И в доме и в бурсе мы часто слышали рассказы взрослых о нечистой силе, мертвецах и привидениях. Днем мы о них не вспоминали и не разговаривали, зато ночью под вызвездившим небом привидения обступали наш костер вплотную; Успенский брал обуглившуюся палочку, закрещивал ее и, читая вслух "да воскреснет Бог", обводил вокруг костра черту, охраняющую людей от наваждения нечистой силы.
Ночевали мы и на деревьях. Особливо удобны были для того старые дубы с мощными суками, на которых можно было улечься как на лавке в избе; чтобы не свалиться во сне с дерева, мы делали из веревок глухие петли и опоясывали ими себя под мышками, а другим концом привязывались к дубу…
А чуть забрезжит утро, да проглянет солнышко, мы как скворцы бежим дальше: кто поет, кто свищет - теплу радуемся!
Вот во время одного из таких путешествий и приключилось со мной нечто удивительное, о чем я и хочу рассказать вам!
Стал я мальчонкой на возрасте, лет, должно быть, мне исполнилось двенадцать; уже по третьему разу мы домой возвращались; с дорогой мы ознакомились хорошо и никакие перекрестки уже не смущали нас.
Дни стояли отменные, жаркие; мы и в речонках попутных купались, на горячем песочке валялись и с эхом перекликались и певчим птицам вторили, либо сами хором стихеры пели. Особенно умилительно у нас выходило: "Величит душе моя Господа". Старик я уже теперь, многое позабыла душа, а как услышу это песнопение - слезы на глаза набегают; лес вековой, светом пронизанный, вокруг шуметь начинает; в нем глубокими морщинами колеи пролегают, а на них трех мальцов идущих вижу…
Успенский на вид казался тихоней, но во всяком деле был головой и запевалой; выдумщик был великий; наплетет, бывало, Бог весть чего и сам же первый в свою сказку уверует; голос имел примечательный - чистый, звучный: взлетит, бывало, в высь да и трепещется в ней будто жаворонок; брат мой бычком плотным выглядел и баском пел; а я вперекачку медвежонком ходил и вторил как Господь привел! Истинно говорю - Бог в те поры с нами ходил в лесу!
Однажды солнечный закат удивительный был; небо опламенело, малиновое море раскинулось над нашими головами, верхушки деревьев и всякая лужа по пути пылали. Ни стожка сена, ни жилья нигде кругом не виднелось и ночевать доводилось на открытом воздухе; мы выбрали в стороне от дороги овражец с ручейком, развели костер и принялись за свои горбушки с солью.
Спать в тот раз отправились мы на полати - так назывались у нас большие дубы; разместились мы все на одном дереве; внизу костер догорал и краснел, а над лесом месяц сиял. Успенский рядом со мной лежал, лицо его казалось алебастровым…
- Дуб дерево непростое!.. - проговорил он сам себе.
- Чем же оно особенное?.. - полюбопытствовал я.
- А ты сказки знаешь?
- Знаю.
- Нет, не знаешь! Вспомни-ка, где нечистую силу подкарауливают да подслушивают люди: на дубах! на само дерево сесть она не смеет и тогда, кто в ветвях сидит, не видит.
- Так ведь это небылицы!.. - возразил брат.
- Нет, в сказках все правда!.. - убежденно ответил Успенский. - Ночью на дубе можно узнать прошлое и будущее человека. В старину недаром дубы почитались священными, а старинные люди поумней теперешних были! И вещие птицы Сирин и Алконост на дубах ночуют и разговаривают промежду собой… много можно из тех рассказов узнать!.. И вдруг, братцы мои, прилетит сейчас к нам Жар-птица и мы найдем клад и узнаем всю судьбу свою?
- Теперь еще не время… - сказал брат. - Раньше полуночи они не летают. Может, и совсем не покажутся!
- Явятся!.. - ответил Успенский. - Видел, как небо все полыхало: это от Жар-птицы всегда такой отсвет бывает! Должно быть, она здесь близко где-нибудь студеную воду из громового ключа пьет! Давайте не спать всю ночь, караулить ее будем?
Предложение понравилось мне и брату; чтобы не уснуть, мы порешили поочередно рассказывать что-либо. Когда череда дошла до меня, глаза мои стали смыкаться, а язык двигался во рту вяло; брат полегонечку всхрапывал, а у Успенского на лице было такое блаженство, что я не решился разбудить его. Да вряд ли, впрочем, я успел бы выполнить такое желание: я оборвался на полуслове, увидал широкую трубу из листвы, тянувшуюся прямо к месяцу; и он и перламутровые лица спутников разом исчезли для меня.
Приснился мне сон.
Будто едем мы все втроем в таратайке по незнакомым местам на мохнатой белой лошадке; за кучера правит Успенский и я замечаю, что у него и у нас отросли усы и бородки. Время стояло позднее, темнело быстро, а кругом не виднелось ни жилья, ни огонька.
- Заплутались!… - отчетливо и сердито произносит Успенский.
Наконец впереди блеснул свет, показались темные строения. Подъезжаем ближе и видим небольшую усадебку, светятся два окошка, а за нею не то избы, не то хозяйственный строения тянутся.
Остановились мы у запертых ворот, брат соскочил на землю и постучался; в ответа раздался собачий лай, затем крикнул чей-то голос и мы въехали во двор.
Дверь на крылечке стояла распахнутой; из нее полосой падал свет. Нас встретила добродушная, пожилая женщина в накинутом на плечи белом вязаном платке и пригласила в горницы.
Через маленькую переднюю мы попали в зальце с гераньками; между ними висела клетка с канарейкой; в одном из углов тускло сиял большой киот, наполненный древними иконами; перед ними синяя лампадка теплилась, мебель в зальце стояла малиновая; у стены этажерка с книгами ютилась… По нашему, по тогдашнему положению, горенка нам за дворец показалась!..
Из боковой двери появилась молодая белокурая девушка с двумя косами до колен… сердце у меня так и екнуло, очень уж собой была приятна несказанно! Все мы поклонились ей, а она, как будто не видя никого, кроме меня, с радостной улыбкой направилась прямо ко мне и протянула вперед руки; на плечо мое перелетела канарейка и залилась песенкой…
И вдруг все разом исчезло.
Я открыл глаза: так ярок был сон, что я не сразу смог сообразить, что я не в доме на постели, а на суку дерева; рядом заливался щегол.
Я рассказал свой сон моим спутникам; ни один, ни другой ничего не видали и мы принялись добираться до смысла моего видения. Решить эту задачу, конечно, не могли и пустились в дальнейший путь.
Прошел с того случая год - другой - пятый - обросли мы бородками и усами уже в действительности и я забыл о своем сне. Кончил я семинарию, подошло время посвящаться, а для этого по нашему духовному положению надо сперва отыскать невесту и жениться. На эти поиски я отправился уже в таратаечке, вез меня мною нанятый обратный подводчик.
В пути прихватила нас непогода; вдобавок ко всему доверился я чужому человеку, за дорогой не следил и он завез меня Бог весть в какую трущобу. Плутали мы, плутали и наконец, уже ночью, завидели впереди огонек и уперлись в какие-то ворота.
За ними послышался лай, затем чей-то голос. Нас впустили во двор и я взошел на крылечко: дверь в дом стояла распахнутой настежь… так и дохнуло на меня чем-то давно виденным, полузабытым. Но где и когда я видел все окружавшее меня - вспомнить никак не мог.
Вошел я через переднюю в зальцу… знакомый киот стоит, синяя лампадка светится, кругом мебель малиновая… и вдруг будто крикнуло что-то внутри меня - да ведь это все я на дубу еще подростком видел!!..
Захолонуло у меня на сердце, глаз не свожу с дверей - решение своей судьбы за ней чувствую! И ахнул: показалась та самая голубоглазая девушка с двумя косами ниже колен…
Вот и рассказ мой весь… А уж выводы из него делайте сами!
Невеста дуба
Наш полк шел походным порядком к границе Бессарабии и остановился на дневку на берегу быстрого Прута у запущенного старого парка.
Зной стоял палящий, и только что ружья были составлены в козла и разбиты палатки, солдаты бросились купаться. Замелькали белые тела с коричневыми головами и кистями рук, раздался радостный гогот: парк хохотал тоже.
Мы, трое офицеров второй роты, лежали и сидели в расстегнутых кителях на траве под шатром древнего дуба, отделившегося от толпы своих собратий и одиноко выступившего на край мыска над стремниной реки, нашей тогдашней границы с Румынией.
Четвертым в нашей компании был добродушный и вспыльчивый толстяк-доктор; он стоял у самого обрыва и, словно завороженный, не сводил глаз со скромного белого памятника, заросшего кустами и имевшего вид колонки с полуразбитой урной наверху.
Позади нас, в конце аллеи, виднелся большой коричневый дом с куполом над серединой его. И дом и парк находились в одинаковой степени запустения.
- На что вы засмотрелись, доктор?.. - крикнул один из нас.
Толстяк не отозвался и через несколько минут, колыхаясь, подошел к нам:
- Я здесь бывал… - сказал он. - Места знакомые и с ними связана некая занятная история!..
Доктор грузно опустился на землю.
Разумеется, ми заинтересовались; доктор, как это и полагается его званию, был неистощимым говоруном и скептиком, и слова его обещали что-то любопытное.
- Впервые я попал сюда лет десять тому назад!.. - начал он свое повествование. - Тогда здесь царили красота и порядок… Имение было богатейшее! Владела им некая Агния Петровна, девица лет от тридцати до сорока, такая, знаете ли, изящная, аристократка, умница, красивая - ну словом, женихов имелся один полк и два эскадрона!
В один из своих приездов сидел я с ней в бельведере - такая беседочка восьмигранная, белая вон там стояла; теперь не осталось от нее и следа; Агния Петровна мне и говорит:
- А вы знаете, какая легенда связана с этим дубом?
- Нет… - отвечаю, - не слыхивал!
- Ему тысяча лет!.. - продолжала владелица. - Его несколько раз осматривали известные лесоводы, и все одинаково определили его возраст. А груда больших валунов - это языческий алтарь, на котором в незапамятные времена приносились жертвы, может быть, даже человеческие; до сих пор в народе держится глухое предание, будто в некоторые ночи кругом дуба происходят сборища и пляски нечистых сил.
Разговор наш велся под вечер; небо было окрашено необыкновенно ярким желтым светом, и на фоне его, как богатыри на карауле, в черных панцирях, четко и недвижно стояли вековые дубы; в прогалы между ними протягивались к нам то тени, то желтые лучи. Моя собеседница казалась великолепной мраморной статуей.
- Предание гласит еще и другое: там, где теперь парк, находилось село и в нем жила юная красавица. Имя ее неизвестно; помнят только люди, что была она очень своенравна и избалована. Женихи ездили к ней целыми толпами, но она все браковала их и однажды, когда их съехалось на какой-то праздник особенно много, сняла со своего пальца кольцо.
- Вот вам жребий!.. - объявила она. - Кто найдет мое кольцо, за того я и выйду замуж!
Размахнулась, швырнула кольцо в шапку дуба и убежала.
Женихи принялись за поиски, но сколько ни ползали и ни лазили по дереву и кругом него - кольцо провалилось как сквозь землю. Неделю бились женихи, но так и остались ни с чем и разъехались по домам.
Прошло еще несколько дней, наступил вечер на Ивана Купала; в эту ночь, как известно, молодежь ищет цвет папоротника, гадает по венкам и по огням.
Ночь выдалась темная, бурная, лил дождь, шумели дубы, обещая грозу; вдали поблескивали молнии… В лес показаться нечего было и думать. Парни и девушки накинули на головы полушубки и убежали на посиделки.
Гордая красавица осталась дома и сидела у окошка.
И вдруг ей почудилось, будто что-то косматое и громадное, как колокольня, отделилось от леса и направилось к ее хате.
Холодный пот обдал девушку: в шедшем она распознала дуб, которому бросила кольцо. Вскрикнула, схватила с божницы икону и, твердя "Господи, помилуй", защитилась ею.
Волосы на голове великана состояли из сучьев и извивались как змеи; кряж был в бугристом панцире, глаза светились… Он протянул длинную руку к окну и, будто обжегшись, сейчас же отдернул ее и тяжко передвинулся к двери…
Девушка бросилась в сени, вытянула вперед руки с иконой и встала у порога.
Над хатой прогремел гром и девушка разобрала в рокоте его слова: "Возьми кольцо!"
Хата осветилась.
- Что, это никак гроза?.. - испуганно проговорил голос старухи-матери.
Молния подтвердила ее слова.
Старуха проворно слезла с печи и принялась шарить на загнетке огниво.
- Ах, грех какой!.. - бормотала она. - Такая пора, а лампадка не затеплена!
Она высекла огонь, засветила лампадку и хотела перекреститься, но образа на месте не было.
Бледная, как отбеленный холст, девушка открыла ей все, что произошло.
Старуха закрестила трубу, окна и двери, прочитала заклятье от духов и всю ночь до света обе продрожали у окна на лавке. А между мазанок то здесь, то там появлялось и бродило привидение дуба и искало свою невесту.
Так и повелось с той поры: в грозовые ночи дуб оживал и с палицей в руке показывался у хат и на дорогах - подкарауливал девушку.
Минуло несколько лет; однажды красавица была на ярмарке, да запоздала из-за танцев и хмельного отца, и в обратный путь они тронулись совсем вечером.
Ночь застигла их в лесу; светил месяц, была тишина и вдруг сверкнула молния и, будто пушка, грохнул на весь лес удар грома. Сторонний проезжий люд поднял кверху головы - небо было чистое, синее и только, будто клок тумана, быстро неслась по воздуху прозрачная огромная голова; верхушки леса доходили лишь до плеч видения.
Подстегнули своих круторогих волов проезжие и за ближайшим поворотом дороги увидали стоявший воз с мертвой красавицей: пострадала только она одна - отец ее и сивые бугаи оказались лишь оглушенными.
- Вот какую историю рассказала мне владелица имения… - добавил доктор, помолчав.
- Красивая легенда… - отозвался один из нас.
- А что в ней правда?.. - спросил другой.
- Это уж решайте каждый по своему вкусу!.. - ответил доктор. - Впрочем, ведь мой рассказ еще не кончен!..
- Красавицу похоронили на общем кладбище; минуло лет двести и дуб неизвестно почему стал сохнуть. В народе начались смутные толки, будто гибель дуба предвещает тяжкие бедствие всему селению, и сход стариков и знахарей явился на панский двор с просьбой разрешить перенести останки убитой девушки на обрыв за парком и там предать их земле.
Тогда были еще живы родители Агнии Петровны, и они дали свое согласие.
Кости с торжеством перенесли под дуб, на могиле поставили памятничек-колонку с урной: век ведь тогда был сентиментальный!
Дерево начало поправляться и - сами видите - благоденствует посейчас!
Летом за дуб принялись хирурги - пилы и топоры. И когда отрубили один из толстых сухих суков и он с треском рухнул на землю, что-то блеснуло на дереве и к ногам Агнии Петровны подкатилось золотое кольцо очень старинной работы.
Стали исследовать место на дубе, где оно таилось, и у сращения сука со стволом обнаружилась трещина, наглухо заросшая корой.
Как видите, легенда запомнила что-то достоверное!
- А вы видели это кольцо?.. - спросил мой сосед.
- Видел: Агния Петровна всегда его носила…
- А какова дальнейшая судьба ее?
- Да судьба странная: кажется, всем с избытком был наделен человек и вот - поди ж ты: осталась старой девой. Драма ли какая произошла в ее жизни, горе ли - не знаю!
Однажды я осторожненько осведомился о причине этого.
Агния Петровна улыбнулась и показала мне свою руку с кольцом.
- Да ведь я же невеста дуба, милый доктор!.. - был ответ ее. - Он сам выбрал меня.
Она по сю пору жива, но где именно находится - наверное не знаю!
* * *
Еще туман висел над Прутом и донышко неба только что начало розоветь, когда горны запели зорю.
Лагерь зашевелился; стройные линии палаток сникли и исчезли; барабаны прогрохотали "на молитву" и по фронту покатилось - "Отче наш".
Сверкая штыками, густые колонны полка стали сползать с обрыва на дорогу; с нее открылся пышно вознесшийся к небу дуб-великан; он только один уже видел солнце и алая вершина его, казалось, улыбалась нам. Под ним белел памятничек; дальше, в конце парковой аллеи, хмурился коричневый дом с куполом.
Грянула полковая музыка, и ряды солдат разом подтянулись и пошли в ногу.
Я шагал около своей роты и думал о неведомой трагедии, когда-то разыгравшейся в тех благословенных краях, и о загадочной связи, существовавшей, как казалось мне, между рассказанными доктором событиями.
Огонек
(Рассказ)
Не спалось.
Я накинул бурку и вышел из душной избы в темень ночи и леса; шумело невидное, но близкое море; гул его то замирал, то усиливался и чудилось, будто по непроглядно-черному ущелью, под звездной россыпью, мчится в нашу глушь неведомо откуда взявшийся поезд; изломы высоких гор, чуть осиянные бледным фосфорическим светом, безмолвствовали.
Было свежо; на луговинке тонули во мраке два низеньких домика; в окошке ближайшего желтел огонек: там был таможенный пост Джубга, куда меня временно командировали из Кутаиса.
Я смотрел на звезды и рассеянно думал о безмерной дали, лежавшей между мной и Москвой.
Почудилось, будто в нескольких шагах от меня, на самом обрыве над морем, стоит чья-то тень.
- Кто здесь?.. - окликнул я; тень разделилась на две части и я распознал двух своих солдат-пограничников; в руках у них были винтовки.
- Мы это, ваше благородие!.. - вполголоса отозвался один.
- На что смотрите?.. - спросил я, подойдя вплотную.
- Так что ходит опять!.. - пояснил другой, маленький ростом.
- Кто ходит?
- Кто ж его знает… огонек какой-то!
- Где?.. - Я обеспокоился и оглядел черный простор перед собой; на море не мерцало ни искорки.
- Да не туда глядите, ваше благородие - левей надо!..
Я перевел глаза по указанному направлению и в полугоре приметил чуть дымившийся клочок тумана; сквозь него просвечивал не то фонарь, не то небольшой костер.
- Турки сигналят, контрабандисты?.. - спросил я и ощутил легкую жуть - сталкиваться с этими молодцами доводилось мне впервые!
- Не похоже… - отозвался второй солдат. - Турок с моря сигналы подает!
- А не пастухи ли костер разложили?
- Пастухов нет. Тут теперь сто верстов насквозь пройди, ни одного селенья не встренешь!
Я вспомнил, что после турецкой воины 1877 года черкесы, населявшие эту часть Кавказа, выселились в Турцию и за истекшие после того пятнадцать лет край запустел и задичал совершенно.
Я заинтересовался странным видением.
- И часто огонь показывается?
- Да как придется!.. Перед грозой беспременно является!
- А гору осматривали?
- Излазили ее разов десять и все без толку - там как есть одна чистая луговинка: костра даже и следу нет!
- А засаду делали?
- Так точно! Зайца одного видели.
- Что же это за притча?
Солдаты молчали.
Огонек двинулся вверх по горе, потом остановился, поколебался на одном месте и вдруг потух… тьма занавесила все.
- Завсегда так-то бывает!.. - проговорил маленький. - Посветится и уйдет!
- Душ человеческих тут загублено числа нет!.. - проронил все время сурово безмолвствовавший высокий солдат. - Без креста здесь шагу ступить не моги!
- А нет ли там болота?.. - продолжал я допрос.