- Ты! Это все ведьма, Орри. Поверь, я знаю, что говорю. Она изурочила тебя!
- Какая ведьма? - растерялся тот, напрочь забыв о своей жене.
- Та, с которой ты мечтал развестись! Отец Ансельм говорит, что и мальчики тоже могут насылать чары…
- Та-аак! - протянул сообразивший, о чем речь Оррик и предупредил ретивого друга, зная что тот способен на многое. - Только волос с его головы упадет - мы перестанем быть друзьями. Я убью тебя. Оставь бред экзорцизма монахам и епископам, не лезь, куда не знаешь.
- Так расскажи, чтоб знал!
- Не могу. Мог бы - давно рассказал. Одно скажу - не выдумывай того, чего нет.
Гарта перекосило в попытке сложить увиденное в келье и слова друга.
- Хочешь сказать ты не хочешь его?
- Хочу, - заверил Оррик, качнувшись к уху друга. - И не просто хочу, а до безумия. Душу за него продам.
- Ага? - отстранился Гарт, чтобы заглянуть в глаза Даган и все же понять - кто из них спятил? - Но я ничего не знаю, а то, что знаю - ни черта не значит, а то, что видел - выдумал? Ты целовался с ним, Орри!
- Да, и мечтаю поцеловать вновь. Я люблю его Гарт, - добил мужчину Орри.
Обошел, пока тот в остолбенении от услышанного складывал слова, фразы, действия и бросил в спину как кинжал:
- Больше никто нам не помешает и не отберет его у меня, ни Бог, ни Дьявол!
- Ты пропал, - прошептал мужчина, чувствуя как от отчаянья и переживания за друга, сдавило сердце. - Я помогу тебе, спасу… спасу, Орри! - заверил, сжав кулаки.
Тихо в келье, только потрескивают поленья в огне да нежность что витает, греет душу теплом забытым уже Исвильдой и незнакомым Оррику. Он не знал ласки и заботы, привык с раннего детства заботиться о себе сам и робел, и млел одновременно от заботы Исвильды, что, насытившись, принялась растирать его вином, поглаживая и, тем плавя в ласке всю решимость мужчины противостоять желанию. Он не мог оскорбить ее, взяв как деревенскую шлюшку, а жениться не мог тем более. И сказать, что женат - язык не поворачивался. И отказаться от близости девушки, от ее нежности и трепетных рук, что растирали его еле касаясь и наслаждаясь не меньше чем он, тоже не мог.
Тупик, но пусть время в нем остановится и даст Оррику запомнить ощущение желанности, полного доверия и надежды на любовь. Мечта о ней, что он считал - не для него, но манила и не таяла вопреки всей суетности и грязи в его жизни уже стучала в сердце и отравляла его сладким ядом, от которого он терял себя, забывал прежние ориентиры.
Исвильда любит его?
Исвильда, небесное создание, маленькая птичка, сполна хлебнувшая горести и бед. Малышка, чистая как слеза святого, наивная и трогательная как лепет дитя, доверчивая, милая, нежная.
Конечно неправда, возможно бред: но подожди сомнение, подожди мерзкая прямота реальности! Дай прикоснуться к чуду, погреться хоть миг в лучах его, забыть, кто ты и кто она, забыть и долг, и грубый мир, что не считается с иллюзией.
Словно ангел спустился с небес и коснулся его своим крылом - несмелым шепотом Исвильды, от которого дрожь и нега волной по телу и голова кругом, и душа прямиком в рай:
- Я люблю тебя.
Как отплатить ей?
Оррик повернулся и посмотрел в бирюзовые глаза, нежно касаясь девичьей щеки.
Сказать люблю?
Как пошло, как мало. Что слова если цена им набор букв, тогда как бесценность Исвильды в ее глазах. Доверии и любви, что не скрыта под фальшивую маску хитрости и лжи, что кинута ему под ноги, взлелеяна для него.
- Бесценная моя… - коснулся губ любимой. Ладони укрыли ее щеки нежнее, чем снежок укрывает по зиме землю, бережнее, чем мать пеленает дитя.
Замри мгновение. Уйди, исчезни прошлое и будущее - там нет ее, а значит, нет его.
И пусть сгинут все метания и печали, враги, дела, друзья.
Здесь и сейчас - она и он - больше ничего не надо, никого.
Но как ответить подлостью на доверие? Подвести, обмануть, разбить мечты и растоптать наивное сердце?
Оррик отодвинулся. Уложил, укрыл Исвильду, с комом в горле оттого, что придется уйти, оставить ее:
- Спи, - пусть тебе приснится радужный сон.
Взгляд девушки стал несчастным, печальным и обвиняющим.
Оррик поспешил уйти, сорвал непросохший плащ и кинув на пол у очага, завернулся в него с головой, отвернувшись спиной к девушке. Даган ненавидел себя в эти минуты, но точно знал, что презирал бы себя много больше, если б поступил иначе.
Исвильда не сдержала слез: он вновь показал, что она ему не нужна. Значит все напрасно?
Конечно, зачем ему трусливая предательница? Лгунья, уродина, никчемная девчонка, возомнившая себя Бог знает кем! На что она надеялась? Вспомнить только ее поведение, когда шел бой - кому нужна такая, что кроме презрения она может заслуживать?
Она помогала людям, лечила и даже вылечивала, но себя излечить ни от страха, ни от неуверенности не может. Она помогала обретать уверенность в себе и собственных силах, но разве от этого она была уверенна в себе? Ее считали умной, но разве она умна? Считали сильной - а она сильная? И куда все делось? Где прозорливость, где рассудочность, терпение, вера, в конце концов, в себя, в лучшее? Она не подводила ее и в самый трудный тяжкий час, но сейчас осыпалась и растворилась, вновь высвободила ту испуганную девочку, что бежала по лесу, не зная куда, не зная зачем. Спасалась? К чему, если никому неважно жива она или нет, если она никому не нужна и незачем, по большому счету, не то, что бежать - жить, потому что не к чему стремиться.
Как просто, как легко учить других, видеть то, что не видят они, когда это не касалось ее и, как трудно научиться чему-то самой, видеть себя какая есть, мириться со своей низостью, страхами, открыто посмотреть на себя и признаться - да, я не идеал, я хуже любого монстра.
Исвильда остро ощутила свою ущербность, и пожалела, что осталась жива тогда. От чего спасалась, бежала, надеялась, верила, берегла себя для единственного, но самого близкого и дорогого, кто не оттолкнет, поймет и примет ее какая она есть.
Мечта - выше звезд. Недосягаемая как светило. Потому что тот, кто нужен Исвильде больше жизни. Тот, кому она готова отдать себя всю без остатка - идеален, прекрасен в гневе любви и бою, и не ей низкой, глупой лгунье мечтать о нем, не ей греться в кругу его рук, не ей слушать его мысли и стук сердца. Она не достойна его. И ничего не изменишь, как не повернешь время вспять.
Тихий всхлип девушки достиг ушей Орри, и того подкинуло. Плачь девушки слышать, было для него хуже, чем прижигать открытую рану каленым железом. Но отчего Исвильда плачет?
Грубиян! Он обидел ее, оскорбил?
Оррик подошел к постели, навис над закутанной с головой девушкой и вновь услышал приглушенный всхлип. Плечи девушки вздрагивали, но плач был еле различим - она глушила его, не смея беспокоить Орри, и тем лишала его возможности уйти, сделать вид, что он не слышит.
- Исвильда, - позвал тихо мужчина. Плачь прекратился. - Что случилось? Минута тишины и шепот из-под одеяла:
- Ничего.
Оррик сел на постель и мягко развернул девушку к себе. Заплаканное лицо стало последней каплей в чаше его самообладания.
- Ты испугалась? Я обидел тебя? Тебе плохо? Не молчи, поговори со мной. Скажи, что тебя тревожит? Чем я могу помочь тебе?
- Я… совсем не нужна тебе, да? - прошептала, с грустью глядя на него, и сморщилась, разрыдавшись, прикрыла лицо рукой, чтоб не видеть приговор в его глазах.
- Исвильда…
Он и думать не мог, что милая девочка, его мечта, его Мадонна нуждается в нем не только как в защитнике и опекуне. И кто бы удержался после этого от счастья прикоснуться к своей любимой - любящей.
- Ты нужна мне… - прошептал, отнимая ее руку от лица и, сказал, глядя в чудесные глаза, что были засланы слезами из-за него. - Я живу тобой. Я помню каждый миг того благословенного дня, когда судьба познакомила меня с тобой велением Лемзи. Помню платье что было на тебе, помню твой смех и улыбку. Помню, как солнце золотило твои волосы, как ветер играл локонами. Помню каждый жест, каждый поворот головы, каждое слово. Как ты рассердилась на Максимильяна, отобравшего у тебя какую-то безделушку и погналась за ним, как смотрела на Лемзи, рассказывающего о своем последнем походе, как обнимала отца, сидящего у камина. Как помогала накрывать на стол матери и подавала мне блюдо с пирогами.
Слезы Исвильды высохли сами собой, зрачки стали огромными от удивления:
- Ты помнишь ту капризную гордячку, что приняла тебя за угрюмого дурочка?
Орри улыбнулся:
- Именно таковым я и был. Мне не хватило смелости признаться ни Лезми, ни себе, что я сражен тобой.
- Но сейчас все изменилось? - в глазах девушки зажглась надежда и Орри помрачнел. Понимая, что должен убить мечту.
- Нет. Я по-прежнему ничего не могу тебе предложить.
- В этом суть? Но мне…
Оррик склонился над девушкой, прижав палец к ее губам, и с болью заметил:
- Ты дитя, тебе лететь за облака и жить в чудесном мире мечты, где нет боли и грязи. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива, но ничего кроме верности и собственной жизни дать тебе не могу.
- Как я.
- Нет, ты уже дала мне то, о чем я мечтать не смел.
Исвильда задумалась и сообщала, решив, что дело лишь в этом:
- У меня есть деньги. Вернее драгоценности, что можно продать. Нам хватит, чтоб безбедно прожить жизнь и вырастить детей.
Оррик зажмурился, сжав зубы: ему готовы отдать весь мир, а он болван не достоин и крупицы того счастья! И как легко сказать "да", ведь он мечтал о том, грезил как горячечный больной, и промолчать о позорной женитьбе, о своем бесчестии и падении, тихо, тайно провернуть дело с разводом… Но как подло! Лучше пусть будет больно ему, но он обязан сказать "нет", должен быть честен перед ней…
- Я… женат… - прошептал, давясь признанием, и приготовился увидеть упрек и разочарование в глазах Исвильды.
И безмерно удивился, увидев, как та повеселела, рассмеялась вскочив.
- Ну, вот что мессир, женатый мужчина… - `я ваша жена', - хотела признаться, но вдруг испугалась, что Орри не поймет ее ложь, рассердиться на обман и шантаж, что она устроила. Спадет очарование этих минут близости и тонкая ниточка надежды, что протянула мостик меж двух сердец, порвется. И тому виной будет ее позорное малодушие и ложь.
Девушка смолкла, но отступать не хотела. Приблизилась к Орри и, заглянув в глаза, попросила:
- Не оставляйте меня мессир, не уходите, прошу.
Лицо мужчины дрогнуло при виде желанной женщины, что щедро дарила ему себя, ничего не требуя в замен. Трогательное лицо, припухшие губы, изгиб шеи, обнаженные плечи и в смущении прижатая к груди простыня. Но не преграда.
Рука мужчины сама отодвинула ее, нежно, осторожно, обнажая грудь, живот девушки. В тишине единения сердце Орри билось как крылья птицы на ветру, стремясь к Исвильде и прочь сомнения, страхи. Все прочь. Нет сил лгать себе, уверять, что это невозможно. Нет проблем, которых он не решит ради нее, нет преград, которые не преодолеет. Он не вернется в замок, никогда не увидит той женщины, что стала его женой - Исвильда его жена, венчанная самой судьбой, самим провидением.
Орри склонился над зардевшейся девушкой, чтоб запечатлеть поцелуй на ее губах. Обнял, укладывая на спину. Освободился от брюк и залез под одеяло, прижал Исвильду к себе, не веря, что это происходит на яву и под руками ее кожа, ее тело, податливое, желанное. Он ласкал девушку без ума от блаженства, наслаждаясь каждой клеточкой ее тела, каждым мгновением близости.
Орри был сдержан насколько мог, чтоб не вспугнуть Исвильду и все же видно насторожил, потому что девушка вздрогнула, когда его ладонь опустилась на ее грудь. Отстранилась, глянув на него:
- У тебя было много женщин?
Странный вопрос. К чему она спрашивает?
- Я мужчина.
- А вы?… а правда? - принялась изучать его грудь, поглаживая ее пальцами.
- Что правда? - приподнял ее за подбородок, пытаясь в глазах прочесть то, что мучило ее и увидел лишь нерешительность и страх.
Исвильда раз подслушала разговор замужних женщин - подруг матери и уяснила из него, что первая ночь с мужчиной болезненна и неприятна, и сейчас пыталась понять - насколько, потому что ничего неприятного не чувствовала, наоборот - ей очень нравились властные и нежные руки мужчины, нравились ласки, как нравилось доверять ему, полагаясь на опыт и его желание, ласкать в ответ, изучая его тело, как он ее, вдыхать аромат его кожи, ощущать его язык сплетающийся с ее.
Наверное, я распутница, - загрустила.
- Что не так, малыш? Я слишком напорист?
Исвильда просто прижалась к нему, решив позже разобраться в себе. А сейчас пусть она будет распутницей и пусть будет больно, но зато она будет с ним.
Но Оррику было важно знать, что ее обеспокоило и он развернул ее к себе, навис над лицом:
- Что не так, милая?
С минуту Исвильда силилась озвучить свои страхи, открывала рот, закрывала и изучала шею Даган, робея посмотреть в глаза. А тот терпеливо ждал, надеясь не услышать: я передумала.
- Говорят, это больно, - наконец смогла произнести Исвильда.
Оррик дрогнул, зрачки стали большими от удивления и счастья, испуга и растерянности. Весь спектр чувств сплелись в одно и накрыли его. И если еще минуту назад он готов был сгореть от желания, но по требованию девушки уйти прочь, то теперь он бы не вылез из постели и за все королевство, не выпустил из рук Исвильду, не позволил забрать ее и небесному воинству. Он накрыл ее губы поцелуем и принялся нежно ласкать ее, с трудом сдерживаясь, чтобы не взять сразу. Он нежил ее и пытал себя. Но пытка стоило того - девушка расслабилась, забылась, забилась в его руках от страсти и желания и позволяла ему все больше и больше, пока, наконец, не вскрикнула от наиболее вольной ласки. В тот миг, когда он вошел в нее, Оррик понял, что никогда до этого на самом деле не обладал женщиной. Он брал лишь плоть плотью, оставляя свою душу за дверью спальни, как душа той которую он брал и на йоту не приближалась к нему, не стремилась на встречу, не принимала всего таким, каков он есть.
Исвильда была другой, и с ней все было по-другому - она отдалась без остатка, до крупицы подарив ему себя, и приняла его. Ее крик, что он заглушил поцелуем, стал венчальной песней и соединил два вдоха и два выдоха, два сердца и две души в одно.
Два радостных вскрика и два стона в унисон навеки обвенчали мятежные души и сама смерть была теперь бессильна перед этой любовью.
Глава 15
Эскорт герцога Даган окружили воины. Люди Боз успели вытащить мечи и приготовились защищать своего господина. А тот замер в предчувствии беды, глядя на всадника в богатых одеждах, что вышел вперед:
- Герцог Даган? Вы арестованы именем короля. Прошу сдать оружие и не делать глупостей.
- В чем меня обвиняют? - прохрипел Боз, чувствуя спазм в груди. Конец, это конец, - билось в висок. Куда он спешил? В западню? Ай, да Гай! А он болван!
- Не беспокойтесь, милорд, вам предъявят обвинение. Прошу следовать за мной.
Королевские стражники разоружили людей Боз и под конвоем отправили герцога в тюрьму Шантбури, недалеко от королевской резиденции.
Утро заставило Оррика вспомнить о своих обязанностях. Он открыл глаза, млея от ощущения тяжести на своей груди - спящей на ней девушки. Поцеловал Исвильду в макушку, и осторожно высвободился. Как не хотелось покидать ее, но хорош бы он был, если б не смог обеспечить ей защиту, уберечь. А для этого нужно вспомнить о своих обязанностях, проверить посты. Да и завтрак не помешал бы ни ему, ни девушке.
Даган одевался непривычно долго, и поймал себя на мысли, что специально тянет время, чтобы побыть лишнюю минуту рядом с Исвильдой, полюбоваться ее безмятежным сном. Вздохнул и вышел: тяни - не тяни, а дела ждать не будут.
Оррик вышел во двор и первое что сделал, с глубокой благодарностью посмотрел в небо, что сегодня казалось особенно близким и понятным.
Дождя не предвиделось - встающее солнце слепило глаза и радовало светом, вызывая улыбку, птицы пели нечто особенное и иначе чем вчера или год назад. А может это не мир, а Оррик изменился?
Посты проверены, кони накормлены, раненным оказана помощь, воины отдохнули.
Большинство уже позавтракало и грелось на солнце, готовясь отправиться в путь.
На кухне сидели Лебрент, Галиган и Гарт.
- Долго спишь, - недовольно бросил он Оррику.
Мужчина лишь улыбнулся - сегодня он был не способен на восприятие колкостей и ответные насмешки. Взял пирог с блюда и налив эля в кружку принялся завтракать.
Гарт, удивленный его безответностью и блаженным видом, настороженно следил за ним.
- Вижу, Иса не сильно беспокоил тебя ночью, - с загадочной улыбкой заметил Галиган, потягивая вино. Его глаза лучились лукавством и прозорливостью. Но что он может знать, о чем догадываться?
- Ты выглядишь как счастливый новобрачный, которому отломился кусок королевства величиной с пол земли, - сказал Гарт.
- Мне достался весь мир, - заверил Оррик.
- Поздравляю, - неизвестно чему радуясь, засмеялся Галиган. Фогин глянул на него как на ненормального и бросил вставая:
- Не пора ли вам поспешить к невесте, милорд?
Герцог отсалютовал ему кружкой:
- За ворчливых, но преданных и заботливых товарищей!
- Не подавитесь, - буркнул себе под нос Гарт, выходя из помещения.
- Он всегда такой? - спросил мужчина у Орри.
- Только по утрам.
- Так и подумал, - кивнул, пристально разглядывая спокойную физиономию брата.
- Что? - выгнул тот бровь.
- Спросить хотел.
- Спрашивай, - милостиво бросил Орри, запихивая в рот кусок пирога.
- Я могу не беспокоиться за Ису, ты не бросишь его, не причинишь вреда?
Оррик дожевал хлеб, раздумывая над странной заботой Галиган об Исвильде и выдал упреждающее:
- Мы сами с ним разберемся. А твое дело готовиться в дорогу и думать о невесте.
Галиган все понял и снисходительно улыбнувшись, вылез из-за стола:
- Я рад, брат.
Бросил и вовсе загадочное.
Следом за Галиган ушли стражники. Лебрент изучающий до того эль на дне своей кружки, покосился на Оррика и тихо сказал:
- Хороший малыш, правда?
Даган зыркнул на него: этот-то куда лезет? И насторожился, встретившись с насмешливым и острым взглядом мужчины. Сколько он знал Лексинанта Лебрента, тот никогда не высовывался, был простоват и неприметен, не очень умен, послушен, но не подл. В общем, обычный служака по найму, не хватающий звезд с неба, а тихо, спокойно занимающийся своим делом и радующийся доставшейся ему долей, о другой и не помышляя. Но сейчас мужчина не был полусонным туповатым наемником из дворян среднего класса - что-то было в его взгляде, что заставило прислушаться к нему, а не отмахнуться или наорать, оборвав. Он имел право и заявлял о том, как господин заявляет права на свои земли и крестьян.