Голова моя гудит от разговоров с разных сторон, от нескончаемого потока пустой и бессмысленной болтовни, льющейся воды по диалогам, как будто некто позабыл установить фильтр на их рты. Отец с радостью отвечает на различных тематик вопросы, мать кладет свою тощую руку ему на плечо и кивает всем подряд без разбору, Золото медленно поедает овощи с тарелки и улыбается тем, кто обращается к ней исключительно на "Мисс Голдман" - место занято, Карамель.
Вдруг замечаю знакомое лицо - женщина с глазами Тюльпан, рядом с ней мужчина - похожий; родители! здесь ее родители. Это стягивает меня еще больше, намного туже, чем стягивал корсет платья при первой примерки.
- Выйду подышать воздухом, - без извинения я перебиваю отца и встаю.
Он не отвлекается от беседы с двумя мужчинами перед собой, мать украдкой косится на меня, и улыбка с ее лица падает в тарелку картофельных роллов, а я иду в сторону дверей. Бесстыдные взгляды преследуют меня, пока оба затвора двери не ударяют за спиной.
На улице холодно, но меня это больше не беспокоит - глубоко вздыхаю и иду к морю. Волнующее, чужое, непривычное - опасное; дотронься до воды - только-только растаявший лед. Смотрю вдаль и вижу буйки, служащие ограждением, за которыми находятся плиты под напряжением.
Над поверхностью воды - сеть, под водой - металлическая решетка, за которой еще один металл - один крупным пластом; недалеко рыболовный домик - так его окрестили, и, несмотря на то, что никаких снастей для ловли рыбы там нет так же, как и самой рыбы в море, стены его утаивали огромный фильтр, расчищающий воду перед берегом. Все находящееся за ограждением - заражено; вода тухнет, мутными разводами попадает в огромный океан, а все оказавшиеся в ней существа скоропостижно погибают и начинают разлагаться.
Я оборачиваюсь - невольно, по чьему-то щелчку со стороны; на тропе за стоянкой молодая пара - шагают, я приглядываюсь к ним, но не знаю, могу ли верить своим собственным глазам. Ромео идет рядом с Ирис - та нагло вышагивает подле, что-то восторженно бормоча, а он без особого желания тащится следом, не отвечает ей и только кивает головой.
Каждый заслуживает нормальную пару, да, Карамель? Слышишь это? - не злись. И я вовсе не злюсь, принимаю это как вполне нормальное действо со стороны обыкновенных учащихся. Но почему именно Ирис, Ромео, почему? Я больше, чем уверена, что случилось это по настоянию его родителей, которые подытожили сына позвать дочь семьи управляющих - хорошенькую девочку, обнаружившую болезнь своей подруги и вовремя предотвратившую беду. Юноша замирает, смотрит в мою сторону и узнает силуэт, который постоянно искал в школьных коридорах и бесконечных этажах Золотого Кольца, который очерчивал в своей голове, когда я покидала крыльцо возле дома, оставив друга моего без слов благодарности за порогом, который с трепетом протягивал "Сладкая девочка", пытаясь добавить сладости к моему горькому имени, который вкладывал в эти отвратительные слога Ка-ра-мель прекрасную ноту, отчего звучание их становились в разы приятнее и гармоничнее.
Я стою в пол оборота, оголенную спину обдувает холодный морской ветер, но отчего-то Ромео, находящийся в десятках метров от меня, греет ледяную кожу своим еле слышным шепотом. Я здороваюсь с юношей в ответ - мысленно, поправляю спадающее с плеч платье и наблюдаю за его спокойно остановившемся на моем лице взгляде; удивительно, что он не засматривается на мое тело, и как все эти звери не стремиться опустить глаза на запретный плод. Ирис оборачивается и также видит меня - ее ухмылка как капля яда приземляется в стакан с водой, который мне следует испить, пока я не умерла от жажды, но факт того осознания останавливает мои руки, и они с дрожью роняют посуду под ноги. Нам нельзя разговаривать, и Ирис это знает - она что-то говорит, вновь прыскается ядом и отводит моего-не моего Ромео. Я смотрю на море.
А, может, мне все это привиделось? И действительность была таковой, что все это время я находилась на пляже, пребывая в своих грезах и мечтах, иных мирах, разыгравшихся в моем больном воображении, ибо недаром же меня окрестили отрешенной от Нового Мира и постепенно перекрывают подачу воздуха - каждый вздох дается мне все сложней, грудь стягивает - не корсет, а город.
Я скучаю по Ромео?
Нет, абсурд; скучать - чувство, а чувствовать нельзя. Мы - Боги, мы не можем быть уязвимы. Чувства таковыми и делают.
- Ваш идеальный мир потонет в вашей же идеальной крови, - слышу я мужской голос за своей спиной и замираю.
Не спешу оборачиваться - понимаю, кто смел подойти ко мне и без спроса начать диалог, и от того я всем своим нутром пытаюсь сдержать себя от разом навалившихся эмоций, которые готовы в любой момент по выстрелу покинуть мое тело.
- Ты сделала антирекламу. - Юноша выходит и оказывается со мной на одной прямой линии - плечи наши ощущают тепло друг друга. - Они съедят тебя за это.
Бегло смотрю в его янтарные глаза, уставленные на море.
- Я знаю, Серафим, - спокойно отвечаю ему.
- Передо мной совсем другой человек. - Он склоняет голову и, глядя на море, подкусывает губу и хмурится. - Мне кажется, мы не виделись целую вечность, и за эти века порознь случилось неистово много событий.
Это обращение ко мне или к бескрайнему морю?
- Мне тоже так кажется, - признаюсь я - слова слетают с языка и без моего ведома отправляются к нему.
Серафим улыбается - опять без адресата, руки его крестом падают на груди, черные туфли на ногах от влаги блестят, и песок - мелкий, как пыль, без почти видимых песчинок, грязно-желтый и пепельно-коричневый - налипает на обувь.
Юноша ловит мой взгляд и роняет в шепоте:
- Могу предположить, что ты хочешь это. - Он отворачивает угол своего большого, стального цвета пиджака и что-то достает из внутреннего кармана; пальцы запинаются в ткани, нечто пытается упасть еще глубже, но оказывается вызволенным и поневоле спасенным от духоты под одеждой.
Я вижу маленькую, маленькую - как коробка из-под колец - баночку с зияющей надписью "Искристый бочонок". У меня перехватывает дыхание, потому что я вспоминаю слова служащего о закрытии фабрики и ограничении выпуска; присматриваюсь: сегодняшним числом дата изготовления отбирает все лишние помыслы - это новый продукт иного производителя.
- Фабрику захватили люди из Острога, - негромко говорит Серафим и передает мне скромный и желанный презент.
Я принимаю его, стараясь не задеть пальцами пальцы юноши; скромное касание бьет не слабее, чем ледяной ветер на море. Я откупориваю банку, открепляю маленькую пластиковую ложку с упаковки и опускаю ее в мороженое - оно переливается и, с изумрудным оттенком, отсвечивает от желтых туч на небе; я опять думаю о том, что где-то за ними потерялось солнце.
- Как ты догадался? - спрашиваю я, когда мороженое только-только касается кончика моего языка и плавится на нем.
- Тебе всегда хотелось чего-то недозволенного, Карамель, - обращается в ответ Серафим, и улыбка его освещает воду перед нами до самых буйков. - Теперь этот продукт никто не способен себе приобрести, а ты - как это бывает - вкушаешь его. Вот только, Карамель, вопросы обыкновенно тебя не мучили.
На слова эти я усмехаюсь - вот он составленный экранами и СМИ образ на меня; избалованная, колющую, не заинтересованная в общем, а заинтересованная на своей выгоде. Серафим зря пытается создать иллюзию того, что знает меня от и до, и я допытываю его дальше. Юноша качает головой, смеется и, наконец, признается.
- В одном из интервью. - Он быстро поднимает глаза к небу, будто вспоминает, - ты как-то рассказывала о вещах, которые тебе больше всего нравятся. - Улыбка озаряет его лицо, - книги, карамель, платья, мороженое "Искристый бочонок", твои отделы… А еще, что тебе не нравится: очереди, лифты, мосты, бедняки, философия, - мы сталкиваемся взглядами; чувствую разряд и сдаюсь первой, отведя глаза на морскую гладь. - То, во что ты веришь - влияние. И что отрицаешь - любовь.
Мысленно забираю свои слова, не высказанные вслух, обратно: он перечистил все то, что по сути я сама знала о себе - не более. Он не удивил меня, но и я не смогу удивить его больше; моя жизнь - достояние общества, мои привычки и действия - не мои, а общие. И тогда я понимаю, что сама загнала себя в такие рамки: я дозволила людям приблизиться ко мне, а теперь удивляюсь ножу в спине; следующим ударом лезвие распарывает брюхо, и тело падает подле убийцы - и имя этот убийца будет носить каждого живущего в городе, имя каждого гражданина Нового Мира - их именами окрещен один враг, который вскоре сживет меня с этого света.
Жизнь полна закономерностей.
- Я только что хотела заказать это мороженое, - не зная, что ответить на его слова и осведомленность моей персоной (как можно продолжать беседу с незнакомцем, когда он для меня все тот же незнакомец, а ты для него - перечитанная множество раз книга?), роняю это - правду, но без смысла.
- Я же говорил, что мы с тобой связаны, Карамель.
Он не наседает на меня и не задает лишних и компрометирующих вопросов.
Признаюсь, что юноша сделал весь мой день, который я начала проклинать, еще не успев проснуться. Маленькая радость заставляет скрюченные уголки моих губ расправить улыбку и одарить ею моего нового, незнакомого мне знакомого.
Серафим перебивает меня:
- Я хочу спасти тебя, Карамель. - Качает он головой. - Хочу увезти, спасти. Больше не прошу помощи, не прошу помогать нам. Хочу спасти от того, что готовится.
- А что готовится? - интересуюсь я.
- Семьи рассыпаются из-за власти, что уж говорить о самом государстве, - кивает он. - Ты помогла разжечь еще больше огня: люди с поверхности не идеальны, и теперь ты под прицелом. Но пристальным вниманием прессы и преисполненными желчью статьями не обойдется - тебя, рано или поздно, подвесят на здании управляющих как символ убогих, и сделать это смогут, как власти, так и низшие люди.
Слова его пускают волну по моим спине и рукам - ветер ударяет следом. Символ - подчинения у управляющих и неподчинения у непослушных живущих. Если мое поведение заставило многих задуматься об истинности идеала, что им мешает дальше подкармливать мысль о "норме" подобного поведения?
- Ваш идеальный мир потонет в вашей же идеальной крови, - повторяет Серафим фразу, с которой начался наш разговор.
- Не верю. Я не могу поверить тебе.
- Скоро все выйдет наружу, ты увидишь. Пока они пытаются создать иллюзию контроля. Вот тебя под обстрел пустили, Карамель, лишь бы взоры большинства отвлечь от главных проблем. А фабрики закрываются, люди исчезают… Теперь в Остроге безопасней.
Он произносит это с такой интонацией, с какой людей приглашают в гости; он ставит плюс и добродушно распахивает передо мной дверь.
- Острог? Ты сам себя слышишь, Серафим? Я не хочу в Острог, ибо оттуда не возвращаются, пути из этой грязи обратно на поверхность нет.
Глубокий вздох разрезает шум бьющихся друг от друга волн, которые начали подниматься и брызгами одаривать нашу одежду. Влажный песок забился в мои босоножки, и острые крохотные камни впились в кожу ног - я оглядываюсь на ресторан, который наполнен самыми грязными по существу и очищенными перед обществом людьми, и сейчас они - мой главный враг, потому что пытаются утопить меня на поверхности.
Я опять смотрю на море перед собой, и делаю шаг - невольно, на что Серафим быстро отдергивает меня за спадающую с плеч ткань. Взгляд его не выказывает ничего, но губы шепчут "Не надо". Я так много тонула в проклятой ледяной воде, когда как все тело обливалось жаром, что теперь это не кажется мне сном - я смогу пережить все заново и переживать вновь и вновь, моя судьба - быть утопленницей в проклятом Новом Мире без воды, с ограниченными ресурсами и удушливыми людьми, который за каждый глоток воздуха готовы убить.
- Дойти от самого низа до вашей элиты - возможно, - говорит Серафим. - Но без связей и убийств - нет. Каковыми бы не были люди на поверхности, они остаются людьми, а человек подразумевает под собой насилие и зависть. Не сочти за дерзость, Карамель, но это касается и твоей семьи.
- Мои родители - честные люди! - перечу я, хотя сама в догадках сную совсем в иную степь.
- Да, да, Карамель..! А это празднование устроено на деньги честного управляющего, который стережет вышку директоров. - Я вновь оборачиваюсь на ресторан. Шум воды перебивает возгласы сотни и более пьющих и рассказывающих друг другу небылиц. Я хочу отречься от всего этого, пропасть, создать свой собственный мир и никогда не покидать стены его… нет! я хочу, чтобы этих стен не было вовсе; аквариум, в котором мы сейчас находимся, так же обеспечивается водой кем-то сверху, ибо не бывает, чтобы существовала защищенная сфера без того, кто мог бы наблюдать за ней сверху. - Прости, Карамель, - продолжает Серафим, - но я могу тебе с полной уверенностью заявить о том, что твой отец ушел в долги или поджал кого-нибудь из служащих ниже ради того, чтобы отчистить тебя перед обществом и устроить рекламу. Да, опять дело в рекламе… твоей. Но ты начала действовать не по плану.
Не понимаю всего происходящего со мной, ибо я - человек-конструкция; я убеждена, что все должно происходить по какой-либо схеме или представленной ранее инструкции, все должно быть продумано заранее; план - где ныне?
Эта неделя и прошлая - параллель, в которой мой идеальный мир рушится, и эпицентром этих разрушений являюсь я сама.
Смотрю в глаза Серафима, пытаясь поделиться с ним этими мыслями и пытаясь выведать у него что-нибудь еще, хоть как-то способное помочь мне остаться на плаву. Я признаюсь во взаимной ненависти к Новому Миру, но без него существовать я не смогу - никто не мог и не сможет.
- Существует пятый район - за пределами города, на острове через море, - роняет вполголоса юноша и бегло оглядывается по сторонам; мое изумление передается через испуганное выражение лица - затвор камеры "Щелк": запомните, что Карамель Голдман тоже боится. - Там находятся мирные поселения, Карамель. Они значительно отличаются от этого мира и от мира униженных - в Остроге. Из-за густых деревьев и достаточной влажности и постоянных туманов на берегу никого и ничего не видно даже с воздуха, при пролете патрульных вертолетов.
- Если это и правда, - скептически отзываюсь я, - то туда нельзя попасть. Море заражено, и любой коснувшийся воды за ограждением - труп.
Мне становится тошно от самой себя и от происходящего, от Серафима и его глупости. Я злюсь - этот ком изнутри сгустками бьется по стенкам ребер и рвется выбраться наружу! Брызги опять ударяют по насквозь промокшему подолу платья, голые ноги обдает ледяной волной - прилив. Серафим, взяв меня быстро под руку, отводит чуть назад, извиняется и отпускает. Кожу на щиколотках и пяты стягивает тягучей болью - каково же гореть в этих льдах целым телом. Мои встревоженные глаза упираются в ничем не обеспокоенное лицо юноши передо мной.
- Если ты выкарабкался из Острога и ни черта не знаешь, - не сдерживаю своей язвы, - я открою тебе глаза на истину, а именно - мы не пройдем через воду; нас разорвет под напряжением, не успей мы захлебнуться в холодных водах океана.
Юноша улыбается мне - неужели я сказала что-то смешное?
- Мы по воздуху. - Спокойно разводит плечами Серафим.
- Кто оплатит такой дорогой перелет, да еще и не настучит на нас?
- А кто сказал, что мы будем заявлять о своем полете? Думаешь, власть не знает, что есть пятый район? Они даже название ему дали - "Ранид" и на грузовых самолетах доставляют иногда припасы. Людям из Острога за молчание - возможность выходить на поверхность, иначе бы слухи озарили город так же, как это делает Золотое Кольцо во время окончания комендантского часа - мгновенно.
- Все равно не верю. Не могу.
- У тебя выбора нет, Карамель. Лучше рискнуть Там, чем умереть наверняка Здесь.
Я хочу ответить и вступить с ним в полемику - нечто грызет меня изнутри. Глотаю воздух и опускаю глаза. Поражение! Я повержена… Карамель Голдман теряет землю под ногами, и небо, к которому она и другие тысячи жителей Нового Мира так близки, давит ее, прессует и сгустком откидывает в сторону как ненужный материал.
- Вернись к семье, Карамель. - Серафим быстро глядит на меня и протягивает руку. - Скоро тебя спохватятся.
Я отдаю ему почти пустую упаковку от "Искристого бочонка" и отступаю.
- Скажи мне, откуда ты это все знаешь? Кто ты такой? - прошу я.
Каждая секунда молчания добавляет по еще одной капле неуверенности в общую чащу негодования и отчуждения. Мы не близки с этим человеком, но его недосказанность отстраняет меня.
- Придет время, и я скажу, - отвечает он на выдохе. - Тебе пора, правда. Не подумай ничего плохого, но члены твоей семьи скоро отправят кого-нибудь из служащих за тобой.
- Говоришь так, словно переживал все это раньше, - себе, но вслух произношу я. - Все равно спасибо.
Я отворачиваюсь, но юноша не спешит уходить. Когда я вновь смотрю на него через плечо, он шепчет, что еще недолго побудет на пляже - ему нравится смотреть на море. Я не отвечаю и медленно возвращаюсь в ресторан, раздумывая о том, что это единственный факт, который известен мне о Серафиме - его любовь к воде.
Я сажусь на свое место и поправляю волосы. Гости уже не так пристально, с не с такой нарочитой тревогой и вожделением наблюдают за моей персоной - изредка переговариваются и косятся, но по большей степени залитые алкоголем физиономии их испускают нечленораздельные речи об акциях и управлении в общем.
Никогда не ощущала ничего подобного прежде… кажется, будто на плечи мои взвалили огромный булыжник и велели нести - тяжело, мучает одышка, воздуха не хватает, не получается расправить плечи….
Отец поворачивается ко мне.
- У тебя "Искристый бочонок" на виске, - тихо говорит он и убирает след от мороженого пальцем.
Я замираю, а отец медленно, изящно, с простой улыбкой вновь оборачивается на гостей и что-то им отвечает.
Локти с грохотом ударяют о стол, затем ладони - тарелка подле подпрыгивает; и я поднимаюсь. Духота.
Не могу вынести компанию этих незнакомых людей: чужие лица, завистливые лица, злые лица.
- Кара? - зовет меня мать, и в голос вкладывает ноты, ранее от нее услышанные лишь раз - тоску и сожаление, понимание и волнение.
Я озираюсь по клетке-залу как беспомощный зверек - с осознанием того, что я-он последний из представителей вида, а находящимися вокруг меня-него людьми уготовлена расправа. Болотного цвета платье расправляется и склоняется в мою сторону, я вновь слышу голос: "Скажи мне, Кара…". Знаю, что разочаровала ее - всегда разочаровывала. Мотаю головой - не хочу отвечать; отворачиваюсь и иду к дверям. Я выхожу и смотрю на море - Серафима около воды нет: выискиваю его взглядом и замечаю около парковки.
Мне хочется позвать его, хочется крикнуть, хочется побежать навстречу. Незнакомый и чужой человек в Новом Мире вытащил меня из оков поверхности, оттолкнул от меня тяжелое серое небо - он спасает меня… Шагаю к нему навстречу.
Не понимаю и половины вещей, про которые он рассказывает, не могу принять их за правду в полном объеме, однако я следую за ним.
Юноша видит меня, но резко отворачивается и хлопает дверью автомобиля - жест.
- Карамель, - раздается голос дяди позади.