Продолжая озираться, он подошел к людям, стоявшим широким полукругом, и решительно протолкался в первые ряды, стоявшие на почтительной дистанции от происходящего, и едва Роман посмотрел в центр этого полукруга, то сразу же понял причину этой осторожности.
Растрепанная женщина средних лет сидела на асфальте, неподалеку от разбитой бутылки пива, поджав под себя согнутые ноги, и прикрывала кричащий рот дрожащими растопыренными пальцами. Другая ее рука судорожно цеплялась за свитер бьющегося рядом мужчины, который лежал на спине, и его тело подергивалось и подпрыгивало, словно его било током. Запавшие глаза человека дико вращались в глазницах, из прыгающих губ вместе с болезненными мучительными стонами и сухим кашлем выплескивались струйки темной, почти черной крови, и Роман, чуть подвинувшись вперед и оказавшись рядом с глухо стукающейся об асфальт головой, почуял исходящий от человека легкий, но вполне ощутимый тухловатый запах. Невольно сделав шаг назад и не сводя глаз с лица мужчины, искаженного болью, Роман отметил знакомо кольнувшую его легкую странность - одежда на человеке была хорошая, добротная, но непомерно большая - дергающиеся руки болтались в огромных рукавах свитера, брюки висели мешком и с каждым судорожным движением тела, сползали все ниже и ниже, открывая белье в синюю полоску, которое, отставая в скорости, тем не менее тоже неумолимо съезжало, слишком большое для своего владельца. Савицкий вздрогнул, внезапно осознав, что лицо, на которое он смотрит, словно уменьшается на глазах - щеки вваливаются, сухая серая кожа все туже и туже обтягивает кости черепа. В памяти отчего-то всплыло ученое слово "кахексия", которое любила употреблять одна из его медицинских подружек. Народ испуганно гудел вокруг, и из обрывочных фраз Роман смог понять лишь то, что мужчина покупал в ларьке пиво и с ним, похоже, вдруг случился какой-то припадок, хотя часть публики склонялась к тому, что это инфекция.
- … да что ж за инфекция?!.. - вскрикнул кто-то позади Савицкого. - Я ж его только что видела… нормальный мужик… а теперь прямо скелет!.. Танька, пошли отсюда!
- "Скорую" вызвал кто-нибудь? - осторожно спросил Роман у человека, который справа от него что-то возмущенно бормотал о массовых экологических загрязнениях, и тот кивнул, не сводя взгляда с мужчины, который и вправду уже походил на обтянутый кожей скелет. Скрюченные пальцы, прыгавшие по асфальту, напоминали прутики, ботинки свалились со ступней, носки сползли к щиколоткам, брючины болтались на ногах, словно на ручках швабр. Лимфатические узлы на шее раздулись до размера сливы, сама же шея стала тонкой, как трость. С дернувшейся правой руки слетело обручальное кольцо, с легким призрачным звоном прокатилось мимо пивной лужи, чем-то напоминавшей сильно смазанную римскую "VI", и исчезло где-то под ногами столпившихся людей. Женщина, глядя вокруг бессмысленными глазами, снова и снова повторяла имя мужа осипшим голосом, продолжая подвывать. Ее рука дернула свитер в очередной раз, слабо бьющееся тело чуть приподнялось, и свитер задрался, обнажив страшную яму вместо живота и костистые полукружья ребер. Кто-то в толпе завизжал, послышался топот бегущих прочь ног.
- Наконец-то! - сказали рядом с Савицким, и он, вздернув голову, увидел въезжающую за ограду рынка машину "скорой". В тот же момент женщина вдруг резко замолчала, и Роман, снова взглянув на мужчину, увидел, что тот лежит неподвижно, глядя куда-то в сторону пустым взглядом и распахнув окровавленный рот, - жуткая костлявая маска. Ему вспомнились тела узников концлагеря из военной кинохроники, и Роман начал медленно отступать, не в силах оторвать взгляда от страшного мертвого лица, и лицо это плыло, подергивалось рябью, и сквозь него проглядывали другие мертвые лица - распухшее и посиневшее, бледное и забрызганное кровью, мокрое и измазанное розовой пахучей пеной, белое и серебрящееся инеем. И когда он повернул голову, то увидел еще одно, тоже кажущееся мертвым, - словно вспышка в волнующейся толпе - застывшее, жесткое, с царапиной на скуле, глядящее на мертвеца суженными глазами.
Он хотел было окликнуть ее, но Рита, хоть и не заметившая его, словно почуяла это и, отступив назад, мгновенно исчезла из вида, и на том месте, где она только что была, теперь покачивалось незнакомое женское лицо в солнечных очках. Роман огляделся, потом кое-как прорвался через месиво людских тел и, оказавшись на свободном пространстве, огляделся снова. Нет - пропала вздорная кошка. Уж не почудилась ли она ему?
Савицкий повернулся и медленно побрел к распахнутым железным воротам. В голове у него стучало, ноги были как ватные. Он не видел Дениса, не видел, но это было так похоже… Он пришел слишком поздно, он мог бы и вообще не пойти… значит, это все же не связано с ним, не связано… Но мысль не принесла облегчения. В голове по кругу крутилось ученое слово, и Роман никак не мог остановить это кружение. Кахексия… Внезапная кахексия… но она не бывает внезапной, невозможно это, как невозможно замерзнуть в десять градусов тепла или утонуть в трамвае. Но он видел… и не только он, все видели. Внезапная… Одежда - конечно же она была нормального размера, просто тот, на кого она была надета, внезапно похудел - внезапно… настолько внезапно, что это его убило. Нет смысла зацикливаться на возможно-невозможно - это произошло внезапно… а эти проклятые красные кружевные трусики - конечно же, они тоже были нормального размера, просто она тоже похудела - внезапно… Но это была другая худоба, она не была нездоровой, она была естественной, подходящей по возрасту. Роману вспомнился разговор в соседней комнате, и он замедлил шаг, пронзенный внезапной мыслью - не такой уж невероятной на фоне всего происшедшего.
Аберман не просто похудела. Она помолодела.
Роман перешел улицу и, завернув за угол, оказался на маленькой детской площадке. Не глядя по сторонам, опустился на первую попавшуюся скамейку рядом с поскрипывающими висячими качелями и закурил, тупо разглядывая свои ботинки. И не особенно удивился, когда спустя секунду рядом весело сказали:
- Законы действия - великая вещь. Я уж думал, мне придется тебе ручкой махать, но ты пришел. Ты всегда приходишь, и это весьма приятственно.
Роман поднял голову и зло взглянул в смеющиеся сине-зеленые глаза сидящего на качелях Дениса. Он был в легких серых брюках и ярком цветном свитерке, коротко остриженные светлые волосы весело топорщились во все стороны. Симпатичный беззаботный мальчишка лет десяти-двенадцати, у которого, казалось, не существует и никогда не будет существовать никаких жизненных сложностей.
- Это твоя работа - там, на рынке? - спокойно спросил Савицкий, не двигаясь - двигалась только его рука с сигаретой, поднимавшаяся к губам. - Что это было?
- Печальная история, - Денис болтнул в воздухе выпрямленными ногами и начал тихонько раскачиваться. Старенькие качели пронзительно поскрипывали. - Одна из множества печальных историй, но теперь она закончилась, как скоро закончатся и все другие истории.
- Значит, это не последняя история? - Роман выдохнул дым, небрежно глядя на мальчишку и готовый в любой момент сорваться с места и наброситься на него. - Зачем же ты устраиваешь все эти истории?
- Мне нравится, что ты, в первую очередь, не выспрашиваешь о технике процесса, - Денис уважительно покивал. - Ты хочешь знать причину. Оно и правильно, потому что, в сущности, никакой техники не существует. Все просто происходит. Потому что так задумано. Я лишь содействую этому. Соответствую самому себе. Потому что я полностью закончен.
- Хочешь сказать, что это задумал не ты?
- А ничего я не хочу сказать, - Денис чуть свесился вперед и склонил голову набок. - Какая разница, кто это задумал. Важно, что он задумал.
- Кто ты такой? - Роман покатал сигарету в пальцах. - Призрак что ли?
Мальчишка искренне расхохотался.
- Когда ты держал меня за руку - разве это была рука призрака, дядя Рома? Впрочем, - он задорно подмигнул Савицкому, - может и призрак, черт его знает! Я никогда не задавался этим вопросом. Думаешь, стоит? А-а, понимаю, - Денис шутливо погрозил пальцем, - для тебя ведь это принципиально важно. Призрак витает себе и витает - чего ж тут поделать, а вот существо материальное можно и прибить, верно, дядя Рома? Так вот, прибить меня никак нельзя. Изменить - можно, а вот прибить - нет.
- Изменить? - осторожно переспросил Роман. Денис покачал головой.
- Не трать время попусту. Ты и так за свою жизнь его потратил достаточно много. Знаешь, дядя Рома, мне тебя искренне жаль. Это так грустно, что мы познакомились не сразу, знать бы - эх! - он мечтательно возвел глаза к небу. - С тобой-то гораздо интересней, столько неожиданностей.
- Чего ты ко мне-то прицепился? От меня-то тебе что надо?
- От тебя? - казалось, Денис удивился. - Ничего. Просто ты часть меня, вот и все. Вы все теперь часть меня, а не просто рядовые жители этого дурацкого города! И не надо так со мной, дядя Рома - ишь, "прицепился" - ну что за пренебрежение?! Ты ведь должен быть мне благодарен.
- Да неужто? Это за что же? - Роман криво улыбнулся, и Денис пожал плечами.
- За что? Ты все еще жив.
Фраза стукнула его тяжело, как брошенный камень, и Роман мрачно посмотрел на почти докуренную сигарету. Внезапно он осознал, что сидящее перед ним беззаботное существо, кем бы оно ни являлось, действительно в состоянии сотворить что угодно - с ним, с кем-либо другим - и он, Роман, никак не сможет этому помешать. А может, и сможет - нужно только понять, что к чему.
- Вижу, пошла напряженная работа ума, - произнес Денис с некой насмешливой заботой, и Роман поднял голову, устало глядя на него. - Ну, думай, бога ради, потому что очень скоро думать станет некогда. Глупый человек, странный человек, отрезавший от себя весь мир и, в то же время, иногда заботящийся о нем больше, чем этот мир заботится о нем. Но это бывает так редко… и большей частью ты похож на остальных. Ты спросил, кто я? На самом деле, я могу быть кем угодно. Я могу быть даже воплощением твоих неродившихся детей, дядя Рома. Мальчика и девочки. Двое из твоих подружек сделали аборт, даже ничего тебе не сказав. Они даже не попросили у тебя денег. Ты представляешь себе, кто ты, Савицкий, если ни одна из этих женщин не решилась сказать тебе, что беременна? Ты один, Рома. У тебя, конечно, будет еще очень много женщин, но ты всегда будешь один, и когда-нибудь ты поймешь, что, на самом деле, быть одному не так уж здорово. Но будет уже слишком поздно. Правда, это лишь один из вариантов того, как сложится твоя жизнь. Есть и другой.
- Какой же? - осведомился Роман, с досадой заметив, что его голос слегка дрогнул.
- Более увлекательный… и гораздо более короткий. И знаешь, в чем прелесть? - Денис широко улыбнулся. - Тебе не придется мучиться выбором. За тебя уже выбрали.
- Надо понимать, и я… - Роман, длинно присвистнув, ладонью изобразил падающее тело, потом шлепнул себя по колену и усмехнулся. Денис, наблюдавший эту пантомиму, неожиданно обиделся.
- Неужто ты из тех, кто, открыв первую страницу книги, почти сразу же заглядывает на последнюю?! Не зли меня, иначе я подумаю, что зря растянул твое существование!
В глазах, смотревших на Романа, вдруг загорелся холодный зеленый огонь, как у притаившегося в полумраке кота, а разъехавшиеся в широкой улыбке губы открыли два ряда белоснежных треугольных зубов, казавшихся очень острыми. Между зубами чуть подрагивал узкий, похожий на змею черный язык. Денис улыбнулся еще шире и провел по железным стержням, на которых висели качели, пальцами с длинными молочно-белыми когтями, и из-под когтей раздался противный скрежет.
- Впечатляет, - Роман закурил новую сигарету. - Надо полагать, мне следует с громкими воплями пуститься наутек?
- Да шучу я! - Денис расхохотался, опуская руки. Теперь он снова имел насквозь обычный облик, и во рту поблескивали крепкие здоровые детские зубы. - Все ж таки, сплошная мистика, надо иногда соответствовать внешностью.
- А чего ж все время так не ходишь?
- Потому что я не такой, - Денис снова принялся раскачиваться, закинув голову. Неподалеку от них резко притормозила белая "тойота", из которой тотчас же вылетела растрепанная зареванная девица. Следом за ней высунулся полупьяный мужчина и, успев ухватить ее за руку, потянул обратно, заорав:
- Ты мне еще гонор будешь показывать, сука?!
Девица немного потрепыхалась, потом огрела его по лицу сумочкой, выдернула руку и унеслась в глубь дворов. Двое молодых людей, наблюдавших неподалеку эту сцену, засмеялись и пошли дальше, миновав старуху, которая, кряхтя, собирала высыпавшуюся из разорвавшегося мешка картошку.
- А ты никогда не задумывался, почему все это происходит именно здесь? Почему именно здесь это стало возможным? В этом месте, населенном церквями и равнодушием? - Денис кивнул влево, где за домами виднелся краешек шпиля Иоанновской церкви. - Святость здесь набрасывают, как вуаль, на безобразие своей души. Здесь все так усиленно молятся и так усиленно крестятся - крестятся теми руками, которых они никогда никому не протягивают для помощи. Я никогда не мог понять, зачем в одном городе столько храмов, зачем? Здесь давно живут одни лишь призраки, а призракам бог не нужен. Им вообще ничего не нужно. Им нужно только, чтобы их не трогали.
- Глупости все это, - раздраженно ответил Роман, разглядывая его и пытаясь понять, с чем же, все-таки он столкнулся. - Все города похожи один на другой и во всех живут самые разные люди. По всему миру.
- Но я-то здесь, - насмешливо заметил мальчишка. - Этот город - часть меня, а я - часть его - часть его безграничного любопытства, его зависти, его трусости и его равнодушия. Насчет зла есть множество мнений, но самое страшное зло - это не убивцы с топорами и прочие, им подобные. Самое страшное зло - это равнодушие. "Не мое дело" рядовых и полное пренебрежение власть имущих. Я не знаю, как везде. Мне все равно, как везде. Я всегда был здесь. И если бы ты знал, - лицо Дениса внезапно исказилось судорогой, - если б ты только знал, как я ненавижу этот город! Это проклятое болото с его показной святостью!
Слушая его, Савицкий внезапно почувствовал странное ощущение "дежа вю" - и эти фразы, и сказанные ранее - когда-то он уже сталкивался с ними, они были ему знакомы, но он никак не мог вспомнить откуда. Денис уперся пяткой в землю и остановил качели, пристально глядя на него.
- Я могу тебе только одно посоветовать, - спокойно сказал он. - Живи, как прежде, и не пытайся ничего предпринимать - ты все равно ничего не сделаешь, только потратишь время, а время для тебя сейчас драгоценно. Все будет идти своим чередом и ты будешь это видеть. Увы, это неизбежно, тебе придется все видеть. Я понимаю, это неприятно, но это, поверь мне, не такая уж большая плата за лишнее время жизни.
- Ты только что разглагольствовал о равнодушии, а теперь требуешь его от меня? - Роман вздернул бровь. Денис, хмыкнув, встал, наклонился и поднял с земли обломок сухой ветки.
- Это не будет равнодушием. Это будет лишь вечным опозданием, - он опустился на корточки и принялся что-то чертить в пыли. - Ты ведь всегда опаздываешь, дядя Рома, согласись. Они все равно умирают.
Роман бросил окурок, с ненавистью глядя на склоненный светлый затылок и изо всех сил заставляя себя думать, что это - не затылок ребенка. Он перевел взгляд на лежащий неподалеку булыжник с неровными краями, потом снова на склоненный затылок.
- Сломавшийся нож - конечно, твоя работа?
- Ага. Тебе пока не время умирать. А потом так вовремя подоспела дама, но за ее действия я ответственности не несу.
- Ты знаешь Риту Горчакову? - тихо спросил Савицкий. Мальчишка вскинул на него глаза и вдруг расхохотался, чуть не потеряв равновесие.
- Знаю ли я Риту Горчакову?! Ох, ну и вопрос! Знаю ли я Риту!.. Я знаю лишь то, что Рита Горчакова - редкостная сука, вот что я тебе скажу! Хотя многие ее поступки не лишены логики.
- Так каким она здесь боком?
- Обоими, - Денис снова вернулся к рисованию. - Отстань со своими дурацкими вопросами, а? Я и так тебе много сказал. В виде аванса могу и больше сказать, вернее, дать еще один совет. Если хочешь искать помощи для себя - рассказывай об этом всем подряд, но если хочешь помочь другим - не рассказывай никому.
- Могу загреметь в психушку и испортить всю задумку? - с невеселой усмешкой пробормотал Роман. Денис покачал головой.
- Нет. Дело в том, что тебе могут поверить.
От тона, каким были произнесены эти слова, Савицкий ощутил в затылке щекочущий холодок. Денис выпрямился и задумчиво посмотрел на свое произведение. Рисунок больше всего напоминал три выстроенные в ряд шестиконечные снежинки, какими их обычно рисуют маленькие дети.
- Что это значит? - поинтересовался Роман, очень осторожно приближаясь к нему и вцепившись взглядом в тонкую детскую шею. Денис повернул голову и улыбнулся - открыто, дружелюбно, солнечно.
- Это значит, что мне пора.
Он вдруг проворно крутанулся на одной ноге, поднырнул под рукой, уже протянувшейся, чтобы схватить его, и проворно помчался прочь по улице.