Джек поднял крышку.
Ничего особенного. Пачка выцветших со временем черно-белых фотографий и какая-то маленькая коробочка вроде ювелирной. Сначала перебрал фотографии. Главным образом солдаты. В одном из них узнал отца - даже не помнится, чтоб у него было столько волос, - но в основном другие парни в форме, лет двадцати, неловко позируют перед камерой на фоне незнакомого ландшафта. На одном снимке виднелось строение в виде пагоды.
Должно быть, Корея. Известно, что папа был в армии во время войны, но никогда не хотел об этом рассказывать. Так и не удалось вытянуть из него хоть какие-нибудь военные воспоминания. "Не хочу вспоминать", - неизменно отвечал отец.
Последний снимок запечатлел восемь мужчин в солдатской форме, четверо спереди стоят на коленях, четверо высятся позади, ухмыляются в аппарат. Отец второй слева в заднем ряду. Видимо, в правом углу на фоне была именная табличка, но уголок оторван.
Джек разглядывал незнакомых солдат, ища связь с отцом. Кто они такие? Молодые, похожи на игроков баскетбольной команды средней школы. Выпускники. Из какого учебного заведения?
Может быть, никогда не узнаешь.
Он положил фотографии, взял коробочку. Внутри что-то громыхнуло. Открыв, увидел две медали. Не особенно разбираясь в военных наградах, одну узнал сразу.
"Пурпурное сердце".
Папа был ранен? Куда? Насколько известно, у него единственный шрам после аппендицита. Может быть, это чья-то чужая медаль, друга-сослуживца, которая хранится на память?
Нет, "Пурпурные сердца" остаются родным.
Значит, папина.
Он взглянул на другую медаль: золотая звезда на красно-бело-синей ленте с серебряной звездочкой меньших размеров в центре. Кажется, "Серебряная звезда". За выдающуюся отвагу на поле боя?
Поверь, малыш, ты многого не знаешь о своем отце.
По-моему, леди, вы правы. Надо было, наверно, чаще с ним общаться.
Забавно... несколько месяцев назад подобная мысль в голову бы не пришла. Но, связывая случившееся с папой и с Кейт...
С неутолимым зудом разочарования Джек уложил обратно содержимое приблизительно в том же порядке. Требовались ответы, а проклятый ящичек задал лишь больше вопросов.
Он поставил шкатулку на полку и пошел на кухню за пивом. По дороге заметил на столе отцовские часы. Забрав их в больнице, не обратил внимания на треснувшее стекло. Присмотрелся - старый "таймекс". Даже не старый - древний. Типично для папы: если старая вещь работает, зачем покупать новую? "Таймекс" разбился и больше не тикает. Стрелки остановились, показывая 12.08.
Постой-ка...
Джек вытащил протокол о дорожно-транспортном происшествии, развернул, внимательно просмотрел донесение офицера Эрнандеса. В участок позвонили... где оно... вот.
В 11.49.
Значит, сообщение сделано прежде, чем произошла авария. Немыслимо. Наверно, отцовские часы спешили. Бывает. Или он забыл их завести.
Только не папа. У него часы всегда шли точно до минуты. По утрам обязательно заводились. Миллион раз он на глазах у Джека проделывал это за завтраком.
Возможно, Эрнандес неправильно указал время звонка. Но при всей своей тупости коп внимательный и основательный. Кроме того, он заметил, что, когда прибыл на место аварии через двадцать минут после уведомления, у него возникло впечатление, будто она только что произошла.
Тряся головой, Джек пошел к холодильнику. Пиво не пойдет. В данный момент надо выпить чего-то покрепче.
Среда
1
Джек проснулся от гула в ушах. Сначала решил, что москит, но звук ниже. Возможно, последствия выпивки, хоть он принял всего две рюмки. Наконец, понял, что гул доносится из окна. Поднял голову, оглянулся, сразу же сбившись с толку в незнакомой комнате.
Ах да. Это ведь папин дом. Передняя комната. Видно, заснул на диване. Наткнулся на "Рио-Браво" на каком-то канале вроде ТНТ, начал смотреть в тринадцатый раз, не ради Джона Уэйна или Дина Мартина, разумеется, не ради Рики Нельсона - ради Уолтера Бреннана. Руки вверх! Слампи - его лучшая роль, пожалуй кроме старика Клэнтона в "Дорогой Клементине". Старик Уолт пристрастил его к кино.
Откуда этот гул?
Он сорвался с дивана, прошлепал на кухню, выглянул в окно.
Садовник вел газонокосилку по краю сгоревшей травы у посаженных возле дома деревьев. Неужели на нем фланелевая рубашка с длинными рукавами? В такую погоду? Видя летом кого-то в подобной рубашке, обязательно заключишь - ненормальный. Правой руки не видно даже на столь близком расстоянии. Газонокосилка как бы растет из рукава.
Вещи остались в машине, все равно надо выйти. Может быть, по пути удастся присмотреться поближе.
На улице Джек ощутил удар жаркой влажной волны. Еще нет половины девятого, а уже печет. Как только он завернул за угол, садовник прекратил работу, вытаращил на него глаза, выключил косилку.
- Ты не Том. Чего тут делаешь?
- Я его сын.
Действительно фланелевая рубашка, зеленые рабочие штаны, мягкая оливковая кепка в коричневатую крапинку. Джек протянул руку, приглядываясь:
- Меня зовут Джек.
В ответ садовник протянул левую руку:
- Карл.
Стратегический расчет провалился.
- Чего ты явился в такую рань? В засуху работы немного.
- Даже не поверишь, - возразил Карл. - Трава не растет, тропические растения сплошь засохли, завяли, а сорнякам хоть бы что. Никогда не видел ничего подобного.
- Может, лучше вообще сорняки выращивать, - предположил Джек.
- Мне без разницы, - согласился садовник. - Зелень есть зелень. - Он взглянул на Джека. - Мисс Манди рассказывала про твоего отца. Как он там?
- По-прежнему в коме.
Джек подавил желание шагнуть вправо, чтобы попасть в поле зрения левого глаза Карла.
- Правда? - покачал тот головой. - Плохо, плохо. Хороший у тебя отец. Был у нас одним из лучших.
- Был? Слушай, он еще не умер!
- Ну да. Конечно, конечно. Выкарабкается, будем надеяться. Просто к Глейдс слишком близко живет...
- К Эверглейдс? А что тут такого?
Парень отвел глаза:
- Ничего. Забудь.
- Слушай, не морочь мне голову. Начал - договаривай.
Тот по-прежнему смотрел в сторону.
- Примешь меня за чокнутого.
Видел бы ты таких чокнутых, какие мне встречались, мысленно заметил Джек.
- Давай попробуем.
- Ну ладно. Врата построили чересчур близко к Глейдс. Их уже много лет обижают. Знаешь, почти весь приток свежей воды из верхней части штата, из озера Окичоби, направляется на фермы и в такие залы ожидания перед кладбищем, как Врата. Куда ни глянь, кругом осушают болота, устраивают строительные площадки под новые дома и поселки. Глейдс давно страдают, а в этом году особенно, из-за засухи. Лето у нас всегда дождливое, а до сих пор ни капли не капнуло.
- Вода все-таки есть, правда?
- Есть, только низко стоит. Никто даже не помнит такого низкого уровня. Это плохо. Для всех плохо.
- Чем же?
- Ну, кое-что, прежде скрытое под водой, может выйти наружу.
Где это происходит? Вообще происходит ли? Садовник оглянулся на Эверглейдс.
- Твоему отцу и мисс Ане в одном повезло, что живут у пруда, - не приходится им глядеть на чужой задний двор.
Джек взглянул на бесконечное поле травы.
- Вид действительно панорамный.
- Панорамный? - переспросил Карл. - Как это?
Он с трудом подыскивал объяснение, распростер руки.
- Ну, широкий... объемный.
- Панорамный... красиво.
- Конечно. Панорамный вид красивый, но, по-моему, ты хотел сказать что-то другое.
- Правда. Плохо... что они совсем рядом с Глейдс... Глейдс сейчас сердятся. Можно даже сказать, злятся. А раз так, всем надо держаться настороже.
Джек посмотрел на милю травы до деревьев. В последнее время он видел множество странных вещей, но разозлившееся болото...
Ты в самом деле чокнутый, Карл.
2
Семели стояла с Люком на берегу лагуны, глядя, как маленькая дренажная баржа выгребает сырой песок из воронки и нагружает в крошечные плоскодонки, хвостом тянувшиеся за ней. Избыточная вода текла на планшир и обратно в лагуну. Клану пришлось передвинуть плавучие дома, чтобы дать барже проход к отверстию.
- До сих пор не верю, Семели, что ты это сделала, - сказал Люк. - Не кто-нибудь, а именно ты.
Она сама себе удивлялась. Не любила, когда чужаки приближались к лагуне, особенно к воронке, но эти посулили столько денег, что невозможно было отказаться.
- Ты это уже две недели твердишь, Люк. Повторяешь одно и то же при каждом приходе баржи. И я тебе каждый раз отвечаю одно: нам нужны деньги. Может быть, ты заметил, что люди в последнее время каждый грош считают.
- Заметил, а как же. Наверно, потому, что и считать-то нечего. И все равно мне это не нравится, особенно в такое время года.
- Не волнуйся. Они уйдут до рассвета. По моему условию закончат работу до конца недели. Огни придут ночью в пятницу. Я сказала, что пятница - крайний срок. Сколько бы ни предлагали, в пятницу на закате должны уйти.
- Все-таки плохо. Это наш дом. Мы здесь родились.
- Знаю, Люк. - Она погладила его по спине, нащупывая острые плавники под рубахой. - Только не забывай: отверстие воронки впервые на нашей памяти вышло из воды. Возможно, вообще впервые. Огни будут светить не сквозь воду, а прямо в ночь. Раньше подобного никогда не бывало... В любом случае никто такого не помнит.
- Это мне тоже не сильно нравится. - Люк потер щеку. - Папа говорил, огни нас изувечили вместе с деревьями, рыбами и насекомыми. Причем шли из-под воды. Что же будет теперь, без воды?
Семели встрепенулась:
- Именно это мне хочется видеть.
Огни загораются дважды в год - в весеннее и осеннее равноденствие, - по словам мамы, с тех пор, как она появилась на свет, и ее мама тоже.
По свидетельству мамы Семели, со временем они стали гореть сильнее и ярче. Вскоре жившие вокруг лагуны люди заметили, что возле воронки меняется облик деревьев, рыб, всего прочего. Сначала появились лягушки без лап или с лишними лапами, потом рыбы изменились до неузнаваемости, деревья согнулись, скривились.
Нехорошее дело, но, когда рядом с лагуной стали рождаться мертвые и уродливые младенцы, люди начали переезжать. Не в одно место, а в разные стороны поодиночке. Одни поселились поблизости в Хомстеде, другие подальше, в Луизиане, Техасе. После отъезда на свет появлялись нормальные дети, и все были счастливы.
Не были счастливы только уже родившиеся ненормальные дети. Не потому, что люди плохо к ним относились - не только к Семели, - а потому, что в сознательном возрасте поняли, что им чего-то не хватает.
Ненормальные дети один за другим возвращались к лагуне и там успокаивались, чувствуя себя нормальными, на своем месте, дома.
Дом там, где живет родная семья. Они назвали себя кланом, решили остаться в лагуне.
Но даже в этой большой семье Семели в душе ощущала тоскливую пустоту, желая - требуя - еще чего-то.
- Зачем им понадобился наш песок? - не унимался Люк. - Кругом полно песка.
- Не знаю.
- Кто они вообще такие?
- "Благден и сыновья", как тебе отлично известно.
- Угу, название фирмы известно, и только. А что это за люди? Откуда?
- Не знаю, Люк, но платят хорошо. Задаток наличными. Лучше не придумаешь.
- Про огни знают?
- На это я могу ответить: да, знают.
Парень по имени Уильям из компании под названием "Благден и сыновья" приплыл несколько недель назад в каноэ, спрашивая, не видел ли кто-нибудь в это время года необычный свет. Члены клана направили его к Семели, которая была как бы вождем. Не то чтоб стремилась когда-нибудь стать вождем, но так уж получалось, что решения принимала она.
Осторожно держалась с тем самым Уильямом, пока не убедилась, что он не экскурсовод из туристического агентства, не ученый и тому подобное, не станет возить чужаков или отряды высоколобых для демонстрации или исследований членов клана и воронки. Нет, Уильям хотел только вычерпать грязь и песок из колодца, откуда шли огни.
Услышав от нее, что свет идет из отверстия, всегда скрытого под водой, а нынче вышедшего наружу, он страшно разволновался, захотел посмотреть. Семели притворно воспротивилась, стоя на своем, даже когда он стал сулить деньги. Предлагал все больше и больше, пока она не уступила. Может, даже еще продержалась бы, да не стоило слишком жадничать.
Приведя Уильяма к воронке, Семели побоялась, как бы от радости он не описался. Парень плясал вокруг, выкрикивал незнакомое слово - кеноте, - потом объяснив, что оно мексиканское. Семели сильнее зауважала воронку.
О дренажных работах, естественно, надо помалкивать. Клан не имеет права жить в лагуне, на территории Национального парка, а "Благден и сыновья" не имеют права брать здесь песок.
- На самом деле, - призналась она Люку, - я уверена, что песок им нужен из-за огней.
- Даже страшно, правда? Эти огни неестественные. Искалечили нас, вообще все вокруг. Может быть, даже песок в дыре переделали.
- Может быть.
- Для чего он им, скажи на милость? - встревожился Люк. - Я хочу сказать, что они с ним собираются делать?
- Точно не знаю, и, собственно, знать не хочу. Это не наша забота. Знаю только, что маленькая воронка без песка станет гораздо глубже. А огни будут яркими, как никогда. Когда придет время, кто-нибудь даже заглянет в дыру и увидит, откуда идет свет.
- Кто? - спросил Люк.
Семели не сводила глаз с обнажившихся краев воронки.
- Я.
Люк схватил ее за руку:
- Нет! Что ты? С ума сошла? Я тебя не пущу!
Иногда, по мере необходимости, она позволяет Люку заняться с ней сексом, и, наверно, напрасно. Каждый раз спокойно объясняет, что это никакого значения не имеет, они просто спят по-приятельски, и больше ничего, но, наверно, не следовало начинать. Тем не менее порой надо расслабиться, а Люк не такой безобразный, как прочие члены клана. Проблема в том, что он счел ее своей собственностью, которую надо беречь, защищать и так далее. Если кто-нибудь нуждается в защите, то только не Семели.
- Замолчи, Люк. - Она вырвала у него свою руку. - Пусти. Мне надо в город.
- Зачем?
- Поработаю медсестрой, - коротко улыбнулась она.
- Что? - затряс он головой. - Зачем?
В приливе гнева улыбка погасла.
- Чтобы довести до конца дело, которое ты в ту ночь не доделал, ослиная задница!
3
Остановившись в больничном лифте на третьем этаже, Джек увидел доктора Хуэрту, которая поджидала кабину.
- Что нового у отца?
- Состояние стабильное, но по-прежнему семь баллов, - покачала она головой.
- Долго это будет продолжаться? - спросил он. - Я имею в виду, прежде чем будем думать об искусственном питании и прочем.
Она шагнула в лифт.
- Пока еще рано. Понимаю, вам кажется долго, хотя даже семидесяти двух часов не прошло. Вполне достаточно внутривенных вливаний.
- Я...
Дверцы лифта скользнули, закрылись.
Джек пошел по коридору к отцовской палате, гадая, найдет ли там Аню. Утром перед отъездом подошел к ее дому, петляя среди заполнявших газон безделушек, хотел предложить, если надо, подбросить к больнице. Дверь на стук не открылась.
В обычных обстоятельствах он бы не беспокоился, да со стариками не угадаешь. Вдруг ее удар хватил или еще что-нибудь? Заглянул в переднюю застекленную дверь, не видя безжизненной фигуры ни на полу, ни в кресле. Потом вспомнил про Ирвинга. Будь песик дома, лаял бы как сумасшедший.
Ани и в палате не оказалось - он на всякий случай заглянул во все углы и за ширму. Никого, кроме больного.
Подошел сбоку к койке, взял вялую правую руку.
- Я вернулся, папа. Ты здесь? Слышишь меня? Если можешь, сожми чуть-чуть пальцы. Шевельни хоть одним, чтоб я знал.
Ничего, как вчера.
Джек пододвинул стул, сел у койки, разговаривая с отцом так, словно старик его слышал. Тихо говорил, умолкая, когда туда-сюда шмыгали сестры, рассказывал, что удалось выяснить о происшествии, излагал противоречивую информацию, рассуждал о разнице во времени, отмеченном в протоколе и на отцовских часах. Надеялся при этом прояснить для себя дело, но остался в прежнем недоумении.
- Если бы ты мне только сказал, что там в такое время делал, разрешилось бы много вопросов.
Исчерпав тему аварии, не нашел темы для дальнейшей беседы. Потом вспомнил снимки на стенах в отцовской комнате, уцепился, как за спасательный круг.
- Помнишь наш семейный поход? Нескончаемый дождь...
4
После часовой болтовни во рту совсем пересохло, голосовые связки горели огнем. Джек пошел в ванную попить воды. Допивая вторую пригоршню, краем глаза заметил, как мелькнуло что-то белое. Оглянулся, увидел сестру, подходившую к отцовской койке. Раньше ее здесь не было, иначе он обязательно обратил бы внимание. Хорошенькая, но внешность необычная. Очень худенькая, почти мальчишка, кожа темная - особенно по контрасту с белым халатом, - длинный нос, блестящие черные волосы, заплетенные в одну косу почти во всю спину. Видимо, отчасти индианка - не бомбейская, а американская.
Сестра держала руку в кармане форменного халата, который почти смахивал на сорочку, как бы что-то сжимая.
Он было собрался выйти, поздороваться, но заметил нечто странное. Девушка двигалась резко, порывисто, у кровати замедлила шаг, словно с трудом пробиваясь сквозь плотный воздух. На лбу выступил пот, лицо вспыхнуло, побледнело перед следующим трудным шагом, горло ходуном заходило, точно она удерживалась от рвоты.
Джек вышел, направился к ней.
- Мисс, что с вами...
Она вздрогнула, круто оглянулась, глядя широко открытыми растерянными глазами цвета оникса. Рука выскочила из кармана, вцепилась в шнурок на шее. Джеку показалось, что в кармане что-то шевельнулось.
Незнакомка затрясла головой, дергая тонкий кожаный шнур. Он лопнул, но она практически не обратила на это внимания, обливаясь потом.
- Вы кто?..
Прежде чем он успел ответить, она повернулась и нетвердой походкой пошла из палаты. Джек пристально посмотрел вслед и услышал стон с койки.
- Папа! - Он бросился к кровати, снова схватил отца за руку. - Папа, это ты?
Стиснул пальцы, сначала легонько, потом посильнее. Отец поморщился, впрочем, доктор Хуэрта сказала, что он на боль реагирует. Потряс за плечо, окликнул - безрезультатно - и сдался. Здесь ничего не будет.
Отправился искать ту самую девушку. Есть в ней что-то подозрительное... кроме явно нездорового вида.