- Знаю! Но я купил его не у антикваров, а в Севилье, из подвалов собора, у сторожей. Торквемада, сидя на нем, присутствовал на пытках и присуждал людей к сожжению на костре… тысячи! - внушительно добавил он и умолк.
Я осмотрел кресло. Древности оно было несомненной. Мошинский указал на вытесненный на нем вензель, затем взял со стола толстую книгу, отыскал в ней какой-то рисунок и подал мне.
- Смотрите?.. - проговорил он.
Я сличил герб и вензель спинки кресла с имевшимся в книге; все оказалось тождественным; подпись под напечатанным рисунком гласила, что это знак и печать знаменитого инквизитора.
- Деньги всесильны!.. - заметил я, убедившись в верности слов хозяина и отдавая ему книгу. - Вещь весьма почтенная!
Около кресла, на стене, висел лист картона с прикрепленными к нему железными, странного вида щипчиками, ножами, крючками и подобиями груш; на полу под ним лежали зажимы, огромная ссохшаяся кожаная воронка, топоры.
- Орудия пытки… - проронил Мошинский. - Этот ножичек на длинной рукоятке служил для вырезывания языков; щипчиками вырывали ногти, грушу впихивали в рот, затем завинчивали в ней винт, она распиралась и разрывала губы; воронку вставляли в горло и вливали воду из ведра, пока человек не раздувался.
- Вот не предполагал я у вас такой коллекции!!.. - воскликнул я.
- У меня нет коллекций… - возразил Мошинский. - У меня есть только нужные для моей работы предметы!
- Не понимаю… следов "Сада пыток" у вас не замечаю?..
Мошинский не ответил и поднял очки на лоб.
- Скажите, вы верите в потустороннее?..
Я ответил утвердительно.
- А верите в то, что сейчас вокруг нас вот здесь, между вами и мной, стоят и движутся невидимые существа, проносятся тысячи звуков, сцены даже из жизни других планет?
- Не знаю… не предполагаю!.. - отозвался я.
- Но кинематограф-то признаете? рисунки, передаваемые на расстоянии, видели? музыку по беспроволочному радио слышали?
- Слышал!..
- Значит, они есть кругом нас! Сейчас, быть может, гремит оркестр, звонят колокола, бегут толпы людей, а мы видим только стены этой комнаты… по-нашему, кругом тишина… А приемник радио слышит и видит! Мы слишком грубые аппараты и слишком поверили в силу разума!.. Но все же иногда мы что то смутно улавливаем - отсюда наша нервность, предчувствие и - самое важное - ясновидение! Вы слыхали о новых Милликановых лучах?
- Кое-что…
- Это могущественнейшие из сил, посылаемых нам небесной бездной! Их сила чудовищна: солнечный луч не может проникнуть сквозь тончайшую металлическую пластинку. Рентгеновский задерживается листом в два миллиметра толщиной, а звездный пронизывает слой металла до восьмидесяти миллиметров! Любая каменная стена, любая броня пробиваются им. В самую глухую тюрьму он может внести что угодно - свет, звук, изображение, может убить и взрастить, даже изменить природу вещей! Да, да, это так!
Вот это открытие и заставило меня обратить особенное внимание на средние века…
- Почему?
- Потому что тогда человек более чутко и непосредственно воспринимал все. Он стоял на верном пути… мы потом потеряли его чутье!
- Это вы про алхимию так говорите?
- Про астрологию. Мы не верим во влияние звезд на людей, в гороскопы, а вот на пороге двадцатого века открылось, что древние были правы, что именно под влиянием звезд слагается наша судьба! Сила лучей, даже самых слабых - солнечных - и их действие на все в мире огромно, а звездных неизмеримо: это тот философский камень, который когда-то искало человечество!
- Область для меня малознакомая!.. - отозвался я. - Но не слишком ли вы преувеличиваете значение этих лучей? Я не отрицаю его, но надо что-то оставить и на долю собственной психологии человека!
- Таковой нет!
- Как нет?!
- Нету!.. это просто пустое место! Вероятно, граммофонные аппараты тоже воображают, что они великие певцы и мыслители!
- А Шекспир, Достоевский, Толстой - это тоже аппараты?
- Разумеется! И что вы, собственно, понимаете под словом "психология" - душевные движения?
- Да!
Мошинский тихо засмеялся и сдвинул очки на переносицу - у него была привычка то подымать их, то опускать во время разговора.
- А вы не замечаете забавной вещи?.. - начал он, - возьмите хотя бы Достоевского, ведь вместо любого действия или мысли, герои его могли бы с таким же успехом и правом поступить или подумать совсем наоборот? Например, Раскольников пошел убивать старуху, а затея его могла кончиться не убийством, а необыкновенной дружбой его с ней и это тоже было бы психологически верно, как убийство! Я лично знаю такой случай: один господин решил застрелить другого, взял револьвер и отправился в засаду. А по дороге услыхал писк: в канаве утопал выброшенный щенок. Он достал щенка, положил его в карман и унес домой, а убийство так никогда и не осуществилось! Есть ли что-либо курьезнее такой псевдонауки? Попробуйте в любой другой области, ну хоть бы в архитектуре, построить что-либо "наоборот"!!
- При чем же все-таки здесь орудия пыток?..
Мошинский опять поднял очки.
- Нужно выявить и зафиксировать то, что пока незримо несется или творится вокруг нас! - сказал он. - Надо скопить лучевую энергию, чтобы пробить стену, отделяющую нас от потустороннего мира; хочу осветить и заставить звучать пространство - вот моя задача! Поэтому мне необходимы предметы, пропитанные излучениями людей - они притягивают звездные. Вещи культа и пыток самые сильные - они в своем роде заряженные лейденские банки, особенно кресло Торквемады!
- И как идут ваши опыты?
- Идут!.. - загадочно повторил Мошинский, - еще немного и "т о т" мир будет открыт!
Сгущались сумерки; в кабинете сделалось полутемно; кресло и орудия пыток черными пятнами рисовались на стене.
- А как вы дошли до вашей мысли? - спросил я несколько погодя.
Задумавшийся Мошинский встрепенулся.
- Нечаянно!.. - отозвался он. - Со мной произошел странный случай, ясно доказавший мне, что мы слепцы даже в духовном смысле… вам будет интересно послушать?
- Очень, очень!.. пожалуйста, расскажите!
Хозяин опять переместил очки.
- Этот дом я купил тридцать лет назад!.. - начал он. - Приехал я из Петербурга и стал искать квартиру; мне указали на этот дом… владела им некая здешняя же помещица. Прикатил я к ней, вхожу в переднюю, затем в гостиную и чувствую что-то странное: видел я, будто, где-то эту комнату - и кончено! между тем, в Киев попал я впервые в жизни! Появилась хозяйка - приветливая такая, благообразная барыня в черном. Разговорились мы с ней - оказалось, к дочери за границу собралась уезжать.
Повела она меня дом показывать; входим вон в ту комнату и меня будто удержал кто-то у порога.
- Скажите?.. - спрашиваю, - за этой дверью слева горка с фарфором стоит?
- Да!
- А за ней буфет резной, особенный, в виде часовни готической?
- Да!… - повторила. И удивилась, - когда же это вы у меня побывали? Извините, я вас что то не помню?..
Я ответил и скорей в ту комнату! Знаю ее и кончено! каждую чашку в горке и ту будто бы вчера в руке держал! Смотрю - коридор на меня черной дырой уставился… все знакомое… рукой должен был сердце придержать - так оно забилось! Дух даже захватило. Силюсь вспомнить - и ничего не могу. Глаза помнят, а мозг нет!
И вдруг - сам не знаю отчего - я предложил продать мне дом целиком со всеми вещами. Она обрадовалась и через неделю я гулял в нем полным хозяином.
Много часов я простоял в каждой комнате и все пытался дознаться - где и когда я их видел? - как занавес висел перед глазами! И что еще странно: чем больше я напрягал мысль - тем более забывал подробности; первоначальное, ясное впечатление точно стиралось и угасало. Зато выявлялось все резче другое - стала тянуть к себе дверь коридора… самая обыкновенная, вот взгляните сами!..
Мы поднялись и вошли в столовую; слева, в горке, белел фарфор; против нее высился фигурный буфет художественной, итальянской работы; дальше чернел вход в коридор; по сторонам его висела пара каких-то небольших, неразличимых портретов… ничего особенного я не приметил и не почувствовал.
Мы вернулись и сели.
- И чем дальше, тем тяга эта становилась все сильнее!.. - продолжал Мошинский. - Я стал наводить справки у соседей - не случалось ли на их памяти чего-либо особенного в доме - никто не слыхивал! Один знакомый посоветовал обратиться в полицейский архив. Я заплатил чиновнику и через неделю у меня в руках было дело 1831 года об убийстве с целью грабежа в этом доме его владельца… из протокола явствовало, что убит он был сзади топором у двери в коридор, а убийца прятался за диваном, на котором вы сидите!..
Я невольно покосился назад, затем на дверь.
- Но при чем же в этой истории вы?..
Мошинский пожал плечами.
- Не знаю!.. полагаю, что в прошедшей жизни я был близким другом убитого! Он был пожилой человек и, как я, одинокий… Что меня изумило, так это свидетельство протокола, что он занимался алхимией. Алхимик в России, в тридцатых годах - разве это не удивительно?!..
- Странная история!.. - сказал я. - И что же, слышали вы в доме какие-нибудь шорохи, стуки, видели что-нибудь необыкновенное?
- Ничего!.. - отозвался Мошинский. - Но эта история, в связи с новейшими открытиями, натолкнула меня на идею устройства лучевого аккумулятора. И когда я пробовал наводить аппарат на комнаты, то разбирал отдаленные, тоже знакомые как будто, голоса, шлепанье туфель, шаги!.. Но аппарат еще слаб… еще несколько месяцев, я исправлю, закончу его и тогда приглашу вас на великое торжество из торжеств!..
Недели через две я должен был уехать из Киева и вернулся в него только через полгода.
Один из первых моих визитов был к Мошинскому.
Запертую дверь в переднюю отворила приземистая, плотная, поразительно походившая на бульдога дама в коричневом старомодном платье; бурые волосы ее были собраны на затылке в виде скрученного жгута, руки сжаты в кулаки и как бы изготовлены к боксу. Вид у нее был самый энергичный.
- Вам кого?.. - спросила она угрожающим тоном.
Я назвал имя своего приятеля и себя и добавил, что уезжал и пришел его проведать.
- А, приезжий!.. - милостивей произнесла дама и отступила от двери. - Входите! А то все какие-то старьевщики лезут! Вот уж знакомства позавел себе дядюшка!
- Так вы племянница Никодима Павловича? - осведомился я.
- Да. Марьей Игнатьевной зовут меня!… Пожалуйте, милости прошу!
Она сразу преобразилась в добродушную хлопотунью и повела меня за собой.
Мы вошли в знакомую гостиную; я спросил о Никодиме Павловиче и в ответ увидал удивленный взгляд.
- Так вы ничего не знаете?! - воскликнула Марья Игнатьевна.
- Ровно ничего! Вы меня пугаете?., что же случилось?..
- С ума сошел дядя!!..
- Да вы шутите, конечно?!
- И не думаю: аппарат какой-то он все изобретал, так вот от этого! Доктора говорят, что изобретатели все полусумасшедшие!
- Где же он?
- Здесь, конечно: не отдала я его в больницу! Во второй этаж пришлось перевести - все бежать пытался из нижнего. Ведь что он натворил-то: взрыв страшный, пожар; едва успели загасить и его самого вытащить. Почему-то особенно боится столовой - с трудом приходится проводить его через нее в ванную!..
- Но, надеюсь, ненормальность у него временная, есть надежда на его излечение?
Марья Игнатьевна махнула рукой.
- Да уж изверились мы!.. Сначала буйный он был, бросался драться на людей, потом прятаться стал - мания преследование у него развилась! Ужас, что мы пережили: один раз из петли его вынули - удавиться хотел! И все умолял аппарат его уничтожить, а от него и щепки не осталось - в порошок разнесло! Теперь тихий стал, смирный, только все разговаривает с кем-то; хохочет иногда…
- Можно повидать его?
- Можно, конечно, но сейчас не советую: он будет нести такую чепуху, что ничего не понять! А вы приходите проведать его в среду - послезавтра, значит!
- Почему в среду?
- Да уж так! Доктора и те диву даются: по средам он просыпается совсем здоровым; часов с шести утра и до полудня он в полном сознании, а потом опять помутится… Каждую среду так!..
Мы побеседовали еще немного, я простился с Марьей Игнатьевной и запел.
В среду я запоздал и лишь в начале двенадцатого часа вошел в гостиную Мошинского. Он был там же и с очками на лбу что то делал, нагнувшись над столом с альбомами.
Услыхав шаги, он опустил очки и оглянулся.
- А, гость милый?!.. - возгласил он и заспешил мне навстречу. - Как я рад, как кстати вы пришли!.. пойдем, пойдемте ко мне!
Он потащил меня за рукав наверх и мы очутились в небольшой, уютной спальне с маленьким синим диваном и письменным столиком.
- Знаете, ведь я с ума сошел?.. - начал он, понизив голос и заперев дверь на ключ. Я сел на диван, он подвернул ногу и боком поместился на кровати.
- Да, да!! так думают все, между тем в действительности - я только сделался нормальным человеком, а раз в неделю кругозор мой суживается, тускнеет, я возвращаюсь в клетку! Конечно, от обычных житейских норм это далеко, по-своему люди правы!
Я незаметно всматривался в Мошинского, но никаких признаков душевного расстройства в лице его не находил: на мой взгляд, он сделался несколько нервнее, суетливее, торопливее стал говорить - и только.
- Что же случилось с вами?.. - спросил я.
Он схватился за виски и стиснул их.
- Ужас!.. Помните, я вам говорил о стене, отделяющей нас от потустороннего мира? Мои лучи по моему недосмотру внезапно вырвались и пробили ее! Я увидал все!!., доктора болтают о галлюцинациях - нет, это только скрытая от людей действительность!..
- Да что же произошло?!.. - продолжал я допытываться.
Мошинский снял очки и положил их на столик.
- Я кончил свой аппарат. Днем, в три часа, он был готов, заряжен и поставлен в кабинете на стол. Я достал из шкапа книгу и стал отыскивать нужную справку; в это время услыхал слабый треск, но не обратил на него внимания - между тем, теперь для меня это несомненно - отчего-то соединились провода в аппарате! Продолжаю читать и чувствую, что из-под локтя у меня растет что-то огромное, серое… повел глазами - у самого лица моего громадная морда чудовища - пещерного медведя с разинутой пастью! Я хотел крикнуть, броситься прочь - и не мог - замер! Потом очнулся, рванулся вбок и наступил на связанного человека в средневековом платье - он лежал весь залитый кровью; диван исчез - вместо него вижу бревно на ножках - кобылу; к ней с заткнутым ртом прикручен полуголый человек: два палача вырезывали у него ремни из спины! Я весь потом облился и назад - там в кресле сидят мощи человеческие - высокий, изможденный старик в сутане… глаза мертвые, впалые… Торквемада!… Что развернулось передо мной - не передать! Был хаос; мчались всадники, погони, охоты, резали людей, пировали, веселились, гремели крики, подходил с гривой дыбом лев, только что растерзавший негра!… Я ринулся бежать - и чуть не угодил под топор: чернобородый мужик в синей рубахе взмахнул и ударил им по голове полного барина в пестром шлафроке… я прочь!.. Аппарат попался мне под руку - я его об землю!.. Сверкнула молния, меня отшвырнуло… помню стопушечный удар грома… и я потерял сознание!..
- Аппарат, значит, погиб?
- Да, слава Богу, я бы его все равно уничтожил: нельзя человеку заглядывать за стену!..
- И больше подобных видений у вас не бывает?
- Бывает, только в тысячной доле: лучи ушли, но пробили в моем зрении брешь в потустороннее! Я теперь человек, стоящий у щелки и видящий самую малую часть океана видений и звуков. Например, вижу, что из-за спины у вас подымается черная кобра - она живет в этом диванчике…
Я в испуге сорвался с места и огляделся - так убедительно были произнесены эти слова. На диване ничего не было и я опустился обратно; внизу, в столовой башенные часы глухо и важно пробили двенадцать.
Мошинский как бы не заметил моего порывистого движения.
- Со мной говорят люди разных эпох, - я отвечаю!.. - продолжал он: - не могу же я быть невежливым? Слепые уверяют, что это мои галлюцинации… вздор чистейший!..
Он делался все возбужденнее; темно-серые глаза его стали излучать тусклое сияние, близкое к лунному; речь сделалась бессвязной. Он вскочил и быстро заходил по спальне.
В дверь к нам постучали.
Мошинский разом остановился и приложил палец ко рту в знак молчания.
- Тссс!!.. - прошептал он, - не уходите!.. бойтесь коридора - там ждут!.. это злое место!!..
Я отпер дверь; за нею с улыбкой на лице стояла Марья Игнатьевна.
- За вами прислали!.. - сказала она, явно с целью выручить меня от больного.
Я стал прощаться; Мошинский крепко потряс мне руку и проводил до лестницы; дальше он не пошел, вдруг сделался угрюмым, озабоченным и повернул обратно.
Побывать вторично у своего приятеля мне не удалось: я опять должен был уехать из Киева.
Месяца через три, будучи в Одессе, я купил "Киевскую мысль" и, вопреки своему обычаю, начал чтение с отдела происшествий. Меня хватило точно обухом и я, не веря глазам, вторично пробежал довольно длинную заметку. Она гласила, что в ночь на среду домовладелец и собиратель древностей Н. П. Мошинский и его племянница были найдены у себя в квартире у входа в коридор с разрубленными головами; грабители влезли в окно из сада и еще не найдены; судя по оставленным следам, один из них прятался за большим диваном, а другой за дверью в столовой.
Париж, 1925
Хотинская крепость
Крутит ручку кобзы сивоусый дед, тренькают струны, дребезжит голос, в небо смотрят незрячие глаза.
На траве лежит мальчуган-поводырь; около него рваная шапка деда с двумя грошами на днище. Кругом - кто сидя, кто стоя, - слушают люди. Степная даль вечереет. Поет старый быль о Хотинской крепости…