Она позвонила домой и немного успокоилась - Душка и Павлик были дома. Значит, беда случилась не с ними. Значит, беда случилась с ДРУГИМИ ДЕТЬМИ.
По радио передавали веселую и навязчивую рекламу - на мотив известной песенки Глории Гейнор "Я все преодолею".
Слова звучали издевательски.
"Зайди в "Эфир", - предлагал женский голос, по силе заметно уступающий гейноровскому. - Все станет просто и ясно - жизнь окрасится новыми красками. Зайди в "Эфир".
Как в космос выйди…
Анна закурила новую сигарету. Ее руки тряслись.
Детей не везли.
Почему они так задерживаются?
Впрочем, могла случиться поломка "скорой".
"В любом случае - это еще не твои дети. Поэтому успокойся…"
Но тревога не оставляла ее.
Она спустилась к телефону и набрала номер бара, где теперь работал Кирилл.
"Мой концептуальный режиссер Кирилл теперь ведет стриптиз-шоу", - мрачно усмехнулась она.
Может быть, он сможет вырваться из объятий очередной красотки и поедет домой?
Анне все-таки будет спокойнее, если дети будут не одни…
- Кирилл! Тебя к телефону!
Шепот над ухом заставил его прерваться.
- Кто? - спросил он.
- Жена, - едва заметно усмехнулась Ариадна.
Он отошел в тень.
На сцене в медленном танце по-змеиному извивалась обнаженная фигурка. "Ты в ритме танца…"
До объявления следующего номера, как прикинул Кирилл, у него оставалось несколько минут.
Он взял трубку.
- Я слушаю, - сказал он.
- Кирилл, я задерживаюсь. Пожалуйста, милый, освободись пораньше, а? Дети там совершенно одни…
- А ты?
- Я же говорю - у меня работа!
- У меня тоже работа, - раздраженно сказал он, понимая, что слишком резок.
Анна помолчала, но потом попросила:
- Кирилл, я все понимаю. Но сейчас так получилось, что я не могу уйти. Должны привезти детей в тяжелом состоянии. А Душка с Павликом одни. Попытайся отпроситься, а? Может быть, сегодня Ариадна управится без тебя?
- Что там с этими детьми? - пропустил он мимо ушей ее колкость относительно Ариадны.
- Сбило машиной, - ответила Анна.
Черт! Почему-то сразу всплыли Душка с Павликом…
Кирилл посмотрел на Ариадну.
Она стояла, глядя на просцениум, где извивалась девица, и едва заметно улыбалась.
"А ведь она слышит каждое слово Анны, - подумал Кирилл. - Слышит. Черт знает как это у нее получается, но она все слышит".
- Хорошо, я попробую, - пообещал он и повесил трубку.
- Я подвезу тебя, - сказала Ариадна. - Дети - это святое.
И она с наслаждением дотронулась до своего живота.
Мира так долго бродила по улицам, что ноги стали болеть, как будто она только что закончила марафон. Марафон - это вообще-то из прошлой жизни, Мирочка. Из той поры, когда в воздухе пахло свободой, родители еще не были чудовищами с приклеенными улыбочками, а сестренка была жива.
Злость и обида прошли, уступив место безнадежности. Она почти успокоилась - к безнадежности и отчаянию Мира почти привыкла.
Сев на лавку, мокрую от снега, она потерла опухшие ноги и огляделась.
Где-то шуршал останками листьев ветер. Ох, как боялась раньше Мира этих шорохов, наделяя их голосами!
- Ш-што за ш-шрань эта ваш-ша Ш-штарая Пустош-шь, - сердито передразнила их Мира, показав язык неведомо кому, смотрящему сквозь ветви в телескоп луны.
И, не сдержавшись, стукнула кулачком.
О, как ей хотелось уничтожить это место!
- Оно выпило из нас жизнь, - пробормотала она.
Сжав кулаки, закрыла глаза, и темнота ее воображения мгновенно заселилась жуткими картинами.
Взрыв огня, превращающий Пустошь в горстку пепла… Огромные полчища саранчи, сметающие все на своем пути, не оставляющие камня на камне…
Колокольчики…
- Ми-ла, видишь, как глемят колокола?
Перед глазами всплыло смеющееся личико.
Воспоминание о сестренке стерло улыбку с Мириного лица. "Нет, - отмела Мира сладкие картины мести. - Пока здесь остался хоть один ребенок, я не стану этого делать. Ради тебя, малышка… Все было бы куда проще, если бы я могла просто умереть. Если бы в душе у меня еще не было греха. Но - я уже не безгрешна, а значит, я вернусь. Вернусь снова, чтобы стать куклой. Чтобы…"
Она судорожно глотнула воздух и закончила мысль, холодно глядя в темноту:
- Нет, вы не дождетесь еще одного чудовища, мои дорогие… Я помню, что сюда не возвращаются только дети.
* * *
Темнота теперь снова разговаривала.
Павлик зажал уши, чтобы не слышать, но голосам было наплевать. Они находили лазейки, проникали в мозг и не переставали издеваться над ним.
Грубые и мужские, они постепенно вытеснили Женский Голос, который мальчик от отчаяния уже считал своеобразной защитой. Они сквернословили и ругались, утверждая, что мальчик им не нравится, он им мешает.
Где-то заплакала малышка. Боже, что они с ней делают?
Мальчик слышал грязный смех.
- Мамочки, помогите, мне так бо-ольно…
Детский плач становился невыносимым, таким же страшным, как и этот ужасный хохот.
"Они делают с ней что-то ГРЯЗНОЕ", - догадался мальчик и вскочил.
Со мной они собираются сделать то же самое!
Он почувствовал приступ тошноты.
Нет!
Он бросился к входной двери и резко распахнул ее.
Оттуда, вместе с холодным воздухом, ворвались слабые лучики лунного света.
Мальчику не стало легче от них - наоборот!
Теперь комната была заселена высокими и страшными раскачивающимися тенями, и эти тени смеялись и тянули к нему длинные, чересчур длинные руки.
- Нет, пожалуйста, не надо, - прошептал, зажмуриваясь, малыш и отступил на улицу. - Не надо…
Чья-то рука тронула его за плечо.
Он резко обернулся и увидел перед собой две застывшие улыбки. Эти лица он знал слишком хорошо!
- Пойдем с нами, малыш, - сказала старая дама.
Ее муж закивал и, облизнув губы, захихикал.
- Нет! - закричал Павлик. - Я не хочу, не хочу, не хочу!
Вырвавшись из ее цепких пальцев, он побежал вниз, по дороге, туда, где сверкал озаренный огнями путь.
* * *
Тонкие пальцы Юлиана медленно играли перстнем, надетым на палец.
Душка, как зачарованная, смотрела на плавные эти движения, не в силах оторвать взгляда и одновременно испытывая слабое, но все возрастающее раздражение - бледность и пластичность рук вдруг показались ей чересчур наигранными, театральными и неестественными.
Она задумалась, потому что в природе существовало еще одно слово, но она как-то все не могла его вспомнить, хотя оно дало бы полное определение.
Что-то женское было в его движениях, будто он приглашал ее полюбоваться своим перстнем.
ПЕРСТНЕМ!
Ах да…
Она присмотрелась - перстень был в виде змеи. Эта странная Змея свернулась в кольцо и почему-то кусала свой хвост.
Когда-то он рассказывал ей про Уробороса. Змея, дарующего вечность всякому, кто поклонится ему. Кто станет Служителем.
- Но это только легенда, - сказала она тогда. - Всего лишь сказка. Я никогда не смогу вернуть сюда Мишку. И ваш мифический Змей этого не сможет!
Он в ответ загадочно улыбнулся.
- Все зависит от степени мастерства, - сказал он. - Но пока еще рано. Пока ты не поймешь этого.
Змеиное, вот! Она улыбнулась, потому что ей удалось понять, на кого он похож.
На Змея.
- И мы оказываемся в полном одиночестве, - печально говорил Юлиан. - В гордом одиночестве. Потому что за Знание надо платить. Люди глупы и жестоки, моя девочка. Они ищут гнилую бренность - посмотри, как они убоги. Им не хватает величия даже в религии. В Бога они выбрали бродягу, который нашептывал им в уши сладкие словечки, - ах, какие обещаньица он им выдал!
Он увлекся. Душка сейчас почти перестала его слышать. За окном сгущалась темнота, и, наверное, родители уже волнуются. Впрочем, ей до них нет никакого дела.
Точно так же, как и им до нее.
И все-таки там Павлик.
Она встала.
- Мне пора, - сказала она. - Уже поздно.
Он вздрогнул, как будто она ударила его, прервав монолог. Поднял на нее глаза, неожиданно холодные и повелительные. Душка даже поежилась, потому что холодная сталь этих глаз была сродни прикосновению ледяных пальцев к шее, и сказал отрывисто и резко:
- Еще не пора.
Душка собиралась возразить, что уж кому, как не ей, знать пределы собственного времени, но, удивившись собственной неизвестно откуда взявшейся покорности, села на место. Он был удовлетворен. Душка возмутилась и нашла в себе силы к новому витку сопротивления:
- Нет, я должна идти! Там мой брат!
Они смотрели друг на друга, словно пытаясь взглядами сломать один другого.
"Что это с ним, - удивилась она, - он никогда не был таким… Сейчас я, кажется, доведу его до бешенства…"
Если они поссорятся, Душка станет одинокой. "Так-то оно так, - возразила Душка, - но если он собирается вести себя так гадко, опуская меня, так на какой черт он вообще мне сдался? Лучше уж я побуду одинокой!"
Она продолжала смотреть на него, вкладывая в яркость своих голубых глаз всю силу собственного "нет!".
Казалось, сейчас он растопчет ее.
"Он ведь и вправду растопчет тебя, - испуганно заголосил внутри голосок тихой и славной девочки. - Лучше уж посиди еще. В конце концов, он ведь Взрослый. А Взрослых надо слушаться!"
"Ага, сейчас, - сказала Душка голоску. - И насчет крутых переломов - это мы еще посмотрим, кто кого!"
Он вдруг изменился, так же внезапно, как и раньше.
Сейчас он уже перестал быть властительным и жестоким, не терпящим возражений.
Сейчас перед Душкой сидел просто одинокий и постаревший мужчина с опущенными плечами. Движения рук стали хаотичными, а взгляд был направлен мимо Душки.
- Я всегда буду один, - бормотал он. - Никому я не нужен, вот в чем моя беда. Я становлюсь нужен только тогда, когда возникают дурацкие проблемы, которые нужно решить, когда надо ПОЛУЧИТЬ нечто.
Душке стало жаль его, и в то же время он продолжал действовать ей на нервы.
- Да что это вы говорите так, будто вы Господь Бог? - усмехнулась она. - А вот бабушка говорит, это великий грех - считать себя равным Богу.
Выпалив это, она сначала удивилась своей смелости, а потом прикусила язык, потому что он поднял глаза и в глубине их Душка не нашла ни гнева, ни ярости - только усталость и печаль. "Что это я, - подумала она. - Он же просто несчастный человек, а я нападаю на него, как на врага!"
- Ты очень умная девочка, - усмехнулся он. - Но проблема в том, что я не только не считаю себя Богом, но даже и не хочу Им быть, тем более казаться. Мнение людей - тем паче их восхищение, или поклонение, или, напротив, ненависть - меня совершенно не занимает. Я слишком… Но стоп! Пока ты еще не сможешь понять меня. Потом. Потом мы с тобой вернемся к этому, ладно?
Она пожала плечами. Сейчас ей хотелось только одного - уйти отсюда домой. Она вдруг страшно заскучала по Павлику, по их книжкам - о, если бы найти тот шкаф, через который можно попасть в Нарнию!
Все вокруг страшно раздражало ее, особенно стало раздражать то, что отделяло ее от братишки.
"Оказывается, я без тебя не могу жить, Павлик, - улыбнулась она. - Мы все переменим с сегодняшнего дня. Я стану тратить на тебя все время - наверное, потому, что только ты понимаешь меня как надо, братишка!"
- Ну что ж, теперь пора. - Юлиан поднялся. - Ты не возражаешь, если я немного провожу тебя? На улице уже темно и страшно.
Ей совсем не хотелось этого. Но он сказал это УБЕДИТЕЛЬНО. Попытавшись найти повод для отказа, Душка поняла, что, во-первых, возразить ему совершенно нечем, а во-вторых…
Во-вторых, говоря словами Лиса из "Маленького принца", мы ведь в ответе за тех, кого приручили, не так ли?
"Значит, пойдем, Лис", - вздохнула она. Он почти и не скрывал своего мастерства проникновения в чужие мысли, потому едва заметная улыбка тронула его губы.
- Только надо быстрее, - сказала Душка. - Чтобы родители не сильно ругались… А то мне и так обеспечена хорошая головомойка.
- Ну, я думаю, что смогу договориться с твоими родителями, - рассмеялся он, надевая плащ. - Они не будут тебя ругать. Ни сегодня, ни вообще никогда…
- Интересно, почему? На них снизойдет особая Божья благодать?
Он словно не услышал вопроса, выходя на улицу и на ходу застегивая плащ. Но Душка вновь обратила внимание, как едва заметно он морщится и у него дергается щека, когда она говорит о Боге или просто упоминает о Нем.
"Странно все-таки, - подумала она. - Очень странно…"
* * *
Павлик плохо помнил, как он очутился в парке. Но теперь ему было еще страшнее. Дорога сияла огнями за стеной деревьев, маня его к себе.
Он решительно направился туда - там было светло. Там не было теней и призраков. Сейчас он дойдет туда, попросит какую-нибудь машину подкинуть его до маминой больницы, и все будет в порядке.
Чтобы не смотреть по сторонам, он зажмурился и теперь шел наугад, свято веря в то, что неувиденное не может быть страшным.
Что-то мягкое, похожее на потную и толстую руку, коснулось его лица.
- Куда ты? - прошелестел над ухом вкрадчивый голос.
Малыш распахнул глаза.
Перед ним стояли три фигуры. Они были похожи на статуэтки. Те самые, из бабушкиной коллекции. Толстячок, который сейчас смеялся над ним.
Женщина со Змеей.
За их спинами он видел и Третьего, как он догадался, самого Главного. Этот молчал, скрестив на груди руки, и смотрел на Павлика черными дырками глаз.
Женщина плавным движением опустила Змею на землю. Змея ощерила пасть и зашипела.
Павлик зажмурился, надеясь, что сейчас наваждение пройдет. Они исчезнут.
Он вспомнил даже, как отец, когда Павлик рассказал ему, что боится ночных деревьев, потому что они кажутся злыми оборотнями, сначала нахмурился, проворчав по привычке "меньше бы ты читал дурацкие книги", но потом рассказал ему, что в детстве у его родителей была дача в поселке Молочка…
- Смешное название, - невольно рассмеялась тогда Душка. - Сразу видишь такую пасторальную картинку… Коров и молочниц в белых накрахмаленных чепчиках…
- На самом деле там были только коровы, а вот молочницы обходились без чепчиков. А еще там был огромный овраг. Чтобы добраться до дачи, приходилось всегда проходить мимо него. Тропинка там была узкая, и мне казалось, что сейчас оттуда покажутся чьи-то руки, и эти руки обнимут меня, а потом… Я окажусь на самом дне. Даже деревья там шелестели особенно. Как будто нашептывали мне страхи.
- Может, и в самом деле - нашептывали их… Деревья иногда это делают.
- А мне кажется, иногда они просто пытаются предупредить о чем-то, - задумчиво сказал Павлик. - Но наверное, у них просто разные характеры.
- Ночью я их почему-то всегда боюсь, - призналась она. - Не знаю почему. Но мне кажется, ночью они становятся духами. Перестают быть обычными деревьями и становятся… оборотнями.
Павлику тоже казалось, что деревья эти становятся оборотнями, но он тогда промолчал. Такие моменты, когда все они собирались и о чем-то разговаривали, теперь были так редки, что он боялся даже вздохнуть, чтобы не спугнуть это.
Но сейчас снова казалось, что деревья настроены враждебно к нему, и в их шелесте он слышал: "ТЫ ДАЖЕ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, КАК У ВАС ВСЕ БУДЕТ ХОРОШШО", и ему снова хотелось открыть глаза, но он знал, ЧТО он увидит.
- Это только деревья, - сказал он себе. - Деревья и разыгравшееся воображение…
Сзади раздался старческий смех.
Павлик обернулся. За деревьями теперь виднелись фигуры стариков, почти догнавших его.
"Некоторые люди бывают страшнее всяких оборотней-деревьев", - подумал он, и, словно угадав его мысли, старик подмигнул ему и засмеялся - и Павлик увидел, как беззубый старческий рот наполняется белыми зубами, и они все время растут и растут, превращаясь в клыки.
Он развернулся и с криком ужаса побежал дальше, дальше - к манящей яркими огнями дороге, на которой, как ему казалось, его ожидает спасение.
* * *
Ветер свистел в его ушах, мешая понять, о чем говорит Ариадна. Он любил скорость. О боже, как он ее любил!
Ариадна смеялась. Ее тонкая рука покоилась на его плече. Он сейчас чувствовал себя почти счастливым.
- А быстрее?
Голос Ариадны донесся до него через ветер, она наклонилась к нему, и теперь он видел только светящиеся белки ее глаз, такие зовущие, как и…
- Что ты делаешь? - спросил он сдавленно, чувствуя, как ее вторая рука опускается все ниже и ниже, а ее улыбка становится странной, немного отстраненной от реальности. Его бросило в жар. Облизнув пересохшие губы, он попытался противостоять голосу желания, но было уже поздно.
- Так слабо заняться этим на бешеной скорости, ковбой, - передразнила Ариадна героиню какого-то идиотского вестерна. - Неужто слабо?
Ее рука плавно двигалась, заставляя его вздрагивать.
- Мы врежемся в столб. - Попытка сопротивления вышла неуверенной и отвратительно слабой. - Давай остановимся!
- Ну нет! - капризно протянула Ариадна. - Так неинтересно. Малышка хочет нового. Ну же, ковбой! Не дури - кроме нас, на дороге нет никого…
Он вздохнул, сдаваясь ей на милость. Отдался течению с покорностью раба.
"Кто купит ценою жизни ночь мою?"
Что-то резко ударило, Ариадна качнулась всем телом.
На одно мгновение ему показалось, что он увидел лицо мальчика, как две капли воды похожего на Павлика.
Он развернул руль, пытаясь спасти положение. Но наткнулся на что-то твердое. Как будто из кустов выползла огромная змея, и машину швырнуло обратно на дорогу.
Последнее, что он увидел, была легкая тень, метнувшаяся из парка с криком. Похожая на белое облако, она попыталась оттолкнуть ребенка, но было уже поздно.
Маленькие, легкие тела взлетели, широко распахнув руки, как маленькие крылья, перевернулись несколько раз от удара в воздухе и… упали рядом друг с другом…