12
Рим
Альберт Клоистер быстрым шагом пересек внутренний двор, отделявший его от Секретного архива Ватикана. Утро выдалось хмурым. После нескольких солнечных, но холодных дней погода окончательно испортилась. Свинцовое небо грозило дождем и, кажется, отражало мысли, роившиеся в голове иезуита. Встреча со старым монахом Джулио не разрешила его сомнений. Поэтому сейчас он находился в Ватикане и направлялся в архив - важнейший центр исторических исследований, за которым закрепилась слава одного из самых таинственных мест в мире. На стеллажах длиною в несколько десятков метров пылились сочинения, которых веками не касался солнечный свет, и, судя по их содержанию, они были обречены на вечную тьму. Прежде всего, это касалось некоторых апокрифических текстов, еще более спорных, чем рукописи Наг-Хаммади или широко известные апокрифы.
Клоистер почти не сомневался: Кодекс, о котором говорил ему монах, - один из этих апокрифов. То, что казалось Альберту разрозненными частями неизвестной головоломки, для таких людей, как старый монах или непосредственный начальник Альберта, кардинал Францик, было исполнено глубокого смысла. Они знали намного больше, чем он мог предположить. Стоя у разрытой могилы священника из маленького испанского городка, он и не думал, что все обернется настолько серьезно.
Иезуит вошел в вестибюль и вызвал лифт. Он спустился в кафе, сел за столик и заказал двойной кофе. Через несколько минут на пороге возникла худощавая фигура Игнатия Францика. Он был чем-то озабочен, но старался не подавать виду. Такое выражение лица часто можно наблюдать у врачей, выписывающих неизлечимо больных пациентов.
- Сиди, Альберт, - кардинал махнул рукой, увидев, что тот собирается встать, - обойдемся без формальностей.
- Спасибо, ваше преосвященство.
- Вчера вечером я звонил монаху Джулио. Он сказал, что ты произвел на него впечатление.
- Это он произвел на меня впечатление. То, что он рассказал мне, просто невероятно.
- Я понимаю твое смятение. Надеюсь, ты не сердишься, что тебе до сих пор не сообщали некоторые детали.
- Детали?
В голосе Клоистера слышалась скорее недоверчивость, чем досада.
- Да-да, я признаю: больше чем просто детали. Однако ты поймешь, как важно было сохранить их в тайне.
- Но, ваше преосвященство, я уже не первый год занимаюсь этим исследованием. И я никогда не скрывал от вас моих страхов и сомнений. Это не упрек. Просто я немного огорчен.
- Я сожалею, что слышу это. Но ничего личного. Нам действительно важно вникнуть в суть проблемы, вопроса - называй как хочешь. Мы все в растерянности, Альберт. Перед тем как мы спустимся в закрытую зону архива, позволь рассказать историю одного молодого священника, который, как и ты, работал на "Волков". Он пришел к нам задолго до того, как меня назначили префектом. Мой предшественник, монсеньор Гетари, хорошо о нем отзывался. Этот юноша, бельгиец по происхождению, провел немало времени в африканских миссиях и открыл там для себя существование мира за пределами восприятия. Нечто само собой разумеющееся для священнослужителя, но об этом, кажется, часто забывают. Многие из нас живут так, как будто эта жизнь единственная… Итак, - вернулся кардинал к рассказу, - я направил этого юношу, Горация, в Новый Орлеан. Ему поручили исследовать несколько случаев черной магии. Шел тысяча девятьсот восемьдесят первый год. Незадолго до его приезда там похитили черного ребенка-альбиноса для ритуала вуду. В Новом Орлеане вуду практикуется больше, чем где бы то ни было, включая Гаити. В этом нет ничего удивительного, ведь этот город - антипод Иерусалима. Иерусалим - трижды святыня. Новый Орлеан четырежды проклят: христианами, мусульманами, евреями и индейцами-аборигенами. Так вот, наступил Хеллоуин, языческий канун Дня Всех Святых. Той ночью на задворках французского квартала совершался обряд, который служил лишь ширмой для другого, более важного ритуала. Отцу Горацию удалось попасть туда в сопровождении местного журналиста. Колдуны намеревались вызвать смерть человека на расстоянии. Путь в полицию был ему заказан: местные власти предпочитали закрывать глаза на то, что творилось у них под носом. Отец Гораций знал, что в действительности должно произойти. Где-то за пределами этого грязного двора прятался настоящий бокор, жрец зла, - без барабанов, выпученных глаз и неистовых танцев. Страдания ребенка, выбранного из-за неестественно светлого для негра цвета кожи, должны были вдохнуть жизнь в куклу вуду. Не в ту куклу, что продавалась в городе на каждом шагу… Блуждая в узких и мрачных переулках, отец Гораций наконец нашел логово бокора и обнаружил там бедного ребенка. Он попытался уйти и предупредить власти, но было поздно - его заметили. Тогда он нырнул в подворотню и добежал до двора, с которого начинал свой путь. Какая-то неведомая сила потянула его к костру, горевшему посреди двора. И то, что он увидел, поразило и ужаснуло его. Думаю, ты догадываешься, что это было.
- Глаза… - пробормотал Клоистер.
- Глаза, лицо, заставившие его окаменеть от ужаса… К счастью, отцу Горацию удалось уйти.
- Я мог бы поговорить с отцом Горацием?
- Мне очень жаль, но вскоре он скончался. Острый инфаркт.
- Ясно…
- Я знаю, о чем ты подумал.
- И я ошибаюсь?
- Не знаю, связана ли его смерть с огненным духом или нет. Брат Джулио тоже видел эти глаза, но ему уже перевалило за сто. Наверное, это случайность.
- Да, я тоже так считаю. Хотя не уверен.
Кардинал наклонился над столом и положил руку на плечо Альберта. Как бы ему хотелось, чтобы юноша остался в стороне от всего этого. Но, в конце концов, он сам решил привлечь священника к исследованию.
- Я не хочу обременять тебя большим количеством новых сведений, но я должен показать тебе Кодекс. Ради этого мы здесь. Я знаю, брат Джулио говорил тебе о нем.
- Он лишь упомянул о нем, но не сказал, что он содержит.
- Ты получишь ответ. Следуй за мной.
Они вышли из кафе и направились к лифту. Францик достал маленький ключ и вставил его в контрольную панель. Затем он приложил карточку идентификации посетителя к считывающему устройству и нажал кнопку четвертого этажа подвала. Он имел доступ к закрытому каталогу, святая святых Секретного архива Ватикана. Здесь хранилось множество конфиденциальных документов, которые не показывали даже заслуживающим доверия исследователям. Вход туда был разрешен лишь нескольким монахам, приписанным к архиву, и специалистам, нанятым для реставрации и каталогизации фондов. Все они подписывали контракт, в который обязательно включался пункт о неразглашении тайны, почти как в корпорациях высоких технологий или военных организациях. Одним из конфиденциальных документов был Кодекс, интересовавший кардинала Францика и отца Клоистера. Он представлял собой тридцатистраничный папирус толщиной в двадцать - тридцать сантиметров, переплетенный в кожу и перевязанный лентой из того же материала. Перед тем как подойти к книге, лежавшей на японском столике из мягкой древесины, Клоистер по просьбе кардинала надел перчатки. В слабо освещенном помещении было холодно - температура и влажность регулировались здесь искусственно.
- Это лишь фрагмент, - произнес Францик, указывая на ветхий лист. - То, что я хочу тебе показать, содержится внутри этого Кодекса. По составу, стилю и письму он датирован вторым веком нашей эры. Кроме того, есть данные углеводородного анализа. Кодекс написан на греческом, на папирусе, изготовленном где-то в районе Египта или Палестины. Больше мы о нем ничего не знаем. Ни о тех, кто его написал, ни о том, на каких источниках он основан. Мы даже не знаем, как он оказался в библиотеке Сан-Хуана Летрана, перед тем как попасть в этот архив. Он чудом не разделил судьбу других текстов, безвозвратно утраченных во время похода Наполеона. Но он действительно важен… Вот, здесь. Будь осторожнее с папирусом. Постарайся не касаться его.
Клоистер наклонился над столом. Кодекс лежал на нем, как обломок корабля после крушения. В параграфе, на который указывал кардинал, буквы почти стерлись, но их можно было разобрать. Он описывал искушение Иисуса в пустыне.
"АД ПОВСЮДУ".
Эта фраза набросилась на иезуита, как бешеная собака. Он поднял глаза и взглянул на кардинала. Все нити сплелись воедино, они связали его по рукам и ногам плотной и липкой паутиной страха. Он словно очутился в лабиринте с разбросанными во времени метками. Альберт не знал, куда приведет его этот лабиринт, но одно он знал точно: о совпадении не может быть и речи.
- Это еще не все, дорогой Альберт, - добавил Францик, с величайшей заботой перевернув несколько страниц. - Дальше приводится последний крик Иисуса на кресте: "Мой Бог, мой Бог, почему ты оставил меня?" И утверждается, что лишь тот, кто сможет раскрыть эту загадку, узнает истину. Одним словом, ключ - здесь. Я уверен. Но что окажется за дверью, которую он открывает?..
- Истина, - пробормотал Клоистер.
Он произнес это слово, обращаясь не к кардиналу, а к себе.
- Конечно, истина. Истина, которую ты обязан постичь. И я не знаю никого, кто справился бы с этим лучше тебя. А кроме того… - Кардинал осекся.
- Кроме того?.. - спросил Клоистер.
- Есть какая-то… логика во всем этом. Как будто что-то искало тебя. Я не хочу нести вздор или пугать тебя. Но я так чувствую. Что скажешь? Может быть, это болезненная игра разума, который клонится к закату?
- Нет, ваше преосвященство. У меня тоже возникло такое ощущение. Убежден, что-то ведет меня. Но почему именно меня?
- Не думаю, что кто-нибудь сможет ответить на твой вопрос. Кроме тебя самого. С Божьей помощью, конечно. Я верю в тебя, мой добрый Альберт.
- Надеюсь, что оправдаю ваше доверие. Мое сердце, моя душа задыхаются без истины.
13
Бостон
Мать Виктория ушла, убедившись, что Дэниел спит. Тяжелое дыхание старика перемежалось стонами и непроизвольными подергиваниями век и конечностей. Одри присела на стул, на котором до этого сидела монахиня. Она смотрела на Дэниела и его розу, и так продолжалось до тех пор, пока сон не сморил и ее. Она проснулась разбитая, хотя, казалось, никакой причины этому не было. Если ей снился кошмар, то она его не помнила. Убедившись, что Дэниел по-прежнему спит беспокойно, Одри вздохнула. Ее дух отказывался возвращаться к реальности. Возможно, ее душа предчувствовала нечто ускользающее от разума. Эта мысль заставила ее встать со стула и подойти к окну. Она вспомнила, что в это окно Джозеф смотрел в тот день, когда они познакомились. Казалось, с тех пор прошла целая вечность.
- Ог… ни.
Дэниел говорил во сне. Одри приблизилась к кровати и дотронулась до старика, желая его успокоить:
- Ш-ш-ш… Успокойся, Дэниел.
- Шары… желтые шары. Сладкая вата… Ребенок!
Дэниел улыбнулся во сне. Это была благодушная и детская улыбка, которая внезапно превратилась в гримасу ужаса.
- Нет… не ходи… Нет… Не-е-е-ет!
Старик проснулся. Его глаза, широко раскрытые и испуганные, смотрели на Одри, но не видели ее. Она вспомнила сцену из своего прошлого, в которой были и желтые шары, и сладкая вата, и маленький ребенок. Этот день остался в ее памяти навсегда. Одри смогла разобрать фразу "Не ходи". Он говорил это ребенку?
Одри схватила старика за руки и встряхнула его:
- Продолжай говорить, Дэниел, пожалуйста. Говори!
Старик недоуменно захлопал глазами. Он не понимал, о чем она. Одри почувствовала болезненное бессилие.
- Од… ри, ты делаешь мне… больно.
Она разжала пальцы и отпустила руки Дэниела, на которых остались красные отметины.
- Мне… снился… сон?
- Ты помнишь что-нибудь из своего сна?!
Одри задала бессмысленный вопрос, она понимала это. Дэниел покачал головой:
- Ты сер… дишься на меня?
Одри собрала последние остатки сил и, стараясь казаться спокойной, сказала:
- Я не сержусь. Не волнуйся, Дэниел. Все будет хорошо. Обещаю тебе.
- Правда?.. Ты в это… веришь, Одри?
- Да.
Дэниел улыбнулся. Но в его улыбке сквозила ирония. Сердце Одри снова лихорадочно заколотилось.
- Ты в самом деле думаешь, что все будет хорошо, Одри? В самом деле, да?
Улыбка переросла в злорадный хохот. Одри попалась на крючок. Именно тот, другой Дэниел говорил с ней сейчас. Может быть, и все это время. Откуда ей знать?
- Снова ты… - процедила она сквозь зубы. - Чего ты хочешь от меня?
- О, об этом ты узнаешь. В свое время. Пока лучше спросить, чего ты хочешь от меня.
- Я не понимаю тебя.
- Я сказал это тебе тогда, Одри. Я знаю то, что ты хочешь знать.
- И что именно я хочу знать?! - крикнула Одри в ярости.
Дэниел спрыгнул с кровати и прошелся по комнате, как преподаватель на уроке. Одри вновь встала у окна, чтобы быть как можно дальше от него.
- Правду о Юджине, Одри.
Услышав это имя, Одри почувствовала невыносимую боль. Когда она собралась с силами, чтобы говорить снова, ее голос дрожал и срывался:
- Ты не можешь знать того, что произошло с Юджином.
Одри все еще пыталась убедить себя, что Дэниел - телепат, проявляющийся в личности темного Дэниела. Следовательно, он мог знать об Одри и ее прошлом лишь то, что знала или помнила она сама. Но не более того. Из этого неизбежно вытекало, что Дэниел мог знать, кто такой Юджин, но не то, что произошло с ним.
- Ты думаешь, что мои способности, - сказал старик, изобразив сочувствие, - не позволяют мне знать то, чего ты не знаешь, не так ли? Ты ошибаешься, Одри.
- Только Бог может знать о том, что произошло с Юджином… Только Бог и дьявол.
- И кто, по-твоему, я?
- Ни тот ни другой. Поэтому я не верю тебе.
- Блаженны верующие, ибо они избраны! Ты же, напротив, принадлежишь к огромной когорте недоверчивых посредственностей, которым обязательно нужно увидеть, чтобы поверить.
Одри уже не осознавала, как сильно изменился Дэниел: эти ужимки, эти спорадические ссылки на Священное Писание. И все же она заметила нечто новое, что заставило ее волноваться. Этот Дэниел хотел доказать ей, что он не лжет. Однако психиатр была уверена в обратном. Поэтому она сказала:
- Докажи мне, что говоришь правду, и я поверю тебе.
Дэниел глубоко вздохнул. Одри видела, как его лицо преобразилось, как взгляд ужасного существа на мгновение уступил место доверчивым глазам Дэниела. Потом он резко схватил ее за левую руку, за запястье. Это произошло так внезапно, что Одри даже не пришло в голову сопротивляться. Указательным пальцем правой руки Дэниел начал выводить на ладони Одри слово, букву за буквой. Это было имя: "Карен".
Наконец Дэниел отпустил руку Одри и сказал:
- Ты хотела доказательств - пожалуйста… А теперь прощай. Ты же слышала, что сказала монахиня: Дэниел должен отдыхать.
Одри быстро добежала от приюта до машины. Сев в машину, она заблокировала все двери, хотя это не заставило ее почувствовать себя в безопасности. Она еще не поняла, что произошло, но ее преследовало ощущение… Ощущение грязи внутри.
Она взглянула на левую руку, будто желая обнаружить на ней какие-нибудь изменения, но с рукой все было в порядке. Несколько раз она пыталась заглушить внутренний голос, который настойчиво повторял: "И как ты объяснишь, что Дэниел знает про Юджина?"
Юджин…
Дэниел был телепатом. Ничего другого ей в голову не приходило. Он проник в ее мозг - подумав об этом, Одри почувствовала приступ тошноты - и нашел там воспоминания о Юджине и те, другие, - о "статуе тройной лжи" и ночи в Гарварде. Разговоры о дьяволе, имя на руке - всего лишь инсценировка, умелый трюк, чтобы заставить ее потерять контроль над собой. Внутренний голос Одри замолчал. Хотя психиатр знала, что его аргументы не убедили ее. Она судорожно вздохнула и завела машину. Ей хотелось держаться как можно дальше от приюта и от Дэниела. Она проехала два квартала, глядя на шоссе и пытаясь собраться с мыслями. Но мысли вращались сами по себе, хотела она того или нет.
- Черт!
Одри резко затормозила. Она чуть не врезалась в машину, ехавшую впереди, и только сейчас догадалась об этом. Припарковавшись у тротуара, она достала из сумочки сотовый телефон, набрала номер и дождалась гудка.
- Да?
- Майкл!
- Одри?..
Макгейл не был уверен, что это она.
- Да, это Одри.
- А, привет! Как ты? Ты слышишь меня? Я в ресторане, здесь шумно, как…
- Да, я тебя слышу. Звоню узнать, у тебя все в порядке?
- Что-то случилось? Я заметил, что ты немного странная… Майки, сынок, брось каку! Извини, Одри, этот ребенок - сущий дьявол. Так о чем ты?
- Твоя жена тоже с тобой?
- Да. И мы втроем собираемся съесть восхитительный "Специальный Джо".
- "Специальный Джо"? - переспросила Одри взволнованным голосом.
- Да, в "Гриле Джо". Здесь, на Дартмут-стрит, возле гостиницы "Венданге". Ты знаешь, где это?
- Это рядом с моим кабинетом.
- Тогда присоединяйся. Мы только сделали заказ.
- Нет, спасибо. Я… не голодна.
- У тебя точно все нормально, Одри?
Она сбросила вызов. Руки снова дрожали. Но уже не так сильно.
Одри добиралась до своего офиса дольше обычного. Солнечный день был омрачен дождем. Тысячи машин тоскливо ползли по мокрым улицам, словно в похоронной процессии. "Что ж, достойный конец такого ужасного дня", - подумала Одри. Только дождя не хватало, чтобы она окончательно свалилась с ног. На нее нахлынула грусть. Упомянув о Юджине, Дэниел бросил горсть соли в открытую рану.
Было воскресенье. В этот день она не принимала пациентов. Но она приехала в офис не для того, чтобы работать. Она вошла в свой кабинет и направилась к большому шкафу, который стоял справа. За Одри, от двери до ковра, растянулась цепочка грязных влажных следов. Чистка персидского ковра обойдется ей в целое состояние. Она вытащила из сумочки маленький ключ и открыла один из ящиков шкафа. Из него она извлекла картонную коробку. На крышке значился год - 2000-й.
Она поставила коробку на колени и сняла крышку, издав протяжный вздох. Коробка была доверху забита фотографиями. Увидев первую, Одри разрыдалась. На ней был изображен новорожденный Юджин. Начало 1992 года, как раз через девять месяцев после того дня, четырнадцатого апреля, когда по их вине сгорел несчастный охранник. Спустя некоторое время гинеколог сказал Одри, что она забеременела в тот день. Иногда Одри думала, догадывалась о том, что это - знак, предупреждение. Но что она могла поделать?