- Прискорбно слышать. - Фраза была дежурной, но секретарь, похоже, произнес ее искренне.
Чи-Ю задохнулась, не в силах что-то сказать. Сжав верхнюю кромку пустых ножен, она большими, мужскими шагами прошлась по приемной.
- Есть ли здесь еще кто-нибудь, могущий вас поддержать? Кто-нибудь хорошо знающий вас и дворцовые нравы? - Яо хорошо понимал, насколько запутанными и непростыми бывают отношения внутри отдельных родов, но он сознавал также, что этому юному существу в одиночку не одолеть бюрократические препоны.
- Мой братец какое-то время околачивался в Ло-Янге. Но, боюсь, он оставил по себе слишком скверную память. Мне не к кому обратиться, а опасность, на нас надвигающаяся, чересчур велика. И грозит она не только нашей окраине, но и всему государству. Мы ведь уже потеряли Пекин. Неужели Китаю надо лишиться еще и Ло-Янга, чтобы наши чиновники наконец зачесались? - Тьен Чи-Ю в упор посмотрела на Яо, словно надеясь, что тот способен дать ей какой-то ответ.
- Не секрет, что человеку, пытающемуся обратить на себя внимание высших властей, приходится преодолевать многие трудности, - осторожно подбирая слова, отозвался канцелярист. Он вздохнул, ибо всегда очень остро ощущал собственную беспомощность, сталкиваясь с просителями, подобными этой юной военачальнице. - Без поддержки вы ничего не добьетесь.
- Что же мне делать? - воскликнула Тьен Чи-Ю. - Если бы брат мой все еще здесь проживал, я могла попробовать действовать через его приятелей. Ох, он был великий распутник, мой брат, - с горечью призналась она, - но, следует отдать ему должное, всегда компанействовал только с молодчиками из высшего круга. И продолжал бы жить припеваючи, если бы кто-то дважды не попытался подсыпать в его пищу отраву. Две попытки не шутка, и брат решился бежать. Теперь он где-то скитается, а где именно, я даже не знаю.
Яо нахмурился:
- Может, вам стоит поговорить с кем-нибудь из его прежних друзей?
Чи-Ю безрадостно рассмеялась.
- Я ведь не дура, чтобы соваться к такому отребью, пусть даже и знатному. Да и потом, эти люди не стали бы мне помогать. Мой брат для них что-то значил, я - нет. Я… - Она гордо вскинула голову и уперла руки в бока. - Я убила бандита, попытавшегося меня изнасиловать. Точно так же я поступила бы и с наследником трона!
- Не сомневаюсь. - Яо снова принялся складывать кисти и тушь в аккуратный ларец. - Сожалею, что ничем не могу вам помочь, разве что… - Он помолчал, потом посмотрел на Чи-Ю. - Если вам не претит солдатское общество, вы могли бы заглянуть в храм бога Войны. Солдаты, хотя и грубые парни и гораздо ниже вас чином, все же более склонны к отзывчивости, чем бюрократы. Чиновники, - он кивнул на закрытую дверь, ведущую в сад, - в вопросах военной стратегии разбираются плохо. Солдаты вас лучше поймут.
Военачальница пожала плечами, потом кивнула.
- Благодарю тебя, добрый Яо, за мудрые и сочувственные слова. Однако, боюсь, в храме бога Войны сейчас толчется гораздо больше просителей, чем в министерствах. - Она повернулась и направилась к выходу.
- Тогда, - быстро отреагировал Яо, - тогда еще раз прошу вас простить мою дерзость…
- Что еще? - остановилась Чи-Ю.
Секретарь сосредоточенно рассматривал кисти, зажатые в его левой руке.
- Почему бы вам не зайти… в университет?
- В университет? - Чи-Ю взглянула на Яо, в темных глазах ее вспыхнуло раздражение. - Нет уж, уволь! Чего мне ждать от безусых юнцов? - Последний лучик надежды угас, молодая женщина помрачнела.
- Военачальница не понимает меня, - произнес Яо со слабой улыбкой. - Я вовсе не намекаю на то, что ей следует заручиться поддержкой учащихся, - хотя и такое возможно. Я имею в виду, что у нее имеется шанс столковаться с патриотично настроенными учеными. Власть и оружие способны на многое, но есть и другая сила - в умах. Наблюдатели и аналитики способны быстро оценивать ситуацию. Создатели оздоровляющих эликсиров составят и яды, которые можно будет использовать против врагов. Знатоки качеств различных сплавов изобретут новые виды оружия. Переводчики с чужих языков станут военными толмачами…
Опущенный взгляд писца не выражал ничего, однако пальцы его подрагивали от напряжения.
Чи-Ю молча слушала, в ней росло изумление, достигшее пика, когда Яо умолк.
- Должна признать, что ты открыл мне глаза, - пылко воскликнула женщина. - Я так рьяно добивалась военной помощи, что даже и не пыталась искать другие пути. Добрый Яо, ты оказал мне услугу, и, составляя отчеты, я не забуду о том.
Лицо военачальницы посветлело, она поклонилась и легкой походкой вышла за дверь.
Стражники на крыльце удивленно выгнули брови, но сдвинулись в стороны, и Чи-Ю прошла мимо них. Ступив на мостовую, она обернулась.
- Я не знаю города. Может, кто-то из вас укажет мне путь к университету?
Караульные обменялись скептическими улыбками. Что поделаешь, из провинции приезжает немало невеж.
- А ты, милашка, никак разыскиваешь сбежавшего ухажера? - подмигнув товарищу, полюбопытствовал тот, что стоял ближе.
- Нет, - ответила Чи-Ю полупрезрительным тоном, хорошо знакомым ее бойцам. - Я из крепости Мао-Та. Мне нужно проверить, нет ли среди учащихся беглых солдат. А теперь отвечай: куда мне идти?
Караульные покраснели. Ни одна женщина до сих пор не позволяла себе разговаривать с ними так грубо. Дальний страж глухо крякнул, ближний возвысил голос:
- Нет уж, красотка, ты лучше послушай меня! Тебе, конечно, приятно вертеть здесь хвостом, вырядившись в военную форму, однако…
Чи-Ю резко вскинулась. Гнев, вызванный чередой горьких разочарований последних дней, вспыхнул в ней с новой силой.
- Я дочь генерала Тьена, - заявила она намеренно громко, а потом с ехидцей спросила: - Говорит ли вам что-нибудь это имя?
Стражники выпучили глаза. Покойный генерал Тьен был одним из наиболее выдающихся тактиков Китайской империи.
- Особа, стоящая перед вами, совсем не "красотка" и не "милашка". Она унаследовала должность отца и носит звание военачальницы. Итак, солдат, где находится университет?
Ближайший стражник откашлялся и вытянулся в струну.
- Если военачальница Тьен соблаговолит меня выслушать, она найдет университет вблизи старых городских стен - через две улицы к западу от той, на которой она стоит. - Он покосился на крыши соседних казарм. - Если военачальница подождет, она сможет воспользоваться услугами проводника, которого каждый из нас почтет за честь для нее кликнуть.
- В этом нет необходимости, если только мне кто-то тут не соврал.
Чи-Ю вызывающе уставилась на караульного, постукивая носком сапога по выпуклым булыжникам мостовой. Тот все держал стойку, хотя голос его обиженно дрогнул.
- Информация, предоставленная военачальнице Тьен ее смиренным слугой, - лучшее из того, что позволяет его жалкое разумение.
- В таком случае затруднений быть не должно, не так ли?
Чи-Ю вдруг обнаружила, что ее обступили зеваки, и пожалела взмокших от пота парней. Они несут свою службу, и выставлять их на посмешище, пожалуй, не стоит. Она выразительно поиграла глазами и поспешно добавила:
- Военачальница Тьен весьма признательна обоим охранникам министерства за оказанную услугу и при первой возможности сообщит об их расторопности чиновнику Лану.
Она повернулась и пошла через почтительно расступавшуюся толпу. Пустые ножны - вот причина того, что караульные оплошали. Ей надо было по приезде в Ло-Янг первым делом исхлопотать себе разрешение на право носить оружие, а уж потом обивать пороги приемных. С пустыми ножнами и мужчины-то выглядят жалко. Немудрено, что ее принимают за шлюшку, обрядившуюся в военную форму и тем самым надеющуюся поднять на себя спрос…
Ускорив шаги, Чи-Ю повернула на людную улицу, перспективу которой венчали крепостные зубцы с четко вырисовывавшимися под ними щелями бойниц.
* * *
Текст секретной депеши, не дошедшей до военного министерства в Ло-Янге по причине того, что везший ее гонец налетел на засаду.
По прошествии половины месяца от Великой Жары. Год Крысы, тринадцатый год шестьдесят пятого цикла. Министерству имперской армии от генерала Куей И-Та.
Генерал Куей И-Та полагает, что и он сам, и его люди находятся в отчаянном положении.
Презренный враг вновь перекрыл ущелье Ша-Минг в горной гряде Цин-Линг близ деревни Нан-Пи. Монголы убили 327 наших солдат и 860 ранили. Кроме того, 212 бойцов больны. У нас кончается провиант, и, если монголы засядут в ущелье на всю зиму, наш гарнизон попросту вымрет. Впрочем, скорей нас изрубят вражеские мечи.
Мне стало известно, что не более чем в восьмидесяти ли от нас, в долине Ма-Мей, находятся два больших боевых отряда имперских лучников. Даже одного из них было бы достаточно, чтобы сокрушить неприятеля.
Считаю своим печальным долгом известить министерство, что опорный пункт Пей-Йо пал. Все его защитники, а также находившиеся при них женщины, дети, рабы изрублены на куски. Мы, со своей стороны, пытались прорваться в Пей-Йо, однако без лучников и достаточного числа всадников откатились назад. Мы предприняли шесть таких вылазок, но безуспешно. После захвата Пекина монголы уверовали в собственную неуязвимость, они считают, что призваны небесами покорить нашу страну.
Два дня назад младший офицер Сья Ган под покровом тьмы снова повел сотню бойцов к Пей-Йо, чтобы спасти тех, кто там еще оставался. Сегодня утром головы этих героев монголы насадили на пики, а кожу, снятую с их тел, принялись с хохотом перебрасывать через возведенные нами завалы. Пей-Йо находится всего в двадцати ли от Нан-Пи, скоро монголы вплотную нами займутся. Захваченный пункт дает им возможность атаковать нас на свежих конях.
Генерал Куей И-Та почтительно просит о безотлагательной помощи и уверяет, что защитники ущелья Ша-Минг готовы стоять до конца. Гибель на поле брани почетна для воина, каждый из нас с честью выполнит свой долг.
Посыльный двинется в путь за два часа до заката. Надеемся, что к полуночи он прибудет в долину Ма-Мей, откуда стоящие там имперские лучники отправят депешу в Ло-Янг. Если не случится заминки, приказ министерства о выступлении дойдет до них уже через две недели, и они сумеют достойно за нас отомстить.
Генерал Куей И-Та надеется, что высокопоставленные чиновники министерства отнесутся к его депеше как к последним словам умирающего, каковые не должно воспринимать без приязни и уважения.
Начертано писцом Вен Сюнгом за три часа до заката близ деревни Нан-Пи.
ГЛАВА 2
Протекавший через сад ручеек причудливо извивался, его струи, окатывая мелкие камешки, вызванивали бесконечный печальный мотив. Невидимый в ночной тьме, он местами посверкивал - там, где кроны деревьев давали дорогу звездному свету. Ветер, блуждавший по саду, доносил острое дыхание осени, раскачивал ветки и уже срывал первые листья, предсказывая приход холодов. Бледная предутренняя луна, клонясь к западу, заглядывала в раскрытую дверь спальни, матовый прямоугольник, очерченный ее лучами, уже подползал к широкой постели, на которой, укрытая шелковым покрывалом, лежала Чуань-Тинг.
Сен-Жермен сидел в дальнем углу комнаты с раскрытой книгой в руке. Он пошевелился, отложил томик Ли По в сторону и поднялся с кресла. Его черный китайский халат еле слышно зашелестел. Ему хватило пяти шагов, чтобы достичь кровати, там он остановился, устремив взор на спокойное лицо спящей.
Сен-Жермену не хотелось тревожить ее, и потому он опускался на ложе с большой осторожностью. Согнул колени, наклонился, опираясь на локти, потом вытянулся рядом с молодой китаянкой и вновь отдался волшебству созерцания.
Он любовался выпуклыми недвижными веками, обрамленными крошечными серпами темных ресниц, гладким покатым лбом и ореолом разметанных по подушке волос. Чуань-Тинг вздохнула, ее прелестные губки слегка приоткрылись. Движение было едва уловимым, но покрывало скользнуло вниз, обнажив маленькие высокие груди и плавный изгиб подреберья. Лунный свет наделил кожу красавицы молочной прозрачностью тончайшей рисовой бумаги, по которой чередой легких мазков словно бы прошлась чья-то искусная кисть.
Пальцы мужчины коснулись лица, шеи, груди спящей с той бережной легкостью, с какой тонкий ценитель прикасается к изделиям из фарфора. Касания никак не были сильными или порывистыми, однако они вызвали в Чуань-Тинг чувственный отклик, который незамедлительно поверг бы ее в смятение, если бы она не спала. Сен-Жермен усмехнулся, заметив, как исказилось лицо молодой китаянки.
Чуань-Тинг повернулась на бок - плавно, замедленно, словно двигаясь под водой. Одна половина лица ее оказалась в тени, вторая, напротив, вдруг засияла, как лепесток большого цветка. Голова женщины запрокинулась, дыхание участилось, по телу волнами пробегала сладкая дрожь.
Хотя искушение было сильным, Сен-Жермен подавил в себе желание ее разбудить: однажды, три года назад, он сделал подобную глупость. Чуань-Тинг, возможно впервые в жизни ощутившая чувственное возбуждение и традиционно видевшая свое назначение только в том, чтобы ублажать господина, пришла в неописуемый ужас. Заверения в том, что господину для удовлетворения собственной страсти необходима ответная страсть, не возымели действия. Китаянку трясло от омерзения к себе. С тех пор Сен-Жермен брал ее лишь в состоянии глубокого сна, когда разрешение томления плоти не поддается контролю сознания и может быть принято за вулканический выброс из горнила подспудных грез.
В дыхании женщины появились хриплые нотки. Сен-Жермен покрывал ее грудь поцелуями, нагнетая мучительный жар. Его руки ласкали горячие бедра, уверенно продвигаясь к полураскрытому увлажненному лону. Чуань-Тинг застонала, освобождаясь от напряжения, и первые ее содрогания позволили взмыть на гребень волны и ему. Ритм упоительных спазмов достиг пика, потом плавно пошел на спад. Чуань-Тинг прошептала что-то бессвязное и вновь погрузилась в сонное оцепенение. Сен-Жермен встал с постели, накинул на спящую покрывало, затем направился к распахнутой двери. Утро несло холод. Он плотно ее притворил.
Смежная со спальней комната поражала простотой обстановки, которую составляли лишь узкое жесткое ложе, письменный стол да небольшой итальянской работы комод. Проемы двух узких высоких окон закрывали бумажные ширмы, и потому тут всегда царил полумрак. Сен-Жермен подошел к столу и остановился в раздумье. Грядущий день не обещал ничего, кроме уныния. В последнее время тоскливое настроение практически не покидало его.
Развязав черный шелковый пояс, Сен-Жермен уронил его на пол, затем уронил и халат. Отвернувшись от стола, он нагишом пересек комнату и, подойдя к стене, сдвинул в сторону секретную доску. За ней оказались три ящика, в них лежала одежда.
Имперский закон запрещал чужеземцам носить лишь китайские вещи. Этот запрет был продиктован якобы эстетическими соображениями: будто бы для того, чтобы жители Поднебесной могли воочию видеть, насколько разнообразен мир. Фактически же он упрощал процедуру обнаружения чужаков во время периодически устраиваемых на них повальных облав. Сен-Жермену вполне была ясна подоплека драконовского указа, однако тот его не особенно тяготил. За время долгих скитаний по свету он привык одеваться в манере, свойственной лишь ему самому.
Вскоре он вышел из личных покоев, одетый в длиннополое византийское одеяние из черной парчи, накинутое поверх короткого, доходившего лишь до колен, красного полукафтана и черных персидских брюк, заправленных в высокие китайские сапоги. Пояс из наборного серебра и черный крылатый нагрудный диск, символизирующий солнечное затмение, дополняли его наряд. Как ни странно, такое смешение стилей ему удивительно шло.
Слуги уже поднялись, и по дороге к библиотеке Сен-Жермен то и дело заговаривал с ними, ободряя приветливым словом одних и справляясь о здоровье родни у других.
Его мысли были рассеянны, он попытался сосредоточиться, для чего снял с полки том Аристотеля и через какое-то время полностью погрузился в чтение, очарованный блеском и остроумием высказываний древнегреческого мыслителя.
Часом позже к нему подошел Руджиеро.
- Простите, хозяин, - сказал он на обиходной латыни, - но вас ожидает гость.
Сен-Жермен оторвался от чтения и на той же латыни ответил:
- Гость, говоришь? Что за странность? Я никого… - Он не окончил фразы и решительно закрыл фолиант. - Кто же это? Ты его знаешь?
- Это Куан Сан-Же.
- Вот как? - Лицо Сен-Жермена вдруг просветлело. - Где же он? Отвечай, не молчи.
- В большой приемной. - Руджиеро посторонился, пропуская хозяина к выходу.
- Долго ли он ожидает?
- Не слишком. Из ваших личных покоев я пошел прямо сюда. - Слуга перешел на китайский и выговаривал фразы с трудом.
- Мы с ним поднимемся в гостиную с выходом на террасу. Проследи, чтобы туда подали чай. - Сен-Жермен ощутил, что плохое настроение его понемногу развеивается, уступая место теплому чувству смешанной с любопытством приязни. Подходя к дверям, ведущим в большую приемную, он кивком отпустил слугу. - Не беспокойся, дружище. Я сам доложу о себе.
Руджиеро слегка поклонился.
- Я принесу наверх чай и закуски.
- Великолепно, - спокойно произнес Сен-Жермен.