* * *
- Щука?! Сом?!
Дядя Артем смеется, пропуская сквозь рыжие усы густой папиросный дым, и смотрит на меня. Его очки на ярком солнце превратились в два маленьких зеркальца, и глаз дяди Артема я не вижу, и мне непонятно, смеется ли он взаправду.
Мы сидим во дворе за доминошным столом - друг напротив друга. Сейчас три часа дня, и за столом, кроме нас, никого нет - он заполнится ближе к вечеру. Под столом, в теньке, обернутый авоськой, лежит гигантский арбуз, блестящий и теплый, и поэтому разговор наш со стороны дяди Артема носит несколько раздраженный характер - арбузу полагалось бы давно плавать в ванне с холодной водой и остывать.
Сережку Бортникова нашли три дня назад. Времени прошло совсем немного, но яркость и значимость этого события уже успела поблекнуть в моей памяти, хоть я и пытаюсь узнать, что же произошло, и есть ли что-то там, в мутной глубине Волги. Как странно - тогда, три дня назад, мне казалось, что я уже никогда не буду купаться в нашей реке и ловить рыбу, но сегодня утром я вместе со всеми ходил на рыбалку так же, как и всегда, и поймал огромного леща. А совсем недавно я искупался на обычном месте, и волосы мои еще немного влажные. Пусть и охватывало меня периодически чувство беспокойства, но я списываю все это на детские страхи. А река течет лениво, как и всегда.
Завтра Сережку похоронят. А его смерть и то, как его нашли, уже превратились в страшную историю, которую рассказывают друг другу во всех дворах и дети, и взрослые. История обрастает многочисленными подробностями и постепенно станет сказкой, которая пополнит собой устный сборник волжанских легенд. И меня эта история уже не трогает так, как в тот день, но, тем не менее, я сижу здесь и разговариваю с дядей Артемом. Он у нас - один из лучших и знающих рыбаков, и я вываливаю ему все свои догадки - про мартына, про странную ссадину на Сережкиной ноге и про заповедник. Дядя Артем выслушивает меня внимательно и серьезно, и его смех - это не смех над глупым дитем, а смех над догадками взрослого мужчины, кажущимися ему нелепыми. Он нравится мне тем, что никогда не сюсюкает с нами, мальчишками, будто нам по пять лет, а относится как к взрослым людям.
- Щуку выбрось сразу! - говорит он, искоса поглядывая на арбуз. - Щука на людей не нападает. А вот сомы-сомищи человечинкой баловались, это факт. Но это большие сомы, старики, которым лет, значит, по шестьдесят и боле. Они, если живется им хорошо, место чистое, сытое, здоровенные вымахивают, гиганты просто. Вот на Одере, реке такая на границе Польши и Германии, их много раньше было, гигантов таких. В прошлом веке там сома поймали - за четыреста килограмм тянул. Метров семь-восемь в длину. Представляешь себе?
Я представляю. Сом получается размером с нашу большую комнату, а его "улыбка", наверное, как раз с ванну. Жутко даже представить, что где-то может жить такое чудовище. Дядя Артем, глядя на мое изменившееся лицо, ухмыляется.
- Не боись, у нас, на нижней Волге, таких сомов нет. Говорили, конечно, что вроде вылавливали и на двести пятьдесят килограмм, но, должно, сказки это - знаешь, как говорится, "рыбацкая правда". А так, ну, что… с лодку-резинку - видал, сам лавливал. Сильный был, зараза, усищи вот такие, - дядя Артем с гордостью разводит руки, и если им верить, то усы у сома ничуть не короче его самого. - Чуть не потопил меня - плесом как дал по лодке - чудом на воде удержалась. Да-а-а, - тянет он, - был бы тут такой сом, я бы его поймал, обязательно поймал. Они, сомы, очень лягушек любят. Они им все равно, что тебе мороженое или арбуз. И к кваканью очень чувствительные. На звук идут, значит… Да-а-а.
Его взгляд становится мечтательным, наверное мысленно дядя Артем уже видит, как бы он ловил такого вот огромного сома. Да, наверное это действительно здорово, но если случайно свалишься туда, к нему в воду… Семиметровый сом… да даже трехметровый - увидь я рядом с собой в воде такого, я бы, наверное, умер от страха. Я хорошо знаю предел своей храбрости.
- Дядь Артем! - пытаюсь я вырвать его из мечтаний. - Так где такие большие сомы водятся?
- Я ж тебе сказал - в Одере, в Дунае еще, в Днестре, в Днепре.
- А у нас точно нет?
Он неопределенно пожимает плечами.
- Да откуда?!
- А в заповеднике мог такой вырасти?
- Хм, - дядя Артем задумывается. - Да нет, вряд ли. Можно, значит, конечно, предположить, - он грозит мне пальцем, - только предположить, что рос там такой сом, жил привольно, а потом что-то случилось - может, разлив, может потревожили его. Он и ушел. А сомы, как правило, вверх по реке идут, так что он мог бы и у нас пройти, но, конечно, вряд ли бы задержался. Здесь движение, да и вода - сам видишь. А сомы, значит, - они чистую воду любят. Дождь особенно. И они… это… лентяи большие. Домоседы. Больше сидят в яме своей на дне где-то.
Я раздумываю над его словами. Дядя Артем наклоняется и трогает ладонью арбуз. На его лице отражается недовольство.
- А большие сомы, значит, человека могут съесть? Ну, те, которых у нас нет.
- Да, могут, бывало такое. Пасть-то у них - будь здоров, туда и я помещусь! - он смеется. - И телят хватали с воды, и детей, и женщин, значит, слышал, съедали. Вот насчет мужиков не знаю. Но сомы прожорливые, очень прожорливые. Они, значит, с поверхности что схватят, так на дно тянут. Утопят, а потом проглатывают целиком. Зубки-то у них так себе - мелкие, вроде короткой щетки - удержать ими можно, а вот разорвать на куски, значит, нет.
Я снова спрашиваю дядю Артема о ссадине на Сережкиной ноге. Мне интересно, мог ли такой след оставить схвативший его сом. Дядя Артем качает головой.
- След бы похож был. Но ты, Ленек, мысли эти глупые из башки своей выкинь. Нет у нас таких сомов, не-ту! - он снова дотрагивается до арбуза, потом шлепает его по полосатому боку, и арбуз отзывается - спело, упруго. - Товарищ твой, значит, утонул, и его течением по дну проволокло, а на дне барахла всякого знаешь сколько?! Там и зацепило его. Жутко, конечно, жутко. Жалко парня. Вечно же все чуть ли не на фарватер заплывал, вот и дозаплывался. А ты, Ленька, щучий ты сын, о соме забудь! Нет здесь таких! И никогда не было! Вот, значит, как.
Его голос звучит уверенно, но когда он слегка поворачивает голову, и блики с его очков исчезают, мне чудится, что у дяди Артема в глазах хитринка и опаска. Будто он боится, как бы у него чего не отняли. А еще у него в глазах азарт. Азарт рыбака. И в этот момент я думаю, что дядя Артем убеждает меня в том, чего сам не думает. Я этого не понимаю, прощаюсь с ним и ухожу растерянный.
Идя, я один раз оборачиваюсь. Дядя Артем сидит за столом задумчивый и совсем не торопится отнести арбуз домой в прохладную ванную, а в стеклах его очков снова сверкает солнце. Он вытаскивает новую папиросу и приминает ее пальцами. Я пожимаю плечами и отворачиваюсь.
Я не знаю, что вижу дядю Артема в последний раз.
* * *
Время обеда.
Поскольку встают у нас рано, то и обедают рано. И летом, как правило, ни один обед не обходится без рыбы и арбуза. А потом - здоровенная кружка чая. В Волжанске любят гонять чаи, и дома у нас царит поговорка: "Утром - чаек, в обед - чай, вечером - чаище!"
Начало первого, и все наши давным-давно разбежались по домам, собрав снасти, но мне есть сегодня не хочется, хотя дома меня ждут не дождутся любимые судачьи пельмени. Я наблюдаю за своими удочками, но сторожки словно застыли в горячем душном мареве. На одной закидушке леска совсем провисла - грузило с крючком подтащило слишком близко к берегу, и придется перебрасывать - у самого парапета берут только наглые прожорливые окуни, а судаки поосторожней.
Сегодня мне не везет, да и не одному мне - почти вся "первая смена" вернулась домой ни с чем, а из нашей компании только Антоха поймал двух жалких окуньков, которые не заслуживают того, чтобы называться уловом. Скоро начнет собираться "вторая смена". Я отстою и ее, хотя наверняка так ничего и не поймаю. Но это не так уж важно. Все дело в реке, и я наблюдаю за ней из-за парапета, словно из засады. Вниз по течению буксир нехотя тащит понтоны с лесом, от него катится волна и сейчас мои сторожки слегка оживут. На одном из сторожков сидит большая стрекоза и изучает окружающий мир своими странными глазами. Ее прозрачные крылья блестят соблазнительно, но я не протягиваю руку и не ловлю стрекозу. Мне грустно, потому что в нашем дворе еще одна потеря - пропал дядя Артем. Позавчера утром, на следующий день после нашего разговора, он, как обычно, отправился на рыбалку на своей резиновой лодке, и больше его никто не видел. Ближе к вечеру жена встревожилась - "лодочники", как правило, возвращаются домой часов в двенадцать дня, а дядя Артем обычно возвращался около половины двенадцатого. Совместные с друзьями поиски не дали никаких результатов. А еще днем позже намного ниже по течению заметили перевернутую резиновую лодку. Это оказалась лодка дяди Артема. А самого его так пока и не нашли. И сейчас, когда я стою и щурюсь на Волгу, плещущую золотом, то еще не знаю, что дядю Артема не найдут никогда. Но я это чувствую.
Никто ничего не понимает. Дядя Артем был отъявленный трезвенник и по пьянке утонуть не мог. Мужик, что называется, в соку, крепкий, отличный пловец, отличный рыбак, реку знал, как свои пять пальцев, и лодка его просто так, сама по себе, не перевернулась бы. В то утро только видели, как он отваливал от лестницы, а потом "лодочники" его из виду потеряли - и не удивительно, лодки всегда разбредаются на значительное расстояние друг от друга, а некоторые вообще уходят за остров. Если что и произошло в пределах их видимости, то это произошло так быстро, что увлеченные рыбаки могли этого просто не заметить. Всплеск? - да мало ли на реке всплесков! Нет, ничего подозрительного они не видели.
Я хорошо помню азарт в глазах дяди Артема. Он поверил в сома, потому и убеждал меня в обратном - чтобы я не болтал языком. Как истинный рыбак он загорелся желанием поймать его. И в то утро поехал именно за ним.
Я думаю, что он нашел его.
А потом я снова вспоминаю ссадину на ноге Серого и вдруг мне приходит в голову, что таких, как Серый, - таких, до которых никому нет дела, возможно очень много, и если кто-то из них пропадет, этого тоже могут не заметить. А может, они уже пропали - пропали в реке, и их не найдут, как Бортникова? Волжанск - большой город, а Волга глубока.
Леска одной из закидушек провисает окончательно, и я вытаскиваю ее, чтобы перезабросить. На крючке тихо-тихо висит бычок, большой, щекастый и липкий. Я досадливо срываю его и швыряю обратно в воду, следом выбрасываю мертвого живца и начинаю шарить в ведерке с водой, куда выпускал пойманных бычков и уклеек. Но пока я смотрел на реку, тень, в которой стояло ведерко, уползла, и все рыбки заснули. Мертвые они ни на что не годны, и я выплескиваю ведерко за парапет.
- Сдохли, да?
Я вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь. Сзади стоит Вита с Венькиной поплавушкой в одной руке и пакетом в другой, и растрепанные волосы смешно топорщатся у нее на голове. Ее разбитое колено покрыто засохшей коркой, и я смотрю на него слегка смущенно, как и она на мою еще не совсем зажившую губу.
- Чо надо? - спрашиваю я сердито, и Вита на мгновение пригибает голову и становится похожа на рассвирепевшего маленького ерша. А потом на ее лице вдруг появляется улыбка, и я настораживаюсь, словно где-то рядом зашипела змея.
- Хочешь, я тебе наловлю?
Я смотрю удивленно.
- Чего это вдруг?! Почему мне? Почему не Веньке?
- А он ушел. Кроме тебя тут никого нет, а я хочу половить! Я могу даже в стороне ловить, ты мне только червяков дай, а то у меня нету. Я всех рыб отдам тебе, даже больших. Хочешь?
Поразительная и подозрительная щедрость. Я внимательно смотрю на это чудовище, но разглядеть что-то под выражением лица Виты, как и в мутной волжской воде невозможно. Я перевожу взгляд на удочку в ее руке и думаю о том, что, пожалуй, свежие живцы уже нужны на все закидушки. Хоть сегодня во мне и нет особого рыбацкого азарта, чего закидушкам болтаться без дела? А вдруг попадется что-то особенное?
- А куда Венька пошел? - спрашиваю я без особого интереса, и улыбка Виты вдруг становится торжествующей, и она извлекает припрятанный под ней нож и наносит мне удар.
- С Юлькой в кино. На "Конвой".
Я чувствую себя так, словно на меня неожиданно вылили ведро ледяной воды, а затем сразу же ведро кипятка. Я выдавливаю из себя:
- Врешь!
- Смысл?! - Вита как-то по-взрослому поджимает губы и прислоняет поплавушку к парапету, и я понимаю, что она не врет. - Не веришь, спроси у них, когда придут.
- И что, они вдвоем пошли? - выпаливаю я. Вопрос получается слишком быстрым и слишком заинтересованным, и на лице Виты появляется насмешка, и она кивает. Чудовище, конечно, еще слишком мало, но оно принадлежит к коварному женскому роду и все понимает. Я чувствую себя дураком и уже готовлюсь к тому, чтобы дать Вите подзатыльник, когда она раскроет рот и скажет какую-нибудь гадость, и, понимая это, она отступает на несколько шагов и спрашивает:
- Ты ведь тоже в нее втюрился, как и все? Да?
- Сбрендила что ли?! - возмущаюсь я. - А ну вали отсюда!
- Она будет гулять с Венькой. Но может и с тобой. Ты ей тоже нравишься, - Вита залезает на парапет и начинает болтать ногами. - Вот так. Я это точно знаю. Я много знаю.
Я копаюсь в банке с червями и делаю вид, что ничего не слышу, но сердце у меня отчаянно колотится. Юй пошла в кино с Венькой! Вдвоем с Венькой! Такого никогда еще не было! И я ей тоже нравлюсь? Витка врет, конечно. Я не могу нравиться Юй. Сердце у меня колотится еще сильней, и мне становится трудно дышать.
- Ты поплывешь на остров?
- Что?
Вита смеется, довольная своим превосходством.
- На остров. Видишь, я все знаю. Все никак не соберетесь? Ну и чо? Торчите тут с удочками целый день - думаете, чем больше поймаете, тем быстрей Юльке понравитесь! Нет, для этого надо сделать что-то особенное.
- С чего это ты взяла?
- Я слышала, как она говорила, что вы хлюпики! - Вита поднимает свой пакет и ставит его на парапет. В пакете что-то брякает. - Все увиливаете, не можете до несчастного острова доплыть! Наверное, боитесь!
В моем возрасте нет худшего оскорбления, чем подозрение в трусости. Остров вдруг словно приближается, и я готов прыгнуть в воду хоть сейчас, но что толку - Юй здесь нет, и оценить мой подвиг будет некому. А может поплыть? А вдруг я утону? Вот тогда уж Юй пожалеет о своих словах, когда меня выловят из реки. Я начинаю мысленно представлять себе эту сцену, но потом вспоминаю, как выглядел Сережка Бортников, и умирать мне уже не хочется. А еще я думаю о том, кто может ждать меня где-нибудь на середине реки. Вдруг он там все-таки есть, этот сом? Вдруг это все-таки из-за него пропал дядя Артем Вдруг это он утопил Серого. Схватил за ногу и утопил, а потом тело унесло течением, потому сом и не съел его - потерял. Я смотрю на остров, и теперь он начинает отодвигаться, будто уплывая назад, к противоположному берегу реки. Солнце на мгновение ныряет в облако, и вода становится серой, неприветливой.
- Врешь ты все! - говорю я наконец, и Вита как-то совсем по взрослому грозит мне пальцем.
- Вот потом поздно будет, так пожалеешь!
- Да зачем ей надо, чтоб я реку переплыл?!
Вита смотрит на меня с презрением.
- Ты что, книжек не читаешь?! Ну, хоть телик смотришь?! Про рыцарей слышал? Ну, вот "Айвенго" шел недавно. Раньше ведь рыцари ради женщины, в которую влюблялись, чо хошь делали! Друг друга убивали, всякие сокровища доставали. А какая-нибудь принцесса сразу за этого рыцаря замуж! А ты реку переплыть не можешь!
Я пытаюсь уловить связь между рыцарями, принцессами, Волгой и Юй, и постепенно у меня получается. Вита ждет, настороженно блестя глазами. Я думаю, что во всем этом наверняка есть какой-нибудь подвох, но пока не могу понять, какой.
- Ну, что, червей дашь? Надо ж забросить.
- Слушай, ну а тебе-то зачем, чтоб я плыл? Хочешь, чтоб я утоп, да?
Вита начинает раздраженно стучать болтающимися ногами по парапету.
- Вот еще! Я тебе помочь хочу. Венька же тебе врезал… ну, я, конечно, ему подрассказала… Ты ведь уже не злишься, правда? Слушай, - она вдруг переходит на таинственный шепот, - если ты переплывешь, я еще отдам тебе все свои шарики.