боевого опыта. Даже элементарного.
Как-то попалось на глаза телеинтервью с маршалом Жуковым. Речь шла о битве за Москву. Маршал увлечённо, азартно рассказывает о принятых решениях, перечисляет номера участвовавших дивизий и корпусов, количество танков и самолётов, плотность артиллерийских стволов на километр фронта. С гордостью описывает использованные тактические находки разного уровня.
Тут корреспондент спрашивает о московском ополчении. И маршал скисает. То есть, он, конечно, знает - что нужно говорить. Но ему это не интересно. Он - командующий. Его инструмент - соединения, состоящие из квалифицированных солдат и офицеров. Здоровых, обученных, вооружённых, обеспеченных всем необходимом. Способных качественно и в срок выполнить поставленные им, маршалом, задачи. А ополченцы…
- Геройски дрались. Мы потом, в Польше, из них нормальную дивизию сформировали…
Цвет русской интеллигенции. Люди, которые по закону военного времени не попадали под всеобщую мобилизацию. "Смазка для штыков". Или, там, для гусениц немецких танков.
Когда ищешь корни какой-нибудь интересной идеи, хоть в культуре, хоть в науке - для России очень часто появляются 20–30 годы 20 столетия. В особенностях поэтического стиля, в способах шлифовки лопаток турбин, в схеме высадки людей на Луну… И натыкаешься на обрыв линии. Или - в 37, или - в 41.
Большинство таких оригинальных подходов, решений, идей всплывают позднее. У разных людей, в разных странах. Позже. Иногда - много позже. Просто несколько миллиардов человеков прожили несколько десятилетий без чего-то полезного. Просто крутили всю жизнь какую-то дурацкую динамо-машину, вместо того, чтобы поставить "правильную" турбину.
Потому что она осталась в голове у парня, а парень лёг в землю где-то "в белоснежных полях под Москвой".
Богородицкое поле под Вязьмой… Там нет фамилий погибших людей - только погибшие соединения…
Господи! Прости нам их смерти! Наши отцы и деды выжили. А они - нет. И никто в мире никогда не узнает, что они могли бы сделать. И какие бы дети и внуки у них могли бы вырасти. Став нашими сверстниками, соседями, учителями и учениками… Частью наших собственных жизней…
Насколько же нас обокрали! Этого - не узнают. Никто и никогда.
"Вставай страна огромная,
Вставай на смертный бой!".
Российский гимн, звучавший и в Первую, и во Вторую мировые войны, означает одно - "национальная катастрофа". Собственная национальная катастрофа.
"Пусть ярость всенародная
Вскипает как волна
Идёт война народная,
Священная война".
"Война народная" - война после разгрома. Когда все, кого общество кормило и содержало на случай войны - уже не годны. Правители - доказали свою глупость, администраторы - свою непригодность, военные - погибли. Когда почти всё, что было "до" - оказалось барахлом. Лживым, глупым, неумелым… Зря кормили.
Воюют эшелонами танков и тысячами самолётов, стволами на километр фронта и отработанными тактическими решениями обученных командиров. Если этого нет - остаётся только воевать "кипятком" - "яростью вскипающей".