- Когда ты вернёшься домой, - сказала мисс Люпеску, - я научу тебя названиям звёзд и созвездий.
- Было бы здорово, - ответил Ник.
Он снова прижался к её широченной серой спине, зарылся лицом в её шерсть и крепко вцепился в неё руками. Казалось, прошло всего несколько мгновений - а его уже несли - неловко, как взрослая женщина может нести шестилетнего мальчика, - по кладбищу, к гробнице Иничеев.
- Он потянул ногу, - сказала мисс Люпеску.
- Бедняжка, - сказала мисс Иничей, забирая у неё мальчика и баюкая его в своих едва видимых, почти бесплотных руках. - Я, признаться, ужасно волновалась. Но теперь он здесь, и всё остальное неважно.
И ему, наконец, стало хорошо и удобно - под землёй, в знакомом месте, на мягкой подушке. И темнота нежно и устало увлекла его в сон.
Лодыжка Ника опухла и стала синей. Доктор Трефузий (1870–1936, Да познает душа его блаженство) осмотрел её и заявил, что это всего лишь растяжение, ничего серьёзного. Мисс Люпеску принесла из аптеки эластичный бинт для повязки, а баронет Джосайя Вортингтон, которого похоронили вместе с его любимой тростью из чёрного дерева, охотно одолжил её Нику. Ник весело кривлялся, расхаживая с ней и изображая из себя столетнего старика.
Затем, опираясь на трость, Ник поднялся на холм и достал из-под камня спрятанный там листок.
"Гончие Бога" - такова была верхняя строчка, выведенная фиолетовыми чернилами. Это был первый пункт в списке.
"Те, кого люди называют оборотнями или вервольфами, сами называют себя Гончими Бога, поскольку считают свойственную им метаморфозу - подарком создателя. И они с рвением отрабатывают этот дар, преследуя злоумышленников до самых адовых врат."
Ник кивнул.
И подумал: "Не только злоумышленников".
Он прочёл весь список, стараясь как можно лучше запомнить его наизусть. Затем он спустился в часовню, где мисс Люпеску ждала его с мясным пирожком и большим пакетом картошки из лавки фиш-н-чипсов у подножия холма. Она уже приготовила очередную стопку списков, написанных фиолетовыми чернилами.
Они съели картошку вместе. Мисс Люпеску даже пару раз улыбнулась.
В конце месяца вернулся Сайлас. В левой руке он держал свой чёрный саквояжь, а правой кратко пожал руку Ника. Но это был старый добрый Сайлас, и Ник ужасно ему обрадовался. Он обрадовался ещё сильнее, когда оказалось, что Сайлас вернулся с подарком: маленькой копией Золотого моста из Сан-Франциско.
Дело шло к полуночи, но стемнело не до конца. Они втроём сели на вершине холма, глядя на огни городка, мерцающие внизу.
- Полагаю, в моё отсутствие здесь всё было в порядке?
- Я многому научился, - сказал Ник, держа в руках маленький мост. Он показал на небо:
- Вон там - охотник Орион. У него пояс из трёх звёзд. А это - созвездие Тельца.
- Молодец, - похвалил его Сайлас.
- А ты? - спросил Ник. - Ты чему-нибудь научился там, где ты был?
- Ещё как, - ответил Сайлас, но не стал вдаваться в подробности.
- И я, - важно произнесла мисс Люпеску. - Я тоже кое-чему научилась.
- Прекрасно, - сказал Сайлас. Где-то в кроне дуба ухнула сова. Сайлас продолжил:
- Знаете, до меня в пути дошли кое-какие слухи. Будто бы некоторое время тому назад вы побывали в таких далях, куда я бы не смог за вами последовать. И в другой ситуации я бы сказал, что следует теперь быть настороже, но, к счастью, память упырей коротка.
Ник сказал:
- Всё хорошо. Мисс Люпеску за мной присматривала. Мне ничего не грозило.
Мисс Люпеску посмотрела на Ника, и глаза её тепло блеснули. Затем она посмотрела на Сайласа.
- Есть столько полезных знаний, - сказала она. - Может, мне вернуться следующим летом, чтобы научить мальчика ещё чему-нибудь?
Сайлас посмотрел на мисс Люпеску, слегка изогнув бровь. Затем он вопросительно посмотрел на Ника.
- Я был бы рад, - ответил Ник.
Глава 4
Надгробие для ведьмы
На окраине кладбища была похоронена ведьма. Это было всем известно. Миссис Иничей с самого детства наказывала Нику держаться оттуда подальше.
И он каждый раз спрашивал:
- Почему?
- Живым там находиться вредно, - отвечала миссис Иничей. - Это же практически край света, там очень мокро. Считай, болото. Ты там погибнешь.
Мистер Иничей не отличался образным мышлением. Он говорил просто:
- Это нехорошее место.
Считалось, что кладбище заканчивается на западном склоне холма, под старой яблоней, где был старый железный забор с маленькими ржавыми наконечниками на каждой перекладине. Но за этим забором был обширный пустырь, поросший сорняками, крапивой и колючей ежевикой, застеленный ковром мягкой осенней гнили. Ник, будучи послушным мальчиком, никогда не пытался пролезть через забор, но иногда ходил посмотреть на ту сторону. Он понимал, что ему про это место что-то недоговаривают, и это его раздражало.
Ник вернулся на вершину холма, к часовенке у входа на кладбище, и стал дожидаться темноты. Когда серый вечер сменился багровыми сумерками, над шпилем раздался шум, похожий на шорох тяжёлого бархата - Сайлас покинул своё убежище на башне и спустился по шпилю вниз головой.
- А что на окраине кладбища? - спросил его Ник. - За могилами приходского пекаря Харрисона Вествуда и его жён Мэрион и Джоан?
- Почему ты спрашиваешь? - поинтересовался наставник, смахивая с чёрного костюма пыль своими пальцами цвета слоновой кости.
Ник пожал плечами:
- Так, интересно.
- Там неосвящённая земля, - ответил Сайлас. - Понимаешь, что это значит?
- Не-а, - признался Ник.
Сайлас прошёлся по тропинке, не задев на своём пути ни одного опавшего листа, сел на скамейку рядом с Ником и заговорил своим вкрадчивым голосом:
- Некоторые считают, что вся земля священна. Что она была священна до того, как на ней появились люди, и будет священна, когда люди исчезнут. Но в твоей стране считается, что священна только та земля, где стоят церкви и освящённые ими кладбища. Рядом с каждым кладбищем часть земли оставляют неосвящённой, и там хоронят всяких преступников, самоубийц и еретиков. Так и на окраине нашего кладбища.
- Значит, по ту сторону забора похоронены плохие люди?
Сайлас приподнял одну бровь, представлявшую собой идеальную дугу.
- Что? Да нет, вовсе нет. Дай-ка подумать. Я давненько там не был. Но нет, никого особенно плохого не помню. Ты не забывай: в былые времена тебя могли вздёрнуть даже за один украденный шиллинг. А люди, которые не в силах справиться с тяготами своей жизни и думают, что лучший выход - поскорее уйти из неё в какой-нибудь другой мир, - такие люди существовали во все времена.
- Это которые сами себя убивают? - спросил Ник. Ему было почти восемь лет. Он смотрел на Сайласа большими любопытными глазами. Он всё схватывал очень быстро.
- Именно.
- А это помогает? Им лучше, когда они мёртвые?
- Некоторым лучше. Но большинству - нет. Они мало отличаются от тех, кому кажется, что если переехать жить в другое место, то там они будут счастливы, а потом переезжают - и всё по-прежнему плохо. Куда ни уезжай, от себя не убежишь. Понимаешь?
- Кажется, да, - ответил Ник.
Сайлас наклонился и взъерошил его волосы.
- А как же ведьма? - вспомнил Ник.
- А! Точно! Самоубийцы, преступники и ведьмы. Все, кто умер, не покаявшись, - Сайлас встал, похожий на длинную полуночную тень. - Слушай, мы тут с тобой заболтались, - сказал он. - Между тем, я ещё не завтракал, а ты рискуешь опоздать на учёбу.
Бесшумный взрыв всколыхнул бархат ночи, и Сайлас исчез.
Луна уже почти взошла, когда Ник добрался до мавзолея мистера Пенниворта. Томас Пенниворт ("палежит здесь, пака не васкреснит") его заждался и был не в лучшем расположении духа.
- Ты опоздал, - сказал он.
- Простите, мистер Пенниворт.
Пенниворт неодобрительно фыркнул. На прошлой неделе они проходили стихии и темпераменты, а Ник до сих пор их путал. Он думал, что его и сейчас ждёт проверка, но мистер Пенниворт вместо того сказал:
- Пожалуй, стоит потратить несколько дней на практику. А то мы теряем время.
- Разве? - спросил Ник.
- Боюсь, что так, юный Иничей. Как у тебя обстоят дела с Растворением?
Ник очень надеялся, что именно это у него не спросят.
- Да, в общем, ничего, - промямлил он. - Ну, то есть, как-то так.
- Не понимаю, мистер Иничей. Как это "так"? Почему бы тебе не продемонстрировать мне, как именно "так"?
Ник понял, что терять нечего. Он глубоко вздохнул, крепко зажмурился и изо всех сир постарался раствориться.
Мистер Пенниворт был недоволен.
- Тю. Это совсем не то. Даже не близко. Скольжение и Растворение, мальчик, - навыки мёртвых. Скользи сквозь тени. Растворяйся из вида. Ну-ка, давай ещё раз.
Ник снова напрягся.
- Ты очевиден как твой собственный нос, - сказал мистер Пенниворт. - А твой нос безнадёжно заметен. Как и остальное твоё лицо, юноша. И весь ты целиком. Ради всего святого, освободи свой ум. Так. Представь, что ты - пустая аллея. Открытый дверной проём. Ты - пустота. Глаза тебя не видят. Умы тебя не постигают. Где ты - нет ничего и никого.
Ник сделал ещё одну попытку. Он закрыл глаза и представил, как сливается с пятнистой кладкой мавзолея, превращаясь в неприметную ночную тень. Он чихнул.
- Ужасно, - вздохнул мистер Пенниворт. - Просто ужасно. Придётся мне поговорить с твоим наставником, - он покачал головой. - Ладно. Перечисли мне, какие бывают темпераменты.
- Ну, сангвиники… холерики… Ещё флегматики. И этот, четвёртый. Меланхолики, кажется.
Так продолжалось, пока не настало время для грамматики и словосложения, которые ему преподавала мисс Летиция Борроуз ("…сия прихожанка не причинила вреда ни единой живой душе за целую жизнь, а можешь ли ты похвастать тем же, о читатель?"). Нику нравилась мисс Борроуз и её уютный маленький склеп, а также то, что она очаровательно легко отвлекалась от темы.
- Говорят, на непросве… то есть, в неосвящённой земле похоронена ведьма, - сказал Ник.
- Это правда, милый. Однако не стоит туда ходить.
- Почему?
Мисс Борроуз улыбнулась простодушно, как умеют улыбаться только мёртвые.
- Ведьмы - не нашего поля ягоды, - ответила она.
- Но там ведь тоже, считается, кладбище? Значит, я могу туда пойти, если захочу?
- Это крайне нежелательно, - сказала мисс Борроуз.
Ник был послушным, но очень любознательным. Так что, когда уроки закончились, он прошёл мимо могилы пекаря Харрисона Вествуда и его семейного памятника в форме однорукого ангела, однако спускаться к окраине кладбища не стал. Вместо этого он подошёл к склону холма, где лет тридцать назад кто-то устроил пикник, и в результате теперь там росла большая яблоня.
Кое-какие уроки Ник всё же усвоил. Несколько лет тому назад он наелся недозрелых яблок с этого дерева, они были кислыми на вкус, с белыми косточками. Он потом несколько дней раскаивался и мучился желудком, под нравоучения миссис Иничей о том, чего не следует есть. С тех пор он всегда дожидался, когда яблоки созреют, прежде чем их рвать, и никогда не съедал больше двух-трёх штук за ночь. Последние яблоки с этого дерева он съел ещё неделю назад, но всё равно любил сюда приходить, чтобы подумать.
Он забрался по стволу на своё любимое место, где две ветки удобно изгибались, и стал смотреть на заросшую сорной травой окраину кладбища, которая теперь простиралась под ним. Он пытался представить себе, как выглядит ведьма: старуха с железными зубами, путешествующая в домике на курьих ножках? Или тощая тётка с острым носом и метлой?
Его желудок заурчал, и Ник понял, что проголодался. Он пожалел, что он съел все яблоки. Кроме вот этого…
Он поднял голову и сперва решил, что ему показалось. Но он посмотрел снова и снова - сомнений не было, на дереве осталось одно яблоко. Спелое, красное.
Ник гордился своим умением лазить по деревьям. Он ловко перемахнул наверх, ветка за веткой, представляя себе, что он - Сайлас, легко взмывающий на кирпичную стену. Красное яблоко, казавшееся в лунном свете скорее чёрным, было теперь совсем близко. Ник медленно продвигался по ветке, пока не оказался сидящим как раз под яблоком. Тогда он вытянулся и коснулся идеально ровного плода кончиками пальцев.
Но ему не суждено было отведать его.
Раздался громкий треск, похожий на выстрел, и ветка под ним надломилась.
Он очнулся от острой боли, и в глазах его было темно, как от грозы. Вокруг была всё та же летняя ночь.
Земля, на которой он лежал, оказалась довольно мягкой и на удивление тёплой. Он положил на неё руку, чтобы опереться, и почувствовал что-то, похожее на мягкую шерсть. Он приземлился на компостную кучу, образовавшуюся там, куда садовник сбрасывал скошенную траву и срезанные ветки. Это смягчило приземление, но Ник ощущал боль в груди, и нога снова болела, как в первый раз, когда он её подвернул.
Ник застонал.
- Тихо-тихо, мальчик, - произнёс голос откуда-то позади. - Откуда ты здесь взялся? Точно с луны кубарем свалился. Разве так можно?
- Я сидел на яблоне, - ответил Ник.
- Понятно. Покажи-ка мне ногу. Небось, сломана, как ветка бедного дерева, - прохладные пальцы коснулись его левой ноги. - Нет, не сломана. Тут вывих, а может, растяжение. Ты везуч как чёрт, мальчик, что упал на эту кучу. С тобой ничего страшного.
- Хорошо, - вздохнул Ник. - Только болит.
Он повернул голову и посмотрел туда, откуда шёл голос. Она была старше него, но её нельзя было назвать взрослой. Также нельзя было понять, дружелюбна она или нет. Она выглядела, скорее, настороженной. У неё было умное, но нисколечки не красивое лицо.
- Меня зовут Ник, - сказал он.
- Живой мальчик, что ли?
Ник кивнул.
- Я так и подумала, - сказала она. - Мы тут о тебе слышали. Даже до нашего отшиба слухи дошли. Какое же у тебя полное имя?
- Иничей, - ответил он. - Никто Иничей. А если коротко, то Ник.
- Ну, здрасте, юный господин Ник.
Ник окинул её взглядом. На ней была простая белая сорочка. Волосы у неё были тусклые и длинные, а в лице было что-то гоблинское: уголки губ были постоянно слегка изогнуты в полунамёке на улыбку, что бы в это время ни происходило на её лице.
- Ты самоубийца? - спросил Ник. - Или украла шиллинг?
- Не, я ничего никогда не крала, - ответила она. - Даже носового платка. Короче, - продолжила она, оживившись, - самоубийцы все лежат вон там, за боярышником, а висельники - оба в зарослях ежевики. Один фальшивомонетчик, а другой вроде как разбойник с большой дороги, хотя, по-моему, это россказни. Небось, так, простой грабитель и бродяга.
- Ясно, - сказал Ник. Затем, осенённый догадкой, он осторожно спросил:
- А здесь, говорят, ещё ведьма похоронена?
Она кивнула.
- Утопили, сожгли и похоронили здесь, даже камешка на могилу не положили.
- Это тебя утопили и сожгли?
Она села на компостную кучу рядом с ним и положила свои холодные ладони на его пульсирующую от боли ногу.
- Они пришли в мою хижину на рассвете, я даже проснуться толком не успела, и потащили меня на луг. Они кричали: "Ведьма! Ведьма!", такие все умытые да разодетые, как будто на ярмарку собрались. По очереди что-то там вопили о прокисшем молоке да хромых лошадях, а потом выступила толстуха Джемайма, - она из них была самая розовощёкая и разряженная, - и сказала, что Соломон Порритт больше не обращает на неё внимания, и всё крутится около прачечной, будто ему там мёдом намазано, и всё это, дескать, я наколдовала, и теперь чары срочно нужно развеять. А это известно, как делается: меня привязывают к стулу и бросают на дно пруда, заявив, что если я ведьма, то я не потону, а если не ведьма, то сама это почувствую. А папаша Джемаймы ещё каждому по серебряной монете заплатил, кто стоял там и не давал стулу всплыть с вонючего дна, чтобы я точно захлебнулась.
- И ты захлебнулась?
- Ещё бы. Полные лёгкие воды набрала. Оттого-то мне конец и настал.
- Ого, - сказал Ник. - Значит, ты не была ведьмой?
Девушка пристально посмотрела на него своими призрачными глазами и загадочно улыбнулась. Она всё равно была похожа на гоблина, но теперь на симпатичного. Ник подумал, что такой улыбкой она и без всякого приворота могла бы очаровать Соломона Порритта.
- Ну вот ещё. Разумеется, я была ведьмой. Они это поняли сразу, как отвязали меня от этого стула и положили на траву моё бездыханное тело, измазанное илом и тиной. И тогда я закатила глаза и как стала сыпать проклятьями! Всех жителей деревни прокляла, чтоб им в гробах покоя не было. Это как-то само собой получилось, я сама не ожидала. Чем-то было похоже на танец, когда ноги сами вдруг начинают двигаться под какой-то ритм, которого ты слыхом не слыхивал и в памяти не держал, и танцуешь так до самого рассвета, - с этими словами она поднялась, изогнулась, притопнула, и её босые ноги так и замелькали в лунном свете.
- В общем, я их прокляла на последнем издыхании, буквально выдыхая тину вместо воздуха. А потом испустила дух. Так они сожгли моё тело там, на лугу, пока от меня не остались одни только уголки. Мой прах затолкали в ямку здесь, на отшибе, и даже камешка на могилу не положили, чтоб обо мне память была.
Она замолчала, и как будто на мгновенье загрустила.
- А кто-нибудь из них похоронен на этом кладбище? - спросил Ник.
- Никого, - ответила девушка и поёжилась. - В субботу после того, как меня утопили и сожгли, мистеру Поррингеру из самого Лондона доставили ковёр. Хороший, надо сказать, был ковёр. Но в нём оказалось кое-что ещё, кроме хорошей шерсти и добротного плетения. В его узорах пряталась чума, так что к понедельнику пятеро из них уже кашляло кровью, а кожа их почернела совсем как моя, когда меня из огня вытащили. Спустя неделю мор забрал почти всю деревню, тела свалили в чумную яму за городом, ну и закопали потом.
- Значит, все в деревне умерли?
Она пожала плечами:
- Все, кто смотрел, как меня топят и жгут. Ну, как твоя нога?
- Получше, - ответил он. - Спасибо.
Ник осторожно встал и захромал прочь от компостной кучи. Затем он прислонился к забору.
- А ты всегда была ведьмой? - спросил он. - Ну, до того, как ты всех прокляла?
Она фыркнула:
- Можно подумать, без ворожбы этот Соломон Порритт не стал бы виться вокруг моей хижины.
Ник подумал, что это вообще-то не отвечает на его вопрос.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- У меня ж нет надгробия, - ответила она, опустив уголки губ. - Значит, меня могут звать как угодно. Верно?
- Но у тебя же было какое-то имя?
- Если хочешь знать, моё имя - Лиза Хемпсток, - ответила она раздражённо. Затем добавила: - Не сказать, чтобы я многого хотела, правда? Просто чтобы мою могилу как-нибудь обозначили. Я вон там похоронена, видишь? Где крапива растёт. Только крапива и знает, где я лежу.
Она выглядела такой грустной в этот момент, что Нику захотелось её обнять. И тут его осенило, пока он пролезал между прутьями забора. Он добудет Лизе Хемпсток надгробие с её именем. То-то она обрадуется!
Поднимаясь по холму, он обернулся, чтобы помахать ей на прощанье, но она уже исчезла из виду.