* * *
От Ламии до Волоса приблизительно шестьдесят пять километров пути, включая обход одного Горячего Места. В первый день мы одолели, вероятно, пятую часть этого расстояния. Вечером мы разбили лагерь на поляне у обочины дороги, и Диана, подойдя ко мне, коротко бросила:
- Ну?
- Что "ну"?
- Я только что связалась с Афинами. Глухо. Радпол до сих пор хранит молчание. Мне нужно ваше решение. Сейчас же.
- Настроены вы очень решительно. Почему бы нам не выждать еще немного?
- Мы и так уже слишком долго ждали. Что если он решит свернуть экспедицию раньше срока?… Местность эта идеальная. Здесь с такой легкостью может произойти сколько угодно несчастных случаев… Вы же знаете, что именно ответит Радпол - то же, что и раньше, и означать сие будет, опять-таки, то же, что и раньше: убить.
- И мой ответ тоже будет означать то же, что и раньше: нет.
Она быстро моргнула и опустила голову.
- Пожалуйста, пересмотрите свое решение.
- Нет.
- Тогда сделайте хотя бы немногое, - попросила она. - Забудьте об этом - обо всем этом деле. Умойте руки. Поймайте Лорела на его предложении и поставьте нам нового гида. Вы можете улететь отсюда хоть утром.
- Нет.
- Значит, вы действительно серьезно - насчет защиты Миштиго?
- Да.
- Я не хочу, чтобы вас ранили или еще чего хуже.
- Мне и самому не особенно нравится такая мысль. Поэтому вы можете, в свою очередь, уберечь нас от уймы хлопот, дав отбой Хасану.
- Я не могу этого сделать.
- Дос Сантос поступит так, как вы ему скажете.
- Трудность тут вовсе не административная! Проклятье, желала бы я вообще с вами не встречаться!
- Приношу свои соболезнования.
- На карту поставлена Земля, и вы - не на той стороне.
- А по-моему, это вы не на той.
- И что вы намерены по такому случаю предпринять?
- Убедить вас я не могу, поэтому мне придется попросту остановить вас.
- Секретаря Радпола и его помощницу просто так сдать властям без доказательств не получится. Мы слишком щекотливая проблема в политическом плане, если вы это знаете.
- Я это знаю.
- Значит, вы не сможете тронуть Дона, и я не верю, что вы сможете тронуть меня.
- Вы правы.
- Так что остается только Хасан.
- И опять правда на вашей стороне.
- Но Хасан - это Хасан. Тут вы ничего сделать не сможете.
- Почему бы вам попросту не вручить ему немедленно извещение об отставке и тем самым не уберечь меня от лишних хлопот?
- Этого я не сделаю.
- Почему-то я так и думал.
Она снова взглянула на меня. Ее глаза наполнились слезами, но лицо и голос оставались твердыми.
* * *
Той ночью я беспокойно дремал на расстоянии удара ножом от Миштиго, но ничего не произошло, да и не пыталось произойти. И утро прошло без происшествий, так же как и большая часть дня.
- Миштиго, - обратился я к нему, как только мы остановились сфотографировать горный склон. - Почему вы не отправитесь домой? Обратно на Тейлер? Куда угодно, в конце концов? Не отвернете прочь от этой угрозы? И не напишите какую-нибудь другую книгу? Чем дальше мы удаляемся от цивилизации, тем меньше мои возможности защитить вас.
- Вы ведь дали мне автоматический пистолет, помните? - отозвался он, пальцами правой руки щелкая воображаемым курком, изображая стрельбу.
- Ладно. Я просто решил еще раз попробовать переубедить вас.
- На нижней ветви вон того дерева стоит козел, не так ли?
- Да, они любят лакомиться молодыми зелеными побегами.
- Это я тоже хочу заснять. Это ведь олива, не правда ли?
- Да.
- Отлично. Я хотел знать, как правильно назвать снимок. "Козел, объедающий зеленые побеги на оливе", - продиктовал он карманному секретарю. - Подпись будет именно такой.
- Прекрасно. Щелкайте, пока у вас есть шанс.
Если бы он только не был таким скрытным, таким чуждым, совершенно безразличным к своему собственному благополучию! Я его терпеть не мог и не мог его понять. Он разговаривал только если требовалось запросить какие-то сведения или ответить на вопрос, а на вопросы он всякий раз отвечал кратко, уклончиво, оскорбительно или все это одновременно. Он был надменным, самонадеянным, властным и… голубокожим. Это действительно заставляло меня теряться в догадках насчет присущих клану Штиго богатых традиций философии, филантропии и просвещенной журналистики. Он мне попросту не нравился.
Но я тем вечером переговорил с Хасаном, после того как весь день не сводил с него свой глаз (голубой).
Он сидел у костра, выглядев словно набросок Делакруа. Эллен и Дос Сантос сидели поблизости, попивая кофе, и поэтому я, тряхнув стариной, припомнил арабский и подошел к нему.
- Приветствую тебя.
- И я вас приветствую, Караги.
- Сегодня ты не пытался меня убить.
- Да.
- Завтра, быть может?
Он пожал плечами.
- Хасан, посмотри на меня.
Он поднял взгляд.
- Тебя наняли убить голубокожего.
Он снова пожал плечами.
- Тебе не нужно ни отрицать, ни признавать это. Я уже знаю. Дело в том, что я не могу позволить тебе этого сделать. Верни Дос Сантосу уплаченные тебе деньги и ступай своей дорогой. К утру я обеспечу тебе скиммер. Он доставит тебя в любую точку света, в какую ты пожелаешь отправиться.
- Но я счастлив и здесь, Караги.
- Если с голубокожим стрясется какая-нибудь беда, ты быстро перестанешь быть счастливым.
- Караги, я всего лишь телохранитель.
- Нет, Хасан. Ты сын диспепсичного верблюда.
- А что такое "диспепсичный", Караги?
- Я не знаю подходящего арабского слова, а ты, надо думать не знаешь этого по-гречески. Погоди, я подберу другое оскорбление. Ага, вот. Ты трус, пожиратель падали и бандит из подворотни, потому что ты помесь шакала и обезьяны.
- Возможно, это правда, Караги, потому что отец говорил мне, что я родился только для того, чтобы с меня заживо содрали кожу и разорвали на четыре части.
- Это почему?
- Я проявил неуважение к Дьяволу.
- Да ну?
- Да. Вот ты вчера играл для чертей на дудке? У них были рога, копыта…
- Нет, это были не черти. Это всего лишь рожденные вблизи Горячих Мест дети несчастных родителей, оставивших их умирать в диком лесу. Однако они выжили, потому что дикий лес и есть их настоящий дом.
- А! А я надеялся, что это черти. Я все еще считаю их чертями, потому что один из них улыбнулся мне, когда я молил их о прощении.
- Прощении? За что?
В глазах у него появилось отрешенное выражение, и он начал рассказывать:
- Он поклонялся Малаки-таузу, которого невежественные и темные шииты (тут он сплюнул) называют Иблисом, или шайтаном, или сатаной. И он всегда отдавал дань уважения Халладжу и другим из Санджака. Он был хорошо известен своим благочестием и своими многочисленными добродетелями.
Я любил его, но в детстве во мне сидел какой-то бес. Я был атеистом и не верил в Дьявола. И я был злым мальчишкой. Так, однажды я взял мертвого цыпленка, насадил его на палку и, называя Ангелом-павлином, издевался над ним, швырял в него камни и выдергивал ему перья. Один из мальчишек испугался и рассказал об этом моему отцу. Отец, помню, высек меня прямо на улице и сказал, что я рожден только для того, чтобы с меня живьем содрали кожу и разорвали на четыре части за мое богохульство. Он заставил меня отправиться на гору Санджар и там молить о прощении, я отправился туда, но бес все еще меня не покинул, несмотря на порку, и я по-настоящему не верил, когда молился.
Теперь, когда я много старше, бес сбежал, но мой отец тоже отошел в иной мир - уж много лет тому назад, и я не могу ему сказать: "Я сожалею, что издевался над Ангелом-павлином". Становясь старше, я ощущал потребность в религии. Надеюсь, Дьявол в своей великой мудрости и милосердии понимает это и прощает меня.
- Хасан, тебя трудно как следует оскорбить, - покачал я головой. - Но предупреждаю тебя - с головы голубокожего не должно упасть ни единого волоса.
- Я всего лишь скромный телохранитель.
- Ха! Да у тебя хитрость и яд змия. Ты коварен и вероломен. И злобен, к тому же.
- Нет, Караги. Спасибо тебе, конечно, но это неправда. Я горжусь тем, что всегда выполняю поручения. Вот и все.
Именно по такому закону я и живу. И ты, вдобавок, не сможешь так оскорбить меня, чтобы я вызвал тебя на дуэль первым, предоставив тебе право выбрать оружием голые руки, кинжалы или сабли. Нет. Я не принимаю никаких оскорблений.
- Тогда берегись, - пригрозил я ему. - Твой первый шаг в сторону веганца будет для тебя и последним.
- Если так суждено, Караги…
- И зови меня Конрад!
Я ушел прочь, терзаемый дурными мыслями.
* * *
На следующий день, убедившись, что все мы по-прежнему живы, мы свернули лагерь и отправились дальше, одолев примерно восемь километров, прежде чем произошла новая задержка.
- Это похоже на плач ребенка, - определил Фил.
- Ты прав.
- Откуда он доносится?
- Слева, вроде, там, внизу.
Мы проломились сквозь какой-то кустарник, вышли на сухое русло ручья и последовали по его излучине.
Младенец лежал среди камней, частично завернутый в грязное одеяло. Лицо и руки его уже докрасна обгорели на солнце, так как он, должно быть, пробыл здесь большую часть предыдущего дня. Крошечное мокрое личико покрывали следы укусов многочисленных насекомых.
Я опустился на колени и поправил одеяло, укрывая его получше. Эллен слегка вскрикнула, когда одеяло задралось спереди и она разглядела тельце младенца: на груди у ребенка зияла врожденная фистула и в ней что-то копошилось. Рыжий Парик пронзительно закричала, отвернулась и разрыдалась.
- Что это? - спросил Миштиго.
- Всего лишь один из брошенных детей, - объяснил я. - Один из меченых.
- Какой ужас! - содрогнулась в рыданиях Рыжий Парик.
- Что именно? Его вид? Или то, что его бросили? - осведомился я.
- И то, и другое!
- Дайте его мне, - попросила Эллен.
- Не прикасайтесь к нему, - распорядился, нагибаясь, Джордж.
- Вызовите скиммер, - приказал он. - Нам надо немедленно доставить его в больницу. У меня нет оборудования, чтобы прооперировать его прямо здесь. Эллен, помоги мне.
Она тут же очутилась рядом с ним, и они вместе перетряхнули всю его походную аптечку.
- Запиши, что я делаю, и приколи записку к чистому одеялу, - чтобы знали врачи в Афинах.
Дос Сантос к тому времени уже связался с Ламией, вызвав один из наших скиммеров.
А потом Эллен наполняла Джорджу шприцы, протирала тампоном порезы, смазывала ожоги мазью и записывала все это. Они начинили младенца витаминами, антибиотиками, адаптантами и полудюжиной всяких других средств. Грудь его они закрыли марлей, побрызгав на нее чем-то, завернули ребенка в чистое одеяло и пришпилили записку, содержащую медицинскую информацию Джорджа.
- Что за странное дело! - не мог успокоиться Дос Сантос. - Бросить изуродованного ребенка, так вот, запросто, оставить его!
- Здесь это в порядке вещей, - уведомил я его. - Особенно вблизи Горячих Мест. Впрочем, в Греции всегда бытовала традиция детоубийства. Меня самого выложили на вершину холма - в тот день, когда я родился. Провел я там, вдобавок, и всю ночь.
Он закуривал сигарету, но остановился и уставился на меня:
- Вас? Почему?
Я рассмеялся и взглянул на свою ногу.
- Запутанная история. Я ношу специальный ботинок, потому что эта нога у меня изрядно короче другой. К тому же, как я понимаю, я был очень волосатым младенцем, да и глаза у меня разного цвета. Полагаю, если бы этим все и ограничивалось, меня могли бы принять, но я, вдобавок, взял да и родился на Рождество, а это окончательно решило дело.
- А что плохого в рождении на Рождество?
- Согласно местным повериям, боги считают это чересчур самонадеянным. Поэтому у рожденных в это время детей не человеческая кровь. Они - кровь от крови разрушителей, создателей раздора, изначального страха человека. Их называют калликанзарами. По идее, они должны выглядеть примерно так, как те парни с рогами, копытами и всем прочим, но это условие не обязательное. Они могут выглядеть и как я, решили мои родители, если они были моими родителями. Поэтому я и был оставлен на вершине холма, чтобы вернуть меня к своим.
- И что же случилось потом?
- В деревне жил старый священник греческой ортодоксальной церкви. Он прослышал об этом и отправился к ним сказать, что совершать подобное - смертный грех и что им лучше побыстрее забрать младенца обратно и подготовить его к крещению на следующий день.
- А! Вот так вы и были спасены, да еще вдобавок и окрещены?
- Ну, некоторым образом, - я взял одну из сигарет Дос Сантоса. - Они вернулись со мной, спору нет. Но настаивали, что я вовсе не тот же самый младенец, которого они оставили на холме. Оставили они подозрительного мутанта, а забрали еще более сомнительного подменыша - так они заявляли. И к тому же более безобразного, получив взамен их дитяти другого рождественского ребенка. Они считали, что их младенец был сатир и что какое-то другое Горячее Существо произвело на свет человекообразного ребенка и бросило его - так же, как и они, обменявшись с ними фактически. Поскольку никто меня прежде не видел, проверить истинность их рассказа было невозможно. Священник, однако, их и слушать не стал, а сказал, что теперь им от меня не отвязаться. Они, впрочем, проявили себя очень добрыми родителями, коль скоро примирились с этим фактом. Я очень быстро рос и был чрезвычайно силен для своего возраста. Им это даже понравилось.
- И вас крестили…?
- Ну, скорее, полукрестили.
- Полукрестили!?
- Во время моего крещения с этим священником приключился удар. Умер он чуть позже. Так как он был единственным в округе, то я до сих пор не знаю, завершил ли он все это дело как полагается.
- Хватило бы и одной капли.
- Полагаю, да. Я действительно не знаю, что произошло.
- Может быть лучше проделать это заново, просто для надежности?
Я внимательно посмотрел на веганца, но не заметил на его лице ни малейшего следа иронии.
- Нет, если Небо не приняло меня тогда, то я не намерен просить второго раза.
Мы разложили сигнальный костер на ближайшей поляне и стали ждать скиммер.
* * *
Мы одолели в тот день еще с дюжину километров, что было весьма неплохо, учитывая все остановки. Младенца забрали и увезли прямиком в Афины. Когда скиммер приземлился, я громким голосом осведомился, не хочет ли еще кто-нибудь прокатиться в ту сторону. Желающих, однако, не нашлось.
И тем вечером все и случилось.
Мы сидели, развалившись вокруг костра. О, костер горел весело, вздымая свои яркие крылья на фоне ночи, согревая нас, источая аромат смолистого дерева, вонзая в воздух столб дыма… Мило.
Хасан сидел и чистил свой обрез со стволом из кристаллизованного алюминия. Приклад оружия был выполнен из пластмассы, и оно отличалось большой легкостью и удобством, даже некоторым изяществом.
Когда он обрабатывал его, то направил дуло в сторону и медленно двинул его по кругу, нацеливая прямо на Миштиго. Проделал он это, должен признаться, мастерски, растянув всю эту операцию больше чем на полчаса, и ствол он наводил почти незаметными движениями.
Однако когда положение дула зафиксировалось в моем мозгу, я зарычал и в три шага очутился рядом с Хасаном. И вышиб оружие у него из рук.
Оно лязгнуло о какой-то камешек футах так в восьми от нас. От удара по нему у меня заболела ладонь.
Хасан вскочил на ноги, борода его тряслась, а зубы лязгали, словно кремень о кресало. Я чуть ли не видел отлетавшие искры.
- Ну, скажи! - крикнул я. - Давай, скажи что-нибудь! Что угодно! Тебе, черт возьми, отлично известно, чем ты только что занимался!
Руки у него рефлекторно сжались.
- Давай! - призвал я. - Ударь меня! Да хотя бы только тронь. Тогда все, что я с тобой сделаю, будет самообороной, спровоцированной нападением. Даже Джордж не сумеет собрать тебя заново.
- Я всего лишь чистил свой дробовик. А вы его повредили.
- Ты по случайности оружие не нацеливаешь. Ты собирался убить Миштиго.
- Ошибаетесь.
- Ударь меня. Или ты трус?
- Я с вами не ссорился.
- Точно, трус.
- Нет, не трус.
Через несколько секунд он улыбнулся.
- Вы боитесь вызвать на бой меня? - спросил он.
И вот тут стало некуда отступать мне. Оставался только один путь. Первый ход пришлось-таки сделать мне. Я надеялся, что этого удастся избежать, надеялся, что сумею его разозлить, опозорить и спровоцировать, заставив ударить меня или вызвать на дуэль.
А тут вышло так, что я не сумел. Что было плохо, очень плохо на самом деле.
Я был уверен, что смогу одолеть его с любым оружием, которое решу выбрать. Но если выбор будет за ним, то положение может стать иным. Все знают, что есть люди с врожденными музыкальными способностями. Они могут услышать мотив только раз, а потом сесть и сыграть его на фортепьяно или фелинстре. Такие люди могут взять новый музыкальный инструмент, и через несколько часов может показаться, что они играли на нем долгие годы. Они хороши, очень хороши в таких делах потому, что у них есть такой талант - способность координировать особую интуицию с новым образом действий.
У Хасана врожденной способностью было обращение с оружием. Может, какие-то другие люди и были способны на то же самое, но они так и не дожили до пробы своих сил - во всяком случае, этот араб десятки лет учился обращаться со всеми видами оружия, от бумеранга до духового ружья. Дуэльный кодекс предоставит Хасану выбор средств, а он был самым высококвалифицированным убийцей, какого я когда-либо знал.
Но мне требовалось остановить его, и я ясно видел, что сделать это можно только таким способом, если не прибегать, конечно, к банальному убийству. Ну что ж, придется драться с Хасаном на его условиях.
- Аминь, - согласился я. - Я вызываю вас на дуэль.
Его улыбка стала даже шире.
- Соглашаюсь при этих свидетелях. Назовите своего секунданта.
- Фил Гравер. Назовите своего.
- Мистер Дос Сантос.
- Отлично, у меня, по случаю, есть разрешение на дуэль и регистрационные бланки, и я уже заплатил налог за смерть на одно лицо. Так что долгих задержек не понадобится. Когда, где и как вы желаете проводить дуэль?