В двух сотнях километров над Ксингу Каталь Фицджеральд отрубил термояд. Тяготение потянуло челнок вниз, но магнитные поля расширились, расталкивая разреженные газы. Челнок завалился на штирборт и, опираясь на искристую ионную подушку, начал долгое скольжение по спирали к лежащему внизу космопорту.
До цели оставалось сто пятьдесят километров, когда бортовой компьютер передал в нейросеть Ральфа сигнал высшего приоритета от Роше Скарка.
– У нас намечается проблема, – без предисловий начал директор королевского разведывательного агентства. – У гражданского самолета, летящего из Пасто в Атерстон, проблемы с электроникой, постоянные, но несерьезные. Хочу подключить тебя к совбезу Тайного совета как консультанта.
– Слушаюсь, сэр, – откликнулся Ральф.
Канал передачи расширился до кодированного полночувствия. Ральфу казалось, что он сидит за овальным столом в белом пузыре, стены которого находились в неопределенной дали.
Во главе стола восседал адмирал Фарквар, а рядом с ним – Роше Скарк и Янникс Дермот. Остальных троих опознала нейросеть Ральфа. Рядом с директором ИСА сидела коммандер Дебора Анвин, глава сети стратегической обороны Омбея, за ней – Райл Торн, министр внутренних дел планеты Омбей. Сам Ральф оказался зажат между Скарком и Леонардом Девиллем.
– Самолет в семи минутах от Атерстона, – заметила Дебора Анвин. – Надо решаться.
– Нынешнее состояние на борту? – спросил Ральф.
– В рамках карантинных мер пилот получил от диспетчера приказ повернуть в Пасто. Тогда и начались проблемы. Он заявляет, что обратный полет подвергает опасности его пассажиров. Если поломки происходят на самом деле, так и есть.
– Едва ли мы можем расстреливать с платформ СО всякий самолет с глючным процессором, – бросил Райл Торн.
– Напротив, сэр, – возразил Ральф. – В нынешней ситуации приходится пользоваться презумпцией виновности. Позволить этому самолету приземляться в столице нельзя ни при каких условиях. Не сейчас.
– Если он вернется в Ксингу, погибнуть могут все пассажиры, – запротестовал министр. – Самолет просто рухнет в океан.
– В окрестностях Атерстона много военных баз, – заметил адмирал Фарквар. – При необходимости пилот может посадить машину на взлетном поле, и мы окружим ее морпехами, пока не появится надежный метод выявления вируса.
– Пилот связывался с диспетчерской через нейросеть? – поинтересовался Ральф.
– Да, – ответила Дебора.
– Тогда он, скорее всего, не заражен. Если вы сможете надежно оцепить поле, я – за. Но самолет должен оставаться на поле, покуда мы не выясним, что сталось с дипломатами.
– Хорошо, – согласился адмирал.
– Я объявлю тревогу на базе Сэпкоут, – добавила Дебора. – Это в ста километрах от Атерстона. Должны дотянуть.
– Сто километров – вполне достаточное отдаление, – тут же поддержал Торн.
Ральфу отношение министра очень не понравилось. Тот относился к случившемуся как к небольшому несчастью, вроде землетрясения или урагана. Впрочем, министру приходится каждые пять лет убеждать своих избирателей, что он действовал исключительно в их интересах. Ему трудно будет объяснить, почему он приказал палить с платформ СО по своим согражданам. Отчасти поэтому королевская семья Салдана сохраняла вокруг себя парламент – в качестве абляционного слоя. Выборных политиков всегда можно подставить и заменить.
– Я бы предложил также установить за посаженным самолетом постоянное наблюдение с орбитальных сенсоров, – вступил в разговор Ральф. – На случай непредвиденного. Тогда мы сможем использовать платформы СО в качестве последнего средства. Стерилизовать весь район.
– Это представляется мне в некотором роде излишним, – с преувеличенной вежливостью отозвался Райл Торн.
– Опять-таки нет, сэр. На Лалонде противник смог воспользоваться своими способностями к ведению электронной войны, чтобы вмешаться в работу наблюдательных спутников. Они изрядно туманили снимки. Я бы сказал, что это наименьшее, что мы в силах предпринять.
– Ральф присутствует здесь именно из-за его опыта в борьбе с вирусом, – заметил Роше Скарк, улыбнувшись министру. – Он унес ноги с Лалонда только потому, что провел подобные защитные меры.
Райл Торн коротко кивнул.
– Жаль, что он не защитил нас от вируса, – пробормотала Янникс чуть слышно.
Вот только на сетевых конференциях незаметно буркнуть что-то невозможно, речь передается только намеренно. Ральф покосился на нее, но синтезированная компьютером маска не выражала ничего.
Чепмена Адкинсона постоянный поток датавизов из диспетчерской уже заколебал. Не говоря о том, что перепугал изрядно. С гражданскими диспетчерами он уже не мог связаться – они сошли с линии восемь минут назад. Теперь связь шла по военным протоколам, и воздушное движение на всей планете регулировалось через диспетчерский центр королевского флота на Гайане. И войти в его положение они никак не желали.
Под крылом самолета расстилалась Эспарта – один из роскошных национальных парков, окружавших столицу, джунгли, прерываемые лишь по-римски прямыми дорогами и дачами аристократии. Океан остался в пяти минутах лета позади.
Нейросеть пилота имела доступ к внешним сенсорам, но видеосигнал обрабатывался в фоновом режиме, скорее для контроля систем инерциальной навигации, которым Адкинсон перестал доверять. Он сконцентрировался на поддержании внутренних систем. Уже двадцать процентов процессоров на борту страдали от беспорядочных зависаний; некоторые через пару секунд "развешивались" самопроизвольно, другие так и отключались. Диагностические программы никаких проблем обнаружить не могли. И – что было еще страшнее – на протяжении последней четверти часа в электрической сети запрыгало напряжение.
Поэтому Адкинсон и завел спор с военными диспетчерами. Процессорные глюки – невелика проблема, в системную архитектуру самолета было встроено столько резервов, что она могла пережить и почти полное зависание. Но потеря напряжения – дело совсем другое. Чепмен Адкинсон уже решил для себя, что если его все же заставят лететь обратно, он посадит самолет куда придется – и пусть ему потом загружают в лицензию любые выговоры. Не такая страшная зараза появилась на Ксингу.
– Чепмен, примите уточненные координаты для посадки, – датавизировал диспетчер с Гайаны. – Маршрут меняется.
– Куда теперь? – скептически поинтересовался Чепмен.
– База Сэпкоут. Вам готовят посадочное поле. Пассажирам придется остаться на борту некоторое время после посадки.
– Главное – сесть.
Пришли координаты и Чепмен скормил их бортовому компьютеру. Двадцать минут до Сэпкоута... можно дотянуть. Самолет завалился набок, огибая лежащий где-то за горизонтом в черно-серебряном жарком мареве город.
И тут глюки, словно по сигналу, обрушились на него. Цепи отключались с пугающей быстротой. Четверть систем на схеме перекрасилась в черный, оставив лишь призрачный контур там, где секунду назад значился вполне функциональный хардвер. Два задних компрессора с правого борта просто отключились от сети. Долетавший до Чепмена пронзительный вой становился все глубже по мере того, как замедляли свое вращение лопатки. Перешла в активный режим компенсационная программа бортового компьютера, но отключилось слишком много контрольных плоскостей, чтобы она могла чем-то помочь делу.
– SOS, SOS, – датавизировал Чепмен.
Отрубился даже главный передатчик, и в дело пошли резервные процессоры. Фюзеляж затрясло, словно самолет занесло в зону турбулентности.
– Что у вас? – поинтересовался диспетчер.
– Теряю ток и высоту. Нарастают системные сбои. Черт! Только что сдохла шина данных хвостового руля.
Пилот сбросил на бортовой компьютер аварийный код. Из подковообразной консоли перед ним выскользнул серебристый рычаг с тусклой, медной рукоятью на конце. Едва не уткнувшись пилоту в грудь, рычаг начал проворачиваться сам собой – Чепмен едва успел за него ухватиться. "Ручное управление, черт, я им не пользовался со времен симулятора в пилотской школе!"
Канал связи с бортовым компьютером начал сужаться. Чепмен перевел приоритеты схемы, оставив только жизненно важные показатели. Вспыхнули голографические индикаторы на консоли, дублируя информацию.
– Найдите мне поляну, срочно!
Как он будет сажать машину – в самолетной конфигурации, со сдохшими компрессорами правого борта, – ему и думать не хотелось. Может, сесть на шоссе – вдруг сойдет за посадочную полосу?
– В просьбе отказано.
– ЧТО?!
– Вам запрещается садиться где бы то ни было, кроме указанной точки.
– К черту! Мы разобьемся сейчас!
– Извини, Чепмен, кроме Сэпкоута садиться нигде нельзя.
– Я не дотяну до Сэпкоута.
Канал датавизного управления бортовым компьютером засбоил. Рычаг в руках пилота дрогнул, и вместе с ним покачнулся самолет.
"Осторожно!" – рявкнул он на себя. Потянуть рычаг... нос самолета начал подниматься, но голографический дисплей показывал, что он еще направляется к земле. Чепмен потянул сильнее, и машина выровнялась.
Дверь в кабину распахнулась. Чепмен Адкинсон был уже на таком взводе, что не обратил на это особого внимания. Предполагалось, что дверь на кодовом замке, но если уже хардвер начинает дохнуть...
– Почему ты сменил курс?
Чепмен бросил быстрый взгляд через плечо. Вошедший был одет в дешевенький костюм, пять лет как вышедший из моды. И он был не просто спокоен – он был благостен. Невозможно! Он же чувствует, как мотается самолет!
– Технические проблемы, – выдавил Чепмен. – Садимся на ближайшем посадочном поле, если дотянем.
Рукоять сражалась с ним при каждом движении. Изображение на голодисплеях так плыло, что пилот не знал, может ли доверять им.
– А теперь вали на свое место, приятель.
Незнакомец встал за спиной пилота и, перегнувшись через плечо Чепмена, глянул в узкую щель иллюминатора.
– Где Атерстон?
– Слушай, кореш...
Бедро пилота пронзила боль. Чепмен хрюкнул от неожиданности. Указательный палец незнакомца легонько касался его бедра, и ткань форменных брюк в этом месте дымилась. Пилот замахал руками, сбивая голубое пламя. На глаза ему навернулись слезы – нога болела отчаянно.
– Где Атерстон? – повторил незнакомец. – Мне надо туда.
Спокойствие его казалось Чепмену даже более пугающим, чем авария.
– Слушай, я ведь не в шутку сказал, что у нас проблемы! Нам повезет, если мы не в джунглях грохнемся. Забудь про свой Атерстон!
– Я причиню тебе боль еще сильнее. И буду мучить, пока ты не отвезешь меня в Атерстон.
"Да это угон!" – промелькнула мысль настолько же ошеломительная, насколько невероятная. Чепмен вылупился на незнакомца.
– Да ты шутишь!
– Никаких шуток, капитан. Если вы не сядете в столице, я прослежу, чтобы вы лично уже нигде не сели.
– Господи Христе!
– Атерстон. Где?
– Да черт знает, на западе где-то! Инерциальный компас сдох.
Лицо незнакомца озарила невеселая усмешка.
– Тогда поворачивай на запад. Город большой, не промахнемся.
Чепмен не шевельнулся. Незнакомец протянул руку над его головой и уперся ладонью в иллюминатор. От его пальцев побежали ужасающе глубокие белые трещины.
– Атерстон, – это был приказ.
– Ладно, ладно! Только руку убери!
Иллюминаторы выплавлялись из корунда. Пальцами их за здорово живешь не продавить. Проверка нейросети показала, что половина синаптических аугментов накрылась, а почти все ячейки памяти замкнуло, но для датавиза мощностей пока хватало.
– Авария, код Ф, – бросил он бортовому компьютеру, сопроводив сигнал краткой молитвой, чтобы вычислитель не навернулся совсем.
– ИСА слушает, – донесся ответ. – Что случилось?
На остатках мощностей нейросети Чепмен подавил метаболический ответ на стресс, сохраняя на лице полное спокойствие – только бы не выдать гримасой безмолвный разговор.
– Попытка угона. И самолет вокруг меня разваливается.
– Сколько угонщиков?
– Один... кажется. Доступа к камерам в салоне нет.
– Что ему нужно?
– Хочет в Атерстон.
– Что у него за оружие?
– Не уверен. В руках – ничего. Какой-то имплант, может, индукционный теплогенератор. Он обжег мне ногу и едва не пробил иллюминатор.
– Спасибо, подождите.
"А что мне еще делать?" – мысленно окрысился Чепмен. Пилот покосился на стоявшего обок кресла незнакомца, но лицо того оставалось безучастным, как и у самого Чепмена.
Самолет тревожно качнуло. Чепмен попытался погасить колебания, подергивая рукоять управления. При исправных закрылках это, может быть, и сработало бы, а так только хвост дернулся вбок да нос снова опустился на пару градусов.
– Может, вы хоть скажете, что такого важного в Атерстоне, что надо эдакие фокусы откалывать?
– Люди, – ответил незнакомец.
Спокойствие его было заразительно. Чепмен потянул рукоять, выравнивая непослушную машину. Ничего. По крайней мере системы перестали отказывать. Но посадочка выйдет та еще.
– Чепмен, – датавизировал дежурный по ИСА, – попробуйте передать облик угонщика. Это очень важно.
– Меня опустило до двух километров, семьдесят процентов систем отказало, а вам интересно, как он выглядит?
– Это поможет оценке ситуации.
Чепмен покосился на незнакомца, перегружая облик в одну из трех оставшихся рабочими ячеек памяти. Скорость передачи упала настолько, что на загрузку файла ушла целая секунда.
Ральф Хилтч наблюдал, как складываются над столом в комнате-пузыре пиксели.
– Сэвион Кервин, – без особого удивления проговорил он.
– Без сомнения, – подтвердил адмирал Фарквар.
– Самолет покинул Пасто через девяносто минут после посадки их космоплана, – заметила Янникс Дермот. – Они намерены распространить заразу как можно шире.
– Как я и говорил, – заключил Роше Скарк. – Ральф, мог он заразить еще кого-то на борту?
– Вполне возможно, сэр. Бортовой компьютер и нейросеть Чепмена явно подверглись атаке мощного подавляющего поля. Или их несколько и действуют они совместно, или дело в близости Кервина к электронным системам – в конце концов, компьютер размещен под полом рубки. Но рисковать мы не вправе.
– Согласен, – поддержал адмирал.
После передачи файла Чепмен Адкинсон ждал еще пятнадцать секунд. Изувеченный компьютер сообщал, что канал связи открыт, но ничего не происходило, и дежурный молчал.
Чепмен сам был резервистом королевского флота Кулу и знал, как реагируют военные на аварии. Основное правило: чем дольше принимается решение, тем более высоких шишек подняли по тревоге. Эта, видно, дошла до самого верха. До тех, кто наделен властью убивать.
Была это интуиция или роковое предчувствие, но Чепмен Адкинсон расхохотался в голос.
– Что? – незнакомец недоуменно глянул на него.
– Скоро увидишь, приятель. Скажи, ты большая зараза?
– Я?..
Луч рентгеновского лазера настиг самолет в восьмидесяти километрах от Атерстона. Низкоорбитальные платформы Омбея могли сбивать боевых ос за две с половиной тысячи километров. Когда Дебора Анвин послала сигнал активации, самолет находился прямо под платформой, в трехстах километрах. Рентгеновский луч пробил нижние слои атмосферы ослепительной лиловой молнией, атомы кислорода и азота на его пути разлетались в субатомную пыль. Самолет разнесло в ионизированную пыль, разлетевшуюся миниатюрным неоновым смерчем. Радиоактивные обломки осыпались на девственные джунгли внизу.
2
На самом деле он родился в США, хотя и тогда, и позднее немногие признавали этот факт. Родители его, да, родом были из Неаполя; а выходцев из Южной Италии в те времена презирали даже другие нищие иммигранты, а уж высоколобые интеллектуалы открыто выражали свою ненависть к подобным недочеловекам. В результате очень немногие историки и биографы открыто признавали, что их герой был прежде всего чудовищем настоящей американской закваски.
Местом рождения четвертого сына Габриэля и Терезины стал Бруклин, а днем – 17 января 1899 года. В те времена этот район служил домом массе подобных многодетных иммигрантских семей, пытающихся построить себе новую жизнь в земле обетованной. Работа была тяжела, плата – мала, печально известная камарилья местных политиков – сильна, а уличные банды и отдельные бандиты – прославлены. И все же, несмотря на трудности, отец нашего героя ухитрялся прокормить семью, а будучи цирюльником, делал это честным образом и ни от кого не зависел, что в те времена было редкостью.
Сын Габриэля, однако, отцовским путем не пошел. Слишком многое было против него. Тогдашний Бруклин казался средой, специально предназначенной, чтобы отвращать своих обитателей от добра.
Выгнанный из школы в четырнадцать лет за драку с учительницей, он подался в курьеры к боссу местной Ассоциации. Он был низшим из низших. Но он учился – людским порокам и тому, на что идут люди, чтобы потрафить им, тому, как делать деньги, как быть верным и добиваться того, что люди дарили главе Ассоциации, – уважения. Роскоши, которой никто не дарил ни ему, ни его отцу. Уважение было ключом ко всему. Тот, кто добился уважения, добился всего, он князь среди людей.
Именно в те годы было посажено семя его погибели, и, по иронии судьбы, им самим. Он заразился сифилисом в одном из третьесортных местных борделей, которые окрестная шпана посещала регулярно. Как и все, он пережил первую стадию, и язвы на его гениталиях за пару недель зажили. Вторая стадия его тоже не особо обеспокоила; кратковременные страдания он приписал тяжелой инфлюэнце.
Обратись он к врачу, ему сказали бы, что к смерти каждого пятого больного приводит именно третичный сифилис, пожирающий лобные доли мозга. Но по завершении второй стадии мерзкая хворь впадает в спячку, и перерыв этот может тянуться десятилетиями. Жертву обманывает чувство ложной безопасности. И унизительным своим знанием наш герой не поделился ни с кем.
Парадоксальным образом своим возвышением в течение следующих пятнадцати лет он был обязан именно болезни. По природе своей она усиливала черты личности больного, в данном случае – те, что отковал Бруклин на переломе веков. То были презрение к людям, враждебность, злоба, приводящая к насилию, жадность, хитрость и вероломство. Для выживания в этой городской клоаке они подходили идеально, но в окружении более цивилизованном они выделяли нашего героя, делая его дикарем в городе.
В 1920 году он перебрался в Чикаго и уже через несколько месяцев глубоко влез в дела одного из крупнейших синдикатов. До той поры синдикаты трясли лавочников, заправляли борделями и игорными притонами и гребли неплохие денежки. И на этом прискорбном уровне они и остались бы, если бы в тот год правительство не ввело сухой закон.
Открывались подпольные рюмочные, процветали самогонщики. Деньги текли в сейфы синдикатов, миллионы за миллионами легких, грязных денег. А деньги давали им власть, о которой они и мечтать не могли. Они подкупали полицию, они владели мэром и мэрией, запугивали огрызающиеся газеты и смеялись над законом. Но богатство порождало новую, особенную проблему. Все видели, как обширен рынок, как прибылен бизнес. И все хотели своей доли.