Девушка что-то кричит - не могу разобрать; пытаюсь читать по губам. Бес? - нет, не может быть… Я обманываю себя - самовнушение; вижу то, что сама желаю увидеть, и не всегда увиденное - истина. На экране появляются помехи, черная полоса - цензура и ее перебивает вопль людей, крик; вот уже другая камера показывает эту же девушку с пистолетом в руках - на нее бежит охрана, еще не ведущая об оружии. Но зачем она убивала? Ради кого? Стреляет, и еще один крик разрезает экран.
Огнестрельное и холодное оружии запрещены для использования, в хранении дома и в ношении собой. Если кого-то уличат за подобным - отправят лечиться в ту же секунду и перечеркнут всю до этого идущую хорошую биографию. Мы - цивилизованное и развитое общество, мы не используем физическую силу как дикие звери или беженцы из Южного района, мы не прибегаем к помощи оружия при несостыковке идеологий спорящих, мы способны решать проблемы иначе. Люди должны сосуществовать на равных условиях, - изъяснял свод правил, который я читала в школе на уроках "Право", однако "равные условия" я не воспринимала никак, ибо моя семья была выше всех других семей, отец из комитета управляющих был выше каких-то офисных доходяг, чьи дети также сидели со мной на уроках, посему я несколько иначе трактовала себе каждый закон.
Голос в экране вещает мне и людям на этажах о том, что цель вооружена, и просит покинуть знание, хотя я догадываюсь, (нет!) знаю - это ложь, ибо никого не выпустят, никого не попытаются вывести; пребывающих там пациентов и медицинских работников закроют вместе с психопаткой, и позабудут, как звали. После перенесенных стрессов человек с поверхности перестает являться таковым - холодным и спокойным; лишь у единиц удается выйти из наваливающих на них глубоких мыслей и апатии целиком. Совершенные люди - девственно чисты и прекрасны. Все иное - уродство. Повидавшие уродство - также, образно говоря, заражены.
Бегущая строка внизу экрана знакомит меня с дочерью какого-то успешного и некогда влиятельного человека в Новом Мире, объясняет, что она оказалась в психиатрической больнице, где, соответственно, и устроила бойню спустя несколько дней лечения. Откуда она взяла оружие так и осталось невыясненной деталью расследования.
Люди Нового Мира не привыкли, когда что-то идет не так, как они задумывают. Совершенство - это стабильность.
И я не могу смотреть на эту сумасшедшую, потому что в сознании моем преобладает мысль о Новом Мире, который крепко стоит на своих двух людских ногах - он не имеет права давать слабину из-за мелких пешек, периодически подводящих всю систему; эти уродливые заусеницы доставляют малейший дискомфорт: однако он все же есть. Я считаю, что нарушителей нужно наказывать.
Переключаю хронику на новости, взираю на акт закрытия корпорации по производству светодиодных лент - потеря без потери, по мне. Хронику показывают для того, чтобы смотрящие это жители Южных районов и жители с поверхности, понимали, что следует за нарушением. Все наказуемо, и эту безумную наказали также. У истинного жителя Нового Мира не должно быть в голове подобных дикостей, иначе он не имеет никакого отношения к Богам.
Мы - Боги!
- А на что вы готовы ради сочного куска будущего на поверхности?
Вопрос ведущей эхом отдается в моей голове; как точно он был сформулирован.
Я поднимаю глаза на экран и вижу сменившийся сюжет - передо мной сидит мужчина в офисе; убеждена, что это какой-нибудь отцовский знакомый или сослуживец.
- Заплатить, - отвечает он, и я соглашаюсь с ним - платить за жизнь - как свою, так и чужую - стало нормой.
- Забыть, - говорит следующий человек - девушка; холодная, спокойная; для нее взять и выкинуть определенный фрагмент из памяти не составит ни малейшего труда - хотела бы я обладать такой способностью.
- Бросить, - ухмыляется следующая женщина, отставляя от себя коктейль, и я думаю, такая бросала уже не единожды ради своей выгоды.
- Подставить, - вырывается из уст мужчины с зачесанными наверх волосами, он стоит около посадочного места на Золотом Кольце, и я даже могу разглядеть вывеску одного из моих отделов на заднем плане.
- Убить, - со смешком кидает юноша, на вид чуть старше меня; хочет, чтобы это приняли за шутку, но ведь в каждой шутке имеется своя доля правды.
На экране показывают, судя по всему, последнего человека, принимавшего участие в опросе. Он задумывается и пару раз открывает рот, порываясь что-то вот-вот и сказать, но потом роняет быстрое:
- Умереть.
- Умереть? - переспрашивает женщина-ведущая. - И как же вы увидите прекрасное будущее, если умрете?
Ее голос выражает недопонимание, а глаза открыто заявляют о глупости. Ради жизни на поверхности можно и умереть, потому что без жизни на поверхности жизни нет; тебя ожидает ад существования в низовьях Нового Мира, а это во много раз хуже смерти.
Молодой человек отвечает, сосредоточенно глядя в камеру:
- Должен быть рай. Я верю в рай, и я знаю, что рано или поздно, но окажусь там.
Люди ничего не знали о вере. Вера угасла вместе со звездами на небе, а потом пропала вовсе. И многие опирались лишь на те знания, которые им удавалось почерпнуть из книг.
Но книги более никто не читал. Мир погиб духовно.
- Вы не развиты. Не развиты духовно, - горько улыбается юноша, проводя параллель с моими мыслями. - Вы не окажетесь в раю. Вы будете веки вечные томиться и страдать во пламени ада…
И последние слова перечеркивают все понимание и согласие, которыми я пропиталась к этому человеку; броские речи никогда не сулили о признаках большого ума. Я всматриваюсь в его карие глаза - и, признаться, у меня очень плохая память на лица. Возможно, когда-то мы с ним и виделись; я встречалась с десятками, сотнями людей: школа, Золотое Кольцо, дорога…
- Не развиты вы, - ведущая самодовольно улыбается, кидаясь не менее броской фразой в мужчину, что тоже не говорило о наличии здравого и большого ума, - разве вы не заметили? Мы уже в раю!
Она лихо разводит руками, и камера отдаляется, показывая улицы Западного района, показывая Золотое Кольцо издалека и несколько переплетающихся мостов, над которыми летают автомобили.
- Мы живы, - продолжает женщина - голос ее журчит над Новым Миром, - а это и есть наш рай. Мы - Боги! Восхваляйте своих Создателей, ведь вы не гниете внизу над парами, что есть сущий ад. Вы на поверхности.
- Клоунадство, - добавляю я от себя и вновь щелкаю пальцами по направлению экрана, отчего тот гаснет. - Умеют же аппетит испортить.
Миринда тихо хихикает, и я резко поворачиваюсь на нее, после чего восклицаю:
- Тебя что-то забавляет?
Она растерянно смотрит на меня и подает воду, которую я просила. Приняв ее, ухожу с кухни, одеваюсь в своей комнате и спускаюсь, по пути встретив Золото - мы не здороваемся. Миринда успевает подбежать до того, как моя рука коснется ручки шкафа, и подать пальто до того, как я прикрикну. Я навязываю на шею платок и выхожу, но ветер сдувает его в тот же миг, как я оказываюсь на улице - хватаю и опять обматываю вокруг шеи, плотно запихнув края под ворот.
Утро - рано, улица - холод. Говорят - до Нового Мира - температура в разное время года была различной, а целый год делился на четыре сезонных отрезка. Нам это было ни к чему, потому у нас погода варьировала в одинаковых цифрах на протяжении всех сезонов, норма осадков выпадала идентичная изо дня в день, процент влажности никогда не превышал допустимого. Пятнадцать в плюсе по Цельсию грели нас в дневное время суток, во время комендантского часа температура опускалась ровно до нуля.
Единственное, что не подчинялось объяснениям живущим на поверхности, единственное, что было неподвластно ученым государства будущего - это темнота, исходящая из-под Нового Мира - она словно смрад, расходившийся тучами из-под наших мостов, ореол черной пыли, улетучивающийся из глубины, из смерти; мрак, над которым мы стояли, нес в себе действительно нечто пугающее, ибо из Острога доносились странные звуки. Звуки, будто там работал огромный механизм; сотни лестниц и лифтов, сотни машин и заводов, гул, который заставлял задумываться о возможной жизни Там иных людей или уже нелюдей.
Из-за химической катастрофы, убившей почти всю Землю, климат очень сильно изменился, но для нас и это стало нормой.
Я останавливаюсь у посадочного места и вытягиваю руку. Опять думаю о саде, что за спиной, и о том, что хочу его вырубить. В мыслях моих деревья валятся на свои кривые и изрешеченными былыми, уже давно не живущими там, паразитами, стволы, голые ветви стегают по мраморной плитке, маленькие детские качели взвинчиваются в воздух и со звуком ломающейся древесины приземляются подле.
Меня замечает один из водителей в воздухе и спускается, подвозит до школы. Холодно спрашивает, куда мне надо, и безразлично принимает деньги - его отношение заставляет меня восхититься и задуматься о том, как по-настоящему должен выглядеть человек Нового Мира… В первую очередь, он должен совладать с собой, должен держать все внутри - эта выдержка вдохновляет.
Я оказываюсь на посадочном месте и иду к школе. Ветер ударяет меня так сильно! - уголки платка выползают из-под пальто, и он летит прочь. Успеваю лишь повернуться и заметить, как тот приближается к краю террасы, но чья-то рука протягивается за ним и вовремя хватает.
- Поймал! - вскрикивает юноша, обрамляя улицу своим громким баритоном, и мчится ко мне навстречу. - Возьмите.
На нем серая толстовка и широкие черные брюки. Думаю, что это чересчур и удивляюсь тому, как его еще не продул жуткий ветер уродливых улиц Нового Мира.
Я с неохотой принимаю платок - меня отягощает факт того, что некто кроме меня держал мою вещь, касался своими грязными не в значении стерильности руками и нес.
- Благодарю… - без эмоций кидаю я и смотрю в карие глаза мальчика передо мной. - О, ты тот кретин, что доказывал о неразвитости нашего правительства, - без улыбки протягиваю я. - Видела тебя сегодня по новостям.
- Ты не согласна со мной? - обеспокоенно спрашивает юноша.
- Только кретин, - повторяю я, - может в открытую заявлять подобное людям, обеспечивающим его принадлежность к жизни на поверхности.
- Если это принесет пользу, я готов отправиться в Острог!
- А я смотрю, ты любишь рисковать… Неоправданный риск. Ты безумец.
- Тогда ты тоже. Ты общаешься со мной. - Парень делает шаг навстречу, а я отступаю.
- Ты увязался за мной сам. Не подходи, а то я пожалуюсь на тебя.
Он качает головой - что означает этот жест? Мне не стоило этого говорить? Какой-то олень из упряжки неудачников решил увязаться за мной и попытаться поравняться на мою семью, неужели он решил, что способен на это? Отрекаюсь от беседы, понимая, что этот горе-собеседник не достоин моих речей, а пущенные взгляды - случайны и абсурдны.
Но глаза его пробивают и тянут, заставляют встать в смоле, и я роняю случайный восклик.
- Что не так?
И тут же вспоминаю: я видела этого парня вчера - он меня подвозил! только щетина пропала и волосы с безобразно растрепанных сменились на умеренно растрепанные.
- Я скажу отцу, - угрожаю ему с пробежавшейся внутри меня надеждой о том, что его отец все-таки знаком с моим - однако сию же минуту перечеркиваю эту мысль, ибо иначе бы он не позволил себе таких резких и ядовитых высказываний и замечаний.
- Толку-то? - восклицает юноша. - Я сам по себе. Ни закон, ни власть, ни государство - ничто мне не указ и я…
- Лучше уйди, пока я не позвала на помощь, - говорю я и разворачиваюсь. - Ты безумец, уходи!
Я знаю, что так делать нельзя, я знаю, что по правилам мне следовало сообщить о нарушениях этого молодого человека, и тогда бы его могли спасти на ранней стадии развития болезни. Но отныне он погрязнет в своих дурных и неправильных мыслях и отправится прямиком в Острог, он обречен! а мне страшно, поэтому я направляюсь к дверям школы и быстро пропадаю за ними, оставив сумасшедшего одного на террасе.
- Карамель! - зовет меня Ромео, как только я оказываюсь у раздевалки - острый угловатый силуэт юноши выплывает из холла и движется в мою сторону, он преодолевает целую рекреацию и улыбается в знак приветствия.
Я сдаю пальто и иду к другу, спокойно желаю ему доброго утра и получаю такое же вежливое пожелание в ответ.
- Почему ты пришел так рано? - интересуюсь я, когда мы двигаемся к лифту.
- Плохо спал, - признается Ромео и бросает томный быстрый взгляд.
Думаю, не расстройство ли у него. Думаю о себе. Может, у меня тоже?
- А ты?
- Тоже-тоже, - решаю не лгать я, отвечая одновременно на вопрос, заданный вслух Ромео и в голове самой себе.
По расписанию первыми стоят два письма, затем история, чтения, перерыв и счет. И дополнительный факультатив, который я решаю прогулять, даже не узнав названия.
Кабинеты в школе делятся по важности: к первому уровню относятся философия, этикет, история, ко второму счет, письмо, чтения, далее третий уровень и по той же схеме. Мы останавливаемся на втором.
- Сегодня дополнительными стоят занятия по географии, - говорит Ромео. - Будут собираться не в классе, а в зале обсуждений, - уточняет он, вложив в собственную интонацию некую не обходительную значимость события, отчего голос его замедлился и вымолвил предложение в разы медленнее, чем обычно говорит юноша.
Все мы знаем, что в зале обсуждения обыкновенно проводят собрания школы и суды учеников, так что важность (мнимая естественно) этой лекции была провозглашена еще задолго до ее начала. Не оборачиваюсь и не отвечаю, легко взмахиваю плечами - почти незаметно, и бреду дальше. Я вспоминаю безумца на крыльце школы, вспоминаю, что платок, пойманный им, ранее оплетал мою шею, теперь же он стал не красивым аксессуаром, а памятной петлей, с которой можно шагнуть со стула. Безумец вторгся в мою жизнь, ударил по моему равновесию и пошатнул его - какого же приходится людям, которые каждодневно сталкиваются с необразованными подобиями человека?
Ромео все с большим энтузиазмом рассказывает мне о грядущей лекции, в красках расписывает услышанные им возможные темы, раскрывает их, вносит какие-то ремарки, но терплю я это недолго - длинный коридор обрывается так же, как и мое терпение.
- Да что тут проходить? Идиотизм, - отрешенно отвечаю я, продолжая представлять перед собой юношу с янтарем, щетиной и броскими речами - непозволительными, но которые он себе позволил; значит, не так и велик запрет.
- Ну как же, Карамель… это интересно, - возражает Ромео с загоревшимися глазами, но я спешу плеснуть в них водой из ведра и потушить этот огонь, ибо пламенная душа в наше время чрезмерно опасна - пластик в городе может загореться.
Я слышу попытки Ромео переубедить меня и от того закипаю - никакому люду не дозволено искоренять мои устоявшиеся нравы и пытаться навязать свои идеологии; если я не приду к мысли самостоятельно, считай, ее никогда и не существовало.
- Что тут проходить? - повторяю я несколько громче, но тут же спешу сбавить голос и объясняю вразумительней, хотя и не без ехидства. - Дождей нет. Снега нет. Прохладно, явление солнца - никогда. Конец. Вот тебе и все.
Быстро пожимаю плечами и смотрю в растерянные глаза Ромео, которые уже через секунду принимаю дозу безразличия, пропитываются моей остротой и вспоминают, что принадлежат человеку Нового Мира - высшему созданию, сверхчеловеку.
- Не только нынешний климат, - зачем-то продолжает спорить Ромео, хотя я не признавала в нем этого качества никогда. - Затронут темы об истории, становлении Нового Мира, покажут недоступный ранее материал.
И я опять вижу огонь в глазах Ромео - мой друг действительно хочет посетить занятие, да я ведь и не запрещаю ему; просто он должен понять, что мое присутствие там - абсурдно: никогда не посещала факультативы и никогда к этому не приступлю - отставить.
- История? В школьных учебниках пишут о том, что Землю погубила химическая катастрофа. Леса вырублены, источники воды высушены, - подхватив, парирую я. - Единственный живой угол во всем мире - небольшой город, который река разделяет крестом на четыре района, хотя, мы и того не можем наблюдать.
- Карамель… - тянет Ромео, но меня уже не остановить.
Он поднес огонь к спирту и разгорелось страшное пламя.
- Люди живут поверх старых зданий и построек, автомобили способны передвигаться по воздуху, а всем детям дают странные имена. Конец! Финита! Урок географии и истории за один присест и без воды в тексте, - заканчиваю я и поворачиваюсь на Ромео.
- Да, ты права, - моментально сдает он и принимает мою позицию.
Самодовольно улыбаюсь и киваю в знак своей собственной правоты, однако после уроков провожаю узкую острую черную спину Ромео в сторону факультатива.
Ирис зовет меня на очередной шоппинг, где вновь выпрашивает по дешевке вещь из новой коллекции. Я возвращаюсь домой и не помню, кто меня подвозил - эта мысль не может не радовать, ибо так и должно быть. Безумца с крыльца школы я тоже больше не вижу.
Будни ничем не отличаются друг от друга, и я не понимаю, отчего мы устаем. Учеба, работа, магазины - мы ничем не обременены. Все свое время житель поверхности тратит на то, чтобы доказать самому себе, что он достоин жизни на поверхности. У нас нет кумиров и идеалов, мы сами для себя кумиры и идеалы. Мы - Боги.
Я ложусь еще до начала комендантского часа, по телу расплывается слабая приятная боль, а, значит, ночь обещает быть спокойной.
День Третий
Предчувствие меня не обманывает.
Я просыпаюсь в приподнятом настроении: ни головной боли, ни снов, ни усталости - все вновь встало на свои места, череда событий отныне будет сменять череду событий как и прежде, циферблат более не собьется, стрелки часов не дрогнут, календарный лист не упадет раньше времени. Обыкновенное переутомление чуть не свалило меня с ног и ума, но я во много раз сильнее болезни, паразита и другого недуга - Я - Человек с поверхности.
Закончив умываться, я стягиваю волосы в слабую косу на бок; в дверь в этот момент начинает колотиться Золото. Слабые удары маленьких кулаков, периодический топот и нервный вздох подогревают меня не слабее пола с подогревом, я перекатываюсь с пятки на пятку и, глядя в зеркало, вновь включаю воду, только теперь делаю напор сильнее.
- Кара! - зовет меня Золото, и голос ее - еще звонкий, детский - ударяется о тяжелую дубовую зверь. - Кара, ты не одна!
Удивительные вещи говорит сестра, ибо сейчас я действительно одна. Сажусь на кресло и кладу ногу на ногу. Торопиться некуда, особенно, когда куда-то торопится сестра!
- Выходи, иначе я позову маму! - не унимается Золото и со злостью рвет дверную ручку.
- Будете колотиться вместе? - посмеиваюсь я. - Позови отца, пусть попробует вынести дверь.
Золото топает на кухню - квадратные каблуки бьются по полу, стучат по лестнице и пропадают вовсе. Я быстро выключаю воду и выбегаю из ванной к себе в комнату. В следующее мгновение слышу вернувшуюся сестру и крик матери о пустяках и небылицах, выдуманных дочерью, хотя она прекрасно знает, что я действительно докучала сестре.