На Максвелле был потертый фланелевый пиджак в коричневую и зеленую клетку. Одри увидела, как он зашел в пристройку, примыкавшую к дому, и вышел, неся корзину, полную дров для камина. Повседневные заботы типичного обывателя. "Само собой, - сказала себе Одри. - А что ты еще рассчитывала увидеть?" Она не смогла ответить на этот вопрос. Труднее всего было смириться с мыслью, что вид этого человека не вызывает у нее ни ненависти, ни отвращения. Ничто не выдавало в Максвелле убийцу, похитителя или, что хуже всего, гнусного педофила.
Одри предположила, что Максвелл, должно быть, собирается завтракать. Хотя у нее самой со вчерашнего дня не было во рту ни крошки, она не чувствовала голода. Этим завтраком писатель только отнимал у нее время. Он проторчал дома с час. Потом Одри увидела, что Максвелл садится в машину, и поспешила вернуться в свою. От дома Максвелла вело единственное шоссе, поэтому Одри не сомневалась в том, куда он направился. Она поехала следом по направлению к центру острова, стараясь держать порядочную дистанцию, скорее под влиянием просмотренных фильмов, чем по необходимости.
Кроме них на этом шоссе, где иногда дежурили частные охранники, больше никого не было. К счастью для Одри, в эту ночь охранники на шоссе не стояли, иначе ей было бы нелегко нести круглосуточную вахту у дома писателя. Без особых приключений они добрались до городка. Одри колесила по улицам, стараясь не терять Максвелла из виду, и, когда тот остановился, проехала немного вперед и припарковала машину за углом. Писатель вошел в единственный на острове супермаркет "Виллидж-Маркет". Сначала Одри решила остаться в машине и подождать, пока он не выйдет, но потом, сообразив, что в супермаркете, пожалуй, есть другой выход и мужчина запросто может ускользнуть от нее, отправилась за ним. Писатель болтал с какой-то женщиной. Одри подошла к витрине и сделала вид, что выбирает товар, хотя все ее внимание сейчас было направлено на эту пару. Ей хотелось, ей просто необходимо было услышать его голос, то, что он скажет.
- Спасибо, миссис Хольстер. Надеюсь, вы придете, когда я буду подписывать книги.
- Конечно, приду, мистер Максвелл. Каждую ночь я читаю внукам какой-нибудь из ваших рассказов.
От этой сцены, почти идиллии, как будто сыгранной двумя неплохими актерами, Одри пробил озноб. Внутренний голос подсказывал ей: Максвелл - всего лишь увлеченный своим делом писатель, который благодаря упорному труду превратился в маленькую знаменитость, а эта женщина - почтенная бабушка, которая обожает своих внуков и преклоняется перед талантом Максвелла. И вновь ее охватило чувство - что-то не сходится. Максвелл не был монстром или, по крайней мере, не казался таким, и это сбивало ее с толку, хотя, будучи психиатром, она отлично знала: люди всегда не те, кем пытаются казаться.
- Вам помочь, мисс?
- Что?
Одри было трудно перевести внимание с Максвелла на продавца, который как раз направлялся к ней.
- Я говорю, может быть, вам нужна помощь?
- Нет, спасибо… Думаю, сегодня я не буду покупать овощи.
Продавец кивнул, на его лице сверкнула дежурная улыбка:
- Если вам потребуется что-нибудь еще, только скажите.
- Я так и сделаю. Спасибо.
Проводив продавца косым взглядом, она услышала голос за спиной:
- Этот лук-порей великолепен. Они выращивают его прямо здесь.
Это говорил Максвелл. Старая миссис ушла, и сейчас писатель пытался заговорить с Одри. В этот момент она пожалела, что вышла из машины. Ей не хотелось слышать, как Максвелл нахваливает лук-порей Фишерс-Айленда. Ни слышать, ни знать ничего, что обнаружило бы в нем человека.
- Ненавижу лук-порей, - произнесла Одри ледяным тоном, не оборачиваясь.
Как она ни пыталась сдержаться, это было сильнее ее. Максвелл обошел ящик с овощами и оказался к ней лицом:
- А как насчет тыквы? Из нее можно приготовить восхитительное пюре.
Если до сих пор Одри еще в чем-то сомневалась, то теперь от ее сомнений не осталось и следа: Максвелл и клоун с желтыми шарами - одно и то же лицо. За пять лет он прибавил десяток-другой килограммов, обзавелся двойным подбородком и парой новых морщин. Но это был он. Клоун, который позировал с Юджином на последней фотографии.
- Позвольте представиться, я - Энтони Максвелл.
- Я знаю… О, я хотела сказать…
- В самом деле? Но я вас не знаю. Это несправедливо.
В реплике Максвелла не было ничего, кроме обычной вежливости, но, растерявшись, Одри все же представилась:
- Меня зовут Одри Ба… Бакер.
Она не назвала свою настоящую фамилию, хотя ей трудно было бы объяснить, к чему все эти отговорки.
- Очень приятно, Одри. Но вы оставили меня без темы разговора, потому что, я подозреваю, если вы знаете, как меня зовут, вам известно и то, чем я занимаюсь.
- Вы пишете рассказы для детей.
- Да. Под псевдонимом Бобби Боп… Дети - моя страсть. В этом мире нет ничего лучше детей. А у вас есть дети, Одри?
Ответить на этот вопрос было для Одри пыткой, но, собравшись духом, она выдавила из себя:
- Нет, у меня нет детей.
- О, жаль. Дети украшают жизнь, я убежден.
Разглагольствуя, Максвелл взвешивал в руке блестящий арбуз, разрезанный напополам. Он заронил в голову Одри мысль, что человек, которого она так ненавидит, может оказаться чьим-нибудь отцом.
- А у вас? У вас есть дети?
Писатель отложил арбуз в сторону и внимательно посмотрел на Одри:
- Своих - нет, но я обожаю всех остальных.
- Извините, - только и смогла произнести Одри.
Волна обжигающего жара окатила ее с ног до головы, и, казалось, скажи Максвелл еще хоть слово, ее сердце разорвется в груди. Максвелл скользнул равнодушным взглядом по ее спине, когда она выбежала из магазина.
- Какая муха ее укусила? - спросил продавец, давая понять, что он слышал разговор.
- Не имею ни малейшего понятия, - ответил Максвелл. - Я возьму обе, - добавил он, имея в виду две половины арбуза.
24
Бостон
Вернувшись в гостиницу "Венданге", Клоистер и сам не знал, что делал. В его душе боролись два непримиримых желания. Как исследователь он не мог позволить себе сбежать как раз сейчас, когда разгадка так близко, но человеческая природа, с присущими ей страхами и сомнениями, элементарный инстинкт самосохранения противились голосу разума. Уже в подземелье Альберт вновь испытал чувство подавленности, вполне реальной, почти осязаемой. И на этот раз дело было не в его ощущениях, не в нем самом… Здесь происходило то, что коллеги по "Волкам Бога" называли "высокой концентрацией психической энергии". Но раз уж Клоистер оказался здесь, ему оставалось лишь следовать правилам и, в первую очередь, не суетиться. Священник разместил по центру принесенную с собой переносную лампу, извлек из портфеля записную книжку и диктофон с новыми батарейками. Поставив диктофон на алтарь, он еще раз просмотрел свой ежедневник, глубоко вздохнул и поставил диктофон на запись. Клоистер читал вопросы, выдерживая после каждого - строго по часам - шестидесятисекундную паузу. Альберт счел, что минуты для одного ответа вполне достаточно, так как вопросы были простыми и недвусмысленными. Немного подумав, он добавил к списку еще один вопрос, пришедший ему в голову лишь сейчас.
1. Меня зовут Альберт Клоистер. Ты уверен, что я - тот, кто тебе нужен?
2. Почему ты хочешь говорить со мной?
3. Кто ты?
4. Что тебе от меня нужно?
5. Ты можешь дать о себе знать каким-нибудь другим способом?
6. Ты - дух умершего человека?
7. Кто ты?
8. Откуда ты?
9. Где ты обитаешь?
10. Ты доброе или злое существо?
11. Это ты вещал через слабоумного садовника?
Некоторые вопросы, сформулированные Клоистером, повторялись. Но в ситуации, когда ты не слышишь гипотетического собеседника, лучше переспросить дважды, чем ошибиться. Так надежнее. В конце концов, он пришел сюда не для того, чтобы блистать красноречием, а в поисках достоверной информации.
Когда закончилось это странное интервью, Клоистер остановил запись, нажал на воспроизведение, до предела увеличив громкость, и весь превратился в слух. Его собственный голос звучал твердо, маскируя внутреннюю дрожь:
- Меня зовут Альберт Клоистер. Ты уверен, что я - тот, кто тебе нужен?
- Да.
Сущность ответила ему, и сделала это коротко и ясно.
- Почему ты хочешь говорить со мной?
- Потому что и ты хочешь поговорить со мной.
- Кто ты?
- Твой невидимый друг… Или, скорее, твой невидимый враг.
Сейчас в этом голосе проскользнула ирония, которую Клоистер узнал по первой записи.
- Что тебе от меня нужно?
- Твою душу.
- Ты можешь дать о себе знать каким-нибудь другим способом?
- Да.
На этот раз существо не торопилось с ответом, словно рисуясь перед священником, давая понять, с кем он имеет дело.
- Ты - дух умершего человека?
- Нет.
- Кто ты?
- Я - это я.
- Откуда ты?
- Я был всегда, с начала времен.
- Где ты обитаешь?
- Везде.
- Ты доброе или злое существо?
- Я за пределами добра и зла.
- Это ты вещал через слабоумного садовника?
- Да.
С каждым ответом тревога священника нарастала как снежный ком. Все ответы были четкими, они не оставляли места для раздумий. И в первый раз с самого детства Клоистера охватил не страх, а панический ужас. Схватив диктофон, он выскочил из подземелья и едва не поскользнулся на отвесной лестнице, которая вела наружу. С трудом уняв дрожь в коленях, он вышел из здания и быстро зашагал по улице. Уже стемнело и начало холодать. Высоко над головой, в безоблачном небе зажигались величественные звезды. Их было видно даже сквозь световую завесу неоновых вывесок и рекламных билбордов ночного города. Нет, Бостон не шел ни в какое сравнение с Нью-Йорком, городом, над которым никогда не зажигались звезды, который никогда не ложился спать и никогда не смотрел в ночное небо, для которого существовал лишь бесконечный бег миллионов ватт, выходящих из земли и возвращающихся в нее. Но Бостон еще мог позволить себе роскошь в ясную ночь посмотреть на звезды и почувствовать, как душа наполняется пленительным светом и уносится ввысь, далеко-далеко, к иным, неведомым мирам.
Клоистер побродил по бульвару проспекта Содружества и присел на скамейку, прямо у памятника аболиционисту Уильяму Ллойду Гаррисону. Рука, сжимавшая диктофон, уже начала болеть. Он отставил его в сторону, будто надеясь, что это позволит ему на какое-то время отстраниться от услышанного, и, запрокинув голову к небу, выдохнул белое облачко пара. Ночной город притих, оставив священника наедине с его мыслями. Клоистер снова включил диктофон и в который раз прослушал запись - безмолвие подземелья бывшей церкви оказалось обманчивым.
- Эй, приятель!
Из темноты показалась чья-то фигура.
- Что?..
- Закурить не найдется, приятель?
- Мне очень жаль, - ответил священник, увидев перед собой старого попрошайку лет семидесяти, с редкими грязными волосами, в сильно изношенном пальто и синей шерстяной шапке. - Я уже месяц как не курю.
- Дело дрянь.
- И не говори.
- Ну-ка… посмотрим. - Нищий запустил руку в засаленные складки пальто и достал оттуда смятую пачку. - Ба! Да у меня осталась еще парочка! "Лаки Страйк".
- Чудеса да и только, - произнес Клоистер, взяв протянутую ему сморщенную сигарету.
- У меня, должно быть, где-то завалялась коробка спичек…
Священник понял, что не хочет курить. Достаточно того, что он уже выкурил за свою недолгую жизнь. Но ему показалось, что, отказавшись от сигареты, он обидит нищего. Тот дал ему огня и, дождавшись приглашения, сел рядом с Клоистером на скамейку.
- Они красивые, правда? - сказал старик, глядя на небо.
- Да, это так.
- И что же делает солидный господин вроде вас на улице, да еще в такое время? Если не секрет, конечно… Вас выставила из дому благоверная?
- Я не женат. Я пошел погулять.
- На ночь глядя! В такой холод… Нелучшая идея.
Клоистер курил, не глотая дым, но делал это почти на автомате. Мыслями он был далеко отсюда. Разговор со старым попрошайкой занимал верхний слой его сознания, в глубине продолжалась совсем другая беседа.
- Эй, приятель, может, по глоточку? - предложил нищий, извлекая на свет плоскую бутыль виски "Джеймсон".
Услышав такое предложение, священник улыбнулся. Он только сейчас представил себе, как это выглядит со стороны: бедняга, без крыши над головой, одетый в бог знает что, приглашает разделить с ним табак и выпивку.
- Нет, спасибо, я обычно этого не делаю…
- Не делаете чего?
- Я хотел сказать, что я не пью… Хотя какого черта! Давайте бутылку. Мне и в самом деле не помешает глоток-другой.
Двое мужчин на скамейке бульвара делили друг с другом ирландское виски, курили и смотрели на звезды. Священник сидел молча, стараясь найти объяснение произошедшему или, скорее, отыскать щель, сквозь которую виден свет. Непонятно почему он был абсолютно спокоен.
- А вы знаете, что Кеннеди любил смотреть на небо?
Голос старика изменился, сейчас он звучал мягче, в глазах блестели слезы.
- Кеннеди, - продолжал он, - обещал, что человек отправится на Луну, так оно и вышло. Если бы нынешние политики чаще смотрели на небо…
Он не закончил фразу. Редкие волосы бороды намокли от слез. У каждого человека есть своя история, но у нищих она почти всегда грустная. Сколько обычных порядочных людей видят в них бездельников и бродяг, которым по душе грязь улиц. Но на самом деле многие из них больше всего на свете ценят свободу. Как часто багаж вещей, который ты тащишь за собой по жизни, превращает тебя в их добровольного раба!..
- Пора возвращаться в приют, - сказал нищий, поднимаясь со скамейки.
- Спасибо за сигарету и виски, - ответил Клоистер, тоже поднимаясь со скамейки. - Позвольте, я дам вам немного наличных.
- Ничего не имею против, приятель…
Клоистер достал из бумажника двадцатидолларовую банкноту и протянул ее нищему. Тот взглянул на нее и сжал руку священника своей рукой в шерстяной перчатке без пальцев:
- Эндрю Джексон. Большое спасибо! Вы очень добры.
Старик спрятал деньги в карман, изобразил на лице что-то, отдаленно напоминающее благодарность, и медленным шагом удалился. Клоистер проводил его взглядом. Он повторил себе, что ничто не происходит просто так. Между этими событиями была какая-то связь. Возможно, эта связь не слишком очевидна. Но он не зря повстречался с этим попрошайкой, который оказался великодушнее многих обеспеченных людей, сразу после того, как записал психофонию в подземелье. За человечество стоило бороться, несмотря на все его проблемы, противоречия или ошибки. И это не просто красивая мысль. Это урок, извлеченный священником из этой ночной встречи.
Под светом звезд, живых, пульсирующих в черном космосе, Клоистер еще несколько раз прослушал запись. После этого он успокоился и взял себя в руки. Он должен был вернуться в подземелье, скрытое под зданием "Венданге", и снова встретиться с существом, которое разговаривало с ним. Встретиться с истиной.
По дороге Клоистер шептал про себя молитву. В глубине души он предпочел бы никогда не сталкиваться с этим существом. С невидимым врагом, который привел его сюда. С тем, кто, по его собственным словам, пребывал везде, как сам Господь, и, опять же если верить ему, находился по ту сторону добра и зла. С тем, кто желал заполучить его душу. Клоистер должен был вернуться в подземелье и на этот раз не отступить. Перед тем как повернуть к двери угольного сарая, располагавшейся напротив главного входа в гостиницу "Венданге", Клоистер задержался взглядом на столбе со стрелкой, указывающей на улицу, идущую под прямым углом к проспекту Содружества. Дартмут-стрит. Это название встречалось в "Собаке Баскервилей", в книге, повествующей о приключениях самого знаменитого из всех сыщиков, Шерлока Холмса. В этой книге говорилось о том, что жизнь и смерть включают в себя понятия, которые мы не в силах осознать. И это правда. "Дартмут" - жало во рту, ранящее слово. Усмехнувшись, Клоистер вновь прошел через угольный сарай, пересек внутренний дворик и спустился в подвал. Будь что будет, а там посмотрим.
25
Бостон
Звонок Одри поднял Джозефа среди ночи. Он не на шутку забеспокоился. То, как она попрощалась с ним, повергло его в недоумение. Джозеф испугался. Он попытался перезвонить, но она, скорее всего, отключила мобильный. Что-то давно мучило ее, и, возможно, смерть жены друга, преподавателя Гарварда, стала последней каплей в море ее отчаяния. Джозеф должен был найти ее. Он искал ее все это время, но напрасно. Одри испарилась. Так сказала ему секретарша, которой он позвонил на рассвете, чтобы навести справки. Беседа с матерью настоятельницей в приюте, куда Джозеф направился вскоре после этого, также ничего не дала. Мать настоятельница не знала о местонахождении Одри и ужасно волновалась: "Она оставила здесь чемоданчик, не вернулась за ним, не позвонила. Это так не похоже на Одри. Она - настоящий профессионал. Всегда такая собранная". Тревога монахини была искренней, но Джозеф почувствовал, что она что-то недоговаривает. Он был прав, но даже не представлял насколько. Он и не догадывался, что в приюте был проведен обряд экзорцизма, после которого Одри уехала в страшном смятении. Мать Виктория опасалась за ее здоровье, но еще сильнее - за ее душу. Монахине очень хотелось поделиться тем, что так тяготило ее, но благоразумие взяло верх: пожарный не должен знать о произошедшем. Никто больше не мог объяснить Джозефу, куда пропала Одри, но он решил не сдаваться. Ни разу за всю свою профессиональную карьеру он не бросал тех, кто оставался в огне, боролся за них до последнего, если была хоть малейшая надежда. Он не позволил Дэниелу сгореть во время пожара в монастыре, несмотря на то, что напарник советовал ему отступиться. И Одри он тоже не бросит.