- Прямо здесь, - ответил Тайрон, указывая в гущу домов. - На Пчелиной улице.
Когда смысл названия дошел до утэнов Урты, они разразились хохотом. И тут же стали предлагать возможные названия для улиц родного городка: все они звучали не столь изысканно.
Тайрон их не слушал. Он засмотрелся вдаль, упиваясь цветами и звуками, потом покосился на меня:
- Почти ничего не изменилось. Вот бы узнать, долго ли меня не было.
- Узнать нетрудно.
Пока Ясон улаживал вопросы портового сбора с городскими чиновниками, едва ли не одновременно с нами подоспевшими к причалу, мы с Тайроном собрались в город. Шум праздника становился громче, крики веселья пронзительнее. Я спросил спутника, что они могут праздновать, и тот слегка замялся:
- Точно не знаю. Но если то, что я думаю, лучше близко не подходить.
Он оставил меня дожидаться и приблизился к месту торжества. Вернувшись, сразу подал мне знак идти к Пчелиной улице, цели наших поисков.
- Ну? Что там за празднество?
- У тебя крепкий желудок?
- Да, обычно не жалуюсь.
Тайрон объяснил мне, что происходит в кругу. Звучало это не особенно весело. Когда толпа ахнула и тут же разразилась восторженными криками, мне пришла мысль о жестокости здешних жителей, а также о доброте людей, подобных Тайрону, который хотел избавить меня от неприятного зрелища.
Это был молчаливый, задумчивый человек, хотя и заблудший. Но вот он оказался дома и теперь излучал страх и беспокойство, прямо как ребенок, ожидающий наказания. Город казался ему таким знакомым, что он готов был поверить, будто через века возвращается на истинную родину своего детства.
В сущности, почти так и случилось.
Знакомый голос из-за спины окликнул меня по имени. Я обернулся со вздохом, и нас догнала запыхавшаяся, но улыбающаяся Ниив. Она раздобыла где-то свободное платье ярко-зеленого цвета, украшенное прыгающим дельфином. Украла на рынке, как я подозревал.
- Разве здесь не чудесно? - восторгалась она. - Только вдохнуть этот воздух!
Она была права.
Мы проходили через пасеки, и запах трав и цветов, которыми сдабривали жидкий мед, стал таким острым, что кружил голову. Мне показалось, что в настой добавляют много ладана.
Вскоре мы вышли на маленькую площадь. Тут Тайрон в изумлении кивнул в сторону старика, тихо сидевшего в тени каштана. Старец был слеп, а одна рука отрублена по локоть. В уцелевшей руке он держал необычный струнный инструмент и временами трогал большим пальцем струны, извлекая осмысленный, заунывный мотив.
- Клянусь Быком, я знаю этого человека! Талофон, вольноотпущенник. Встарь он был превосходным музыкантом. Так обошелся с ним царь: лишил руки за то, что он однажды пропел не ту песнь, какую следовало бы. Вскоре после того суда я проходил первое испытание в лабиринте, еще до того, как заплутал в его коридорах. Я был здесь, на этой площади, на этих улицах, всего несколько лет назад.
"Что ты затеял, Арго?" - подумал я.
Тайрон бросился к старику, взял его за руку, зашептал что-то на ухо. Талофон сначала смутился, но вскоре просветлел и потянулся погладить Тайрона по щеке. Он ответил тоже шепотом. Тайрон поцеловал старцу руку, игриво дернул струны и вернулся ко мне. Он казался озадаченным, но глаза блестели предвкушением радости.
- Кажется, моя мать еще жива! Еще жива! - Он нахмурился. - Трудно будет. Вам обоим придется подождать здесь.
- Если ты этого хочешь, конечно, я подожду, но предпочел бы пойти с тобой. Я не стану вмешиваться.
- И я тоже, - пообещала Ниив.
Тайрон поразмыслил минуту и кивнул:
- Тогда идемте.
Пока мы шли через площадь, из проулка выбежал юноша, совершенно обнаженный, если не считать привязанных к голове обрубков бычьих рогов, с выкрашенными черной краской спиной и животом. Он тяжело дышал, на лице написан смертельный ужас. Завидев нас, он прижался к стене, глаза дико сверкали, губы дрожали, когда он втягивал в грудь воздух.
Юноша с опаской проскользнул мимо нас и вновь бросился бежать, разбрызгивая вокруг себя капли пота, запах его испражнений еще долго стоял в воздухе после того, как он скрылся.
Невдалеке, в нескольких улочках от нас, зазвенели тамбурины, потом они смолкли, и звон сменился шепотом человеческих голосов.
Тайрон наблюдал все это и вслушивался молча. Теперь он быстрым шагом направился к выкрашенному в зеленый и голубой цвета домику, который был расписан изображениями осьминогов и нимфовидных морских сирен.
- Здесь живет моя мать. Я здесь родился. Здесь большой сад и погреб. Отец три месяца провел в нем взаперти после моего рождения. Дом больше, чем кажется снаружи. Моя семья богата шерстью и пасеками - была богата.
Ниив поразилась:
- Отец сидел взаперти после твоего рождения? Почему?
Я заставил бы девчонку прикусить язык, но Тайрон был в хорошем расположении духа.
- Все нарождающиеся существа - дары Хозяйки Диких Тварей. Она назначает им срок, определяет их число и по своей прихоти вкладывает в них силы жизни или силы смерти. Когда рождается ребенок мужского пола, мы умиротворяем Хозяйку, поместив отца в узилище на три месяца. Его кормят и возделывают, возделывают и кормят слуги Хозяйки. В каждый дом, где рождается мальчик, присылают трех слуг.
- Вы можете возделывать человека? - спросила Ниив.
Мы с Тайроном уставились на любопытную девицу. Тайрон ответил:
- Ради семени. Для Хозяйки.
Взгляд Ниив заметался между нами, и она неуверенно улыбнулась:
- Ах да, понимаю.
Некогда было с ней нянчиться. Тайрон уже подошел к деревянной двери и трогал доски пальцами, рисовал в воздухе слова, наконец прижал обе руки к сердцу и только после этого отворил дверь и заглянул внутрь. Он поманил меня за собой.
Наружная дверь вела в прохладную прихожую, освещенную светом из отверстия на крыше и уставленную пустыми горшками. Здесь же располагался маленький алтарь с глиняной фигуркой богини, сжимающей в воздетых руках двух змей. Хранительница порога.
Высокая деревянная дверь - скорее ширма, чем дверь, - вела во дворик с растительностью, в его душную тишину. Две женщины в юбках с переливающимся ярким красно-синим узором и в коротких черных безрукавках, туго обтягивающих грудь, в высоких головных уборах, унизанных ракушками, поднялись со скамьи нам навстречу. Одна был моложе другой: несомненно, мать и дочь.
- Это дом Артеменсии.
- Я сын Артеменсии, - ответил Тайрон.
- Не может быть, - твердо заявила старшая из женщин. - Тайрон вошел в лабиринт Каннаенте и пропал навсегда. Ему было двенадцать лет. Если бы он остался жив, то вернулся бы через земные уста Дикта в течение года. Он давно пропал, давно мертв. Увлечен вдаль. - Она оглядывала Тайрона с подозрением на суровом лице. Младшая женщина колебалась.
- Он был, - возразил Тайрон, - увлечен вдаль. Все твои слова - истинная правда. Что-то привлекло меня назад. Захочет ли мать принять меня?
Женщины коротко переглянулись, неуверенно и неловко. Младшая сказала:
- Твоя мать с детьми меда.
Тайрон как будто немного сник. Он долго молчал, а затем тихо произнес:
- Я опоздал?
И снова между двумя помощницами Артеменсии что-то произошло. Младшая бросилась вдруг через двор и скрылась в тени.
Тайрон был само уныние.
- Она умерла? - спросил я его.
- Кажется, так. Я совсем немного опоздал. Странное дело, я ведь даже не думал, что сумею сюда попасть. Кто-то потешается надо мной, Мерлин.
Как ни глубока была его печаль, он выпрямился и обвел взглядом все вокруг, вспомнив, что этот старый дом принадлежит ему. Птичка вроде дрозда прыгала вокруг инжирного дерева. Я вселился в нее и направил ее полет в дальнее помещение, где находилась Артеменсия с детьми меда.
Что за странное зрелище предстало моим птичьим глазам!
Артеменсия, совсем старая, лежала обнаженная на ложе из овечьей шерсти. Тело ее было вскрыто во многих местах, в маленькие надрезы вставлены тростниковые трубочки. Дети наполняли ее тело медом. Все они были мальчиками, очень маленькими, с голубыми волосами и странно раздутыми головами. Руки и ноги тонкие как палочки. Они суетились, зачерпывали жидкий мед из глиняных кувшинов - оживленное движение во имя сохранения.
Артеменсия чуть шевельнулась, легко вздохнула. Младшая Хозяйка что-то шепнула ей. Дети, как видно, были недовольны ее вмешательством. Худые личики всех десяти мальчиков напоминали черепа, хотя глаза, как я заметил, ярко блестели.
Они были очень настойчивы, непрестанно обмакивали пальцы в мед и слизывали его. Сладость поддерживала их упорство, оживляла члены, заставляла мельтешить по комнате, то и дело облепляя тело старухи.
Когда Артеменсия медленно села, эти медовые убийцы отскочили и громко возмутились:
- Не закончили! Не закончили!
- Закончите позже, - сказала старуха.
Мед сочился из ранок на ее теле.
Она уже завернулась в плащ, оделась, приготовившись принять сына.
Дрозд ускакал назад. На меня никто не обратил внимания.
Ниив пришлось остаться во дворике. Нас с Тайроном проводили в маленькую, полную свежести гостевую комнату. Там стояли три узкие скамьи, сладко пахли цветы, сверкала в блюде вода, сквозь единственное окно проникал свет, освещая изображение Хозяйки Диких Тварей, выложенное на полу зеленой мозаикой.
Артеменсия понуро сидела на одной из скамей. Мы с Тайроном заняли две другие.
Женщина долго смотрела на сына, потом спросила:
- Если ты Тайрон, то знаешь, кто поймал яблоко.
- Моя сестра. Оно упало неизвестно откуда. Она сразу съела его. С тех пор мы ее не видели.
- Какая ветка обломилась?
- Третья. Она была такой тонкой, что не выдержала даже малого веса мальчика, который лежал на ней.
- Кто поймал того мальчика?
- Ты поймала мальчика. Ветка вспорола тебе щеку. Тот шрам, что я вижу у тебя под ухом.
Артеменсия вздохнула, покачала головой, не сводя взгляда с сидящего мужчины.
- Тайрон, - шепотом повторила она и, помолчав, добавила: - Почему ты так долго не возвращался?
- Выбрал неверный поворот, - грустно сказал он, опустив глаза и вздыхая. - Когда скала сомкнулась за мной, я перепугался. Но страх заставил меня изучать лабиринт. Я находил выходы в мир и входы, ведущие обратно. В конце концов я нашел дорогу домой.
- Тайрон, - снова зашептала старуха, - я хотя бы немного порадуюсь тебе, пока Хозяйка не уведет меня в холмы и леса, не сделает свободной и дикой.
Что-то очень тяжелое, очень давящее витало в воздухе, и я не сразу понял, что это - непролитые слезы. Мать и сын глядели друг на друга с любовью, хотя издалека. Губы Тайрона дрожали, лоб морщился, но он оставался тверд.
- Я успел вовремя, чтобы не дать тебе умереть. Ты можешь прогнать этих бальзамировщиков.
Артеменсия покачала головой:
- Хотела бы я, чтобы было так, Тайрон. Мне жаль, но ты опоздал на несколько минут. Но пока ты здесь, мы можем поговорить.
Она взглянула на меня, впилась глазами в мое лицо и, кажется, узнала.
- Это Мерлин, - тихо сказал Тайрон. - Он странствует, он мудр, наделен чарами, заклятиями, волшебством. Он даже в лабиринтах разбирается. По его словам.
- Я вижу тебя, но и не вижу, - сказала женщина. - Ты мертв. Но жив. Я вижу твои кости, но не плоть. У тебя хорошая улыбка. Счастлив ли мой сын?
Я остолбенел на миг. Тайрон, казалось, не догадывался, что происходит между нами. Я, конечно, понял сразу… Ну, сразу же, как увидел, что она уже мертва, но медлит в той краткой тени времени между смертью и отходом, когда дыхание еще витает в воздухе.
- Эта минута будет много значить для него, - сказал я.
Тайрон хмуро взглянул на меня. Я смотрел только на Артеменсию. Она улыбнулась. Я продолжал:
- Он верно сказал, что выбрал не тот поворот. И оказался среди друзей, новых друзей. Его жизнь столь же опасна, сколь полна. Когда он вернется домой, он будет там чужим. Но…
- И чужие могут стать своими в доме, - закончила за меня женщина, заметив, что я медлю. - И я когда-то была здесь чужой. Я знаю, что такое быть чужой, знаю, как приходится бороться, чтобы земля приняла тебя. Тайрон найдет свое место. Надеюсь, ты поможешь ему.
С мертвой женщиной приходилось быть честным.
- Я буду помогать, пока мне не придется уйти: не слишком долго. Что-то ждет меня в будущем. Мне не дано знать что…
- Тебе любопытно?
- Иногда мне смертельно страшно.
- Ты не хочешь знать.
- Не могу себе позволить. Если бы я объял будущее, Тайрон прошел бы через мою жизнь в мгновение ока.
- Я слышала о таких, как ты. Никогда не верила, что вы есть. Ты идешь по следу. Обходишь мир по кругу и сбрасываешь жизни, как кожу.
- Да. Как ты узнала меня?
- Один из вас проходил через эту землю и оставил сброшенную кожу. Очень давно, но историю помнят. Теперь сын задаст мне вопрос. И я на него отвечу. Я скажу ему то, что знаю, а он потом объяснит тебе.
- Ты хочешь, чтобы я ушел.
- Я прошу тебя уйти. Мне осталось всего несколько ударов сердца, чтобы помнить; несколько ударов сердца, чтобы передать Тайрону память, которая поддержит его. Хозяйка Диких Тварей ждет в верховьях долины, а она очень нетерпелива. Причина всего, что происходит здесь, в ней, в ее ярости. Но я все же не могу отказать ей. Хозяйка Диких Тварей думает, что она отвоевала остров. Война была тяжелой и разрушительной. Ты ее не видишь, но наверняка чувствуешь, чуешь, слышишь. То были ужасные и жестокие годы. Дедал пропал, похищен. Его захватили пираты. Тайрон здесь потому, что прислан… перенесен сюда.
- Кем?
- Тем, кто желает, чтобы истина открылась.
- Откуда же ты знаешь это?
Она рассмеялась:
- Я стою одной ногой в каждом из двух миров. А ты нет? Это краткий миг прозрения. Волшебное зрение.
Мать Тайрона была тем, что жители Греческой земли именовали эфемерой. Это переход от жизни к смерти, краткий срок, быть может, день или два до перехода из этого мира в глубокую долину, откуда расходятся пещеры Гадеса, или в святилище Посейдона, где от нее потребуют пройти испытания времени, чтобы избрать для себя следующий мир или принять выбор против воли.
Эфемера - это срок упражнения, срок подготовки. Тело мертво, но жизнь, тень может мгновенно исходить из блеска глаз, пока глаза не закрыты.
Несомненно, Тайрон должен был вскоре понять это, но он застал хотя бы последний проблеск ее жизни. Я был рад за него.
Тем временем я вышел во двор к Ниив. Там сидели две служанки. Они чистили апельсины и взглянули на меня без интереса.
- Где девушка? - спросил я.
Младшая нахмурилась:
- Она вернулась на улицу. Ей хотелось увидеть праздник. Сказала, что с ней ничего не случится.
Улыбки, которыми они обменялись, всезнающие, издевательские, усилили мою тревогу за бестолковую северянку. Ниив, как и все мы, кроме Тайрона, была чужой в этом городе близ Мастерской дисков. Вместе мы были в безопасности; разделяться, в одиночку блуждать по лабиринту улиц было глупо и опасно.
Глава 20
ОХОТА ЗА ВИДЕНИЕМ
Я выбежал на улицу, на яростный солнцепек. Старшая служанка выскочила за мной, затворила дверь, оставив меня снаружи. Почти тотчас же из-за угла повалила толпа, притиснув меня к стене дома.
То были дети, большие и маленькие, украшенные гирляндами цветов, серо-зеленых листьев и трав, одетые в бледно-зеленые или ярко-желтые туники. Лица мальчиков раскрашены лазурью, девочек - багрово-красной краской. Их бурный поток обтекал меня: бесчувственный, звенящий пронзительными голосами. Потом позади них раздался крик, и все, как один, повернулись и бросились обратно по улице. Тут откуда-то еще прозвучал рожок, и они снова, как один, повернулись, прошли по своим следам, снова обходя меня: единый разум, единая цель, торжество паники.
И среди них я заметил вдруг нераскрашенное лицо и знакомую копну волос. Ниив была мала ростом, ниже многих детей, но ее сияющее лицо бросалось в глаза, как комета в небесах. Я бросился в несущуюся толпу, пробился сквозь гущу маленьких тел, напирающих в спешке, вливающихся в узкий переулок навстречу зову рога.
Мне удалось ухватить Ниив за плечо. Она обернулась в страхе и ярости. Глаза у нее горели. Захваченная общим безумием, она уставилась на меня, не узнавая. Я держал ее крепко, хотя девица визжала и отбивалась, и наконец последние струйки людского потока обогнули нас. Улица затихла.
Глаза ее стали осмысленными. Экстаз отступил. Она шагнула ко мне и спрятала лицо у меня на груди.
- Как странно, Мерлин! Как странно!
- Что ты наделала? - шепотом спросил я. - Что позволила себе натворить на этот раз?
- Странно, странно! - твердила она, сжимая меня в любовных объятиях.
Она попыталась поцеловать меня. Я отстранился. Ее хватка стала крепче, ее руки протянулись к моим щекам, она склонила к себе мое лицо. Она задыхалась от ужаса, дыхание ее прерывалось, да и сама она вся дрожала, на миг приникнув ко мне в поцелуе - на жаркий безумный миг, пока я не отшвырнул ее к стене дома.
Тогда она, присев на корточки, зарычала от разочарования и злобы. Ее глаза, казались, говорили: "Ты будешь мой!" или, может быть, "Как ты смеешь!".
Я снова спас ее, ласково подняв на ноги.
- Расскажи мне о странном. Что было странным?
Уже спокойнее она повернулась в моих объятиях и склонила голову мне на грудь.
- Женщина, - сказала она. - Женщина-укротительница.
От этих слов мне стало не по себе. Слова ее принесли с собой знакомое чувство. Они напомнили мне след, оставленный женщиной в пещере Акротири, когда мы впервые вошли в гавань этого острова несколько дней назад.
- Так странно, Мерлин, - повторила Ниив. Или она все еще была не в себе?
Я попросил ее описать, что она видела и слышала, но слова не шли у нее с языка, не желали принимать в себя то, что восторгало и пугало ее.
Я решился заглянуть за ее глаза: легкое прикосновение к свежей памяти, ничуть не затрагивающее будущего или более глубоких чувств, - только столкновение с толпой - нет, роем детей.
Глаза, когда я прошел сквозь них, стали хитрыми, словно она сознавала, что я делаю, а потом меня закружило!
Она бежала не по вьющимся улочкам городка, а вдоль тропы, змеей уводящей в горные леса. И вопила на бегу - один голос среди крика и завываний множества голосов, принадлежавших как будто не людям, а диким котам. Волки и собаки порой охотятся стаей, но здесь была свирепая кошачья стая, причем огромная: я никогда не видел такого множества кошачьих.
Была в них и другая странность: что-то волчье присутствовало в них, как если бы два зверя слились в проворную, злобную, чудовищную химеру.
Мы (я видел глазами Ниив) сбивались дюжинами - в стаю, в рой, в единое существо - и неслись сквозь ночной лес вверх-вниз по озаренным луной склонам, на запах одного создания.
А позади нас - зов и песня, и каждый призыв, каждый перелив мелодии направляет нас, заставляет поворачивать, брать новый след, настигая исходящую ужасом жертву…
Только когда улеглось смятение, я различил одинокую фигуру на склоне горы: женщину с развевающимися волосами, восседающую, как мне показалось, на спине гигантского волка.