Мы идем в сторону моих отделов, которые достались мне в наследство от деда несколько лет назад. Он был единственным стоящим и достойным носить фамилию Голдман человеком среди всей сомнительной семейки - я уважала его. Мне не нравилось, что от него постоянно пахло рыбьим жиром и машинным маслом, но, в целом, человеком он был неплохим. Я, как и все члены семьи Голдман, ждала смерти деда, чтобы получить в наследство компании; отцу досталась автомобильная фабрика, моему дяде - папиному брату - рыбная фабрика, на меня дед оформил несколько отделов на Золотом Кольце, а матери перепала кулинарная книга от его первой жены. Вся ирония заключалась в том, что моя мать терпеть не могла готовить, а свою первую жену дед ненавидел так сильно, что упрятал в психиатрическую лечебницу - конечно же, как только она переписала на него обувную фабрику. Тот конфликт долго не могли уладить, но все свели к антирекламе, вышедшей боком.
Мы заходим в первый отдел, и Ирис шагает к зеркалам. Я распорядилась, чтобы манекены стояли при входе, а примерочные словно Золотое Кольцо оплетали все помещение.
- Новая коллекция завтра, - говорю я и смотрю на пустые вешалки при входе.
По левой стороне зеркала высвечиваются различные модели, задача Ирис пальцем попасть в то, что ей понравится. Она примеряет и примеряет: вместо ее школьной одежды в зеркальном отражении появляются те вещи, которые она выбирает - наконец выплывает нечто стоящее. Ирис разглядывает на себе красное платье с коротким рукавом и юбкой средней длины; ей всегда шли кровавые оттенки.
- А это не новая коллекция, Карамель? - подмечает она, на что я пожимаю плечами.
Несколько вечеров неделей ранее были потрачены на создание моделей, которые отправились на фабрику в Восточном районе, где с некоторой корректировкой схем оказались воплощены на струящихся тканях, и дальше путь их был устремлен в отделы Золотого Кольца.
- Двести золотых карт? - спрашивает Ирис, посмотрев на ценник. - Ты щедра, как никогда, Карамель.
- Должно быть, забыла ноль дописать, - посмеиваюсь я. - Потрогай ткань, Ирис. Чистый бархат. Где ты сейчас такое найдешь?
- По старой дружбе ты отдашь его мне за двести, - Ирис нажимает на кнопку "купить", и я ничего не успеваю сделать и сказать; проклинаю компьютер, который не доставил лишний ноль, хотя тот действительно имелся при оформлении.
Отражение Ирис подсвечивается, касса при входе звенит - на ней появляется полное имя моей подруги и номер ее карты; зеркала сами считывают лица и ищут по базе данных людей, решивших приобрести себе вещи в том или ином отделе. За зеркалами находится зал-склад с сотнями вешалок и коробок, в которых хранится товар.
- Здесь закончим, - улыбается Ирис и поворачивается на меня. - Попрошу у тебя, Карамель, доставку на дом, а пока пойдем дальше.
Девушка огибает меня и раскрывает перед собой двери, выходя на улицу - сотни сверкающих неоновых вывесок и ламп Золотого Кольца освещают ее стройный силуэт, змеиный хвост толкает ее бедра из стороны в сторону, раздвоенный язык опять шипит про излюбленные отделы дорогой подруги. Дорогая подруга она - обходилась она мне действительно дорого.
Мы продолжаем нашу прогулку: Ирис с восхищением набирает вещи, обвивает свой змеиный стан тканями и рукоплещет тому, что удостоилась родиться в Новом Мире, она упивается и восхищается этим, она изводится красоте и обвешивает свои руки многочисленными пакетами, но я не принимаю участие в этом вещевой фетише и в выборе одежды вообще. Когда мы заканчиваем досконально изучать весь этаж, Ирис выходит из последнего отдела и говорит:
- Думаю, на сегодня мы закончили.
Змеиный язык ударяется о белые зубы, а я смеюсь над ней, роняя:
- Ты - думаешь?
- С тобой так приятно дружить, Карамель, - кидает Ирис и обгоняет меня - идет впереди и ловит свет от мелькающих около посадочных мест фар автомобилей.
- А с тобой нет, - успеваю процедить сквозь зубы я, но подруга не слышит меня.
Или делает вид, что не слышит.
- Скоро новости, - замечает Ирис, глядя в сторону здания управляющих и огромных часов, парящих над ним.
Время около шести, и нам бы стоило до семи уже разъехаться по домам.
Экран на здании управляющих переливается различными цветами; он так ярок на фоне постепенно темнеющего неба.
Я шагаю по мраморным плитам, каблуки ударяют и шаг за шагом, стук за стуком повторяют сердцебиение моего тела, я чувствую холодную волну, пробежавшую по спине и пересчитавшую мои позвонки: словно острые и холодные пальцы вдавили каждый и пустили пот по шее.
- Мы ваши Создатели!
Вторит голос, и я вижу перед собой воду. Не понимаю, что происходит… Я тону?
- Мы будущее этого мира!
Глубоко вдыхаю - пара секунд - и замираю - пара секунд.
- И если вы живете…
Вода наполняет легкие как сосуд, но чья-то дрогнувшая рука не останавливается, и жидкость льется через край, ощипывает меня и давит.
- … дышите нашим воздухом…
Барахтаюсь и пытаюсь всплыть, вскидываю руками кверху, но не могу более двигаться.
- … едите нашу пищу…
Я хочу закричать.
- … смотрите на наше небо…
Кричу!
- … знайте! без нас не было бы и вас.
Дыхание перехватывает: я ощущаю, как ледяная жидкость растекается внутри меня, охватывает органы и удушливо стискивает их в своих объятиях.
- Вы наши подчиненные, а мы Боги!
Все тело обливается жаром. Я чувствую, что вот-вот - и вспыхну; загорюсь, как спичка, которую в следующий миг потушат и избавятся от нее.
- Восхваляйте же своих Создателей!
Я резко открываю глаза.
Помню, что тонула; вода была ледяной, но все тело жгло - у меня не получается это объяснить.
Ирис внимательно наблюдает за мной на экране, ее дрожащие ледяные глаза замирают на бледном лице девочки из рекламы.
- Пора домой, - отвлекая и подругу и себя, говорю я.
Странное видение, которое раньше было просто сном преследует меня и путает мысли, вьется вокруг тела и стискивает в своих объятиях - но я не нуждаюсь в этом; хочу отречься, забыться, оставить все это.
Мы ловим автомобиль, и нас подвозят. Меня валит с ног появившаяся откуда-то усталость - она разливается по венам, и я ощущаю, как атрофируется конечности. Все, что мне бы сейчас хотелось - закрыться от серого Нового Мира, серых жителей серого Нового Мира и остаться наедине со своими мыслями - не менее серыми.
Я подхожу к дому, и из дверей выплывает Миринда. Пропуская меня, она шепчет:
- С возвращением, мисс Голдман.
Я оказываюсь в коридоре и, первым делом, примечаю идеально выбеленный ковер. Как служанке удалось вычистить ту грязь из ворса? От сломанной статуэтки также не осталось ни следа.
Пальто скидываю на плечи, с ног скидываю сапоги - они отлетают в пуф около зеркала на стене. Миринда принимает мою верхнюю одежду и раскланивается:
- Ваш ужин у вас в комнате, мисс Голдман. Ваша мать пожелала, чтобы вы ели сегодня у себя.
Ее голос дрожит, и этот страх разжигает во мне злобу - насколько она себя не уважает и насколько она распространяет заразу людей Южного района и непригодных для жизни в нашем доме, если трясется от страха? Синий отек у нее на плече отливает при повороте ее худого тела - лампа около дверей освещает женщину, когда она поднимает мою обувь и ставит ее аккуратно перед ковром.
- А я желаю, чтобы она оставила свой террор и пропала, - усмехаюсь я и направлюсь в ванную. - Как видишь, не всем желаниям суждено сбыться.
Пальто соскальзывает с плеч и приземляется на ковер.
- Ваш ужин перенести? - неуверенно спрашивает Миринда.
Я задумываюсь и пропускаю вопрос служанки мимо ушей.
- Что? Ты что-то сказала? - Я включаю воду и мылю руки, на прислугу не оборачиваюсь.
- Ваш ужин…
Не даю ей договорить:
- К черту! Люблю ужинать одна.
Люблю ужинать одна, потому что никто своим внешним видом не посмеет докучать мне.
- Это значит… - протягивает женщина, но слушать ее я больше не намерена.
- Это значит убирайся отсюда, идиотка, и подумай над сказанным мной.
Я огрызаюсь на нее и скалюсь, жду когда черная мышка пропадет, и ее грязные контуры тела не будут смущать белоснежный кафель ванной комнаты.
Я умываюсь, закрыв глаза, и слышу, как каблучки от тапок Миринды стучат по полу. Бумажное полотенце скатывается в сырых руках и оставляет на себе черные отметины; я швыряю его на дно раковины и выставляю руки перед к лицу ладонями - чернила струятся по коже как выпирающие вены, и я спешу их вытереть. Не понимаю, где так замаралась… Выхожу из ванной, иду к гостиной и, завернув в арку по правой стороне, оказываюсь на кухне. Отец и мать сидят за стеклянным столом друг напротив друга, сестра крутится на стуле у барной стойки с тетрадью - наверное, выполняет домашнее задание. Никто не обращает на меня внимания, но разговоры резко утекают как та черная грязь с рук вместе с водой. Я прохожу мимо них к следующей арке, из холодильника беру бутыль воды и проделываю путь обратно. Стоит только мне ступить в коридор - за пределы кухни; как голоса этих людей рассыпаются словно мазута с туфель. Я поднимаюсь к себе в комнату, но, прежде чем зайти, замираю.
- Миринда! - зову я служанку. - Миринда, подай мне сумку! - Она лежит в коридоре при входе - была там, когда я пришла со школы. - И отцовскую книгу, которую я кинула рядом! Быстрей, Миринда!
Я улыбаюсь сама себе и думаю о том, что это наименьшее из того, что они могут услышать и чем я могу броситься в них сейчас. Надавив на дверь, заплываю к себе - по выкрашенному в розовый цвет ковру и через тонкие занавески, тянущиеся поперек комнаты и делящие ее на спальную и рабочую зоны, я пробираюсь мимо двуспальной кровати к деревянному столу у окна, сажусь за него и включаю компьютер: изображение переводится на вспыхнувший в воздухе экран по правой стене.
- Мисс Голдман, - слышу я голос Миринды, когда вскрываю бутыль и делаю глубокий глоток.
После моего разрешения служанка заходит и оставляет на кровати то, что я велела принести. Прежде чем испариться за дверью напоминает об ужине - я оборачиваюсь и вижу рядом с полками маленький столик на колесах; на нем двойная порция устриц и креветки. Я прогоняю Миринду и занимаюсь расценками вещей в своих отделах, небо темнеет, платье за платьем проносятся у меня перед глазами и, когда я заканчиваю, свет за окном уже тухнет - работа выполнена.
Я встаю и беру тарелку с ужином, недолго гляжу на уродливые морепродукты - раскатанные устрицы и склизкие нити водорослей, после чего запускаю их в мусорное ведро под столом - не терплю такую еду. Решаю позвонить дяде и выбираю его контакт на плавающем в воздухе экране. Передо мной появляется изображение потного, лысого мужчины.
- Карамель? - спрашивает он и хмурится. - Неужели ты еще жива, Карамель, девочка?
Его ровные зубы улыбаются мне страшной улыбкой, потому что я знаю, что этими зубами он мог бы разорвать живому человеку глотку, будь на то воля властей или если бы от этого зависела судьба его завода.
- И тебе привет, - отмахиваюсь я с прищуром.
- Думал, самка богомола тебя съела, - парирует дядя, и я не сдерживаю улыбки. - Клешни еще не сломала от злости?
- Сцепила ими сегодня статуэтку в гостиной, - говорю ему и пододвигаюсь на стуле. - Это с твоей фабрикой проблемы, дядя?
Решаю не тянуть и задаю вопрос прямо. Мужчина лукаво лыбится, ровные зубы опять принимают животный оскал обезумевшего хищника, и тогда я добавляю "Значит, нет". В ответ мне следует легкий кивок, и я наглядно могу показать, на чем держится Новый Мир - главным не провозглашенным для общественности законом был закон того, что выживает сильнейший.
- Как отец? - спрашивает дядя, хотя я не вижу в его глазах заинтересованности.
- На закуске.
Мы опять улыбаемся друг другу.
Дядя первым начал называть мать богомолом и рассказал мне, что самки богомолов после спаривания поедают самцов. В сопровождении чего это происходило и какие последствия несло я знать не могла, но факт оставался фактом - отныне мы ждали, когда мать сцапает отца, и шутливо отзывались о них обоих.
- А если честно, девочка?
- В Южном районе и Остроге не все так спокойно, - откровенно заявляю я.
- В Остроге не может быть спокойно хотя бы потому, что люди от пребывания там мутируют уже через секунду. Так что если у них не вырастает вторая голова хотя бы через сутки - считай, жизнь удалась.
Я посмеиваюсь - чувство юмора дяди мне всегда нравилось.
- Уверен, отец выкарабкается, - уже спокойней добавляет он.
- А я заказала устрицы, - перебиваю я и улыбаюсь, на что получаю плавный кивок головой и несколько махов плечами в знак согласия, однако потом дядя растерянно добавляет:
- Ты же не любишь все, что когда-либо плавало.
- Мне хотелось добавить маленькую ложку ущерба рыбной фабрике, которая итак в миске убытке, - признаюсь я.
- Моя девочка. - Дядя машет в мою сторону пальцем, как бы ругая, а на лице его довольная улыбка.
- Не хочешь завтра встретиться? - предлагаю я.
- Нет, не хочу, Карамель, - роняет мужчина и наблюдает за моим резко переменившимся выражением лица: улыбка уходит и остается длинная прямая, исказившая рот. - Ничего не подумай, но мы уже договорились о встрече с твоим отцом. Он просил не говорить, - получает кивок от меня и продолжает, - рассчитывал позвать товарищей по работе.
- В честь чего? - спрашиваю я - Эвриала кидает свой грозный взгляд на меня и велит окаменеть.
- Ты дашь интервью для новостей, а я разберусь с соседней рыбной фабрикой, - объясняет дядя. - И отец разберется со своими делами.
- Ладно.
- Все узнаешь от него, но пока что молчи. - Мужчина оглядывается и обращается к кому-то за спиной, быстро смотрит на меня и исчезает с экрана.
Я вздыхаю и обрываю связь, встаю и иду к зеркалу в полный рост, что висит напротив кровати. Чувствую усталость и пульсирующую боль в висках, приглядываюсь к бледному лицу и касаюсь впалых щек - я забыла, когда последний раз ела. Но не это должно меня волновать… - подхожу ближе к зеркалу и, коснувшись своего отражения, принимаю сосредоточенное выражение лица: тоска и апатия ускользают, все другое испаряется, отходит от меня и улетучивается за пределы комнаты.
- Я - жительница Северного района… Я - жительница Северного района и моей семье не знакомы ни голод, ни бедность. - Расслабляю и опускаю брови, вновь напрягаюсь. - Мы - те, благодаря кому город еще процветает. - И вот уже улыбка озаряет мое отражение. - Без нас вся инфраструктура бы пала, - Уверенно качаю головой и млею с собственной речи. - Мы - создатели Будущего. Мы - творцы нашей судьбы!
- Ты очень скромна, - В дверном проеме появляется сестра и сбивает меня.
- Пошла прочь, - рычу я и не смотрю на нее. - Пошла вон отсюда.
- Может, я хотела попросить тебя как старшую сестру почитать мне сказку? - язвит Золото.
- Я прочитаю тебе всевозможные варианты эпитафии, которые я придумаю лично для тебя, если ты сейчас же не уйдешь. - Я резко поворачиваюсь и прокалываю ее взглядом; маленькая девочка в пижаме упирает руки в бока и хочет мне возразить, но я повторяю: - Пошла прочь отсюда, Золото. Вон!
- Очень остроумно. - хмурится сестра и вдруг вскрикивает. - Вызовите врача этой ненормальной! Карамель сошла с ума!
Я подаюсь к двери и захлопываю ее перед Золото, когда та заворачивает и сбегает. Не успеваю вернуться к зеркалу, как раздается скрипучий голос матери.
- Кара! Кара, спустись в гостиную!
Хочу проигнорировать и это, но уважение к семье перебарывает - я спускаюсь.
- Тебя хотела позвать сестра. - Мать сидит на одном из диванов, рядом отец и Золото. - А ты занята подготовкой какой-то речи?
- Для интервью, - признаюсь я, остановившись на последней ступени лестницы.
- Похвально, - произносит отец; он говорит это непроизвольно - так надо сказать, но от его хвалебных слов мне ни холодно, ни жарко, мне никак; как и всю жизнь.
- Мы хотели обсудить твой день рождения, - с трудом выдавливает из себя мать, и голос ее как старое кресло скрипит.
- Утром - школа, - отвечаю я. - Днем - Золотое Кольцо, вечером - подарки.
- Ты не хочешь где-нибудь отметить? - не смотря на меня, интересуется Золото. - Деньги с твоего дня рождения переходят мне на счет?
- Можешь взять с процентами, - ехидничаю я, чтобы поскорее отвязаться от семьи. - Подарки мы уже обсудили, отец, верно?
Он кивает мне.
- Я пойду спать, - не прощаюсь и поднимаюсь обратно в комнату.
День Второй
Я ворошу кукурузные хлопья в миске на кухне, но ничего не ем. Мне нужно посидеть час, а то и два, чтобы желудок мог принимать еду. Свет падает под таким углом, что я замечаю маленькое пятно на углу стола.
- Миринда! - кричу я. - Миринда, немедленно сюда!
Возможно, она еще спит. Хотя, что уж там возможно - все еще спят.
- Не заставляй меня повторять! - кидаю я, и через несколько секунд появляется Миринда в мятом костюме, с заспанными глазами и еще более утомленным видом. - Ужасно выглядишь. - Правда ничуть не ударяет ее. - Ты плохо прибралась вчера. Мне ткнуть тебя носом в это, - стучу пальцем на место рядом с пятном, - чтобы ты увидела грязь?
- Простите, мисс Голдман, - извиняется она и кидается протирать стол. - Вы рано проснулись, мисс Голдман.
Не отвечаю ей.
Вспоминаю, как плавала на спине; вода щекочет мою кожу: закрываю глаза от удовольствия, но потом волны вдруг начинают тянуть вниз, вниз с такой силой, будто кто-то намеренно топит меня. Я не пытаюсь спастись и я не задумываюсь о жизни на поверхности - я отдаюсь стихии, что так не свойственно людям Нового Мира. В мыслях укоряю саму себя за слабость в собственном сне, а потом укоряю себя еще больше за то, что мне снился сон.
- Вам подать молока к хлопьям, мисс Голдман? - спрашивает Миринда.
Терпеть не могу молоко и не понимаю, почему мы до сих пор его заказываем, если еженедельно выливаем остатки в яму на заднем дворе. На сегодняшний момент в Восточном районе осталась дюжина коров.
- Воды, - отвечаю я. - Дай воды.
Миринда начинает копошиться в открытом холодильнике, и ее мелькания раздражают меня, из-за чего я решаю отвлечь себя и щелкаю пальцами по направлению к экрану, который вмиг вспыхивает около голой стены и включается на хронике - старых записях предыдущих выпусков новостей.
Незнакомка одета во что-то похожее на пижаму, какие выдают в больницах, она смотрит в камеру, снимающую ее чуть сверху - мне в глаза - и плюет. Хмыкаю, приподняв бровь, ибо расцениваю жест как удар себе самой. Давно идет эта глупая программа? Камера переключается на ту, что дальше, навстречу девушке выплывает охрана: двое мужчин хотят схватить ее, но она резко уворачивается и бежит вперед. Я отмечаю номера палат, столики на колесах с подносами, где тухнут почти пустые банки, и тусклый свет от приглушенных ламп - действительно больница.