А потом они сделали нечто худшее, чем просто прикоснулись ко мне своей сущностью. Они удалились и оставили меня одного. Это было самое ужасное. Нет тьмы мрачнее, чем дневной свет, в котором они бросили меня, и нет звука более убийственного для души, чем тишина после их исчезновения.
Я ощутил гнев. Господи! Такого гнева я не чувствовал никогда, да и ни один демон, клянусь, с самого момента Падения не знал ярости, равной той, что обуяла меня после ухода ангелов.
Я осмотрелся. Мой взор, заостренный ангельским сиянием, увидел лавку мясника во всей отвратительной ясности. Мириады крошечных деталей, прежде не привлекавшие моего взгляда, потребовали своей дани уважения, и мне пришлось их изучить. Каждая трещина в стене или на потолке мечтала соблазнить меня своим милым своеобразием. Каждая капля крови мясника, разлитая на полу, просила меня подождать, покуда она не свернется. А мухи! Прожорливые полчища, слетевшиеся на запах смерти, кружили по комнате, преисполненные собственной разновидностью той же ярости, что обуяла меня. Их мозаичные глаза требовали уважительного внимания, с каким они сами меня разглядывали.
Все, что осталось от пирожника, - дымящееся обугленное тело с конечностями, прижатыми к груди силой огня, сократившего мускулы. Его сущность, конечно, отправилась с гостеприимным ангелом смотреть на неземную красоту, коей мне не увидеть, и пребывать в радости, коей мне не испробовать.
Пока я стоял там, полубезумный, меня настигло внезапное озарение, более болезненное, чем любая рана Я никогда не присоединюсь к ангельскому сословию. Меня никогда не будут обожать и прославлять. А раз так, раз я не могу избегнуть своей мерзкой уродливой сути, я решил стать самым жутким существом, когда-либо исторгнутым адом. Я буду тем, чем был Квитун, но в тысячу раз страшнее. Я буду разрушителем, мучителем, гласом смерти в чертогах величайших и лучших. Я буду убивать всех, кто воплощает любовь и невинность: младенцев, девственниц, любящих матерей, благочестивых отцов, верных псов, воспевающих новый день птиц. Все они падут предо мною.
Если ангелам сопутствовал свет, то со мной будет его отсутствие. Я буду тем, что воображают, но не видят; голосом, у которого вместо слов - узор теней. Мои руки, те самые, что я протягиваю к вам, будут с радостью творить простые жестокости: выдавливать глаза, щипать ногтями нервы, словно струны, сплющивать сердца между ладонями. Они не дадут мне забыть, кем я был до того, как стал воплощением тьмы.
Я увидел все это не так, как записал, не одно прозрение за другим, но все разом, поэтому был одновременно и тем Джакабоком Ботчем, который вошел в лавку мясника несколько минут назад, и совершенно другим. Я был убийством и предательством; я был обманом, нетерпимостью и добровольным невежеством; я был виной, я был стяжательством, я был местью; я был отчаянием, ненавистью и гниением. Со временем я стану подстрекать людей забивать жертв камнями в разгар дня и линчевать в полночь. Я научу детей выискивать острейшие камни, а юношей - затягивать медленно захлестывающиеся петли. Я усядусь рядом со старухами у очага и, глядя на пламя, умолю их рассказать мне, какие обличья принимал Старик в стародавние времена, чтобы выбрать самую кошмарную личину и вселить ужас в сердца нерожденных.
И когда я наконец стану Богом - когда вечно вращающееся колесо бытия исчерпает все души, превосходящие мою, и наступит мой день обожествления, - я буду знать, как свести вашего брата с ума призраками ужасов, с которыми они не в силах примириться.
Неужели в тот краткий миг, когда тошнотворное воинство ангелов вступило в лавку мясника, отодвинув с порога Квитуна, истребовало душу пирожника и вместе с нею отбыло в неведомые прекрасные выси, я изжил в себе прежнюю жалкую тварь, вялого труса, увязшего в грезах неразделенной любви, и стал вместилищем безграничных мерзостей?
Нет. Конечно нет. Джакабок Ботч, только что появившийся на свет, рос в утробе моего гнева почти век, как дитя, которое я вынашивал вопреки всем законам природы. В этом убогом месте, под взглядами мух, я позволил отвратительному дитяти убить своего отца, как я убил своего. И он освободился, безжалостный и неумолимый.
Сейчас вы говорите с тем самым существом - кровожадным, испорченным, мстительным, исполненным ненависти зачинщиком кровавых побоищ и семейных убийств; насильником, душителем, вместилищем трупных мух и их личинок, подлейшим среди самых подлых. Новое младенчество излечило меня от усталой мудрости возраста. Я никогда не зачахну, как дряхлый усталый старик, я поклялся себе. Я навсегда останусь сморщенным мокрым младенцем, ядовитым источником, чьи воды текут медленно, но постоянно, пока не отравят все живое в пределах досягаемости.
Теперь-то вы видите, почему для всех будет лучше, если вы сделаете то, о чем я просил вас в самом начале?
СОЖГИТЕ эту книгу.
О, я знаю, о чем вы думаете. Вы думаете: он почти закончил свою идиотскую исповедь. Что изменится от нескольких оставшихся страниц?
Я вам кое-что расскажу. Помните, как я просил вас вести счет страницам? Я отсчитал, сколько страниц осталось до конца этого завещания, и сейчас стою за столько же шагов от вас, за вашей спиной. Сейчас, когда вы читаете эти самые слова. Да. Я сейчас прямо за вами.
Я чувствую, что ваши пальцы сжали книгу покрепче. Да или нет?
Вы не хотите мне верить, но у вас есть суеверие, которое старше человека внутри вас и старше обезьяны внутри вас. Сколько ни повторяйте себе, что я лишь лгун демон, а все мои слова - вранье, суеверие нашептывает вам в ухо совсем иное:
- Он здесь. Будь очень осторожен. Он давно преследует тебя.
Этот голос знает правду.
Если вы хотите доказательств, нужно просто игнорировать меня и дальше, переворачивая страницы. За каждую страницу, которую вы перевернете, отрицая меня, я буду приближаться к вам на один шаг. Вы понимаете?
Одна страница - один шаг. Пока не дойдете до конца.
Что будет тогда?
Тогда я подойду достаточно близко, чтобы перерезать ваше отрицающее горло.
Так
я
и
сделаю.
Не обольщайтесь ни на минуту, что я передумаю.
Я завел вас так далеко, чтобы вы поняли: я потерял последние крохи надежды и стал противоположностью всему, что обращено к добру и свету; всему, как вы сказали бы в своей идиотской манере, что свято.
Я завел вас так далеко, чтобы вы увидели, как часть меня, желавшая любить - нет, любившая! - была убита в лавке мясника в Майнце, а когда она исчезла, я осознал, кем был на самом деле. Кто я есть на самом деле.
Доверяйте голосу, который шепчет от страха внутри вас. Он знает правду. Если вы не хотите, чтобы я приблизился к вам еще на шаг, даже не думайте переворачивать страницу. Сделайте то, что должны.
Сожгите книгу.
Вперед.
СОЖГИТЕ ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ КНИГУ!
* * *
Что с вами? Вы хотите умереть? Неужели? Смерть - это ответ? На какой же вопрос, обезьяна? Или дела так плохи, что вы не хотите просыпаться завтра? Да, понимаю. Все мы цепляемся за эту древнюю землю, когда падаем в пропасть. Я понимаю это лучше, чем вы думаете. Все понимаю. Вы хотели бы избавиться от нависшей над вашей жизнью тени; от тьмы, подбирающейся к вам как раз в тот момент, когда вы считаете, что все идет хорошо.
Вы хотите счастья.
Конечно хотите. Конечно. И вы его заслуживаете.
Итак…
Никому не рассказывайте, что я вам об этом рассказал, потому что я не должен говорить. Но мы уже так много пережили вместе, и я знаю, как больно вам было, как вы страдали. Я видел это по вашему лицу, по вашим глазам, по тому, как опускаются уголки вашего рта, когда вы это читаете.
Представьте, что я могу это исправить. Представьте, что я могу обеспечить вам долгую здоровую жизнь в доме на высоком холме с растущим рядом высоким деревом. Дому не меньше тысячи лет, и когда дует ветер с юга, напоенный ароматом апельсинов, дерево шелестит, как зеленое грозовое облако, но молния в нем не сверкает, только блистают цветы.
Представьте, что я могу подсказать, где вас дожидаются ключи от этого дома и документы, конечно, тоже. Вам надо только подписать. Я могу подсказать.
Как я уже говорил, вы это заслужили. Да, заслужили. Вы страдали. Вы видели чужую боль, и вам самому бывало больно. Очень больно, так что не корите себя за то, что взяли в руки безумную книгу.
Это было маленькое испытание. Вы сможете меня понять, я уверен. Когда награда - жизнь без боли в доме, которому позавидовали бы ангелы, нужно быть осторожным в выборе. Я не могу подарить это первому встречному.
Но вы… о, вы - совершенство. Дом откроется перед вами, и вы подумаете: а этот мистер Б. оказался не таким уж человеконенавистником. Ладно, он заставил меня прыгнуть через пару обручей и сжечь ту маленькую книжку, но разве это имеет значение теперь? У меня есть такой дом, что мне позавидуют ангелы.
Я уже говорил вам об этом? Говорил или нет? Простите, я всегда чересчур увлекаюсь, когда речь заходит о доме.
Никаких слов не хватит, чтобы описать красоту того места. Там вы будете защищены от всего, даже от Бога. Подумайте над этим. Защищены даже от Бога, который жесток так, как были бы жестоки мы сами, будь мы богами, избавленными от страха смерти и осуждения.
В этом доме вы неуязвимы. Никто не приказывает вам, нет никаких заповедей, никаких горящих, но неопалимых кустов за окном. Только вы и ваши любимые, и в вашей жизни больше нет места боли. За очень умеренную плату - за огонь. Огонь, который сожжет эти страницы навсегда.
Ведь именно этого вы сами захотите, когда поселитесь в доме на холме.
К чему вам эта грязная старая книжонка, что запугивала и терроризировала вас? Лучше избавиться от нее навсегда. К чему вам лишние напоминания?
Дом ваш. Клянусь утренней зарей. Ваш.
Нужно сделать только одно - сжечь эти слова и меня вместе с ними, навеки стереть нас с лица земли.
* * *
Не могу понять, вы самоубийца, идиот или то и другое разом? Вы знаете, что я совсем рядом. Вы хотите, чтобы я приставил нож к вашему горлу? Нет. Вы хотите жить. Без сомнений.
Так берите дом на холме и будьте счастливы. Забудьте, что когда-либо слышали имя Джакабока Ботча. Забудьте, что я рассказал вам свою историю и… О!
Моя история. Все из-за нее? Из-за тени моей жалкой жизни, мерцающей в пещере вашего черепа? Вам не терпится узнать, как я перебрался из лавки мясника в Майнце в те слова, что вы сейчас читаете, и ради этого вы готовы отказаться и от дома на холме, и от скрипучего дерева, и от жизни без боли, которой даже ангелы…
Ах, да о чем я беспокоюсь!
Я предлагаю вам уголок рая на земле и жизнь, за которую большинство людей отдали бы свои души, а вы продолжаете читать слова да переворачивать страницы, читать слова да переворачивать страницы.
Меня от вас тошнит. Вы тупая, эгоистичная, неблагодарная мразь. Ладно, читай эти проклятые слова! Давай. Переворачивай страницы, а мы посмотрим, куда это тебя заведет. Не в дом на холме, а в деревянный ящик и в яму под грязными комьями. Хотите такого? Пора бы понять, что дважды я предлагать не буду.
Этот дом - исключительное, единожды выпавшее вам предложение. Вы понимаете? Конечно да. Зачем я переспрашиваю? Все мои слова абсолютно ясны, до последнего слога. Так вы согласны или нет? Решайтесь. Мое терпение вот-вот лопнет. Уговаривать я больше не могу. Вы слышите?
Дом ждет вас. Еще три слова, и он исчезнет.
Перестаньте.
Это.
Читать.
Знаете что? Я вижу этот дом прямо отсюда. Боже, какой сегодня ветер! Листья на дереве колышутся, точно как я описал. Порывы ветра очень сильны. Не помню, чтобы раньше здесь поднимался такой ветер.
Дерево стонет и ломается. Не верю глазам! Какая буря! Сколько снега! Ветви пригнулись к земле. Дерево не выдерживает, корни выворачивает из земли. Господи милосердный, неужели никто ничего не сделает, ведь дерево сейчас упадет на дом!
Ах, конечно. Там никого нет. Дом пуст. Защитить его некому.
Боже, какая жалость! Смотрите, дерево падает, падает…
Вот и стена дома треснула, как яйцо под ударом молота. Настоящая трагедия. Такая красота не должна погибать в одиночестве, без любви. О, теперь крыша не устояла. На нее навалились ветви, обремененные веками и болью, и все здание обрушилось под упавшим деревом. Стены, и окна, и дверь. Завеса пыли скрыла все.
Что ж. Теперь и смотреть не на что. Дома больше нет.
Как я уже сказал, это был исключительный, единожды представившийся вам шанс. Так можно сказать о каждом из нас, если вы сентиментальны. Но не обо мне.
В любом случае дома больше нет. Мне больше нечем вас соблазнять. Отныне, боюсь, нас не ждет ничего, кроме слез.
Это все, о чем мне осталось вам рассказать: слезы, слезы, слезы.
Когда я уходил из лавки мясника, небо разукрасилось странными цветами. Словно северное сияние поймали и потащили к югу, пока оно не повисло над обшарпанным городком, как обещание чего-то большего, что скоро наступит.
Я сразу его возненавидел. Можно было бы об этом не говорить - вы меня уже знаете. Разумеется, я возненавидел его красоту, но еще сильнее я возненавидел его безмятежность. Мне хотелось залезть на ближайшую колокольню и попытаться стащить его вниз. Но у меня не было времени. Нужно было найти Квитуна и показать ему, в кого я превратился после посещения ангелов. Ведь я не сбежал от них, в отличие от него. Я стал гением жестокости и божественных мук; во мне могла отложить личинки любая муха, чье потомство питалось пороком и разрушением; под сводом моего черепа таились скорпионы, я испражнялся змеями и змеиным ядом Я шагал, и воздух вокруг меня пронизывали осколки ярости.
Мне хотелось, чтобы он увидел мое преображение. Чтобы он понял кем бы он ни был для меня прежде, теперь я вырвал из сердца эту любовь (если это была любовь) и скормил жестоким детям Майнца.
Идти по его следам было легко. Я с ходу замечал все тайные знаки мира, как никогда раньше. Казалось, я вижу перед собой его фантом он оглядывался через плечо на бегу, словно боялся, что ангелы догоняют его.
Постепенно этот страх утих, призрак уже не бежал, а спокойно шагал. Наконец он остановился, чтобы отдышаться. Дальше я пошел один, не нуждаясь в призрачном провожатом. Я знал дорогу.
Не только я - многие другие тоже отправились в путь и сошлись в том месте, куда меня привел инстинкт. Я видел, как они то тут, то там пробивались сквозь людскую толпу. За головами одних летели целые рои пчел, другие бесстыдно обнажились, бросая вызов праведным богобоязненным жителям Майнца не желавшим признавать их присутствие. Некоторые избирали необычные способы передвижения: искорками огней проносились в густой грязи под ногами и внутри стен домов или летели, почти невидимые, то взвиваясь к крышам, то ныряя к самой земле. Были и такие, чьи кости светились сквозь колышущиеся одеяния прозрачной плоти. Были существа без голов и конечностей, пробивавшие кирпич и древесину на пути к тому, что созывало нас всех. Откуда они, я не мог достоверно судить. Я никогда не видел подобных существ в кругах ада, но это ни о чем не говорило, поскольку я плохо знал области преисподней. Возможно, это были высшие формы демонов или низшие формы ангелов - или и то и другое одновременно. Это не казалось невероятным. В тот день ничто не казалось невероятным.
Итак, я сделал последний поворот и вступил на ту улицу, где располагалась мастерская Иоганна Гутенберга, лучшего в Майнце золотых дел мастера.
Это было обычное здание на обычной улице, и если бы вокруг не собирались такие силы, оно не привлекло бы моего внимания. Но не осталось никаких сомнений, что в этом непримечательном месте таится что-то очень важное. Иначе зачем воины неба и ада сошлись бы в жестокой битве на крышах и в воздухе над этим местом? Они перемешались, дети солнца и тьмы, и это были не шуточные бои, но битва не на жизнь, а на смерть. Я видел, как величественный демон упал с небес - макушка его черепа была снесена ангельским мечом; еще одного разорвала на части банда небесных духов, каждому из которых досталось по конечности. Другие силы сражались на огромной высоте, пронзая облака молниями; оторванные части тел падали вниз дождем из экскрементов и золота. Граждане Майнца упорно не желали замечать то, что происходило в вышине. Единственным признаком того, что день выдался необычный, было молчание горожан, обходивших мастерскую Гутенберга Они изучали свои облепленные грязью ноги, шагая мимо с выражением фальшивой решимости на лицах, как будто эта сосредоточенность могла защитить их от любого дождя, хоть серного, хоть ангельского.