Я не потрудился ему ответить, но Эллен, шедшая впереди с Миштиго, остановилась, обернулась и заявила:
- Чепуха. Если бы вы не пошли, мы бы лишились драматического монолога винодела.
К тому моменту я поравнялся с ней, и обе ее руки метнулись вперед и обхватили мое горло. Рук она не сжала, но скорчила ужасную гримасу и изрекла:
- Э! Мм! Ик! Я одержима Анжелсу, и ты получишь свое, - а затем рассмеялась.
- Сейчас же отпусти, а то я брошу в тебя этого араба, - пригрозил я, сравнивая оранжево-шатеновый цвет ее волос с оранжево-розовым цветом неба позади нее и улыбаясь. - А он, между прочим, тяжелый.
И тогда, за секунду до того, как отпустить меня, она немного сжала горло - чуточку сильно для игривого поступка, а затем вернулась под руку Миштиго, и мы снова пошли.
Ну, женщины никогда не дают мне пощечин, потому что я всегда успеваю повернуться другой щекой, а они боятся грибка. Поэтому, полагаю, легкое придушивание - единственная альтернатива.
- Ужасающе, но интересно, - сказала Рыжий Парик. - Чувствовала себя странно. Словно что-то во мне плясало вместе с ними. Странное это было ощущение. Я, в общем-то, не люблю танцы - любого рода.
- Что у вас за акцент? - перебил я. - Я все пытаюсь определить его.
- Не знаю, - ответила она. - Я франко-ирландка. Жила на Гебридах, а также в Австралии и в Японии, пока мне не исполнилось девятнадцать…
Именно тут Хасан застонал и напряг мускулы, и я ощутил резкую боль в плече.
Я поставил его на порог какого-то дома и встряхнул. Из него выпали два метательных ножа, еще один стилет, очень изящный вакидзаси, большой охотничий нож с зазубренным лезвием, несколько гаррот и небольшой металлический футляр, содержащий разные порошки и пузырьки с жидкостями, которые я не стремился изучать особенно тщательно. Мне понравился вакидзаси, и я оставил его себе. Он был фирмы "Кори-кама", очень изящный.
На следующий день, можно сказать даже - вечер, я коварно залучил старину Фила, твердо решив использовать его в качестве цены за допуск в номер Дос Сантоса в отеле "Ройяль". Радпол все еще благоговейно чтит Фила как Тома Пейна Возвращения, хотя тот и начал клятвенно отказываться от этого примерно полвека назад, во времена, когда начал набираться мистицизма и респектабельности. Хотя "Зов Земли", безусловно, - самая лучшая вещь из всего написанного им, он также набросал и Тезисы Возвращения, послужившие детонатором той каши, которую я заваривал. Нынче он может отрекаться сколько угодно, но тогда он был смутьяном. И я уверен, он по-прежнему собирает раболепные взгляды и яркие эпитеты, которые продолжают приносить ему эти Тезисы до сих пор, и время от времени вынимает их, смахивает с них пыль и разглядывает не без удовольствия.
Кроме Фила я захватил с собой и предлог - мол, хочу посмотреть, как чувствует себя Хасан после прискорбного удара, полученного в хумфосе. На самом-то деле я хотел получить шанс переговорить с Хасаном и выяснить, сколько он согласен сообщить мне о своем последнем задании, если он вообще готов хоть что-нибудь сообщить.
Поэтому мы с Филом прогулялись туда. Идти от комплекса Управления до "Ройяля" было недалеко - примерно семь минут неспешным шагом.
- Ты уже написал элегию в мою честь? - спросил я.
- Все еще работаю над ней.
- Ты говоришь это в течение последних двадцати лет. Я бы желал, чтобы ты поторопился и мне удалось бы прочесть ее.
- Я мог бы показать тебе несколько очень неплохих элегий, посвященных Лорелу, Джорджу, есть даже одна в честь Дос Сантоса. В моей картотеке скопились всевозможные безымянные - имя вставляется потом, для менее выдающихся личностей. А вот с твоей карточкой есть затруднения.
- С чего бы это?
- Я должен непрерывно обновлять ее: ты продолжаешь бодро и весело шагать по жизни, живешь, совершаешь поступки.
- Не одобряешь?
- У большинства людей хватает такта полвека совершать поступки, а потом останавливаться на достигнутом. Сочинить элегию в их честь не составляет труда. Таких у меня полные шкафы. Но элегия, посвященная тебе, боюсь, будет сочинением, завершенным в последнюю минуту и с диссонансной концовкой. Я не люблю так работать. Предпочитаю обдумывать материал на протяжении многих лет, тщательно оценивать жизнь личности, и без давления. Вы, люди, проживающие жизнь, словно героическую балладу, тревожите меня. Мне кажется, что вы пытаетесь заставить меня написать эпическую поэму, а я для этого уже слишком стар. У меня иногда трясется голова.
- По-моему, ты несправедлив, - сказал я. - Другие сподобились прочесть элегии в свою честь, а я бы довольствовался даже парой хороших лимериков.
- Ну, у меня такое ощущение, что окончания работы над твоей уже не слишком долго ждать, - заметил он. - Я постараюсь вовремя прислать тебе экземпляр.
- О? Из какого же источника проистекает это ощущение?
- Кто может определить источник вдохновения?
- Ответь мне сам.
- Оно пришло ко мне, когда я предавался медитации. Я сочинял элегию для веганца - чисто для тренировки, конечно, и вдруг подумал: скоро закончу элегию греку.
Помолчав, он продолжил:
- Попробуй представить себе такую концепцию: ты состоишь из двух человек, и каждый из них выше другого.
- Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переминаться с ноги на ногу. У меня же одна нога укороченная. Итак, я представил себе такую концепцию. Что теперь?
- Ничего. Ты подходишь к этому делу как-то не так.
- Это культурная традиция, от которой мне так и не удалось избавиться. Вроде узлов и коней - гордиевых и троянских. Сам знаешь, мы, греки, - народ коварный.
Он молчал на протяжении следующих десяти шагов.
- Так дуб или мочало? - спросил я его.
- Извини?
- Это загадка калликанзара. Выбирай.
- Дуб?
- Ты ошибся.
- А если бы я сказал "мочало"?
- Но-но, дается только один шанс. Правильный ответ тот, который угоден калликанзару. Ты проиграл.
- В этом кроется какой-то произвол.
- Таковы уж калликанзары. Это, скорее, греческая, чем восточная, хитрость. И к тому же менее коварная, потому что калликанзар, в общем-то, желает, чтобы ты проиграл, а от ответа часто зависит твоя жизнь.
- Это почему же?
- Спроси следующего калликанзара, которого встретишь, если представится возможность. Духи они недобрые.
Мы вышли к нужной улице и свернули.
- Почему ты вдруг снова озабочен действиями Радпола? - поинтересовался он. - Ты же давно уже отошел от них.
- Отошел я в нужное время и озабочен лишь тем, не активизируется ли он вновь, как в былые дни. Хасан так высоко ценится потому, что он всегда добивается требуемого результата, и я хочу знать, что для нас припасено.
- Ты беспокоишься, как бы они не выяснили, кто ты?
- Нет. Это может причинить некоторые неудобства, но отнюдь не фатальные.
Перед нами, тем временем, вырос "Ройяль", мы вошли и направились прямо в номер. Когда мы шли по коридору с мягким, как подушка, полом, Фил, в котором проснулась наблюдательность, заметил:
- Я снова служу "зеленой волной"?
- Можно сказать и так.
- Ладно. Один к десяти, что ты ничего не выяснишь.
- Не буду ловить тебя на слове. Вероятно, ты прав.
Я постучал в дверь из темного дерева.
- Приветик, - поздоровался я, когда она открылась.
- Входите, входите.
И мы вошли.
Мне потребовалось десять минут, чтобы свернуть разговор на пострадавшего бедуина, так как меня отвлекла своим появлением Рыжий Парик.
- Доброе утро, - поздоровалась она.
- Добрый вечер, - хмыкнул я.
- Что нового в Художественных Произведениях?
- Ничего.
- Памятниках?
- Ничего.
- Архивах?
- Ничего.
- Какая у вас интересная работа!
- О, ее чересчур разрекламировали и придали совершенно несвойственное ей очарование несколько романтиков из Отдела Информации. На самом-то деле мы всего-навсего откапываем, реставрируем и сохраняем те клочки и кусочки материальной культуры, что человечество оставило разбросанными где попало, по всей Земле.
- Что-то вроде мусорщиков культуры?
- Мм-да. Думается, это удачно сказано.
- Ну, а зачем?
- Что зачем?
- Зачем вы этим занимаетесь?
- Кто-то же должен, это все-таки мусор культурный. Потому-то его и стоит собирать. А я знаю свой мусор лучше, чем любой другой на Земле.
- Вы не только скромны, но и преданы своему делу. Это тоже хорошо.
- К тому же, когда я выдвинул свою кандидатуру на эту вакантную должность, выбирать было особенно не из кого, и я знал, где припрятано многое из этого мусора.
Она вручила мне бокал, пригубила из своего и, отпив половину, спросила:
- Они действительно по-прежнему здесь?
- Кто? - уточнил я.
- Корпорация "Божественность". Старые боги. Вроде Анжелсу. Я думала, все боги давно покинули Землю.
- Нет, они ее не покинули. Если большинство из них походит на нас, это еще не значит, что они и ведут себя так же, как мы. Когда человек покинул Землю, он не предложил взять с собой и их, а у богов тоже есть некоторая гордость. Но, впрочем, возможно, они все-равно должны были остаться: есть такая штука под названием ананке - рок-судьба-смерть. Над ней никто не властен.
- Вроде прогресса?
- Да. Кстати, коль речь зашла о прогрессе, как там прогрессирует здоровье Хасана? Когда я видел его в последний раз, он совершенно не продвигался к лучшему.
- Поднялся, ходит. Большая шишка. Толстый череп. Никакого вреда.
- Где он?
- Дальше по коридору и налево. В зале для игр.
- Думается, я схожу выразить ему свое сочувствие. Извините?
- Извиняю, - кивнула она и отошла послушать разговор Дос Сантоса с Филом. Фил, конечно же, приветствовал такое добавление.
Никто из них не обратил на меня внимания, когда я вышел.
Игровой зал находился в другом конце длинного коридора.
Приблизившись, я услышал глухое "тук", затем пауза и снова "тук". Я открыл дверь и заглянул в помещение.
Там был только Хасан. Он стоял спиной ко мне, но, услышав, как открывается дверь, быстро обернулся. На нем был длинный пурпурный халат, правая рука сжимала метательный нож, затылок украшал здоровенный кусок пластыря.
- Добрый вечер, Хасан.
Рядом с ним стоял поднос с ножами, а на противоположной стене он прикрепил мишень. В мишени торчало два клинка - один в центре, а другой дюймах в шести от него, в девятке.
- Добрый вечер, - степенно проговорил он, а затем, подумав, добавил: - Как ты?
- О, прекрасно. Я пришел задать тебе тот же вопрос. Как у тебя с головой?
- Боль сильная, но это пройдет.
Я прикрыл за собой дверь.
- Видение прошлой ночью у тебя, должно быть, возникло еще то.
- Да. Мистер Дос Сантос говорит мне, что я сражался с призраками. Я не помню.
- На этот раз ты курил совсем не то, что толстый доктор Эммет назвал бы "каннабис сатива", это уж точно.
- Да, Караги. Я курил стрижфлер, напившийся человеческой крови. Нашел его около Древнего Места, Константинополя, и тщательно высушил цветы. Одна старуха сказала мне, что он даст мне возможность заглянуть в будущее. Наврала.
- …А кровь вампира побуждает к насилию! Ну, это ново, надо записать. Кстати, ты только что назвал меня Караги. Я бы хотел, чтобы ты этого впредь не делал. Меня зовут Номикос, Конрад Номикос.
- Да, Караги. Я удивился, увидев тебя. Думал, ты умер давным-давно, когда твоя огненная лодка взорвалась в заливе.
- Тогда умер Караги. Ты никому не упомянул, что я похож на него, не правда ли?
- Никому. Я не занимаюсь праздной болтовней.
- Хорошая привычка.
Я подошел к нему, взял нож, взвесил его в руке, метнул и попал примерно на десять дюймов вправо от центра мишени.
- Ты давно работаешь на мистера Дос Сантоса?
- Примерно месяц, - ответил он и метнул нож. Тот попал пятью дюймами ниже центра.
- Ты его телохранитель, да?
- Совершенно верно. А также охраняю голубокожего.
- Дон говорит, что опасается покушения на жизнь Миштиго. Это реальная угроза или он просто страхуется?
- Возможно и то, и другое, Караги. Не знаю. Мне он платит только за охрану.
- Если бы я заплатил тебе больше, ты сказал бы мне, кого тебя наняли убить?
- Меня наняли только охранять, но я не сказал бы тебе, даже если бы дело обстояло иначе.
- Я так и думал. Давай-ка займемся ножами.
Мы подошли к мишени и вытащили из нее ножи.
- А теперь, если целью, случайно, являюсь я, что возможно, то почему бы нам не разобраться с этим прямо сейчас? Мы оба держим ножи, и покинувший это помещение скажет, что оставшийся напал на него и ему пришлось прибегнуть к самообороне. Свидетелей никаких нет. Прошлой ночью нас обоих видели пьяными и буйствовавшими.
- Нет, Караги.
- Что нет? Нет - не меня? Или нет - ты не хочешь делать этого таким способом?
- Я мог бы сказать - нет, не тебя. Но ты бы не знал, правду я говорю или нет.
- Это так.
- Я мог бы сказать, что не хочу делать этого таким образом.
- Это правда?
- Я и этого не говорю. Но чтобы ответ тебя удовлетворил, скажу так: если бы я желал убить тебя, то не стал бы пытаться это сделать с ножом в руке, равно как не стал бы боксировать или бороться с тобой.
- Это почему же?
- Потому что много лет назад, когда был мальчишкой, я работал на курорте Кеча, обслуживая столики богатых веганцев. Ты тогда не знал меня. Я только-только приехал с Памира. Ты и твой друг-поэт приехали в Кеч…
- Теперь вспоминаю. Да… В том году умерли родители Фила - они были моими добрыми друзьями, и я собирался отправить его в университет. Но какой-то веганец отбил у него его первую женщину и увез ее в Кеч. Да, циркач, забыл, как его звали.
- Трилпай Лиго, шаджадпа-боксер. Он был, словно гора в конце великой равнины, - такой же высокий и несокрушимый и боксировал в веганских цестах - кожаных ремнях с десятью заостренными шипами, идущими вокруг всей руки.
- Да, помню…
- Ты никогда не боксировал прежде с шаджадпой, но вступил с ним в бой, ради той девушки. Собралась большая толпа веганцев и землянок, а я залез на столик, чтобы лучше видеть. Через минуту твоя голова была вся в крови. Он хотел, чтобы кровь стекала тебе на глаза, и ты постоянно встряхивал головой. Мне тогда было пятнадцать лет, и сам я убил только трех человек и думал, что тебе предстоит умереть, потому что ты даже ни разу не задел его. А потом твоя правая рука устремилась к нему, словно метательный молот, с непостижимой быстротой! Ты ударил его в центр той сдвоенной кости, которая есть в груди голубокожих, а кости у них покрепче наших, и расколол ее, словно гнилой орех. Уверен, я никогда не смог бы этого сделать. Вот потому-то я и страшусь твоих рук и кулаков. Позже я узнал, что ты, вдобавок, сломал шею пауконетопырю. Нет, Караги, я бы убивал тебя издалека.
- Все это случилось так давно… Я думал, уж никто и не помнит.
- Ты выиграл девушку.
- Да. Забыл, как ее звали.
- Но ты не отдал ее поэту. Оставил ее себе. Вот за это-то он, вероятно, и ненавидит тебя.
- Фил? Из-за той девушки? Я забыл даже, как она выглядела.
- А он никогда не забывал. Вот почему, я думаю, он ненавидит тебя. Я чувствую ненависть и умею разнюхать ее источники. Ты забрал себе его первую женщину. Я был там.
- Этого хотела она.
- …А он становится стар, а ты остаешься молодым. Печально это, Караги, когда у друга есть основания ненавидеть друга.
- Да.
- И я не отвечу на твои вопросы.
- Возможно, тебя наняли убить этого веганца.
- Возможно.
- Почему?
- Я сказал, что это возможно, а не что это именно так.
- Тогда я задам тебе еще лишь один вопрос, и покончим с этим. Что хорошего принесет смерть этого веганца? Его книга может сильно способствовать улучшению отношений между людьми и веганцами.
- Я не знаю, чего она может принести хорошего или плохого, Караги. Давай лучше еще пометаем ножи.
Этим мы и занялись.
Я освоился с расстоянием и с балансом и засадил два ножа прямо в центр мишени. Затем Хасан втиснул два своих рядом, причем последний издал высокий металлический крик боли, завибрировав от соприкосновения с моим.
- Вот что я тебе скажу, - сказал я, когда мы снова извлекли их. - Я возглавляю экскурсию и отвечаю за безопасность ее участников. Я тоже буду охранять веганца.
- Это будет очень даже хорошо, Караги. Он нуждается в защите.
Я положил ножи обратно на поднос и направился к двери.
- Мы, знаешь, отправляемся завтра в девять утра. У меня будет конвой скиммеров на первом поле в комплексе Управления.
- Да. Спокойной ночи, Караги.
- …И зови меня Конрад.
- Да.
Он держал нож готовым к броску. Я прикрыл дверь и двинулся обратно по коридору. Я услышал очередное "тук", и, судя по звуку, это попадание получилось исключительно точным. Его эхо было повсюду вокруг меня, здесь, в коридоре.