- Я ни в чем не виноват, - сказал Хармон.
- Значит, ни в чем? - повторил Уитни, возвышая голос. Он у него был и без того сильный, но Уитни не упускал возможности лишний раз поупражняться в его закалке. - Ни в чем?
- Я сказал, что ни в чем…
- А скажи-ка мне, О'Коннел, за какую услугу дьявол наградил тебя сей нечистой вещью?
Собравшиеся ахнули. Редко кто решался громко вслух поминать врага человеческого; о нем говорили шепотом, опасаясь словом привлечь его внимание. Уитни ничего не боялся. Он говорил о дьяволе едва ли не с вожделением.
- Я не оказывал ему никаких услуг, - ответил Хармон.
- Так, значит, это подарок?
- Да. - В толпе ахнули. - Только не от дьявола.
- Это творение Сатаны! - завопил Уитни.
- Нет! - крикнул в ответ Хармон. - Я не имею дел с дьяволом. Это ты у нас, Уитни, вечно твердишь про ад! Ты видишь дьявола на каждом шагу! Я не верю, что мы так уж ему нужны. Я думаю, он где-то далеко, в более интересном для него месте.
- Дьявол повсюду! - провозгласил Уитни. - Он ждет, когда мы оступимся и падем. - Теперь он обращался уже не к Хармону, а к толпе, изрядно поредевшей после появления Еноха - Нет места на земле, даже в этой глуши, где он не следил бы за нами.
- Ты говоришь о дьяволе так, как истинный христиан говорит о Боге, - отозвался Хармон. - Иногда я даже задумываюсь: ты кому служишь?
Уитни пришел в бешенство.
- Как смеешь ты ставить под сомнение мое благочестие! У меня есть доказательство твоей нечестивости - вот оно, в моей руке! - Он повернулся к толпе. - Нельзя позволить ему остаться среди нас Он навлечет на нас беду, чтобы услужить своим нечестивым хозяевам!
Он пошел по кругу, показывая крест толпе.
Какие еще доказательства нужны вам, если есть это? Поклеп на нашего распятого Господа! - Он снова повернулся к Хармону, тыча в него обвиняющим пальцем. - Еще раз спрашиваю: чем ты заслужил такой дар?
- А я в последний раз говорю тебе: если не перестанешь везде искать руку дьявола, сам будешь его вернейшим союзником. - Теперь Хармон говорил мягко, как с испуганным ребенком - Твое невежество радует дьявола, Уитни. Всякий раз, когда ты глумишься над тем, чего не понимаешь, он веселится. Всякий раз, когда сеешь страх и зовешь его туда, где его нет, он ликует. Тебя он любит, Уитни, а не меня. Тебя он благодарит в своих вечерних молитвах.
Все получилось так просто и убедительно, что Уитни не сразу осознал свое поражение. Он по-прежнему смотрел на противника, хмуря брови, а Хармон повернулся и обратился к толпе.
- Если вы не желаете, чтобы мы с дочерью шли с вами дальше, - сказал он, - если вы поверили клевете, скажите об этом сейчас, и мы пойдем другой дорогой. Но можете не сомневаться - в сердце и в мыслях у меня только то, что вложил туда Господь.
К концу речи в голосе у него зазвенели слезы, и Мэв взяла его за руку, чтобы поддержать. Они стояли перед собравшимися бок о бок и ждали приговора Наступило недолгое молчание. Его нарушил не Уитни, а Марша Уинтроп.
- Не вижу причин, чтобы вы шли другой дорогой, - сказала она. - Мы начали путь вместе. По-моему, мы должны и закончить его вместе.
После речей о Боге и дьяволе толпа вздохнула с облегчением, выслушав эти спокойные разумные слова Послышался гул одобрения, и люди начали постепенно расходиться. Дел у них хватало: починить колесо, приготовить еду. Одна ко праведный Уитни вовсе не собирался отпускать свою паству, не сказав последнего слова.
- Этот человек опасен! - взревел он, швырнул крест на землю и втоптал его в грязь. - Он потянет нас за собой в ад.
- Никуда он нас не потянет, Енох, - возразила Марша - Остынь-ка, ладно?
Уитни угрюмо метнул взгляд в сторону Хармона.
- Я буду присматривать за тобой, - сказал он.
- Ну, тогда я спокоен, - ответил Хармон, чем вызвал у Марши смешок.
Смех окончательно лишил Уитни присутствия духа, и он поспешил прочь, расталкивая толпу и что-то бормоча себе под нос.
- Впредь будь осмотрительнее, - предостерегла Марша, тоже собираясь уходить. - Как бы твой язык не довел тебя до беды.
- Ты сделала очень доброе дело, - ответил Хармон. - Спасибо.
- Я сделала это ради девочки, - сказала Марша - Не хочу, чтобы она думала, будто весь свет сошел с ума.
Марша ушла, а Хармон принялся собирать смятые бумаги и укладывать их в сундучок. Мэв за спиной у отца нашла медальон с крестом и принялась внимательно его рассматривать. Все, что говорилось в последние полчаса, показалось ей похожим на правду. Без сомнения, вещица была красивая. Она блестела, как серебро, но ее блеск отливал алым и небесно-голубым. От такого украшения не отказалась бы ни одна дама или девица, однако это явно не простое украшение. На кресте в центре помещалась фигура с распростертыми руками, похожая на распятого Иисуса, с той лишь разницей, что человек был обнажен и соединял в себе при знаки мужчины и женщины. Тем не менее изображение отнюдь не напоминало дьявола. В нем не было ничего устрашающего - ни раздвоенных копыт, ни рогов. На руках его, над головой и внизу, между ногами, Мэв рассмотрела контуры некоторых деталей: одни она узнала (обезьяна, молния и два глаза, один вверху, другой внизу), другие остались выше ее понимания. Но и тут не содержалось ничего мерзкого или богопротивного.
- Не смотри на него слишком долго, - услышала она голос отца.
- Почему? - спросила Мэв, не отводя глаз от подвески. - Он что, меня заколдует?
- Честно говоря, я и сам не знаю, что он сделает, - признался отец.
- Разве мистер Будденбаум тебе не рассказал?
Отец протянул руку через ее плечо и осторожно вынул подвеску из пальцев дочери.
- Ну конечно рассказал, - ответил Хармон, убирая медальон обратно в сундучок, - только я не совсем его понял - Возвратив все на свое место, он закрыл крышку и понес сундучок в фургон. - И лучше не надо лишний раз поминать его имя.
- Почему? - спросила Мэв. Она решила несмотря ни на что добиться от отца ответов на вопросы. - Он плохой человек?
Хармон поместил сундук в задней части фургона.
- Я не знаю, что он за человек, - ответил он, понизив голос. - Если честно, я не совсем уверен, человек ли он. Может быть… - Он вздохнул.
- Что, папа?
- Может, он мне просто приснился.
- Но я тоже его видела!
- Тогда он приснился нам обоим. Возможно, и мечта про Эвервилль - всего-навсего сон, его видели только мы с тобой.
Отец не раз говорил, что никогда не обманывал Мэв, и она верила ему. Теперь она тоже поверила. Но разве сны оставляют после себя настоящие вещи вроде этого креста, который Мэв только что держала в руках?
- Не понимаю, - сказала девочка.
- Поговорим в другой раз, - отозвался Хармон и потер ладонью нахмуренный лоб. - На сегодня хватит.
- Только скажи, когда мы поговорим, - настаивала Мэв.
- Мы поймем, когда настанет время. - Хармон спрятал сундук под полог, прочь от посторонних глаз. - Так уж устроены эти вещи.
II
1
Эти вещи; что же за вещи такие? Месяц с лишним, пока караван двигался через земли Айдахо вслед за пятеркой ехавших впереди ковбоев, Мэв ломала себе голову над тайной, открывшейся ей в тот день. Тайна, как и лоскутные грезы, стала ее главным развлечением, скрасившим унылую обозную жизнь. С конца июня и почти весь июль все изнывали от зноя, на игры не оставалось сил. Взрослым хорошо, думала Мэв. Они могут проверить маршрут по картам или устроить свару, чтобы выпустить пар. Кроме того, у них все время что-то происходит между женщинами и мужчинами; что именно, Мэв своим двенадцатилетним умом не вполне понимала, хотя ей очень хотелось разобраться. Она видела, что юноши готовы на все, если девушка умела их очаровать: они преследовали ее, будто псы, угождали ей и порой вели себя как дураки. Мэв не вполне понимала их игры, но она была прилежной ученицей и знала, что разгадает эту тайну - в отличие от загадки, оставленной мистером Будденбаумом.
Что касается ее отца, то после столкновения с Уитни тот заметно притих. Теперь он почти не говорил со спутниками, а если обращался к кому-нибудь, то наилюбезнейшим образом. Но, укрывшись за пологом фургона, в безопасности, он продолжал изучать планы Эвервилля еще усерднее и тщательнее, чем раньше. Только один раз Мэв попыталась убедить отца бросить это занятие. Хармон ответил строго и велел не вмешиваться. Он сказал, что намерен выучить все наизусть. Если Поттрак, Гудхью или кто-то им подобный уничтожит бумаги, он сможет восстановить сияющий город по памяти.
- Имей терпение, дитя мое, - проговорил он, смягчившись. - Еще несколько недель, и мы будем по ту сторону гор. Там мы найдем подходящую долину и начнем.
Как всегда, Мэв поверила отцу и больше не мешала ему сидеть над бумагами. Что значат какие-то несколько недель? Тем временем она обратила свое внимание к тайне грез, к загадке неназванных вещей и отношениям между женщинами и мужчинами.
Еще немного, и они доберутся до Орегона. В этом она не сомневалась.
2
Жара резко пошла на убыль в конце лета, и на исходе третьей недели августа - когда даже самый зоркий глаз все еще не видел Голубых гор, а дневной рацион сократился на столько, что люди от слабости едва могли двигаться, - у костров заговорили о том, что скоро, но словам дружественных индейцев, от горных вершин налетят не по сезону жестокие бури. Шелдон Стерджис, в то время возглавлявший караван и прежде не проявлявший строгости (одни переселенцы считали, что у него такая манера руководить, другие - что он просто пьяница и безвольный человек), начал сурово подгонять тех, кто задерживал продвижение. Но число больных и слабых росло, участились ошибки и несчастные случаи, вследствие чего приходилось все чаще делать лишние остановки: то отвалится колесо, то скотина поранится, то вдруг завал на дороге.
В первые дни сентября Мэв поняла, что смерть стала их постоянной спутницей. Поначалу Мэв не видела ее, но не сомневалась, что она рядом Смерть была везде, где они ехали, и стоило ей дохнуть или коснуться кого-то, как все поги бали. Деревья, которым в это время года положено плодоносить, теряли листья и стояли голые. Падал скот. Жирели в том сентябре лишь трупные мухи - смерть и мухи всегда неразлучны, не так ли?
Вечером, в ожидании сна, Мэв слышала, как в соседних фургонах люди молятся и просят Бога отвести от них смерть.
Но молитвы не помогали, смерть все равно приходила. Она пришла за маленьким сыном Марши Уинтроп Уилья мом, родившимся в Миссури за две недели до переселения. За отцом Джека Поттрака, таким же грубым и мерзким: он вдруг ослабел и скончался посреди ночи (только не спокойно, как младенец Уинтропов, а с проклятиями и воплями). Она пришла и за сестрами Брендой и Мерил Шонберг, двумя старыми девами: их кончина обнаружилась лишь ночью, когда караван остановился на ночлег, а фургон сестер продолжал ехать, потому что обе умерли, не выпустив поводьев из рук.
Мэв удивлялась, почему смерть забрала именно их. Можно было понять, почему она забрала ее мать: та была красивая, полна любви и доброты. Значит, смерть захотела сделать мир беднее, а сама стать богаче. Но какой ей прок от младенца, старика и двух поблекших сестер?
Мэв не приставала к отцу с этими вопросами: он и без того казался измученным и раздраженным. Фургон у них был, конечно, прочный, лошадь здоровее, чем у многих, но стоило посмотреть в запавшие глаза Хармона, как Мэв сразу понимала: он тоже знал про смерть, скакавшую рядом, как не принятый в обоз всадник Мэв решила рассмотреть ее по лучше, чтобы успокоить отца. Она выследит врага и скажет, например, так: я видела, какая у смерти лошадь, какого цвета у нее шляпа, и, если она к нам приблизится, я тотчас замечу ее и прогоню молитвой или гимном. Не раз Мэв казалось, будто она разглядела темную тень, покачивавшуюся в седле в клубах пыли среди фургонов. Но она точно не знала, кто это, и считала, что лучше молчать, чем сообщать отцу неточные сведения.
Дни шли, становилось холоднее, и, когда впереди наконец-то показались Голубые горы, склоны их от вершин до границы лесов были белыми, а тучи над ними - сизо-черными и тяжелыми от снега.
Однажды утром нашли мертвыми Эбилин Уэлш и Билли Бакстера, чьи летние шашни стали темой для сплетен (с лег кой руки Марши Уинтроп). Теперь они замерзли в объятиях друг Друга, и их нашли в ложбине, куда они ушли, чтобы уединиться вдали от тепла костров, и где их коснулась смерть. Когда на их похоронах Ходдер говорил о том, что они навечно воссоединятся в Царстве Божием, а грехи, что они совершили во имя любви, простятся, Мэв посмотрела в серое небо и увидела кружившие в нем первые хлопья снега. И это было началом конца.
3
После этого она перестала искать глазами всадницу-смерть. Если раньше та скакала рядом с караваном, подумала Мэв, то теперь сменила обличье. Теперь все проще. Смерть стала холодом.
Холод быстро унес множество переселенцев, а тех, кто оставался жить, измучил ожиданием того, что будет с ними впереди. Холод замедлял течение крови и течение мыслей, заставлял руки и ноги неметь, сковывал мышцы, сжимал легкие, наполняя их морозной пылью.
Но даже сейчас, когда столько людей умерло и столько же находилось на грани смерти, Мэв слышала бормотание отца:
- Так не должно было случиться.
Будто кто-то ему пообещал, а теперь нарушил обещание. Мэв не сомневалась в том, кто это был. Мистер Будденбаум. Именно он вложил отцу в душу мечту, одарил его подарка ми, велел идти на запад и строить там город. Он первым прошептал слово "Эвервилль". Может быть, раздумывала Мэв, Уитни не ошибался? Может быть, и впрямь дьявол приходил к ее отцу в обличье мистера Будденбаума и вселил мечту в его доверчивое сердце, чтобы полюбоваться, как потом оно разобьется. Эта мысль терзала ее днем и ночью, в особенности с тех пор, как однажды во время бури отец склонился к ней и сказал: "Мы должны быть сильными, дочка. Нам нельзя умереть, иначе с нами умрет Эвервилль".
Потом от голода и усталости у Мэв начались галлюцинации. То ей казалось, что она, вцепившись обеими руками в борта, стоит на обледеневшей палубе корабля, плывущего из Ливерпуля; то оказывалась в Ирландии, где ела кору и траву, чтобы не болел желудок. Но в минуты просветления она думала: а вдруг это проверка; вдруг мистер Будденбаум решил убедиться, что человек, в чье сердце он заронил мечту об Эвервилле, достаточно силен, чтобы вынести невзгоды и выжить? Догадка казалась Мэв настолько правдоподобной, что она решилась поделиться ею с отцом.
- Папа! - обратилась она к Хармону, ухватив его за край куртки.
Отец оглянулся. Лицо его почти скрывал капюшон, видны были только глаза, смотревшие на дочь с неизменной любовью.
- Что, детка? - отозвался он.
- Я думаю, возможно… возможно, так и должно быть.
- Ты о чем?
- Может, мистер Будденбаум наблюдает за нами и думает, заслуживаем ли мы права строить его город? И как только мы решим, что больше не в силах идти дальше, он тут же явится и скажет: это была проверка. И покажет нам путь в долину.
- Это не проверка, дочка. Просто вот так бывает. Меч ты погибают. Приходит смертельный холод и убивает их. - Он притянул к себе девочку и обнял ее, хотя сил у него оставалось так мало, что и это он проделал с трудом.
- Я не боюсь, папа, - сказала Мэв.
- Не боишься?
- Нет, не боюсь. Мы уже много испытали.
- Да уж.
- Помнишь, что было дома? Как мы думали, что умрем от голода? Но ведь не умерли. А потом, на корабле? Людей смывало волной за борт слева и справа от нас, и мы уже не сомневались, что тоже утонем. Но волны нас не тронули.
Ведь так?
На потрескавшихся губах Хармона появилась слабая улыбка.
- Да, детка, не тронули.
- Мистер Будденбаум знал, через что нам придется пройти, - сказала Мэв. - Он знал, что у нас есть ангелы и они позаботятся о нас. И мама тоже…
Она почувствовала, как отец вздрогнул.
- Она снилась мне прошлой ночью, - сказал он.
- Красивая?
- Как всегда. Мы плыли бок о бок в тихом-тихом море. И клянусь, если бы я не знал, что ты здесь, детка, что ты меня ждешь…
Он не договорил. Впереди из белесой мглы раздался голос трубы - победный сигнал, и тотчас из фургонов, ехавших рядом и впереди, послышались радостные возгласы:
- Слыхали?
- Там, впереди, кто-то есть!
Еще один сигнал, еще и еще - не успевало умолкнуть эхо предыдущего, как уже звучал следующий, и скоро звенящая медь затопила весь белый свет.
Фургон Стерджиса, ехавший перед О'Коннелами, остановился. Шелдон обернулся и призвал к себе нескольких мужчин:
- Стрэттон! Уитни! О'Коннел! Достаньте оружие!
- Оружие? - переспросила Мэв. - Зачем оружие, папа?
- Давай-ка, дочка, в фургон, - велел Хармон, - и не высовывайся, пока я не вернусь.
Труба стихла на мгновение, но тут же запела снова - еще лучше, еще прекраснее. Мэв забралась в фургон, а ее худенькое тело тряслось в такт этим звукам, музыка пробирала ее до костей. Когда отец с винтовкой в руках исчез, Мэв заплакала. Не потому что боялась за него, а потому что ей самой захотелось выйти под падающий снег и посмотреть: что за труба рождает эту музыку, так странно отзывающуюся в теле, и что за человек на ней играет. Быть может, там и не люди вовсе? Быть может, ангелы, которых Мэв помянула пять минут назад, спустились на землю и трубный глас возвещает их приход.
Мэв внезапно и безоглядно уверовала, что так оно и есть, и выбралась из-под полога. Небесные стражи явились спасти их, и мама, наверное, тоже. Если Мэв пристально вглядится, она увидит их в небесном золоте и пурпуре. Она встала на козлах, вцепившись в брезент, и устремила взор в снежную мглу. Ее старания были вознаграждены. Когда трубы возвестили третью аллилуйю, снег на некоторое время прекратился. Мэв увидела слева и справа пики, похожие на зубья капкана, а впереди - исполинскую гору, чьи нижние склоны поросли лесом. До опушки этого леса было не более сотни ярдов, и музыка доносилась именно оттуда. Ни отца, ни других мужчин, отправившихся туда, Мэв не видела - конечно же, потому что их скрыли деревья. Нет никакой опасности в том, чтобы последовать за ними. Как чудесно будет стоять рядом с отцом, когда он воссоединится с мамой. Разве это не счастье - поцеловать маму, окруженную ангелами? А Уитни и все, кто ругал отца, останутся в стороне, сгорая от зависти.