- Вот-вот! - горячо воскликнул Уиттенфильд, и жидкость в его бокале опасно всколыхнулась. - Очень немногие женщины отважились бы на такое деяние, по крайней мере из тех, кого я знаю. Сабрина, однако, повела себя отнюдь не по-женски.
- Ну уж, - пробормотал шестой гость.
- Она добралась до нужного дома, укрылась в дверном проеме запертой булочной и стала ждать появления…
- Откуда вам это известно? - перебили его. - Откуда вы знаете и про булочную, и про рваную шаль?
- Я знаю, - ответствовал Уиттенфильд, слегка растягивая слова и посматривая на окружающих с видом легкого превосходства. - Потому что Сабрина вела дневник и он попал ко мне в руки. Там много страниц посвящено тем горестным для нее временам. А описание комнатки, где она ютилась с детьми, столь красочно, что одно воспоминание о нем способно вызвать чесотку. Грязь, кишащие насекомые… бр-р… - Лорд содрогнулся.
- Понятное дело, в бедняцком жилье приятности не отыщешь, - заметил сочувственно Твилфорд. - Я тут заезжал к своим арендаторам… удручающий вид… и эти жирные тараканы…
- Ну и кто же теперь отвлекается? - спросил оскорбленно Уиттенфильд.
- Чарльз прав, - признал Доминик. - Твилфорд, угомонитесь.
- Нас всех тут шокируют стесненные обстоятельства, в которые попала ваша сколько-то раз прабабка, - напыщенно произнес лорд Грейвстон. - И кончим на том. Продолжайте по существу.
Рассказчик внимательно огляделся. Глаза почти всех слушателей были устремлены на него, и лишь шестой гость с неким отчуждением смотрел на замысловатый треножник, поддерживающий туманно поблескивающее стекло, в котором играли каминные блики. Уиттенфильд кашлянул, гость встрепенулся.
- Прошу прощения, - сказал он. - Притягательная вещица.
- Конечно, - кивнул Уиттенфильд. - Я убежден, именно потому ее и не свезли в свое время на свалку. Как бы там ни было, вернемся в Антверпен. Итак, Сабрина Гросситер укрылась в дверной нише хлебной лавчонки и протомилась там несколько долгих часов. Она полагала, что иностранец использует приобретенный в трущобных кварталах дом для секретных свиданий, но, видимо, ошибалась, ибо ни одна женщина в него так и не вошла. Далеко за полночь дверь особняка, впрочем, раскрылась, и на улицу выскользнул мужчина среднего возраста в ливрее слуги, однако сам хозяин продолжал оставаться внутри. Было холодно, очень холодно. Руки и ноги Сабрины совсем занемели, когда наконец она увидела, что в окнах верхнего этажа гаснет свет. Бедняжка приободрилась, надеясь, что иностранец вот-вот выйдет, чем даст ей хотя бы мизерную возможность стащить у него кошелек. Никого больше в округе не наблюдаюсь, бродяги и проститутки расползлись по своим прибежищам и притонам.
- Как-то глупо с ее стороны - рассчитывать на то, что человеку вздумается встать среди ночи и отправиться черт-те куда. - Твилфорд оглянулся на остальных с молчаливым призывом поддержать его вывод.
- Все женщины этой линии у нас таковы, - с ханжеской грустью кивнул Доминик, но вид у него был довольный.
- Она пребывала в отчаянии, - заметил шестой гость.
- В упомянутом уже мной дневнике, - несколько резковато продолжил лорд Чарльз, - сказано, что иностранец покинул свой дом примерно за час до рассвета. Сабрина даже не видела как он вышел, ибо черное одеяние делало его практически неразличимым в ночной темноте.
- Прохвост явно что-нибудь замышлял, - буркнул сердито лорд Грейвстон. - Я бы на ее месте крепко подумал, прежде чем приближаться к подобному типу.
- Но ей ничего другого не оставалось, - кротко возразил Уиттенфильд, допивая портвейн. - И потом, бедняжка, как сообщает дневник, была слегка не в себе от голода и тревоги. Возможно, она задремала, возможно, впала в оцепенение, однако о том, что жертва уходит, сказал ей лишь звук удаляющихся шагов. Как бы там ни было, Сабрина побежала за незнакомцем, но споткнулась и неминуемо бы упала, если бы тот не обернулся и не поддержал ее на лету.
- И в ответ на такую любезность она, разумеется, тут же отказалась от мысли его обокрасть? - спросил лорд Грейвстон, сосредоточенно разминая в чашечке своей трубки табак.
- Ничуть не бывало, - отвечал Уиттенфильд, во весь рот улыбаясь. - Наоборот, она решила, что случай ей на руку, и, привалившись к мужчине, вцепилась в его поясную пряжку. Вы знаете, как носили тогда пояса - поверх камзола и чуть ниже талии, на животе. Она надеялась расстегнуть пряжку и сдернуть с богатого иностранца весь пояс - с привязанным по тогдашним обычаям к нему кошельком.
- Смелая женщина, - заметил дотоле молчавший слушатель. - Удивительное присутствие духа.
Уиттенфильд возмущенно воззрился на невежу, осмелившегося его перебить в самый захватывающий момент подошедшего к поворотному пику рассказа.
- Боже, Хэмворти, вы разве не спите? - с саркастической вежливостью осведомился он.
- Нет, просто на миг задремал, - мирно откликнулся Хэмворти. - Я нахожу вашу историю интересной, хотя и не знаю, к чему она приведет.
- Вы меня успокоили, - ответил в тон ему Уиттенфильд и продолжил: - Я уже говорил вам, что ночь была очень холодной. Сабрина замерзла, пальцы плохо ее слушались, и пряжка не поддавалась; к тому же ей ведь не приходилось ранее красть. Кончилось тем, что мужчина заметил возню и крепко схватил несчастную за руки.
- А потом кликнул стражу, и злоумышленницу отправили к мужу в тюрьму. Но о зеркале речи по-прежнему нет, - раздраженно нахмурился Твилфорд.
- Он никого не кликнул, - лукаво ответствовал Уиттенфильд. - Он просто стоял, пронизывая свою пленницу взглядом, и Сабрина знала об этом, хотя и не видела в ночной тьме его глаз. Так продолжалось какое-то время, потом незнакомец требовательно спросил, что ей нужно. На голландском, конечно.
- Конечно, - повторил Доминик, наполняя бокал кузена портвейном и подтягивая бутылку к себе.
- Она попыталась кое-как объяснить, что просто шла и упала. Иностранец, конечно же, ей не поверил, однако вмиг догадался, что голландский язык для нее не родной, и обратился к ней по-французски, затем по-немецки и, наконец, по-английски, причем очень бегло, как утверждает дневник. - Уиттенфильд пригубил портвейн с видом человека свершающего ритуальное действо.
- Продолжайте же, Чарльз! - взревел Твилфорд.
- Всему свое время. Не могу же я неуважительно отнестись к этому чудодейственному напитку. - Рассказчик еще раз пригубил вино, затем осторожно поставил бокал на подлокотник старинного кресла. - Итак, наш герой, угадав в своей пленнице англичанку, немедленно попросил ее рассказать, как она оказалась на задворках Антверпена. Сначала Сабрина отказывалась отвечать, говоря, что это никого не касается. Ей вежливо возразили, что тот, кого пытались ограбить, вправе ожидать от грабительницы некоторых разъяснений, чтобы решить, стоит ли обращаться к властям. Именно эта угроза и подвигла неудачливую преступницу к откровенности. Так, по крайней мере, записано в дневнике, хотя более поздняя запись намекает и на сопутствующие тому обстоятельства.
- Какие еще обстоятельства? - вскинулся Хэмворти. - Не говорите загадками, Чарльз.
Уиттенфильд, смущенно сморгнув, вновь поднял бокал, исследуя взглядом его густо-оранжевые глубины.
- Иные обстоятельства… Ну, тут трудно сказать что-то определенное. Просто несколько дней спустя Сабрина упоминает, что той странной ночью язык ее словно бы сам развязался, она говорила и говорила, пока не обнаружила, что руки ее свободны и ничто не мешает ей убежать. Но она не ударилась в бегство, а осталась стоять до тех пор, пока не заключила со своим неожиданным конфидентом полюбовную сделку.
- Могу себе представить какую, - заметил Твилфорд, и его огромные бакенбарды встопорщились, как у кота.
- Нет, не можете, - мягко возразили ему. - Согласен, что столь щекотливая ситуация предполагает определенное разрешение, но с Сабриной все вышло не так. Иностранец предложил нашей страдалице немедленно переселиться к нему и жить в его доме в качестве экономки. Он был столь добр, что позволил ей не расставаться с детьми, решительно подчеркнув при том, что не берет их к себе в услужение.
- Сколько им было? Одному год, второй три? Вряд ли они могли бы кому-то прислуживать, пусть даже и иностранцу, - проворчал Доминик.
- Это вопрос не возраста, а крепостной зависимости, - тихо произнес шестой гость.
- Верно, - согласился Уиттенфильд. - А этот чудак даже не попытался опутать Сесилию с Гербертом ленными обязательствами, что было просто каким-то чудом по тем временам. Сабрина упоминает потом, что и со слуги ее благодетеля такая зависимость была в свое время снята.
- Один из проклятых ныне расплодившихся гуманистов, - презрительно вздохнул лорд Грейвстон. - Теперь их не сосчитать.
- С последним согласиться трудненько, - сказал шестой гость иронически, но без улыбки. - Стоит лишь поглядеть на детишек трущоб.
- Ненавижу трущобы! - с негодованием заявил Доминик. - Однажды мне пришлось там проезжать… в объезд, совершенно случайно. Жуткая вонь, грязь, мостовые в отбросах, а люди не понимают приличного обхождения. Одна из шлюх, представьте, попыталась влезть прямо в мою карету, а те, кто это видел, скалили зубы и отпускали сальные шуточки. При них, кстати, были и дети. Такие же грубые, развращенные существа.
- Эта тема мало подходит для послеобеденной беседы, - высказался вдруг Хэмворти, укоризненно покачав головой.
- Точно, - поддержал его Уиттенфильд. - А приключения моей двоюродной бабки подходят. - Он основательно приложился к бокалу и осушил его в два-три глотка. - Если, конечно, они кому-нибудь интересны.
- Давайте-давайте, выкладывайте, что было дальше, - закивал ободряюще Доминик, подталкивая локтем Эверарда.
Тот послушно промямлил:
- Да-да, Чарльз, ради Бога. Мы очень этого ждем.
- Все равно не понимаю, как ко всему этому относится чертово зеркало, - пробормотал Твилфорд, задиристо выпятив подбородок.
- Оно и впрямь чертово, если верить Сабрине, - мечтательно произнес Чарльз. - Вы это верно подметили, Твилфорд!
Лорд Грейвстон издал нечто напоминающее сдавленный лай.
- Да-да, конечно. - Чарльз подался к бутылке и в мгновение ока наполнил свой верный бокал. - Может быть, утром я и пожалею об этом поступке, однако сейчас мне следует хорошенько себя подкрепить. - Он вновь поерзал в кресле, переложив на скамье каблуки. - Ну, как я уже сообщил, Сабрина согласилась пойти в экономки к странному иноземцу в обмен на кров и еду. Сначала она опасалась подвоха, и это понятно, ведь неожиданный благодетель мог в любой момент либо прогнать новопринятую служанку, либо выставить дополнительные условия, закабаляющие и ее, и детей. Но у нее не имелось выбора. Англия находилась далече, а ни в Антверпене, ни в любом другом европейском городе дела до оставшейся без защиты бедняжки не было, естественно, никому. Иностранец же сразу снабдил ее небольшими деньгами на покупку добротного одеяния для себя и детей.
- Прямо миссионер какой-то, - проворчал Твилфорд. - Они горазды на такие пассажи.
- Конечно, существовали и другие, - продолжал Уиттенфильд, - смущавшие нашу красавицу вещи. В доме, например, имелись комнаты, куда ей запрещалось входить; они были заперты денно и нощно. Кроме того, иностранец частенько получал тщательно упакованные посылки из разных далеких стран. Постепенно Сабрина стала подозревать, что он вовлечен в какие-то темные, преступного толка дела, а может быть, даже и не преступного, а похуже. Она ведь подметила, что хозяин весьма редко выходит из дому днем. И очень тревожилась, пока не увидела, как граф прогуливается на солнце, отбрасывая самую что ни на есть полноценную тень, и не поняла, что он никакой не демон. Смейтесь, если хотите, - прибавил он обиженным тоном. - Тогда очень многие испытывали подобные страхи. То был век предрассудков.
- А наш, конечно же, нет? - поинтересовался шестой гость, приподнимая в вежливом недоумении брови.
- Ну, необразованные косные толпы, осмелюсь заметить, всегда были обуреваемы суевериями, но те, у кого хватает ума воспринимать новые веяния… м-м-м… давно сбросили с себя этот гнет. - Лорд задумчиво приложился к портвейну. - Все же, полагаю, мы можем понять, что чувствовала тогда бедняжка Сабрина.
- Н-да, женщины, знаете ли, - протянул Хэмворти с ленивой улыбкой, - удивительные создания, но в них есть великий изъян. Даже одной из тысячи этих особ не дано связно мыслить, а те, что способны логически рассуждать, неприятно мужеподобны. Взять ту француженку, писательницу с английским именем… Как ее? Санд? Вот типичный пример мыслящей дамы.
- Наша двоюродная бабка Серена на нее вовсе не походила, - нахмурился Уиттенфильд. - Хотя в той округе, где она проживала, ни один мужчина не мог говорить с ней на равных. Всем это, правда, было не по нутру, но мы, ребятишки, очень ее любили.
- Может быть, вы вернетесь к Сабрине? - печально спросил Доминик.
- О да, Сабрина. Я сказал вам, не так ли, что ей стали всюду мерещиться происки злых сил? Похоже, сказал. Ну так вот, после опыта с тенью она решила, что граф не тот случай. Некоторое время Сабрине казалось, что хозяин прячет в доме любовницу, на что намекали его необычный распорядок дня и обособленная манера держаться. Была у нее также версия, что он секретный агент французский, а может, испанский, чего Сабрина боялась пуще всего, ведь разоблачение могло затронуть ее и детишек. Впрочем, обе версии за семь месяцев ее службы не нашли фактических подтверждений, однако любопытство женщины разгорелось, и она решила все-таки разузнать как можно больше о своем нанимателе и о запертых комнатах в доме.
- Хорошее дело, - пробормотал Хэмворти. - Я не хотел бы, чтобы моя экономка совалась в мои дела.
- Слуга графа был таким же скрытным и сдержанным, как и хозяин, Сабрине думалось, что он тайно за ней наблюдал. Она описывает этого малого как худощавого человека среднего возраста с песочными волосами и голубыми глазами, однако его манера держаться не выдавала в нем северянина-европейца, да и общался он с графом… не часто, но временами… на очень странном, как она пишет, совсем не северном языке. В нем угадывалась латынь, и это опять же интриговало. Сабрина дошла до того, что решилась ночами не спать. Несколько месяцев она вела неусыпную слежку, и ее терпение в некотором смысле было вознаграждено.
- В некотором смысле, - насмешливо повторил лорд Грейвстон. - Чарльз, да говорите же проще! Ну хоть иногда.
- Я ведь стараюсь. Кто виноват, что история хитро закручена, а вино не дает мне собраться с мыслями? Нет, Грейвстон, вы просто обязаны оценить мой превосходный портвейн.
- Я оценю все, что поможет рассказу! - последовал резкий ответ.
- Значит, дело за малым, - произнес сварливо Уиттенфильд. - Не уверен, впрочем, что вы вникли во все перипетии жизни Сабрины.
- Конечно вникли. Она служила экономкой у чрезвычайно скрытного иностранца в Антверпене и находилась в крайне стесненных обстоятельствах. Во что тут вникать? - Лорд Грейвстон прочистил щеточкой трубку и, сдвинув кустистые брови, метнул на рассказчика вызывающий взгляд.
- Но это не все, - возразил тот упрямо.
- Может быть, и не все, но вам предстоит о том рассказать, - поспешил смягчить ситуацию Доминик.
- Что я и сделаю, если мне дадут такую возможность, - окрысился Уиттенфильд. - Каждый из вас, похоже, предпочитает обсуждать свои собственные делишки. Если хотите, давайте поболтаем о них.
- Ну, Чарльз, не капризничайте, - осмелился высказаться Эверард и тут же искательно улыбнулся, чтобы хозяин не счел его слова за упрек.
Уиттенфильд смотрел в потолок, погрузившись в свои мысли, потом глаза его заблестели.
- Знаете, впервые ознакомившись с дневником, я решил, что Сабрина дает волю фантазии, но с тех пор мне довелось почитать и еще кое-что. Сличение материалов, почерпнутых из разных источников, убедило меня, что записи нашей родственницы - чистейшая правда, и это открытие смущает теперь мой покой. Весьма нелегко прийти к заключению, что многие вещи, представлявшиеся тебе абсурдными, на самом деле не таковы.
- На что это вы намекаете, Чарльз? - требовательно спросил Доминик, раскуривая очередную сигару.
- Вы читали дневник, а? - Лорд даже не взглянул на кузена. - Нет, не читали. А я читал, и не один раз, и вправе вам заявить, что документ этот внушает тревогу.
- Вы только и делаете, что обещаете внятно нам обо всем рассказать, - вздохнул Хэмворти, - но так и не выполняете своих обещаний.
- Как мало в вас доверия, Питер, - пожурил его с деланным добродушием Уиттенфильд. - Уймите свою раздражительность, и вы тут же поймете, почему мой рассказ о Сабрине строится именно так. Не я выбирал тему для обсуждения, но она стала поводом несколько вас просветить. - Он хлебнул вина и слизнул с верхней губы дужку кирпично-оранжевой влаги.
- Так окажите нам эту любезность, - улыбнулся шестой гость.
Рассказчик поколебался.
- Не знаю, к каким заключениям вы придете. Я ведь и сам не разобрался во всем до конца. - Он шумно выдохнул воздух и вновь потянулся к бокалу. - Ладно, судить да рядить вы будете сами. Так оно, полагаю, выйдет верней. - Последовал смачный глоток. - Сабрина, понятно, не бросала слежки за графом. Ночи, представьте себе, напролет не спала, а с утра принималась за хлопоты по хозяйству, стараясь также оказывать посильную помощь слуге своего благодетеля, перед которым сильно робела, хотя тот был с ней безукоризненно вежлив, как, впрочем, и граф, встреч с которым она по возможности избегала. Страхи, вы понимаете, все еще жили в ней. Прослужив так какое-то время и скопив немного монет, женщина купила распятие - старое было продано еще с год назад. Граф, заметив крестик, вскользь бросил, что он позолочен. Сабрина с негодованием заявила, что ничего большего она себе позволить не может и что истинную веру золотом не подменишь. Хозяин, вежливо извинившись, признал ее правоту, а через две недели подарил ей другое распятие, уже из чистого золота и, кажется, флорентийской работы. Я, по крайней мере, так думаю, ибо видел его. Сабрина, обуреваемая ужасными подозрениями, отнесла дар к католическому священнику, чтобы тот его освятил. Католик, зная ее как благочестивую англиканку, не преминул выполнить просьбу…
- И граф наутро растаял как дым, - заключил саркастически Доминик.
- Нет, с ним ничего подобного не случилось, и Сабрина сделала вывод, что он не злой искуситель, а добрый благовоспитанный человек, но не оставила своих за ним наблюдений, весьма и весьма, надо сказать, изматывавших ее. Однажды ночью, таясь на лестнице возле одной из всегда закрытых дверей, она задремала и с ужаснейшим грохотом покатилась вниз по ступеням. Дверь отворилась, лестницу залил свет…
- Боже! - вскричал Эверард. - Наверняка она сильно расшиблась! Я тоже однажды упал с лестницы и потянул связки в плече, а доктор сказал, что мне еще повезло. Все кончилось бы печальней, будь я потяжелее.
Уиттенфильд раздраженно нахмурился.
- Она набила себе синяков и сломала руку - к счастью, правую, потому что была левшой.
- Ах вот оно что, - заметил Твилфорд глубокомысленно. - Это многое объясняет.
- Леворукость? - вскинулся Уиттенфильд. - А вы ведь, кажется, правы. Считается, что в левшах есть нечто особенное. Подумать только, Серена тоже была левшой.
- А что вы скажете о людях, одинаково хорошо владеющих обеими руками? - тихо спросил шестой гость.
- Я их не одобряю, - веско заявил Грейвстон. - Это неестественно.