Потом-то стало тяжелей - я мог уже и должен был, по мнению отца, не задавать дурацкие вопросы, а участвовать и в прочих разговорах, чтоб уметь ориентироваться. В чем? А просто в бестолковой нашей жизни. В бестолковой взрослой жизни, на которую мне было наплевать. Покуда - наплевать. Отец такие посиделки называл "сыновним приобщеньем". Тоже - изобрел!.. Обычно приходили люди, мне знакомые. Эллерий, например, начальник внутренней охраны всех начальников округи, дом его был по соседству с нашим - прямо крепость, а не дом! Историк войн и затяжных конфликтов с биксами (чего-либо иного, между прочим, и не наблюдалось никогда) Акакий Чжан Микита, за глаза известный всем по кличке Туй. Он только-только занял в Академии вакансию - "полезный академик". Мой отец гордился дружбой с ним, заискивал, наверное, боялся. У Микиты были пятеро детей - все дочки - и невероятно длинная и тощая жена, всегда сердитая, с колючими глазами. Дочек я не выносил: близняшки, на год меня старше, они вечно ссорились друг с другом и нахально лезли с поучениями, будто я совсем балбесом рос. Не знаю почему, но Чжан Микита приводил к нам дочерей по очереди, эдак раз в три месяца, и потому всех дочек сразу я еще не видел. Это, правда, не мешало мне при встрече тискать каждую из них (святое дело, пропустить нельзя!) - они хихикали, но не сопротивлялись и конечно же (ну дуры дурами!) пытались даже в этих обстоятельствах давать полезные советы. И за что такое наказание родителям?! Семей с большим потомством сохранилось мало, тут уж Чжан Микита всем утер носы. Еще к нам заходил частенько вечно напомаженный, румяный О’Макарий, в прошлом - крупный олимпиец, всем известный шулер-картежники немножко клептоман. Отец его при всех тихонько задирал и говорил, смеясь: "Ну ты и гад". Я слышал, О’Макарий раз пятнадцать в шутку доносил на все наше семейство - так, по разным поводам, - за что отец (плевал он на достоинства и силу олимпийца!) обязательно ловил его и крепко мордовал, как сам он после объяснял, конечно же шутя… Да, было время, этих шуток я не понимал. Чего-то все боялся. Но с таким отцом мы с мамой жили как за каменной стеною. Кстати, О’Макарий тоже где-то занимал немалый пост и тоже был вожаком людей. У нас в округе он заведовал всем, связанным с водой. Любил меня пугать: "Что, отключу - и будешь целый век ходить чумазый. Девки станут убегать за километр. Вонючий будешь и в парше. А? Чтобы не было такого, ты - учись. Глядишь, меня общеголяешь, мне какую-нибудь пакость сможешь учудить. Чем плохо, а? Учись, учись, брат Питириша не покладая рук, чтоб извилины потели, каждый день учись". А я и так учился, и совсем неплохо. Уж по крайней мере кое-что я знал получше, чем он сам.
Бывали и другие: Фока, по прозванью "пропедевт" (я долго полагал, что он обычный импотент, - отсюда, стало быть, и кличка), а он и вправду пропедевтом был, трусливым буквоедом, и любимыми его словами были: "Вот придут и спросят…" (я не удержался как-то и полюбопытствовал: "А кто придет и о чем спросят?", на что он, строго поглядев на меня, глумливо отчеканил: "Маленький такой, а демагог… Придут - и спросят!"); проповедник Клярус (он без устали клеймил поганых биксов и повсюду проповедовал борьбу до самого конца, его потом зарезал кто-то); окружной глава охраны силовых подстанций Сидор-шах (оригинал - они с женою вырастили дочку в колбе, чтобы точно знать: их чадо - стопроцентный человек, с большой, как говорится, буквы); и еще какие-то знакомые к нам приезжали, я уже не помню - кто. И даже лица их забыл. Так, в памяти осталось: почти каждый день, иной раз чуть ли не с утра до вечера, а то и до глубокой ночи, собирались все, пока погода позволяла, на веранде за столом, вокруг шумели ветви, пели птицы и текли неспешно разговоры. Очень важные и нужные, наверное, и даже точно: время было неспокойное, и следовало постоянно находиться начеку.
В тот раз, еще до появления гостей, я пообедал в заведенный час и по тому, что к общему столу меня не пригласили, догадался: будут говорить о чем-то неприятном и значительном, совсем не предназначенном для детских непонятливых ушей. Я, правда, представлял - о чем: естественно, о биксах, о сочувствующих, о тревожной обстановке в мире, но, судя по всему, какие-то детали я не должен был услышать - воспитание, конечно, воспитанием, а, неровен час, болтну, сам не заметив, и пиши пропало. Так что я не обижался. Да к тому же Минку, дочку Сидор-шаха, тоже выставили вон с веранды. Минка мне ровесница, но если я и ростом, и сложеньем как-то все еще не вышел, то она девица - ого-го. Мы с ней однажды раздевались - за кустами у реки, и тут она мне показала все да научила целовать в хорошие места - ой, я аж чуть совсем не спятил, и озноб меня бил целый день потом, как будто заболел я или перегрелся. После мы опять ходили к речке, тоже было все отлично, но уже не так, как в первый раз, - привычней стало, что ли. В город летом мы не ездили, болтались по своим коттеджам, на природе, воздух чистый, жаркая пора, народу в общем-то немного - времечко такое, все напуганные были, по домам сидеть старались, выбирались только по делам, поэтому себя мы не стесняли - ни в поступках, ни в одежде, ни в своих ребячьих играх. До того наглели, что по полдня вообще носились всюду голышом. Компания была невелика: мы с Минкой, девочка Праксюша и еще мальчишки - Рамбик и Харрах. Вот так все голые и кувыркались у реки. Ну, Минка-то тем летом трусов вовсе не носила, и Праксюша тоже - мода, говорят, пришла такая, чтобы без трусов (оно полезно: ничего не преет, свежий воздух овевает, и застоя кровяного нет), а сверху только маечка не бог весть какая и длинная, туникой вроде называлась. Я в эдаких нарядах видел даже тетечек по тридцать лет. И эту моду прививали, потому что, слышал, стимулирует она рождение детей, а дети исключительно нужны, их мало, слишком мало, а ведь им, как повзрослеют, с биксами бороться. И не просто - побеждать. Необходимо поголовье воинов. Конечно, можно и в пробирках или как еще там, но не все родители хотят (по слухам, в колбах-то друг друга биксы и растят, а им уподобляться - срам!), да и учитель на уроке про какую-то евгенику нам долго толковал. Короче, если я все верно понял, в колбе - хорошо, но, чтобы вид мог сохранить способность к положительным мутациям, привычно, по старинке - все же лучше. "Человеку - человеческое!" - видел я такие лозунги не раз. Мол, биксам даже скотство распоследнее дозволено, пускай их, а вот людям - не к лицу совсем, им надобно беречься и ценить в себе все человеческое, от природы данное. Иначе долго не протянем. Вот почему на наши с Минкой глупости никто не обращал внимания, а ежели и наблюдали втихаря, то делали, похоже, вид, что ничего не замечают - ну, не вообще, а только, так сказать, предосудительного. Мама как-то говорила: "Нравы изменились… Стали человечней". Может быть, ей лучше знать… Короче, вытурили нас из-за стола, и мы тогда - вот умники! - взобрались с Минкой высоко, на крышу над верандой, и затихли, обжимаясь так и сяк, на самом солнцепеке - хоть и предпоследний летний день, но жаркий выдался, на славу. А чтоб лапаться да целоваться в разные места - ей-богу, много шума создавать не надо… Мы ж не бегали по крыше, как котята! Папа, если б вдруг узнал про наши игры, непременно бы сказал: "Кретински развлекались. Правильно. Вы - дети, вся надежда наша. Эта рвань так не умеет. Банан, басурман, барабан!" И был бы, несомненно, прав. Нас-то вряд ли кто оттуда, снизу, замечал, зато мы с крыши слышали все очень хорошо. Ни чуточки не напрягались специально, чтобы разобрать какой-нибудь особенный секрет (да нам и в голову не приходило, что беседа-то и впрямь секретная!), нет, разговоры говорились, мы на крыше занимались своим делом, но ведь, хочешь или нет, слова чужие все равно невольно западали в память.
- Так и будут нами помыкать? Так мы и будем жаться по углам?! Законы законами, да ведь терпению тоже приходит конец. Хватит сидеть сложа руки! - долетел до меня тонкий, почему-то всегда очень веселый голос Чжан Микиты. - Пора уже что-то решать. Ставить точки над "i"! Или мы, или нас. И нечего сусальничать. Довольно!
- Интересно, интересно… На нынешнем братоубийственном этапе всеобщей борьбы за мир историку войны захотелось порядка, - насмешливо пробасил Эллерий. - По-моему, давно уж все предрешено. Бесповоротно. И, заметьте, не мы начинали. Нас вынудили защищаться.
- Эх, паскудное это словечко - "война"! - пафосно заметил Сидор-шах. - Нелепое, по правде говоря. Долгонько же мы жили без нее. Века, поди, а?
- Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути, - невпопад заголосил Клярус.
- А что такое "бронепоезд", позвольте вас спросить? - язвительно встрял О’Макарий.
- Это… это… ну… - смешался на секунду Клярус, - очень древнее понятие. Из категорий мироздания… скорее всего, так. Короче, агрегат. Как дедник у тебя на чердаке, но только у него пульсатор в десять раз мощнее.
И дальше - это можно было и заранее предполагать - с веранды полилось громкое ритуальное пение. Слов, а то и целых фраз, наверное, никто порядком и не понимал, по крайней мере их начальный, сокровенный, как любили уточнять гости, смысл, однако ж - пели. И я знал, что вырасту - и тоже буду петь вот так. Чтобы ничем среди людей не выделяться, чтобы каждый рядом чувствовал: я - свой. Хотя и ни хрена в словах не понимаю. Где они только эту песню раскопали?! Не иначе как блаженный Клярус выискал в архивах - он в таких делах изрядный дока, вечно что-нибудь отыщет и давай мозги всем подряд полоскать. А насчет большого дедника на чердаке у О’Макария он все-таки загнул: я туда лазил пару дней назад - стоит, конечно, но ужасно неказистый, устарелая модель (в "Полезном словаре вооружения" картинка есть), десяток человек прихлопнуть можно, это уж от силы. А вот у самого Кляруса в кустах недалеко от дома припрятана такая штучка - будь здоров! Я думаю, он этим ледником один за всю округу отбиваться может. Да у всех, если копнуть, чего-нибудь припасено! Порядки это запрещают, так что, обнаружь вдруг биксы у кого-нибудь из наших дедники или убойлеры поменьше (пусть хоть самые паршивые, карманные, неважно), криков и скандалов будет - на всю Землю. Да ведь каждому известно: надо биксу совершенно чокнуться - соваться к нам. Я за все мои неполные пятнадцать лет не помню случая, когда бы биксы здесь свободно появлялись, и не только здесь. Запрета нет, мы в школе проходили - даже Уния (а по-другому - Декларация) какая-то была: мол, все вопросы решать мирно, полюбовно. Но какая, к черту, Уния - я слышал, биксы сами первые плевать хотели на нее. Отец мне говорил: вооружились до зубов, засели где-то у себя и выжидают. Что же, нам - чуть что - и лапки кверху? Нет, мы за себя сумеем постоять, пусть не надеются… А то, что катавасия вот-вот начнется - это каждому известно. Тоже мне, секрет Полишинеля!..
- Мы тянули, как могли, - раздался хриплый голос Сидор-шаха. - Пытались так и сяк… А толку? Надо было - сразу. Когда только начиналось. Много лет назад.
- Все мы умные задним числом, - хмыкнул отец. - Красивая была затея, никого не возмущала. М-да… Ведь создавали их для дела. Помощников в них видели.
- Помощников!.. - презрительно заметил О’Макарий. - Это как взглянуть. Иные умники придумали совсем уж славно: не помощников - рабов. Нет, как вам это нравится?! Единая Земля, оплот культуры - и пожалуйста.
- Вот я бы этих умников… - свирепо прорычал Эллерий. - Всех! И вообще… Вот этими руками, не чинясь, башку бы раскроил тому, кто это выдумал. Неужто все такие были идиоты, что кивали и поддакивали: дескать, ой, как хорошо!.. Чуть-чуть вперед бы заглянуть - поди, и недосуг, мерзавцам, было! Им - потеха, а расхлебывать-то - нам!..
- Известно: о потомках только на словах пекутся, - поддержал коллегу Сидор-шах. - А после это обзывают эстафетой поколений… Срам!
- И обратите-ка внимание, - промолвил Клярус, добавляя в голос вкрадчивые нотки, - многие еще в какой-то сонной дреме пребывают. Уповают… Оптимисты чертовы! Надеются: все будет хорошо, все образуется… А как же! С неба свалится - само собою… Вот когда поставят всех нас в стойла, кинут жвачку, чтобы не подохли, да позакрывают двери - чтоб не лезли со своим людским убожеством куда не след, - тогда совсем иначе запоют. Орать начнут от горя и бессилия. Да будет поздно… Мы ж своей Истории лишаемся, нас всех постыдно отлучают от прогресса! Именно! Мы - пережиток, а они - великая космическая раса. Ничего себе! Они - созданья наши, существа утилитарные, бездарные по сути, даже к детородству не способные!..
- Ну, ты немножечко хватил, дружище, - возразил отец. - Утилитарные - да, но бездарными я их не стал бы называть. Нет. Они… попросту другие. Так задуманы, такими созданы… Поэтому умеют то, что мы не можем. А что можем мы - их не интересует. Изначально. Разные у нас задачи. Для того-то биксов и внедрили в этот мир…
- Да ты, никак, их защищаешь, а, Прокоп? - невольно встрепенулся О’Макарий. - Кесарю - кесарево, да? Они нам не помеха, и у них - свой путь? Однако вспомни Декларацию: они нас там растерли в порошок. Ну, хорошо, не в порошок, но ножки вытерли об нас изрядно. Оставайтесь, значит, со своей Историей, живите дружно, а в прогресс, голубчики, не лезьте - вам в дальнейшем он не по зубам. Закон развития таков, что мы приходим вам на смену. Чей, прошу прощения, закон? Их собственный? А мы при чем тут?! Изумительно! Все пляшут и поют! И ты, Прокоп, их защищаешь? Это, знаешь ли…
- Давненько я тебе, по-моему, мордасы не массировал, а, дорогуша? - заревел отец. - Не подправлял чеканный профиль?! Ну, так я…
Когда отец мой злился, говорить он начинал до ужаса бездарно. Мама сокрушалась: лезет из него дурное чтиво. А мой папочка и вправду книг хороших не читал - не принимал душой, и все тут. И меня сопливцем обзывал, когда я что-нибудь серьезное в библиотеке брал. Ты, говорит, как эти - умные, которые жалеют биксов; слушай, а ты сам, неровен час, не бикс? И хитро так посмотрит на меня: мол, что молчишь, козявка? Я от этих его слов пугался, плакал, а он только хохотал. Конечно, в наше время, в этой трудной обстановке, ему нужно было что-нибудь попроще, поспокойней, чтоб от дел не отвлекало. Он руководил - вожак людей, не шутка! - и рефлексии слюнить (его же выражение) не мог себе позволить: нужен был прямой характер, цельная натура и стальная воля. Я его за это уважал. И тоже изучал, бывало, дребедень, которую он мне подсовывал. А что же делать - приходилось, незачем сердить любимого отца!.. Хотя на самом деле я любил читать другое. Но это мне уже советовал Харрах, приятель мой. Его родители так завели: и сам умей, и научи другого. Люди очень добрые, однако - странноватые, не без того. Себя они мудрено величали: воодушевленные. Чем - или кем? И на какие подвиги? Не знаю… Я у них частенько сиживал, и папочка Яршая, да и матушка Айдора все меня выспрашивали, как у нас и почему, и сокрушались: бедненькие, дескать, а кто именно, я так понять и не сумел. И в школе тоже глупости какие-то читать велели, очень нудные, и все - до ужаса похожие. Я даже думаю: а может, их один-единственный трепач и сочинил? Об этом в школе я не говорил, само собою, но с Харрахом мыслью поделился. Нет, сказал он, люди сочиняли разные, а то, что все похоже, - это специально, чтоб, читая, ты не отвлекался. Ну и ну!.. А как тут не отвлечься, я не представляю, когда вставишь блок-кассету, глянешь на голографический пример - и прямо зубы от скучищи начинают ныть. Нет, я не возражаю, были и должны быть главные, особенно полезные предметы, время сложное, и надо думать просто, без заскоков, надо точно представлять, что тебя ждет, в какие игры предстоит играть и как добиться полноценного успеха в скорой битве за святую человечность (это не мои слова - из книги). Но одни названия, мне кажется, любого отпугнут: "Будь стойким и смелым", "Дело каждого", "Шагаем все вместе", "Сильные и ловкие - наша достойная смена", "Всегда начеку", "Расти бойцом" - и многое другое, в том же духе. И нигде, ни разу - что-нибудь про ум, про знания, про доброту, любовь к родителям, в конце концов! Нет, только ловкий, сильный, непреклонный - только это. Я не знаю, может, просто возраст у меня такой - романтики и благородства не хватает, хочется возвышенных идей, красот дурацких. Вероятно, подрасту, умнее стану - и пройдет. Должно пройти. Поскольку не до этого сейчас, не время. Нам бы выжить на Земле, всем людям, победитьбы эту нечисть. А ведь тоже - от людей не отличишь, похожи как две капли, нужно очень долго вглядываться, подмечать детали, всякие нюансы в поведении, манере говорить и думать, а потом анализировать, сопоставлять, да просто иной раз толково интуичить, чтобы разобрать в итоге. Это очень сложно. И - необходимо. Потому что, если мы не сможем одолеть их, нам придет конец. Похоже, Клярус правду говорит: поставят всех нас в стойла, кинут жвачку, и будем доживать мы свой печальный век, отменно сытые и навсегда дурные. Конечно, что-то будет все равно происходить у нас здесь, на Земле, но на дорогу полноценного прогресса нас уже не пустят. Даже возмутительно такое слышать: мол, свои возможности мы исчерпали. Дудки! Человек - велик! И мало ли что биксы там болтают. Им-то выгодно, чтоб каждый так считал. Я уж молчу пока, ни с кем из взрослых не делюсь, но, кажется, Яршая, папочка Харраха, на эту удочку чуть-чуть попался. Иначе стал бы он мне говорить: а вот не кажется ли, Питирим, тебе, что этих биксов сотворили не случайно? И не как помощников на каждый день, на данную минуту, а с прицелом в завтра, ибо ведь не все-то человек сумеет сделать так же хорошо, как биксы? Это важно понимать: без них уже не обойтись, а дальше будет хуже - биксам так или иначе разные задачи, становящиеся все сложней, придется взваливать себе на плечи. Плохо это или хорошо, но наконец-то человек почувствовал в своей природе ту слабинку, при наличии которой далеко не убежишь. Открылась брешь - и ее надо закрывать. В исконно человеческих пределах развиваться нам теперь куда труднее. Раньше было проще, мы об этом даже и не думали, а нынче времена переменились… Вот такие разговоры. Я, как помню, рассердился: мол, вранье, бороться надо, человек себя еще покажет! А Яршая грустно поглядел так на меня и ответил: "Жаль, что вы растете неучами, дети. Вас учат смотреть в завтра, драться за него сегодня, а тому не учат, что еще есть целая культура позади, которая как раз определяет - будет это завтра или нет, хоть ты до посинения борись. И вся проблема в том сейчас, чтоб выяснить: то, чем живем мы, ценно абсолютно либо в этом есть много такого, что не нужно, что в дальнейшем только помешает нам в развитии - не просто, а как вида человеческого, помешает быть действительно людьми.