* * *
С Дженкинсами мы познакомились не скоро и только вежливо кивали им при встрече. Грейс Маклеллан большую часть суток проводила у нас. Почти каждое утро, когда я уходил на работу, она вваливалась в гостиную с охапкой журналов по домоводству и заставляла Анну листать их в поисках идеальных решений для нашего "проблемного" дома.
- Наверно, они жутко богатые, - сказала как-то Анна за ужином.
- Вряд ли, - ответил я. - У Джорджа крошечная кожгалантерея, в которой почти не бывает покупателей.
- Значит, они все заработанное вкладывают в дом - до последнего цента.
- Вот в это я готов поверить. Но с чего ты взяла, что они богаты?
- Послушать эту женщину, так деньги для нее - пустяк! Она не моргнув глазом говорит о шторах по десять долларов за ярд и что ремонт нашей кухни не обойдется дороже чем в полторы тысячи долларов - если, конечно, не выкладывать камин булыжником.
- Я так скажу: кухня без камина, выложенного булыжником, - деньги на ветер.
- И без мягкого уголка.
- А ты не можешь как-нибудь ее отвадить, Анна? Она тебя утомляет, я вижу. Скажи ей, что у тебя много дел.
- Язык не поворачивается. Она такая милая, добрая и одинокая… - Анна беспомощно развела руками. - Вдобавок ей ничего не объяснишь. Она вообще не слушает, что ей говорят. У нее голова забита чертежами, тканями, мебелью, обоями и краской.
- Так смени тему.
- Легко сказать! Это все равно что направить Миссисипи в другую сторону. Заговоришь о политике - она переключается на ремонт в Белом доме, упомянешь породу собак - она заведет шарманку о собачьих будках.
Тут зазвонил телефон, и я поднял трубку. То была Грейс Маклеллан.
- Да, Грейс?
- Вы, кажется, занимаетесь офисной мебелью?
- Верно.
- У вас бывают в продаже старые картотечные шкафчики?
- Да. Сам я их не люблю, но иногда приходится брать.
- А можете отдать мне такой?
Я задумался. У нас как раз валялась в офисе деревянная развалина, которую я собирался отнести на помойку. Я рассказал о ней Грейс.
- О, чудненько! В прошлом номере "Дома и сада" была статья о том, что можно сделать из старых картотечных шкафчиков. Если оклеить их обоями и покрыть прозрачным шеллаком, получается очень мило!
- Не сомневаюсь. Хорошо, дорогая, я завтра вечером его привезу.
- Ужасно любезно с вашей стороны! Может, зайдете к нам пропустить по рюмочке?
Я принял приглашение и повесил трубку.
- Ну, время пришло. Мария Антуанетта наконец пригласила нас взглянуть на Версаль.
- Я боюсь, - сказала Анна. - Вдруг после этого я не смогу смотреть на собственный дом?
- Брось, в жизни есть вещи поважнее, чем декор интерьеров.
- Знаю, знаю. Вот бы ты днем сидел дома и твердил мне это, пока она здесь!
На следующий вечер я приехал домой на пикапе, а не на своей машине - привез Грейс старый картотечный шкаф. Анна уже была у Маклелланов, и Джордж вышел мне помочь.
Шкаф был дубовый, старомодный и ужасно тяжелый: пыхтя и сопя, мы кое-как втащили его в дом, и я не больно-то смотрел по сторонам, пока не избавился от ноши в передней.
В глаза бросились еще два таких же разбитых картотечных шкафа - без всяких следов обоев или шеллака. На диване в гостиной сидела моя жена, на лице у нее застыла какая-то странная улыбка. Пружины пробили дно дивана и почти упирались в пол. Основным источником света в комнате была единственная лампочка, вкрученная в оплетенную паутиной люстру с шестью рожками. Из розетки в стене торчал перемотанный изолентой шнур - он вел к утюгу, стоявшему на гладильной доске посреди гостиной.
На полу лежал малюсенький коврик - такие обычно стелют в ванных; поцарапанные половые доски давным-давно нуждались в покраске. Всюду были пыль и паутина, окна помутнели от грязи. Единственное подобие порядка и изобилия наблюдалось на кофейном столике - то были разложенные веером журналы по домоводству.
Джордж был угрюмей и беспокойней обычного: ему явно не хотелось принимать гостей. Налив всем выпить, он сел и принялся молча буравить взглядом стенку.
Совсем иначе вела себя Грейс. Она была воплощение радушия, веселья и, как мне показалось, неукротимой гордости. Она то вставала, то садилась, то вскакивала вновь - по десять раз за минуту - и буквально танцевала по гостиной, расписывая, где и что будет. Она щупала пальцами воображаемые ткани, лениво разваливалась на плетеном стуле, на месте которого однажды будет стоять шезлонг с обивкой сливового цвета, показывала руками ширину будущего шкафчика беленого дуба, куда она хотела встроить телевизор, радиоприемник и граммофон.
Грейс захлопала в ладоши и зажмурилась.
- Вы ведь тоже это видите? Ну видите?
- Очень красиво! - ответила Анна.
- И каждый вечер, когда Джордж будет возвращаться с работы, я буду наливать нам мартини из ледяного графина и ставить пластинку. - Грейс наклонилась к воображаемому проигрывателю, нажала несуществующую кнопку и снова села на стул. Я с ужасом увидел, как она покачивает головой в такт музыке.
Примерно через минуту этого покачивания Джордж тоже заволновался.
- Грейс! - окликнул он жену. - Ты засыпаешь. - Он пытался говорить как можно беззаботней, но в голосе все равно слышалась тревога.
Грейс тряхнула головой и лениво приоткрыла глаза.
- Нет-нет. Я слушаю.
- Вы очень здорово все придумали, - сказала Анна, беспокойно покосившись на меня.
Грейс вдруг вскочила и затараторила с новой силой:
- А столовая! - Она нетерпеливо схватила журнал со столика и принялась быстро его листать. - Погодите, где она, где? Нет, не то! - Она уронила журнал на пол. - Ах да, я же вчера вырезала ее и убрала в картотеку! Помнишь, Джордж? Там еще стеклянный стол с полочкой для цветов внизу?
- Ага.
- Я решила поставить такой в столовой. - Грейс просияла. - Прямо под прозрачной столешницей будут цвести фиалки, герань и все такое прочее. Здорово? - Она кинулась к картотечным шкафам: - Нет, вы должны непременно увидеть фотографии.
Мы с Анной вежливо наблюдали, как она водит пальцем по разделителям в картотечных ящиках - забитых, как я понял, образцами тканей, красок, обоев и журнальными вырезками. Она уже заполнила ими два шкафа и собиралась занять третий, который я привез из конторы. Ящики были названы очень просто: "Гостиная", "Кухня", "Столовая", - и так далее.
- Ничего себе система! - сказал я Джорджу, который как раз прошел мимо с новым стаканом.
Он пристально поглядел на меня, как будто пытался понять, издеваюсь я или нет.
- Да уж, - наконец сказал он. - Там даже есть раздел, посвященный моей будущей мастерской в подвале. - Джордж вздохнул. - Что ж, когда-нибудь…
Грейс показала нам квадратик голубого полиэтилена:
- Из этого материала будут шторки на кухне - над раковиной и посудомоечной машиной. Он не пропускает воду и прекрасно моется.
- Прелесть, - сказала Анна. - У вас есть посудомоечная машина?
- М-м-м-м? - переспросила Грейс, мечтательно глядя куда-то вдаль. - А, машина-то? Нет, но я уже знаю, какую мы купим. Это мы решили, правда, Джордж?
- Да, милая.
- И когда-нибудь… - весело сказала Грейс, перебирая пальцами содержимое ящичков.
- Да, когда-нибудь… - протянул Джордж.
Как я уже говорил, мы познакомились с Маклелланами два года назад. Анна, добрая и нежная душа, придумала безобидный способ ограничить визиты Грейс в наш дом. Но раз или два в месяц мы по-соседски пропускали по рюмочке то у нас, то у них в гостях.
Джордж мне нравился: он стал куда разговорчивей и дружелюбней, когда понял, что мы с Анной не станем издеваться над увлечением его жены, - все остальные соседи с удовольствием это делали. Он обожал Грейс и подшучивал над ее занятиями только при незнакомых людях, как это было в день нашего знакомства, а в компании друзей никогда не отзывался пренебрежительно о ее мечтах.
Анна храбро несла бремя одностороннего общения с Грейс - терпеливо и почтительно, словно слушая проповедь священника. Мы с Джорджем не обращали внимания на ее болтовню и с удовольствием разговаривали на прочие темы, не имеющие отношения к декору дома.
В ходе этих бесед стало ясно, что Джордж вот уже несколько лет не может вылезти из финансовой ямы и дела его отказываются идти на лад. Каждый месяц, с выходом очередного журнала по домоводству, это мифическое "когда-нибудь", о котором Грейс вела разговоры на протяжении пяти лет, откладывалось еще на месяц. Именно поэтому, а вовсе не из-за Грейс, рассудил я, Джордж пил столько виски.
Картотечные шкафы все пухли и пухли, а дом Маклелланов все ветшал, однако воодушевление Грейс ничуть не ослабевало. Наоборот, оно только росло, а мы снова и снова вынуждены были ходить за ней по дому, слушая бесконечные рассказы о том, как все будет.
А потом в жизни Маклелланов случилось два события, грустное и радостное. Грустным событием была внезапная болезнь Грейс: она слегла с какой-то инфекцией и два месяца пролежала в больнице. Радостное заключалось в том, что Джордж унаследовал немного денег от какого-то дальнего родственника, которого не видел ни разу в жизни.
Пока Грейс лежала в больнице, Джордж часто ужинал в нашем доме. В день, когда он получил наследство, всю его угрюмость как рукой сняло: он тоже с жаром говорил о ремонте и ни о чем другом.
- Ну вот, теперь и вас одолела эта напасть, - смеясь, сказала Анна.
- Напасть? К черту! У меня теперь есть деньги! Я сделаю Грейс сюрприз - к ее выписке наш дом превратится в дом ее мечты!
- В точности?
- В точности!!!
И мы с Анной охотно стали ему помогать с осуществлением этого плана. Мы перерыли все бумаги Грейс и нашли подробные указания по каждой комнате, вплоть до пресс-папье и мыльниц. Найти все эти предметы в продаже оказалось непросто, но Джордж не останавливался ни перед чем, Анна тоже, а деньги значения не имели.
Значение имело время. Электрики, плотники, каменщики и маляры работали в доме круглосуточно, за сверхурочные, а Анна - совершенно бесплатно - обзванивала магазины и ругалась с сотрудниками, чтобы те поторопились с доставкой заказанной мебели. За два дня до того, как Грейс должны были выписать, от наследства не осталось ни цента, а дом превратился в дворец. Джордж, несомненно, был самым счастливым и гордым человеком на планете. Ремонт удался на славу, все прошло без сучка без задоринки за исключением одной крошечной детали: Анне не удалось найти ткань того цвета, который Грейс задумала для штор и обивки дивана в гостиной. Оттенок, которым пришлось удовольствоваться, был всего на один тон светлее. Мы с Джорджем вообще не заметили разницы.
И вот Грейс вернулась домой, веселая, но ослабевшая после болезни. День был уже в разгаре, и мы с Анной сидели в гостиной, в прямом смысле слова дрожа от волнения. Пока Джордж вел Грейс по дорожке, Анна возилась с букетом алых роз, которые она принесла и поставила в массивную стеклянную вазу посреди кофейного столика.
Джордж положил ручку на дверь, та распахнулась, и на пороге дома своей мечты появились Маклелланы.
- О, Джордж, - пробормотала Грейс. Она отпустила его руку и, словно каким-то чудом черпая силы из окружающих вещей, сама обошла все комнаты. Грейс оглядывалась по сторонам точь-в-точь как раньше - мы видели это тысячу раз. Только сегодня она молчала.
Наконец она вернулась в гостиную и растянулась на шезлонге сливового цвета.
Джордж покрутил ручку на граммофоне, и музыка превратилась в едва слышный шепот.
- Ну?
Грейс вздохнула.
- Не торопи меня. Я пытаюсь подобрать слова - самые правильные слова.
- Тебе нравится? - спросил Джордж.
Грейс изумленно посмотрела на него и рассмеялась.
- Ах, Джордж, Джордж, конечно, мне нравится! Ты чудесный, ты прелесть! Я наконец-то дома. - Ее губы задрожали, и мы все тут же встревожились.
- Что-то не так? - прохрипел Джордж.
- Ты все очень здорово устроил. У нас так красиво и уютно!
- Я бы удивился, если б было иначе, - сказал Джордж. Он хлопнул в ладоши. - Ну что, как твое самочувствие? Выпьешь с нами?
- Конечно, я же не умерла.
- Нам не наливайте, Джордж. Мы уходим. Мы только хотели увидеть ее лицо, а теперь пойдем.
- Ну нет… - начал было Джордж.
- Правда, мы серьезно. Вам лучше побыть вдвоем… то есть втроем, с домом.
- Ни шагу! - Джордж бросился в ослепительно белую кухню смешивать напитки.
- Давай потихоньку сбежим, - сказала Анна, и мы пошли к двери. - Грейс, не вставай, мы сами выйдем.
- Что ж, если вы в самом деле не хотите оставаться, до свидания, - сказала она с шезлонга. - Не знаю, как вас и благодарить.
- Ну что ты, мы только рады. Я давно так не веселилась. - Анна окинула гостиную гордым взглядом и подошла к вазе, чтобы поправить розы. - Я немножко переживала из-за цвета штор и дивана. Ты не очень расстроилась?
- Ой, Анна, ты тоже заметила? Я-то решила, что и говорить о такой глупости не стоит. Этот пустяк не должен был испортить мне возвращение. - Она немного нахмурилась.
Анна упала духом.
- А он испортил?
- Нет-нет, что ты! Ни капельки, - ответила Грейс. - Я сама не понимаю почему, но мне совершенно все равно.
- Зато я понимаю, - сказала Анна.
- Наверно, что-то с воздухом.
- С воздухом?
- Ну да, а как еще это объяснишь? Ткань не выцветала столько лет, а тут - раз! - и поблекла за пару недель.
Вошел Джордж с графином в руке.
- Бросьте, выпейте с нами хоть немножко!
Мы с Анной, не говоря ни слова, жадно вцепились в стаканы.
- Сегодня пришел свежий номер "Красивого дома", милая, - сказал Джордж.
Грейс пожала плечами:
- Ну и что? Прочитал один - считай, прочитали все. - Она подняла бокал: - Ну, за счастье! И огромное спасибо вам за розы, милые мои.
1951
История в Хайаннис-порте
Перевод. Владимир Баканов, 2012.
Одна из сфер моего бизнеса - доставка и установка противоураганных окон. Я живу в Норт-Кроуфорде, штат Нью-Гемпшир, и снабжаю своими стеклами всю округу - стараясь, впрочем, не забираться чересчур далеко. Но вот как-то меня занесло в Хайаннис-Порт (это штат Массачусетс), в дом, расположенный прямо напротив летней виллы президента Кеннеди. А случилось все из-за того, что один человек превратно истолковал мои слова и зачислил меня в страстные поклонники сенатора Голдуотера. (На самом же деле Голдуотер мне совершенно безразличен.)
Произошло это так. Председатель нашего городского клуба - республиканец и, естественно, стеной стоит за пресловутого Голдуотера. Он-то и пригласил к нам на собрание некоего Роберта Тафта Рэмфорда.
Совсем молодой парень, тот был ярым республиканцем и возглавлял какую-то студенческую организацию, стремившуюся вернуть страну к "первородным ценностям" (так он их называл). Помнится, одним из первых принципов являлась отмена подоходного налога. С этим кто не согласится!
А вообще Роберт Тафт Рэмфорд сразу произвел на меня странное впечатление: казалось, политика его совершенно не интересует. Под глазами у него темнели круги, речь напоминала заезженную пластинку, и было видно, что он мечтает как можно скорее отсюда смыться. Зал оживился лишь раз - когда юнец стал рассказывать о том, как играл в гольф с самим Кеннеди, а также с его родственниками и друзьями. Выяснилось, что президент играет неважно (хотя легенды утверждают обратное), а Пьер Сэлинджер и вовсе не умеет держать в руках клюшку.
Родители Роберта Тафта Рэмфорда тоже сидели в зале - они приехали из Хайаннис-Порта, чтобы послушать выступление своего чада. На лице Рэмфорда-старшего (публике он был представлен как коммодор Уильям Рэмфорд) читалась нескрываемая гордость. Невзирая на зиму, коммодор вырядился в белые брюки и белые туфли, а сверху надел синее двубортное пальто с медными пуговицами. Уильям Рэмфорд - невысокий, плотный и краснолицый - напоминал грубоватого, но вполне дружелюбного плюшевого медвежонка; отец и сын были похожи как две капли воды. (Один из охранников Кеннеди шепнул мне потом по секрету, что президент иногда называл Рэмфордов Винни-Пухами - из-за их разительного сходства с медвежонком из детской сказки.)
А вот супруга коммодора к семейству Винни-Пухов явно не принадлежала: она была стройна, подвижна и возвышалась над мужем чуть ли не на полголовы. Кроме того, игрушечные медведи обычно выглядят умиротворенными, всем на свете довольными - о миссис Рэмфорд я бы этого не сказал.
Наконец оратор обрушил на голову Кеннеди последнюю порцию громов и молний и под бурные аплодисменты папаши закончил свою речь. Тут с места поднялся Хэй Бойден - строительный мастер и приверженец демократов - и наговорил юнцу массу крайне нелицеприятных слов. Я запомнил только начало: "Сынок, не выпускай в отрочестве так много пара, а то к совершеннолетию напрочь сдуешься"; дальше было еще хуже.
Как ни странно, мальчишку это не взбесило - он лишь немного смутился и ляпнул пару глупостей. А вот коммодор… покраснев, словно свекла, Рэмфорд-старший вскочил на ноги и, не обращая внимания на то, что супруга дергала его за полу плаща и умоляла не устраивать скандала, дал Бойдену достойный отпор. Скандалы коммодор, судя по всему, любил. На этом не слишком приятном инциденте собрание и закончилось.
Я подошел к Хэю Бойдену потолковать, причем разговор наш, заметьте, не имел ни малейшего отношения ни к Кеннеди, ни к Голдуотеру: Хэй недавно купил у меня ограждение для ванны и вознамерился установить его самостоятельно, сэкономив таким образом семь с половиной долларов. Однако ограждение протекло, и в столовой у Бойденов обрушился потолок. Хэй утверждал, что ему подсунули дефектный товар, я же винил во всем его самого. Бойден еще не вполне остыл от перепалки с Рэмфордами и вылил на меня остатки своей желчи. Ну, я ответил ему тем же, повернулся и пошел. Тут Рэмфорд-старший схватил меня за руку и давай ее пожимать - решил, что я защищаю его сына и Барри Голдуотера.
- Кем вы работаете? - спросил он.
Я рассказал и тут же получил заказ на установку окон во всем огромном четырехэтажном доме Рэмфордов (коммодор скромно именовал его "коттеджем").
- Вы военный моряк? - поинтересовался я.
- Нет, - ответил Рэмфорд. - Но мой отец в свое время командовал флотом. Его звали Уильям Говард Тафт. И меня зовут так же: Уильям Говард Тафт Рэмфорд.
- Значит, вы служите в береговой охране?
- Это в личном флоте Кеннеди, что ли? - усмехнулся коммодор.
- Простите, сэр, не понял?
- Ну, - пояснил он, - так сейчас называют береговую охрану. Ведь ее главная задача - оберегать Кеннеди, покуда тот катается по морю на своей вонючей посудине.
- Так вы не служите в береговой охране? - Я ничего не понимал: в самом деле, какие же еще бывают коммодоры?
- В сорок шестом году, - гордо сообщил мне Рэмфорд, - я был начальником яхт-клуба в Хайаннис-Порте.
Он не шутил. Поэтому я не улыбнулся. Миссис Рэмфорд тоже не улыбнулась, а лишь тихо, почти неслышно вздохнула.