Дежурство в кабинете естественных наук всегда было для Мо настоящим кошмаром. Нужно было расставлять по местам горелки, пробирки, чашки Петри, фильтры и всякое такое. Мо страшно боялась химического оборудования. Ей приходилось убираться здесь всего два раза в месяц, в соответствии с расписанием дежурств по классу, но в этот раз её очередь выпала именно на худшую неделю её жизни.
По крайней мере в классе сидела миссис Хокинс, которая преподавала другие предметы, а сейчас проверяла здесь тетради после учебного дня. Присутствие другого человека немного успокаивало Мо.
- Ты прекрасно справляешься, Морин, - похвалила миссис Хокинс.
Белая змея таращилась на них мёртвым взором из банки с формалином. Мо прошептала:
- Спасибо.
- А почему ты одна? - спросила миссис Хокингс. - Вы же всегда дежурите парами.
- Сегодня была очередь Иничея, - сказала Мо. - Но он уже несколько дней не появлялся в школе.
Учительница нахмурилась.
- Это кто? - спросила она, силясь вспомнить. - У меня такого в списках нет.
- Мик Иничей. У него темноватые волосы, которые не мешало бы подстричь. Молчаливый такой. Он единственный назвал все кости скелета на викторине, помните?
- Нет, - призналась, миссис Хокинс.
- Да как же так! Его никто не помнит! Даже мистер Кирби!
Миссис Хокинс убрала тетради к себе в сумку и сказала:
- Ладно, я рада, что ты справляешься сама, дорогуша. Не забудь перед уходом протереть все рабочие поверхности, - и учительница вышла, закрыв за собой дверь.
Кабинет естественных наук был очень старым. В нём были длинные столы со встроенными раковинами и кранами, с газовыми горелками и прочим оборудованием, а вдоль стен тянулись деревянные стеллажи с разнообразными тварями в больших бутылках. Эти твари давным-давно были мертвы. В одном из углов кабинета даже имелся желтоватый человеческий скелет. Мо не знала, был ли он настоящим, но сейчас один его вид бросал её в дрожь.
Любой шум, производимый ею, подхватывало эхо. Она включила весь свет, даже над доской, чтобы было не так страшно. В комнате стало холодать. Мо пожалела, что нельзя сделать батареи погорячее. Она подошла к одной из батарей и потрогала её. Та оказалась будь здоров какой горячей. Но почему-то Мо бил настоящий озноб.
В комнате было пусто, и это была какая-то неспокойная пустота, в ней чувствовалось чьё-то присутствие. Мо всё время казалось, что кто-то на неё смотрит.
"Естественно, на меня кто-то смотрит, - подумала она. - В этих банках куча дохлых тварей, и все они смотрят на меня, не говоря о скелете".
Она покосилась на полки.
В этот момент дохлые твари в банках вдруг зашевелились. Змея с молочно-белыми мёртвыми глазами вдруг расплела свои кольца. Безликое морское существо с выпяченными позвонками стало биться и извиваться в своём жидком жилище. Котёнок, сдохший десятилетия назад, оскалился и начал царапать стекло.
Мо закрыла глаза. "Мне всё это мерещится, - сказала она себе. - Я всё это придумала".
- Я не боюсь, - произнесла она вслух.
- Вот и хорошо, - сказал некто, стоявший в тени у дальней двери. - Бояться не круто.
Она сказала:
- Тебя никто из учителей не помнит.
- Зато ты помнишь, - сказал мальчик, злой гений всех её несчастий.
Она схватила мензурку и запустила ею в него, но промахнулась, и мензурка разбилась о стену.
- Как поживает Дик? - спросил Ник, как ни в чём не бывало.
- Сам знаешь, как он поживает, - ответила она. - Он со мной не разговаривает. Сидит на уроках, потом идёт домой и делает домашнее задание. Наверное, ещё строит свою железную дорогу.
- Вот и хорошо, - сказал Ник.
- Между прочим, - сказала она, - ты целую неделю прогуливаешь школу. Так что ты попал, Мик Иничей. Вчера из полиции приходили, спрашивали про тебя.
- Кстати о полиции, - сказал Ник, - как поживает твой дядя Тэм?
Мо промолчала.
- Если подумать, - продолжил он, - ты, в некотором смысле, выиграла. Я больше не буду ходить в школу. А в другом смысле - проиграла. Ты знаешь, что такое непокой, Морин Киллинг? Ты когда-нибудь гляделась в зеркало, не понимая, чьи глаза смотрят на тебя с отражения? Ты когда-нибудь сидела в пустой комнате, твёрдо зная, что ты не одна? Неприятная штука.
- Ты хочешь сделать так, чтобы я спятила? - спросила она дрожащим голосом.
Ник молчал. Он просто смотрел на неё. В дальнем углу кабинета что-то упало. Мо оглянулась: её портфель соскользнул со стула на пол. Когда она снова оглянулась, она снова была одна. Или, во всяком случае, она больше никого не видела.
Её путь домой был бесконечно длинным и очень неспокойным.
Мальчик и его наставник стояли на вершине холма и смотрели на огни города.
- Как твой ушиб? - спросил мальчик.
- Болит немного, - ответил наставник. - Но на мне всё быстро заживает. Скоро буду как новенький.
- А ты мог умереть? Оттого, что бросился под колёса машины?
Наставник покачал головой.
- Есть разные способы убивать таких, как я, - сказал он. - Но ни один из них не связан с машинами. Я очень старый и очень прочный.
Ник сказал:
- Я был совсем неправ, да? Весь смысл был в том, чтобы оставаться незамеченным. Но я впутался в ту историю с другими школьниками, и тут же появились полицейские и всё остальное. И всё потому, что я эгоист.
Сайлас поднял одну бровь.
- Это не эгоизм. Тебе надо учиться быть среди себе подобных. Всё это объяснимо. Просто в мире живых всё устроено сложнее, чем здесь, и мы не можем тебя там защитить, как на кладбище. Я хотел, чтобы ты всегда был в абсолютной безопасности, - сказал Сайлас. - Но для таких, как ты, есть только одно абсолютно безопасное место. То, куда вы попадаете в самом конце череды своих приключений, когда эти приключения перестают быть значимыми.
Ник задумчиво погладил надгробие Томаса Р. Стаута (1817–1851, "К великой печали всех, кто его знал"). Его пальцы оставили следы во мху.
- Он всё ещё ищет меня, - сказал Ник. - Тот, кто убил мою первую семью. Но мне всё равно надо учиться тому, чему учатся люди. Ты будешь запрещать мне уходить с кладбища?
- Нет. Это было ошибкой, которая нас обоих многому научила.
- Тогда как же быть?
- Надо придумать, как удовлетворить твою потребность в чтении и знаниях о мире. Существуют библиотеки. Есть и другие способы. И другие места, где можно оказаться среди других живых - театры, например, и кинотеатры.
- А что это такое? Это похоже на футбол? Когда я был в школе, мне нравилось смотреть, как играют в футбол.
- Футбол. Хм-мм. В него обычно играют слишком рано, чтобы я мог с тобой туда сходить, - сказал Сайлас. - Но мисс Люпеску может тебя отвести на футбольный матч в следующий раз, как приедет.
- Было бы круто, - мечтательно произнёс Ник.
Они стали спускаться по холму, и Сайлас произнёс:
- Мы оба порядком наследили за последнюю пару недель. А ведь тебя всё ещё ищут.
- Ты это уже говорил, - сказал Ник. - Откуда ты знаешь? И кто ищет? Что им надо?
Но Сайлас только покачал головой и отказался продолжать разговор, так что Нику пришлось довольствоваться тем, что он уже знал.
Глава 7
Всякий Джек
Последние несколько месяцев Сайлас был чем-то очень занят. Он начал покидать кладбище сразу на много дней, а иногда и недель. К Рождеству мисс Люпеску приехала заменять его на целых три недели, и они с Ником каждый день обедали вместе в её съёмной квартирке в Старом городе. Она даже сходила с ним на футбольный матч, как Сайлас и обещал. Но теперь она уехала назад в "древнюю страну", как она называла свой дом, потрепав Ника за щёки и ласково обозвав его "нимини" - как она повадилась к нему обращаться.
Теперь Ник остался и без Сайласа, и без мисс Люпеску. Мистер и миссис Иничей сидели в могиле Джосайи Вортингтона, беседуя с самим Джосайей Вортингтоном. Все трое были расстроены.
Джосайя Вортингтон спросил:
- Значит, он никому из вас не говорил, куда отправляется и как следует заботиться о мальчике в его отсутствие?
Иничеи покачали головами.
- Где же его носит?
Иничеи не знали. Мистер Иничей сказал:
- Он раньше никогда не покидал кладбище так надолго. И, когда речь шла о том, чтобы оставить ребёнка у нас, он говорил, что всегда будет рядом, либо пришлёт себе замену. Таково было его обещание.
- Боюсь, что с ним что-нибудь могло случиться, - произнесла миссис Иничей, казалось, сейчас она заплачет, но она вдруг разозлилась: - Как он мог так поступить?! Неужели нет способа найти его, попросить его вернуться?
- Я не знаю таких способов, - сказал Джосайя Вортингтон. - Но, по-моему, он оставил в склепе деньги, чтобы покупать мальчику пищу.
- Деньги! - воскликнула миссис Иничей. - Да какой прок от денег?
- Они понадобятся Нику, чтобы покупать еду, - начал объяснять мистер Иничей, но миссис Иничей тут же накинулась и на него.
- Все вы тут хороши! - сказала она.
Она вышла из могилы Вортингтона и отправилась на поиски сына, который, как она и предполагала, сидел на вершине холма, глядя на город.
- Меняю пенни на твои мысли, - сказала миссис Иничей.
- У тебя нету пенни, - сказал Ник. Ему уже было четырнадцать, и он был теперь выше своей матери.
- Есть парочка, в гробу лежат, - улыбнулась миссис Иничей. - Правда, они позеленели от времени, но, тем не менее, они у меня есть.
- Я тут думал о всяком, - сказал ей Ник. - Скажи, откуда нам знать, что человек, убивший мою семью, всё ещё жив? Что он меня ищет?
- Так считает Сайлас.
- Сайлас никак это не объясняет.
- Он всё делает в твоих интересах. Сам знаешь.
- Вот спасибо, - буркнул Ник. - И где он, спрашивается?
Миссис Иничей не знала, что ответить.
Ник сказал:
- Ты же видела убийцу моей семьи, да? В день, когда усыновила меня.
Миссис Иничей кивнула.
- Как он выглядел?
- Да я всё больше на тебя смотрела, а не на него, - ответила миссис Иничей. - Но дай-ка вспомнить. У него были тёмные волосы, почти чёрные. Заострённое лицо. Он был какой-то… как будто голодный и злой. Сайлас его отсюда выпроводил.
- Почему же Сайлас его не убил? - злился Ник. - Надо было просто убить его там же, и всё.
Миссис Иничей погладила руку сына своими холодными пальцами, затем сказала:
- Он не чудовище, Ник.
- Если бы Сайлас его тогда убил, я был бы сейчас в безопасности. Я мог бы ходить, куда захочу.
- Сайлас разбирается во этом лучше тебя. Лучше всех нас. И Сайлас знает всё о жизни и смерти, - сказала миссис Иничей. - Всё не так просто, как ты думаешь.
- Как его имя? Этого убийцы.
- Он не представился. В тот раз.
Ник наклонил голову и посмотрел на неё серыми, как гроза, глазами.
- И всё-таки ты знаешь, как его зовут, да?
Миссис Иничей ответила лишь:
- Ты ничего не сможешь сделать, Ник.
- Смогу. Я могу учиться. Я могу научиться всему, что нужно. Я же научился ходить сквозь упырь-врата. И сноходить. Мисс Люпеску научила меня ориентироваться по звёздам. Сайлас научил меня молчанию. Я могу творить Непокой. Я могу растворяться. Я знаю это кладбище, как свои пять пальцев.
Миссис Иничей погладила сына по плечу.
- Когда-нибудь… - начала она и вдруг осеклась. Когда-нибудь она не сможет больше прикоснуться к нему. Когда-нибудь он их покинет. Когда-нибудь. Затем она сказала: - Сайлас говорил мне, что убийцу твоей семьи зовут Джек.
Ник помолчал, затем кивнул.
- Мама?
- Что, сынок?
- Когда Сайлас вернётся?
С севера подул полночный ветер.
Миссис Иничей больше не сердилася. На смену гневу пришёл страх за жизнь сына. Она сказала:
- Если бы я знала, мой мальчик. Если бы я только знала.
Скарлетт Эмбер Перкинс исполнилось пятнадцать. Она сидела на втором этаже старого двухэтажного автобуса. Она представляла собой съёжившийся сгусток злобы и ненависти. Она ненавидела родителей за то, что те развелись. Она ненавидела мать за то, что они уехали из Шотландии. Она ненавидела отца за то, что тот не пытался её вернуть. Она ненавидела этот город за то, что в нём всё было не то - он совсем не был похож на Глазго, в котором она выросла. Она ненавидела его также за то, что стоило повернуть за угол - и на глаза обязательно попадалось что-нибудь до боли и ужаса знакомое.
Тем утром она сорвалась в присутствии матери.
- В Глазго у меня были друзья! - Скарлетт не столько кричала, сколько плакала. - И я их никогда больше не увижу!
Мать не нашлась, что сказать, кроме:
- Ну, всё-таки это не вполне чужой город. Мы ведь жили здесь, когда ты была маленькой.
- Я ничего не помню, - ответила Скарлетт. - И потом, здесь же не осталось никаких знакомых. Ты что, хочешь, чтобы я нашла тех, с кем дружила в пять лет? Ты это серьёзно?
Её мать ответила:
- А что тебе мешает?
Скарлетт злилась весь день в школе, и злилась до сих пор. Она ненавидела школу, она ненавидела весь мир, а в настоящий момент она особенно ненавидела муниципальный транспорт.
Каждый день, по окончании уроков, автобус номер 97 с конечной в центре города вёз её от школьных ворот до конца улицы, где её мать сняла небольшую квартирку. В тот ветреный апрельский день она ждала на остановке целых полчаса, а 97-й всё не ехал. Поэтому, когда появился 121-й, у которого на табличке также было написано "Центр", она на него села. Однако там, где её автобус всегда поворачивал направо, этот свернул налево, в Старый город, и поехал мимо городского парка и Старой площади, мимо памятника баронету Джосайе Вортингтону, и затем пополз по извилистой дороге вверх по холму, усеянному высокими домами. Скарлетт вконец расстроилась. Злость уступила место отчаянью.
Она спустилась на нижний этаж автобуса, взглянула на табличку, запрещающую разговаривать с водителем во время движения, и сказала:
- Простите? Я хотела попасть на Экейша-авеню.
Водитель, оказавшийся огромной женщиной с кожей смуглее, чем у Скарлетт, ответила:
- Вам надо было садиться на 97-й.
- У вас на табличке сказано, что автобус идёт в центр.
- Всё правильно. Но оттуда вам придётся возвращаться обратно, - вздохнула женщина. - Вам сейчас лучше всего сойти, спуститься по холму и подождать на автобусной остановке у здания городского совета. Сядете на 4-й или 58-й - они оба довезут вас почти до самой Экейша-авеню. Сойдёте на остановке у спорткомплекса, и оттуда пешком. Запомнили?
- Значит, 4-й или 58-й.
- Давайте я вас здесь выпущу.
Остановка по требованию случилась на холме, чуть выше стены с тяжёлыми железными воротами. Они были открыты, но ощущение от них было гнетущее, так что заходить туда не хотелось. Скарлетт стояла на ступеньке автобуса, пока женщина-водитель её не окликнула:
- Ну, выходите?
Тогда она вышла на дорогу. Автобус выпустил клуб чёрного дыма и урча укатил прочь.
За стеной ветер шуршал в кронах деревьев.
Скарлетт побрела вниз по холму. "Вот поэтому мне нужен мобильник, - подумала она. Её мать устраивала истерику каждый раз, как Скарлетт задерживалась хотя бы на пять минут, но всё равно отказывалась покупать ей мобильный телефон. - Ну и ладно. Придётся пережить ещё один скандал. Не первый и не последний".
Она поравнялась с открытыми воротами и заглянула внутрь. И вдруг…
- Странно, - сказала она вслух.
Есть такая вещь - дежавю. Это когда тебе кажется, будто ты здесь уже был - может, во сне или в мыслях, и теперь узнаёшь это место. Скарлетт хорошо знала это чувство - ей как-то уже казалось, что учительница второй раз теми же словами рассказывает про свой отпуск, или что кто-то точь-в-точь как раньше уронил одну и ту же ложку. Но это было другое. Сейчас ей не казалось, что она здесь была когда-то раньше. Она знала, что действительно здесь была.
Скарлетт прошла через открытые ворота и очутилась на кладбище.
Своим появлением она спугнула сороку. Птица взмахнула чёрно-белыми с зеленоватым отливом крыльями - и уселась неподалёку, в кроне тисового дерева, откуда уставилась на Скарлетт. "Тут за углом должна быть церковь, а перед ней такая скамейка", - она повернула за угол и действительно увидела церковь, которая, правда, оказалась гораздо меньше, чем в её воспоминаниях. А рядом была зловещего вида каменная готическая постройка со шпилем. Перед ней стояла деревянная скамейка. Скарлетт подошла, села на неё и поболтала ногами, как в детстве.
- Ээ… Извините, - раздался голос из-за спины. - Мне очень неловко вас беспокоить, но не могли бы вы мне помочь? Необходимо подержать тут кое-что, если вас не затруднит, а то мне рук не хватает.
Скарлетт оглянулась и увидела мужчину в бежевом дождевике, сидевшего на корточках перед могильным камнем. Под порывами ветра он с трудом удерживал в руках большой лист бумаги. Она поспешила к нему.
- Подержите, пожалуйста, - сказал мужчина. - Одной рукой тут, другой вот здесь, вот так. Неловкая ситуация, я понимаю. Я безумно вам благодарен.
Рядом с ним стояла жестянка из-под печенья, из которой он достал восковой мелок, похожий на маленькую свечку. Он начал тереть им вверх-вниз по камню лёгкими, привычными движениями.
- Вот и всё, - сказал он и улыбнулся. - Ну-ка, что у нас получилось? Так… какая-то закорючка снизу - видимо, изображение плюща. В викторианскую эпоху повсюду рисовали плющ, потому что это такой глубокий символ и всё такое… Вот. Можно отпустить.
Он встал и провёл пальцами по серым волосам.
- Ох, - произнёс он. - Как хорошо стоять-то. Ноги страшно затекли, как будто в них газировка. Ну, что скажете?
Сам камень был покрыт зеленовато-жёлтым лишайником, и надпись было почти невозможно разглядеть. Зато на листе бумаги всё было чётко:
- "Прихожанка Маджелла Годспид, 1791–1870. Осталась только память", - прочла Скарлетт.
- А теперь и памяти не осталось, - сказал мужчина, несмело улыбнувшись. У него были залысины, и он моргал, глядя на неё сквозь маленькие круглые очки, которые делали его похожим на дружелюбного филина.
На бумагу упала крупная капля дождя. Мужчина быстро свернул лист и взял жестянку с карандашами. Капли зачастили. Скарлетт передала мужчине лежавший у надгробия портфель, на который тот кивнул, и следом за ним зашла на маленькое крыльцо церкви, чтобы укрыться от дождя.
- Огромное вам спасибо, - сказал мужчина. - Дождь, я думаю, скоро закончится. Сегодня в прогнозе погоды писали, что вечером будет солнце.
Как будто в ответ на это, подул холодный ветер, и начался настоящий ливень.
- Я знаю, о чём вы думаете, - сказал мужчина.
- Да ладно, - отозвалась Скарлетт, которая думала: "Мама меня убьёт."