- Ну разумеется. Чем ты сейчас занят? - Мальчик подошел ближе и заглянул в керамическую посудину.
- Надеюсь, эта смесь поможет мне изготовить большой атанор. Маленький, сложенный раньше, непригоден для многих процессов. Трудность заключается в том, что при теперешнем холоде почти невозможно получить раствор, одновременно и текучий, и вязкий. Чуть передержишь, и он будет крошиться. - Сен-Жермен вынул из миски лопатку. - Римляне использовали для таких целей яйца. То же решил проделать и я.
- Римляне? - переспросил Сгий Жел-ри.
- Я уже говорил вам о них. Они жили на западе, далеко, в огромной империи, которая была им подвластна. Эти люди понимали в строительстве и любили грубые зрелища. - Сен-Жермен запахнул свой рабочий халат и поддернул меховую накидку. Прекрасные соболя оказались в опасной близости к миске, но их владельца это ничуть не смутило.
- Ах да, помню. Римляне. Им нравилось, когда дикие звери раздирали людей на куски. - Мальчик подтянул к себе стул и сел. - Ты все еще тоскуешь по ним?
- По римлянам? - Сен-Жермен продолжал изучать смесь. - Нет, не очень.
- Но грустишь о Европе?
- Как и о многом другом.
Он чуть заметно вздохнул. Сверхпроницательность посетителя не то что бы раздражала его, но иногда несколько утомляла.
- Я не хотел огорчать тебя, Сен-Жермен, - сочувственно сказал мальчик. - Но сознаю, что ты… недоволен. - Он оглядел комнату. - Здесь появилось кое-что новое. Что это?
Обрадованный переменой темы, Сен-Жермен подошел к пергаменту, висевшему на стене.
- Эти картинки образно представляют большинство алхимических операций. Я их знаю на память, но они служат подспорьем тем, кто берется мне помогать. - Он указал на рисунок, изображавший мужчину и женщину, возлежащих на желтом ложе. Женщина была серебристой, мужчина - зеленокожим. - Тут, например, показано, что серебро, смешанное с некой зеленоватой субстанцией, образует новое, несколько желтоватое вещество. Если все делать правильно, - сухо добавил он.
- Почему фигурки совокупляются? - спросил Сгий Жел-ри.
- Для доходчивости. Так людям понятней, что активно, что - нет. - Сен-Жермен отошел от пергамента. - Вы хотите заняться алхимией?
- Это развлекло бы меня, - признался мальчик, разглядывая лабораторное оборудование. - Но, боюсь, жизнь ученого не по мне. Мой путь уже избран. - Он улыбнулся со спокойной уверенностью, поразительной для столь юного существа.
- И вы не можете от него отклониться? - поинтересовался Сен-Жермен с деланым равнодушием.
- Конечно могу, если захочу, - беспечно ответил мальчик. - Ты тоже можешь, но продолжаешь двигаться дальше.
Сен-Жермен лишь пожал плечами. Он выбрал одну из посудин, стоявших на рабочем столе, высыпал из нее несколько коричневых зерен и бросил их в миску. Потом тщательно перемешал загустевшую было смесь и тонким слоем размазал ее по лежащим рядом кирпичикам, составив из них подобие стенки. Критически оглядев творение собственных рук, алхимик заметил:
- Тут слишком холодно.
- Это сработает?
Сен-Жермен покосился на мальчика.
- Не сейчас. Потом, когда потеплеет.
- Значит, ты зря тратишь время? - Сгий Жел-ри разочарованно хмыкнул. - Я хотел видеть, как строится большой атанор.
- Он и строится. Я опущу эту стенку в заполненный маслом чан, а остальную смесь помещу в специальный сосуд. К весне атанор будет готов. Правда, он достанется уже не мне, а вам или тому, кто с ним станет работать.
- Ты хочешь уехать? - В глазах мальчика вспыхнула неприязнь.
- Да. - Сен-Жермен взглянул на Сгия Жел-ри и слегка улыбнулся. - Не потому, что вы чем-либо мне неприятны. Просто у нас разные цели, и… меня ждут дела.
Дела не дела, но он твердо знал, что сбежит, если его попытаются удержать.
- Ты не найдешь здесь того, что ищешь, - легко согласился вдруг мальчик, и глаза его потеплели. - Я беседовал с Бдеп-ипа.
Сен-Жермен ощутил неловкость. Мальчик назвал имя женщины, пробиравшейся иногда в его келью.
- Вот как?
- Она сознает, что не может тебе угодить, и это ее огорчает. - Сгий Жел-ри поджал ноги и закачался на стуле.
- Ей не следует огорчаться. Это не ее вина.
Масло широкой струей хлынуло в чан, потом - в высокий кувшин, своим размеренным бульканьем заполняя паузу в разговоре.
- Она делает все, что может, и… я ей за то благодарен.
Некоторое время Сгий Жел-ри молчал, наблюдая, как из миски в кувшин перетекает жидкая паста. Лишь когда Сен-Жермен принялся топить воск, чтобы наглухо запечатать сосуд, он спросил:
- В детстве ты тоже был священнослужителем, да?
Сен-Жермен чуть не опрокинул сковородочку с воском и повернулся к гостю спиной, делая вид, что всецело поглощен работой. Он хотел выиграть время, чтобы собраться с мыслями, но нервничал все сильней, сознавая, что за ним неотступно следят внимательные глаза.
- Мое детство давно миновало.
- Но ты ведь был тогда священнослужителем? - не отступал Сгий Жел-Ри.
- Не совсем, - уронил Сен-Жермен, понимая, что разговор придется продолжить. Тщательно запечатав кувшин, он повернулся к маленькому мучителю.
- Я родился на переломе зимы, а королевских детей, рождавшихся в эту пору, как, впрочем, и многих других, обычай моего рода повелевал посвящать в сан служителей покровителю племени. Служение было особым, ведь тот был вампиром и пил детскую кровь. - Ему удалось изобразить на лице подобие слабой улыбки. - Те дети, что приглашались к кумиру достаточно часто, могли перенять его свойства, и потому их останки сжигали, когда они завершали свой жизненный путь. Существовали избранники - их хоронили по особому ритуалу, чтобы они могли пробудиться и унаследовать трон покровителя, которого к этому времени надлежало с великими почестями обезглавить. - Сен-Жермен вытянул пальцы и сжал их, наблюдая за игрой сухожилий.
- Но с тобой не случилось ни того ни другого, - сказал мальчик, возбужденно посверкивая глазами.
- Нет, не случилось. Я стал рабом и принял смерть на чужой земле, казненный врагами нашего рода. - Как тут все-таки холодно, подумалось вдруг ему. Чтобы унять невольную дрожь, он прошелся по помещению. - Это произошло очень давно, Сгий Жел-ри. И враги обратились в прах, и от их городов ничего не осталось. Мне хочется думать, что время за меня отомстило, но, разумеется, это не так.
- За что тебя умертвили? - В голосе мальчика звучало искреннее сочувствие.
- Я выиграл битву. - Сен-Жермен сел на скамью. - Воинственные захватчики сколачивали из юношей, ими порабощенных, отряды солдат, с легкостью жертвуя этими подразделениями в ходе сражений. Одно из таких сражений было особенно жарким. Силы наших поработителей таяли, командиры невольничьего отряда погибли, бегущих добивали с боевых колесниц. Я сумел сплотить вокруг себя уцелевших рабов, и в битве произошел перелом. Торжествующий триумфатор отдал приказ уничтожить того, кто принес его войску победу. Ему не был нужен раб, способный вести солдат. - Он помолчал, вспоминая тот солнечный день в городе, слепленном из глины и камня. Сутулый мужчина лет тридцати торопливо прокричал приговор и тут же прикрылся красным плащом, словно затем, чтобы не видеть жутких ножей и крючьев. Но не орудия палачей привели его в ужас. Нет, он боялся собственного раба. - Он не знал, кто стоит перед ним, - медленно, словно во сне, произнес Сен-Жермен. - И потому избрал не тот способ казни.
- У него были причины бояться тебя, - рассудительно сказал Сгий Жел-ри.
- И веские, если подумать, - кивнул Сен-Жермен, давно не удивляющийся тому, что ребенок может читать его мысли. - Он именовал себя владыкой земли и воды… и, кажется, даже неба, хотя все его царство мог в день пересечь не очень поспешливый конник. Мой отец правил землями вчетверо большими. - Он вздохнул. - Все это было и минуло.
- Но ты ничего не забыл.
- Нет.
Снизу донеслись звуки молитвенных песнопений. Они становились все громче, словно бы раздвигая стены унылого помещения и уносясь к небесам.
- Именно этого взлета тебе и недостает, когда ты лежишь с Бдеп-ипа? - заметил вдруг Сгий Жел-ри.
Сен-Жермену пришлось напрячься, чтобы стряхнуть с себя оцепенелость. Вопрос долетел до него из кошмарного далека, и потому он ответил не сразу.
- Взлета? Я уж и позабыл, что такое бывает.
- Но ведь бывает? - мальчик умел быть настырным и гнул свое.
- Да, - признал Сен-Жермен, вновь ощущая неловкость. - Существуют переживания… не телесного плана. Или не только телесного, - поправился он. - Когда они пробуждаются, я как бы заново обретаю себя.
- А как же кровь? - Мальчик обхватил колени руками и подался вперед.
- Кровь - часть меня. В ней - средоточие жизни. По крайней мере, для мне подобных существ. - Он встал со скамьи и вновь заходил по комнате. - Почему вас это заботит? Вы ведь еще дитя, Сгий Жел-ри. Я же помню строительство Вавилона. Как нам друг друга понять?
Улыбка мальчика оставалась по-прежнему лучезарной.
- Но я понимаю тебя, Сен-Жермен. Я чувствую то же, что ты.
Юный наставник лам помолчал и спросил:
- Будучи мальчиком, ты ведь разделял чувства своего… покровителя?
Сен-Жермен замер на месте.
- Кажется, да. - Произнеся это, он содрогнулся. Слабые отголоски упоительного восторга, пережитого им в раннем возрасте, на какую-то долю мгновения вновь охватили его.
- Но этот восторг - он ведь не вызывался… любовным томлением? - не унимался Сгий Жел-ри.
- Нет, такое приходит позже. Гораздо позже. - Через века, подумал он про себя. - Повзрослев, я пошел по простому пути. Я внушал людям страх, и это мне нравилось. Получать с них дань было очень легко. Пока наконец я не понял, куда это заводит, и не попытался переменить свою жизнь.
Путь насилия чреват умственной и физической деградацией, вот что однажды открылось ему, но говорить об этом сейчас не хотелось. Чтобы отвлечься от тягостных дум, Сен-Жермен заглянул в набитую гравием емкость, где помещался маленький атанор. Он работал, но камешки поглощали тепло, и при страшных температурах внутри алхимической печки стенки содержащего ее ящика даже не нагревались.
- Как совершался обряд? - Сгий Жел-ри явно не собирался сдаваться.
- Хорошо, я расскажу. - Сен-Жермен поглядел на свои ладони. Шрамов там не было, они давно заросли. - Меня, когда наступал мой черед, приводили в темное помещение, освещаемое лишь факелом старейшего из жрецов. Там стоял стул, обычный, только с доской вместо спинки и задних ножек. Я садился и складывал ладони лодочкой, а старший жрец делал на них надрезы - специальным и очень острым ножом. Потом жрецы уходили, я оставался один. - Он осекся, чтобы вздохнуть. - В окнах мерцали звезды. Пока ладони мои наполнялись, я разглядывал их. Затем в темноте что-то происходило, что-то мягкое касалось моих пальцев, а я… я ощущал блаженство - невероятное и… не сравнимое ни с чем, что мне довелось с тех пор пережить. - Сен-Жермен умолк, лицо его было спокойным, но глаза странно поблескивали - как ночная вода под ущербной луной.
- Это блаженство… Оно возникало в тебе или приходило извне? - Голос ребенка был тих, в нем уже не было вызова.
- Не знаю, - пробормотал Сен-Жермен. - И теперь уже нет способа это узнать.
- Есть один способ, - потупясь, сказал Сгий Жел-ри.
- Нет, - выдохнул Сен-Жермен. И, мотнув головой, повторил: - Нет, только не это. - Он сердито нахмурился. - Может быть, с кем-нибудь и когда-нибудь, но не сейчас и не с вами.
- Я еще ничего не сказал…
Резкий взмах руки оборвал возражения.
- Зато я все понял. Вы, я думаю, вознамерились воспроизвести описанный мной обряд. И повторяю вам - нет, ибо не собираюсь тревожить то, что погребено под толщей трех с лишним тысячелетий. Многое изменилось, и никому не дано повернуть время вспять, даже если бы я, утратив рассудок, этого возжелал бы.
Сгий Жел-ри встал со стула. Лицо его стало надменным.
- Ты и так утратил рассудок, ибо не стремишься к тому, чем когда-то владел. - Даже не покосившись на застывшего посреди комнаты человека, мальчик прошествовал к двери. - Ты не хочешь действовать сам и отвергаешь помощь. Спроси себя: почему. - Не дожидаясь ответа, Сгий Жел-ри передернул плечами и вышел.
- Все не так просто, малыш, - сконфуженно хохотнул Сен-Жермен, ощущая сосущее чувство потери.
Чтобы как-нибудь его заглушить, он прошел к своему канцелярскому столику и принялся наводить там порядок, потом передвинулся к полкам, заставленным множеством разнообразных сосудов, и к заваленным всякой всячиной лабораторным столам. Занятие не требовало усилий, зато прогоняло посторонние мысли. Когда наконец все было расставлено, начищено и отсортировано, за окнами стало темно и лаборатория погрузилась во мрак. Несколько масляных плошек почти не давали света, а красные сполохи над ящиком с атанором тоже никак не могли вытеснить из помещения ночь.
Сен-Жермен, правда, мог работать и в темноте, но был рад поводу переменить обстановку. Спускаясь вниз по каменным выщербленным ступеням, он бездумно прислушивался к вечернему пению лам, перекрывавшему как завывание зимнего ветра, так и стук его собственных каблуков.
- Простите меня, господин, - сказал старый монах, вывернувшийся из черноты коридора.
- Просить прощения следует мне, - бросил механически Сен-Жермен, намереваясь обойти старика, но тот преградил ему путь.
- Вам надо бы проследовать в одно место, - поклонился монах, искательно улыбаясь.
Идти Сен-Жермену никуда не хотелось, тем более - к своенравному малолетке, однако отмахнуться от старца он тоже не мог: тот явно топтался тут не по собственной воле.
- Ладно, почтенный. Куда мы пойдем?
- В молельню бодхисатвы Сгроль-ма Дкар-мо.
Сен-Жермен облегченно вздохнул. Покои сверхпроницательного ребенка находились в другой части храма. А бодхисатва Сгроль-ма Дкар-мо играла в местном пантеоне божеств роль искупительницы, из сострадания имевшей обыкновение брать на себя ответственность за дурные проступки людей.
- Что мне там делать в столь поздний час? - справился он для порядка.
- Учитель сказал, что размышления в этой молельне были бы вам полезны.
- Что ж, - кивнул Сен-Жермен. - Учителю видны наши нужды. Я готов следовать за тобой.
Он легко сыскал бы нужную комнатушку и сам, но понимал, что старик все равно потащится следом, а потому приготовился к долгому и неспешному блужданию по закоулкам ламасерии.
- Здесь, - сказал наконец старый лама, открывая узкую дверь.
Сен-Жермен поклонился.
- Пусть не знает зла твоя карма, - вежливо произнес он.
В молельне было абсолютно темно и удивительно тихо. Аромат постоянно курящихся здесь благовоний приятно щекотал ноздри и заставлял забыть о запахах мокрой шерсти и подгоревшего животного жира, господствовавших в коридорах монастыря.
Прошло какое-то время, прежде чем Сен-Жермен понял, что он не один. Что-то происходило на возвышении, где в дни молитв восседал старший лама. Послышались скрипы, вздох, потом металлически звякнул упавший на пол предмет. Сен-Жермен чуть сузил глаза и, освоившись с темнотой, увидел сидящего в позе лотоса мальчика, протягивающего к нему сложенные чашей ладони.
Он задохнулся от жаркой волны благодарности, взметнувшейся из глубин его существа. Порыв к жертвенности и непосредственно жертва - вещи сугубо разные. Первое можно отвергнуть, вторым пренебречь нельзя. Сен-Жермен очень медленно, но ничуть не таясь, двинулся к возвышению. Бывал ли кумир древнего и давно исчезнувшего народа столь же растроган, приближаясь к детишкам, доверчиво его ожидающим, он не знал да и не хотел этого знать. Теплые детские пальчики податливо дрогнули, и вместе с ними, казалось, содрогнулся весь мир.
Он принялся пить. Он втягивал в себя кровь, как животное воду, прислушиваясь к своим ощущениям. Но ничего не происходило. Чувство, пережитое им в детстве, не возвращалось: как видно, ему не дано было прорваться через напластования горестных переживаний, веками копившихся в душе вечного странника, исстрадавшейся от нескончаемой вереницы потерь. И все же мало-помалу скорлупа отчужденности, защищавшая его долгие годы, стала словно бы истончаться, ее размывали волны душевного просветления, все прибывавшие и понемногу заполнявшие оболочку, в которой он пребывал. Наконец оболочка распалась, и одинокий скиталец завис над пылающей бездной, но та почему-то уже не пугала его.
Он поднял голову и вновь опустил ее, покачиваясь на незримых волнах. Душа его отдыхала.