- Одно из ее имен. Всего лишь одно из имен. И ее дочь Афина тоже. Она отбрасывает длинную тень сквозь время и на жизнь корабля. Она затонула вместе с Ясоном после того долгого странствия, после его смерти от отчаяния. Во всяком случае, часть ее. Малая часть, обломок жизни, осколок духа-защитника утонул в северном озере вместе с любимым своим капитаном. И у корабля, и у покровительницы имеются любимцы, и Ясон, несомненно, - первый среди них. Были и другие. До Ясона - человек по имени Акратон; до него, в грубые времена, жестокие времена, - муж огромной храбрости, великой ярости, звавшийся Аргео Коттус; до него - женщина с бледным лицом, но с сильной волей. Ее запомнили как Геан-анандору. Было много и между ними. Первым был ты - мальчик-капитан, вдохновенный строитель. Первый Мастер. Первый Мастер из многих.
Мастер. Опять это слово. Опять это слово.
- Арго в тревоге, - сказал я. - Он сильный корабль. Он не дал мне знать, что именно тревожит его.
- Ты мог бы применить свой дар, чтобы расколоть его борта, его оборону, как чайка раскалывает ракушку.
- Мог бы. Но не стану. Слишком дорого и слишком опасно для меня. Кроме того, я не хочу спрашивать о том, чего он не хочет мне сказать.
- Его настигло предательство, - тихо сказала Миеликки. - Минута жизни, когда он пошел против того, чему был научен, - изменил человеку, сделавшему его таким, каким он был: великим кораблем, с сердцевиной из лодочки, которую ты некогда смастерил из лозы и шкур.
- Кто он был?
- Не знаю. Этого он еще не готов открыть. Но он здесь, на Альбе, из-за того, что сделал тогда. И я уверена: он желает, чтобы ты снова отплыл с ним. Тебе не безопасно в Тауровинде. Никому не безопасно в Тауровинде. Ты все еще не там ищешь источник бед, которые скоро захлестнут землю.
Этот загадочный разговор бесил меня. Я попробовал проскользнуть в душу Миеликки и распутать ее мысли, но рысь показала зубы, и мимолетный образ красавицы из ледяных пустынь Похйолы оказался пустой скорлупой. Большая часть богини, духа деревьев и снегов, все еще оставалась под северным сиянием, на мерзлой земле, породившей ее. Проникать было некуда, распутывать нечего.
Моя попытка позабавила богиню, но не рассердила ее.
- Я не в силах тебе помочь, - настаивала она. - Я могу быть голосом Арго - и больше ничем, - но этот корабль тоскует.
Я понимал: Арго предпочел бы открывать причину своего отчаяния понемногу. А пока что он всеми силами старался отпугнуть меня от Тауровинды.
- Я знаю, что ты пробыл там долго, - обратился я к нему через Хозяйку Северных Земель, - поэтому тебе известно, что за рекой поднимается Страна Призраков; на реке появляются пристанища, где Мертвые собираются, чтобы пировать перед битвой. Скажи хоть что-нибудь, хоть что-нибудь из того, что помогло бы нам защититься. Нерожденные тоже собираются, но они не столь воинственны, как Мертвые. Что происходит, Арго? Что ты можешь мне сказать? Помоги хоть чем-то!
Помедлив, Миеликки ответила:
- В стране Урты всем грозит опасность. Об этом позаботились поверженные правители. Земли Урты соскальзывают в сумрак. Ты бессилен помочь.
- Поверженные правители?
- Каждый из них невиновен. И каждый из них виновен. Я могу назвать только одно имя: Дурандонд. Он основал Тауровинду. Арго чувствовал его под холмом. Он думает, что ты его помнишь.
Дурандонд! И его спутники.
Как быстро возвращается память. Как просто открыть внутренний взор, что закрылся не от страха, но от скуки. Почему из всего случившегося со мной за века я должен был запомнить пятерых отчаянных юнцов, пять простых даров, пятерых разочарованных и рассерженных молодых мужчин? С какой стати меня занимали бы обиды, издевки и жалобы дерзких прохожих, задетых откровенными предсказаниями будущего?
Я зарабатывал на жизнь, честно предсказывая будущее, и не раз расплачивался своей шкурой, когда неповоротливое тело не поспевало за острым умом, спасающимся от чужого гнева. Но те пятеро мальчишек, навестивших меня в моем "доме рядом с домом", в маленькой пещерке на прогалине, где я часто отдыхал и набирался сил, проведя на Тропе срок жизни двух или трех поколений… Они исчезли из памяти так же стремительно, как колесницы, уносившие их домой, к поражению.
Но я всегда помнил Дурандонда. Поверженный правитель? Не мешало бы узнать о нем побольше.
Мне было ясно, что дрожащий корабль ничего больше не скажет мне. Впрочем, я напомнил ему, что Урта с сыном возвращаются из восточных земель коритани. Последним повелением моего старого друга было:
- Удержи их там! Не позволяй им вернуться! Оставьте крепость!
Я не мешкал. Я мог бы задать еще сто вопросов, но отступил из той скрытой страны, с теплого порога лета внутри корабля. Я прошлепал по скопившейся в трюме дождевой воде, взобрался на гребную палубу и через борт соскользнул в грязь под тростниками, а оттуда выбрался на твердую землю.
Арго потерянно смотрел на меня.
Вечерело, спускалась темнота, в воздухе висела сырость. Дальше по реке какое-то движение взбаламутило воду: утки, не более того.
Я окликнул Ясона, и мне ответил шелест ветра в камышах. Приблизившись к лесу, я снова позвал. Арго уже остался позади, скрылся в сумерках. Не пробралась ли команда на борт замершего в бесчувствии корабля?
Краем глаза я уловил легкое движение, и Ясон появился передо мной. Он и теперь казался живым трупом: тощий, с пустым взглядом, с лицом, не выражавшим даже любопытства, хотя глаза его смотрели прямо на меня. За его плечом я увидел дака Рубобоста. Как мне хотелось, чтобы его знаменитый хохот осветил эти мрачные черты! Но в нем не было никакого чувства, только жизнь плоти.
Чудеса на этом не закончились: ко мне подходил худой и смуглый критянин Тайрон, один из тех, кого Ясон набрал во вторую команду Арго для Дельфийского похода.
Тайрон был охотником лабиринтов. Он родился на Крите, на земле лабиринтов. В нем была некая странность, заставившая меня предположить, что он старше своих лет. В нем, как в Ясоне и его спутниках, сквозила та же отчужденность от мира: мыслями он был далеко, хотя его тело, несомненно, присутствовало. Просто… эти глаза! Он был ближе к пробуждению, чем другие.
Конечно, я видел такое и прежде. Этот свет, даже в глазах трупа, свидетельствует о бодрствующем разуме. Искра, выдающая "бдение". Пусть Тайрон спал вместе со всей командой, в нем жил дух, который подвигнул его ко мне.
Я заговорил с ним:
- Думал, ты вернешься домой после приключений в Дельфах.
- Я так и сделал, - ответил человек со светлым взглядом.
- Тогда почему же ты здесь?
- Я снова заблудился. Арго нашел меня. Арго позвал меня вернуться. Я способен помочь в том, что должно быть сделано.
Он помолчал с минуту, хмуро глядя на меня, словно вспоминая что-то. Затем продолжил:
- Я могу дать совет в том, что некогда было совершено.
- В чем?
- Прошлое Арго - лабиринт из лабиринтов. Думаю, потому он и вызвал меня к себе. Нечто ужасное случилось с ним. Не спрашивай меня что. Я не знаю, только подозреваю. Когда я проснусь, тебе придется напомнить мне об этом разговоре. Малая часть меня помнит тебя, Мерлин. Я рад тебя видеть. Я думал, ветер времени уже унес тебя в будущее.
- Я нашел скалу, чтобы за нее уцепиться.
- Держись крепче. Я скоро увижу тебя.
Теперь дух улетел из его взгляда и глаза потухли, как глаза Ясона и его спутников. Они стояли передо мной - несколько жалких фигур, оборванных и пустых, ожидая моего ухода.
Я ушел.
Я собрал свои пожитки и поспешил назад через лес. Лошадей там, где я оставил их стреноженными, не оказалось. Очевидно, я стал безлошадным. Но мое искусство открывало мне доступ в мир живых тварей, и я мог полететь, поплыть, побежать или поскакать с любым животным по своему выбору.
Я отыскал одну из кляч, кружа над лесом на вороньих крыльях. Опустился на нее и заставил повернуть. Она вернулась ко мне, волоча поводья, с измочаленными удилами, со стыдом в глазах.
Я сразу простил ее.
Однако во время полета я высмотрел Урту, который с разросшимся отрядом возвращался на земли корнови. Они двигались по сухому руслу, разделявшему владения коритани и корнови, к двум огромным валунам, известным под названием Камни Одного Прыжка. Теперь я знал, куда ехать, чтобы перехватить их. Покормив лошадку и дав ей немного передохнуть, я немедленно поспешу им навстречу.
Глава 13
КРИПТА
Я по возможности держался возвышенностей, потратив малость прозрения, чтобы высмотреть старую и тайную тропинку через густой лес. Через два дня я ощутил, что Урта близко. И еще - что за мной следят издали.
Заподозрив, что меня преследует Ясон - вероятно, на потерянной мною лошади, - я послал крылатого соглядатая. Но едва птица и всадник сблизились, лес сомкнулся вокруг преследователя подобно плащу, окутав и скрыв его. Я оторопел: такого странного насилия над природой я ожидал бы скорее от одного из одаренных способностью менять облик, чем от старого увальня-моряка. Тот, кто преследовал меня, был чем-то подобен мне, но приближался с северо-востока, от оставшегося позади Арго.
Я выбросил загадку из головы. Слова Арго "не позволяй им вернуться" тревожили мои мысли. Повсюду ощущались надвигающиеся перемены, и странностей в этом в общем-то обыкновенном мире драчливых и воинственных племен оказалось многовато для меня.
Я ослабел. Пришлось признаться в том самому себе. Зов Тропы становился сильней. Скоро наступит время идти своей дорогой, вернуться на старый след, перейти в новый мир, еще более необычный, шагнуть в более широкое и глубокое Время, правившее моим бытием.
Я не желал откликаться на зов.
Ниив вошла в мою кровь: мысли о ней, ее утешительная близость пересиливали все иное. Да еще была Медея - воспоминание детской любви. Покинув Альбу, я должен буду отказаться от этой обновленной, пусть и мучительной, связи с женщиной, так много значившей некогда в моей жизни.
Я ехал вперед в смятении, подгоняемый сомнениями, давая отдых только своей лошади, но не себе.
Я нагнал Урту в тот же день ближе к вечеру. Я скакал под светившей в спину половинкой луны, по дороге из земли коритани во владения Урты. Перевалив безлесный гребень, увидел под собой костры. Урта разбил лагерь в сухом русле реки, разделявшей владения. Огни горели между валунами и обломками стволов; палатки стояли вокруг большого шатра, укрывавшего, как я догадался, правителя с приближенными.
Я издалека заслышал гогот отдыхающих мужчин, веселый гомон подростков. Если в воздухе и пахло едой, ветер не дал мне насладиться ее ароматом.
Один из утэнов Урты остановил меня, узнал и провел в лагерь. Урта вышел поздороваться:
- Мерлин! Отбрасываешь лунную тень, как я вижу! Надеюсь, это доброе знамение. Входи в мою крепость!
Я поднырнул под кожаный полог шатра. Там сидели несколько мужчин, среди которых некоторые были мне знакомы. Одеяла постелили прямо на землю. Урта протянул мне глиняную флягу с холодным вином, присмотрелся с любопытством:
- С севера? Что у тебя за дела, старый друг?
- На севере?
- Да. Я оставил тебя в Тауровинде, а встречаю возвращающимся с севера.
- Ну, я если уж снимаюсь с места, то двигаюсь быстро. Я хотел поговорить с Арго. Он здесь и очень встревожен.
Сидевшие в шатре недоуменно переглянулись, и Урта сделал мне знак помалкивать.
- Отложим пока. После поговорим. А я тем временем набрал этих нескладех на подмогу… Вот они, лучшие силы моего доброго друга Вортингора, хотя самому ему пришлось остаться и охранять свои владения.
Меня наскоро познакомили с начальниками коритани, после чего Урта рассказал о своих успехах в их землях.
Самое главное: он вел с собой почти сотню добрых бойцов.
- Люди против Теней Героев?
- В прошлый раз помогло! А на что еще я могу опереться?
Последние слова он прошептал. Я понимал причину. Все, что он делал: каждый поступок, каждое действие, каждый вызов иному миру - совершалось с показной уверенностью. Решимость и твердость часто оказываются сильнее железа и колесниц.
Его повествование о деревянных изваяниях, возвращавшихся к жизни, об их последнем шествии к реке давали, впрочем, пищу для размышлений. И опять какие-то мыслишки, обрывки воспоминаний, свили гнездо в моем сознании.
Следующая история оказалась еще интереснее.
Прослышав, что я в лагере, Кимон выбрался из палатки, которую делил с семью молодыми коритани, и явился в шатер отца. Между прочим, он пришел не один. С ним вошел мосластый бледный паренек, мальчик со шрамами на лице, предвещавшими победы, с голодным взглядом, с надменно поджатыми губами. Однако при виде меня он насупился и тихо сел с краю, скрестил ноги и приготовился терпеливо ждать.
Кимон приветствовал меня, вздернув голову, чтобы показать свежий шрам.
- Я получил шрам на подбородке! - поведал он. - Вот от этого мальчишки. Его зовут Колку, и мы с ним договорились, как поделить главенство и почести.
- Похвально. Я не понял ни слова из того, что ты сказал.
Кимон тотчас же заметил, что отец его тихо посмеивается про себя, но мальчик был так занят собой, что не обратил внимания. Он подробно описал мне свою схватку с Колку в борьбе за шрам на подбородке. Я подметил, что Колку пару раз покачал головой и сжал кулаки. Стало быть, отчет Кимона был не так верен, как полная луна. Но по каким-то своим соображениям Колку позволил молодому корнови подправить события в свою пользу.
Они с Кимоном пришли к "товарищескому" соглашению, что на полгода Колку возглавит отряд из пятнадцати юношей: пять корнови и десять коритани, затем на полгода власть перейдет к Кимону. После того они станут бороться за первенство. Соглашение их было столь же ненадежно, как первая случка телки с быком, но, как видно, действовало: условия обдуманы, приняты, и надо выполнять, как бы трудно ни пришлось.
Тут мне представили Колку, и я обнаружил, что парень мне нравится. У меня возникло сильное предчувствие, что они с Кимоном - во многом противоположности - когда-нибудь станут сильными союзниками и преданными друзьями.
Пока их скудные годы, их малый возраст испытывали их, и они хорохорились друг перед другом. И все же в них было все необходимое для единства и силы.
Сейчас между ними стояло лишь Царство Теней, и оба признавали это, хотя и не вполне понимая. Кимон ребенком был вырван из страны своего сердца, и боль разлуки запомнилась ему. Колку, не отягощенный такими воспоминаниями, тем не менее, как видно, оценил опыт товарища и доверился ему.
Колку с Кимоном и остальными подростками сбились в отряд, во многом схожий с отрядом утэнов Урты. Они назвали себя "крипта".
- Это ведь греческое слово?
Кимон нахмурился, но Колку ответил улыбкой:
- Древнее Греческой земли. Я слышал его во сне: сны вольно текут по этому острову, разве ты не знаешь?
- Нет.
Конопатый юнец снова улыбнулся и заговорщицки кивнул.
- Так и есть. Это остров сновидений. Они слетаются отовсюду, и куда им дальше лететь? За Страной Призраков нет ничего, кроме заходящего солнца. Я слышал рассказы об утесах, бурном море и об островах, что появляются и исчезают. Но что с того? Здесь край мира, а сны залетают не дальше, чем птицы. Мы живем в сонном пруду, миры и жизни приходят сюда, чтобы остаться, и кое-кому из нас удается их поймать, как и я поймал сон: сон мальчика из земли, древнее Греческой. И он произнес слово "крипта".
Колку говорил словно во сне или словно кто-то другой говорил за него.
- А что он понимал под криптой?
- Хороший вопрос. Я думаю, он понимал "скрытое"; думаю, он хотел сказать: "Я знаю, но пока не открою". Думаю, он хотел сказать: "У меня есть тайна". Во сне, - продолжал он, - я видел орех, еще целый, но в нем не было съедобного ядрышка, а только нечто, ожидавшее, пока о нем узнают. Со временем скорлупа ореха должна стать хрупкой, и тогда тайна выйдет наружу. Вот так. - Он самоуверенно ухмыльнулся.
- Незрелые орешки?
- Готовые открыть все, когда созреют.
- Тогда почему бы не назвать себя орешками?
Мужчины засмеялись, но мальчик оставался собранным и сосредоточенным.
- Странные слова, странный язык, старый язык… Ты их должен знать, если Кимон рассказал мне правду. В сказаниях они звучат лучше. В сказаниях поэтов. Старые слова, а смысл еще старше.
- Крипта? Да, звучит хорошо.
Кимон сказал:
- Мы теперь связаны. Связаны неведомой истиной и неведомым исходом.
Он оглянулся на отца. Урта с большим интересом разглядывал сына.
Мальчик вытащил из-за ворота половинку золотой лунулы.
- Она связывает меня с тобой и с крепостью. Никогда не забывай об этом, отец.
- Как я могу забыть. Другая половина у Мунды.
- Да, - нахмурившись, проговорил Кимон. - Надеюсь, она дорожит ею.
Воспользовавшись случаем, улучив минуту откровенности и единства между отцом и сыном, между братом и побратимом - а таковы, как я понял, были теперь отношения между Кимоном и Колку, - я протянул руку к символу полулуния, висевшему на шее мальчика. Урта разрубил это старинное украшение на две неровные части. Я до сих пор никогда не присматривался к ним. Я повидал немало таких подвесок. Но жест Кимона, как будто стремившегося защитить свой оберег, и внезапный огненный блеск чеканного золота привлекли мое внимание.
Испытание доверия: позволит ли мальчик волшебнику рассмотреть свое наследство?
- Мне хотелось бы взглянуть поближе, - сказал я. - Сними, будь добр.
Кимон покосился на отца, опустил взгляд на золотую игрушку и мгновенно, почти не раздумывая, снял талисман и подал мне. Я был польщен. Узы доверия еще не порваны.
В моих руках оказалась золотая четвертинка луны, отлитая из солнечного металла с чеканным звездным узором: созвездие из семи звезд, солнце в частичном затмении, несколько фаз луны, полоска падающего с небес огня. Половинка, принадлежащая Мунде, естественно, должна была изображать другие части небес. Только сейчас я осознал, что этот древний диск, передававшийся по наследству из поколения в поколение, был превращен неизвестным Мастером в послание, в котором мог крыться определенный смысл.
Тогда, в тот миг в старом речном русле, в предштормовой тишине вечера, я ощутил себя открытым очагом, дверью, в которую стучится каждый путник.
Собиралась не просто буря, нечто большее. Воздух колол, точно иголками. Как там сказал Колку? Странные слова, старый язык.
Старый и странный. Тайна, готовая прорваться, истина, готовая открыться. А я все еще не мог различить ее.
Горели костры. Кислое вино орошало усталые глотки, старые шутки все еще вызывали смех. Старые воины грезили о юношеских победах. Юноши грезили о будущих победах, которые станут вспоминать под прокисшее вино.
Нас собрали вместе. Нас поймали. Ловушка расставлена.
Но едва я начал обдумывать эту тревожную мысль, как Кимон зашептал мне в ухо о своем странном приключении, о встрече с человеком-вепрем, с Урскумугом - старейшим существом.