- Хорошая память.
- Любопытно, - протянул Боллул, почесывая бороду и водя жестким пальцем по ножевым порезам. - Очень любопытно.
- Любопытно не любопытно, - буркнул Ясон, - а этот ваш Талиенц увел их с собой и довел до беды. Мерлин! Пора за дело.
И вид у него был деловитый. Он выглядел вполне трезвым и все еще готовым к спору. А мне спорить не хотелось.
В Талиенце было что-то от смерти, так мне подумалось, едва я взглянул на него.
Я мог бы преследовать его как Морндун, призрак на земле, или как Скоген, тень незримых лесов. Все леса вечны, хотя их члены умирают, гниют и падают. Все леса отбрасывают тень на поколения, и Талиенц, если он и впрямь имел что-то общее со смертью, мог оставить среди них свою тень.
Но чем больше я размышлял, тем очевиднее становилось: Талиенц не был сродни мне или Медее, старейшим в этом мире, но он был слугой этого мира. Он постоянно обновлялся, обретал новую жизнь: резьба сохранялась четкой и гладкой, прогнивший и размягчившийся наружный слой искусно удалялся. Но если я не ошибался, возникал вопрос: был ли он созданием Мастера или Укротительницы? То и другое было возможно.
Я решил отправиться как Скоген. Тень незримых лесов, память дерева.
Я вызвал личину и не сумел подавить крик, пораженный неожиданной болью, когда дерево проникло в мое лицо. Это что-то новое! Потом я вызвал образ. И когда лес окутал меня, я призвал с Арго дубовое подобие Сегомаса. Пропавший воин тихо прокрался в одну из моих рощ, нашел безопасное место и привязал себя к стволу дерева. Я чувствовал биение его сердца, кипение его мыслей, надежды и страха перед тем, что мы могли найти. Мертвый (чье имя означало "Победитель") шел за мной по пятам, и я углубился в тайны острова.
Я перетекал через холмы вдоль русла реки, касаясь пещер и заглядывая за стены, появлявшиеся внезапно и таинственно в самых отдаленных уголках острова. Сегомас в поисках своих останков уже обрел более человеческий облик. Он легко проникал за стены и нырял в темные отверстия пещер.
Переходя в новый лес, мы ощущали прилив сил, как если бы живые деревья делились силами с этим призрачным эхом, мимолетно залетевшим к ним, чтобы тут же двинуться дальше.
У Диктейской пещеры мы задержались надолго. Здесь был силен запах Укротительницы и чувствовались отзвуки более юных созданий. Впереди к заходящему солнцу тянулись низкие холмы, за ними мрачные горы. Но мальчики наверняка не успели уйти так далеко.
Скоген повернул на юг, и мы принялись обследовать ближние взгорья.
Повсюду среди деревьев лежали упавшие и оплавленные, позеленевшие и поломанные гиганты. Талосы Мастера, стражи острова из времен, когда он был в силе. В скорбных морщинах их лиц поселились птицы и летучие мыши. Их простертые руки терялись среди толстых замшелых корней. "Рухнули они разом, - гадал я, - или же падали по одному год за годом, отыскивая место, чтобы умереть, впасть со стоном кованого металла в вечный сон?"
Пристанища птиц и летучих мышей. Но Сегомас учуял в одном из левиафанов иную жизнь.
Маленькую перепуганную жизнь, затаившуюся в металлическом черепе.
Я хотел отпустить здесь Сегомаса, но он упросил меня этого не делать. Я завернулся в лес, обступивший разбитого великана, а Сегомас пробрался в одну из его глазниц, действуя с безрассудной отвагой, на какую не решился бы ни один аргонавт.
Он появился наружу с одним из криптов, с мальчиком, которого, как оказалось, звали Маелфор. Рот и лицо у него были разбиты в кровь, одежда порвана, руки выпачканы в земле и плесени.
Я показал себя в маленькой роще. Он сперва казался встревоженным, потом всмотрелся, узнал меня и успокоился, но от облегчения тут же бросился наземь, спрятал лицо в руках и расплакался.
Когда он немного опомнился, Сегомас опустился рядом с ним на колени. Он успел найти воду и принес ее пареньку в выгнутом куске коры вместе с виноградом с лоз, в которые мы преобразились. Хотя Скоген и представляется призрачным, земля питала наши тени, скользившие по ней.
- Расскажи нам что знаешь, - попросил коритани. - Где остальные? Что случилось? Расскажи нам все, что можешь.
- Я не знаю, что рассказывать. Талиенц сказал, мы должны искать здесь ключ к бедам Альбы. Что наши глаза и умы острее, потому что свежее. Что нам откроется скрытое. Что мы должны будем перенести находки на Альбу.
Мы шли старой тропой день и половину ночи. Луна светила ярко, и глаза скоро привыкли к темноте. Но едва мы устроились на ночлег, в наш лагерь въехала какая-то женщина. Вид у нее был дикий, страшнее, чем у плакальщиц моей страны. Она сидела верхом на волке или на чем-то вроде волка, только ростом с лошадь. Зверь бросился на Талиенца. Тот набросил плащ на лицо и крикнул, чтобы мы бежали. Не знаю, что за волшебство он вызвал, только он сумел сдержать ту свирепую женщину. Словно пламя и лед вспыхивали и замерзали между ними. Он выкрикивал с воем бессмысленные слова. Женщина визжала, но ее взгляд, ее ужасные глаза следили за нами, пока мы разбегались.
Талиенц спас нас. Последние слова его были: "Ищите диски! Ищите Мерлина!"
Он исчерпал свои силы. Он как будто поник, и волк прыгнул на него, схватил его, сжимая зубами глотку, и унес. Талиенц висел как мертвый. У женщины были длинные волосы, похожие на клочья кудели на костяной прялке. Уезжая, она бешено мотала головой, и пряди завивались вокруг нее.
Тогда появились другие твари: странные животные, вроде помеси диких котов с собаками. Мы с Кимоном и Колку сбежали от них, а Дунрора и Элку они схватили и уволокли прочь.
- Что сталось с Кимоном и Колку? - спросил я.
- Потерялись на склоне холма. Нас гнали, пока луна не скрылась за горами. Но мы все равно бежали. А на следующую ночь я оступился и скатился в овраг: свалился на лицо бронзового человека. Я сумел в нем спрятаться. Он не весь пустой, но в нем есть место. Твари, что охотились за мной, бродили вокруг до рассвета. Думаю, они потеряли мой след. Я так испугался, что не хотел выходить. В глубине бронзового человека что-то двигалось. Я не хотел смотреть, что там. Вот все, что было, пока вы не нашли меня.
Итак, Укротительница забрала Талиенца и, судя по словам Маелфора, убила его, а потом послала стаю выслеживать мальчиков. Оставалась надежда, что Кимон с Колку еще живы, но надо было спешить. Я и так слишком долго медлил, желая узнать, что скажет мне Арго, в надежде осмыслить события его жизни. Я сделал ошибку.
Но искать мальчиков надо поблизости. Они могут оказаться в заросших распадках между холмами или у реки. Могут спрятаться где-то, как Маелфор.
Маелфор решил, что стая потеряла его след, но могла быть и другая причина, помешавшая им запрыгнуть в глазницы гиганта и разорвать его.
Талосы - создания Мастера. Царская стража этих берегов. Хозяйке Диких Тварей они ненавистны.
И Сегомас тоже творение Мастера: дерево и кровь, слитые воедино и перекроенные заново провидческим разумом человека, подхватывающего идеи, падающие на него с неба. Он сооружал подобных дубовых бойцов для забавы великих воинов Греческой земли, когда ее еще называли другим, более древним именем. И столетия спустя повторил тот же труд на Альбе, действуя из Иного Мира, ставшего его тюрьмой.
Вот почему Арго взял с собой Сегомаса с искрой его разбитой жизни внутри: он был щитом для нас. Возможно.
И вот почему Госпожа Змея так быстро расправилась с Талиенцем, более слабым созданием. Возможно.
Но первым делом надо найти сына и племянника двух правителей. И одного из этих правителей, тоже затерявшегося где-то в холмах. Мне представлялось, что Урте с его утэнами не выстоять против тварей, которых бросит на них Укротительница.
Они бежали, как звери, спотыкались, скользя, останавливаясь, чтобы перевести дыхание и переждать боль в груди и с новыми силами броситься прочь, подальше от визжащей, завывающей стаи.
Вниз по косогорам, по пояс вброд через хрустально-чистые речки, протекавшие между холмами, вверх через редколесье… Они устраивали короткие привалы, забившись в расщелины под камнями, они заблудились и растерялись в незнакомой стране. Временами наступало затишье. Временами они слышали, как урчит у них в животах и как барабанами стучат крепкие сердца, доведенные до предела.
Но стая неизменно возникала снова.
Днем было тихо, и они замедлили шаг, даже умудрились выловить в мелком ручье крупную рыбину. Разрезав, они съели ее сырой.
Воды хватало.
Ночью вся земля звенела лаем. Вдали отрывисто кричала женщина, ее вопли напоминали пронзительную песнь. Их доносил ветер, но и сам ветер, казалось, менялся при новых напевах. Облака содрогались, словно повинуясь приказу. Земля глухо рокотала, будто шевелились скрытые в ее глубине переходы.
Стая приближалась.
На вторую ночь, когда они пробирались в темноте по гребню, освещенному луной, беззащитные и перепуганные, Маелфор вдруг вскрикнул и покатился кубарем в темноту. Его крик долго не замирал и вдруг оборвался.
Кимон словно остолбенел. Колку схватил его за плечо.
- Ему конец. Нам надо спешить.
- Знаю.
Кимон припал на колено и вгляделся в темную расщелину.
- Добирайся домой, как сумеешь. Мы славно бежали, брат.
- Я не знал, что он твой брат.
- Какая разница? Уходим с этого гребня.
На третий день в лесной долине Колку высмотрел молодого кабанчика, и мальчики затеяли на него охоту. Кимон подкрадывался сбоку, Колку спереди. Оба опасались появления взрослых кабанов. Когда поросенок с визгом выскочил из укрытия, они во весь дух понеслись за ним, перескакивая через упавшие деревья, перекатываясь через валуны, цепляясь в прыжке за ветки, чтобы издали высмотреть добычу, перекликаясь свистками и жестами указывая друг другу, куда свернул черный гладкий зверь. Это было наслаждение! Для таких погонь они родились на свет!
Кабанчик попался проворный и хорошо знал лесные тропинки. Но его преследовали опытные охотники, и куда бы он ни свернул, один из мальчиков оказывался рядом и бросал свой меч, промахиваясь совсем чуть-чуть, снова бросал и снова промахивался, но поросенку приходилось все хуже.
Он развернулся, прижавшись задом к высокой серой скале. Взвизгнул. Издал странный звук. Призывал своего хранителя, умолял его услышать зов. И снова завизжал, когда Колку вонзил ему нож в загривок, повалив забившегося поросенка наземь. Его маленькие клычки оставляли царапины на левом плече коритани.
- Хорошая гонка, - польстил старшему мальчику Кимон.
- И ты хорошо бежал, - ухмыльнулся в ответ Колку. - И ты тоже, молодой вепрь, - обратился он к мертвому поросенку. - Ты достоин лесов Альбы.
Развести огонь они не могли, поэтому выпотрошили тушу и разделили сырую печень. Потом нарезали ленточками мягкие части мяса и стали молча жевать.
Колку вырвал клыки и полоску щетины с загривка.
- Стая быстро его учует, - сказал Кимон, и Колку согласно кивнул.
Он беспокойно огляделся, вытирая кровь с губ.
- Надо накрыть тушу мхом и листьями и спрятать.
Кимон встал, чтобы взглянуть, куда завела их охота. Подняв глаза, он заметил, что перед ним не обычная скала, а огромный обтесанный валун. На нем виднелись знаки, полуистертые дождями и ветром. Пройдя вдоль подножия, он обнаружил проход: узкую щель между двумя плитами. Кимон протиснулся внутрь. Ход напоминал лабиринт, и мальчик упрямо пробирался вперед, пока впереди не забрезжил свет - выход на открытое место. Что-то блеснуло там и потускнело, когда солнце зашло за облако.
Выбравшись обратно и подозвав Колку, он вернулся и прополз до того места, где коридор выходил на маленькую круглую площадку, поросшую высокой сухой травой и окруженную дюжиной камней, напоминавших спящих каменных людей. Пять низких проемов в дальней стене, видимо, вели в залы или переходы за пределами этого солнечного островка.
Блестящий предмет оказался хрустальным или стеклянным сосудом, установленным на каменном столе посередине площадки. Внутри его скорчилась человеческая фигура.
Кимон дождался друга. Колку, кряхтя от натуги, выбрался из прохода, таща за собой тушу кабанчика.
- Девочка, - удивился он, взглянув на прозрачный пифос. - На вид мертвая.
Он бросил тушу. Сквозь сухой бурьян они пробрались туда, где милое личико с распахнутыми глазами смотрело на выход с площадки. Маленький ребенок, ручки сложены на груди, ножки подогнуты к животу, белая туника словно подхвачена внезапным порывом ветра. Она плавала в бледно-желтой жидкости, и Кимон сразу понял, что жидкость эта изготовлена пчелами.
Колку обошел вокруг сосуда.
- У нее крылья.
- Крылья?
- Посмотри сам.
Кимон встал рядом с другом, завороженно уставившись на сложенные крылья с черными и белыми перьями, пришитые и привязанные к плечам девочки, к ее шее и туловищу тягами и нитями разной толщины и цвета.
Оба понимали, что это значит. Не зря они слушали рассказ Тайрона об Икаре и Рапторе.
Испуганно озиравшийся Колку не выдержал первым:
- Что это за место?!
Кимон между тем уже изучал знаки на закругленном каменном основании.
- Опять тот же рисунок, - показал он заинтересовавшемуся Колку. - Ты-то не видел, а я знаю: то же изображение, что у входа в пристанище на краю Страны Теней Героев. Глянь сюда…
Он показал Колку повторяющийся узор: два зверя мордами друг к другу, а между ними женщина со странным ликом, упирающаяся ладонями в их лбы. Здесь было десять таких троек: женщина и звери. Она удерживала пары волков, оленей, клыкастых кабанов, быков, псов, котов, журавлей, орлов, зайцев и поднявшихся на хвостах змей.
- Что это значит? - громко спросил Колку, высказывая мысли вслух.
- Она усмиряет их, укрощает их. Это та косматая женщина, что гонится за нами. Хозяйка Диких Тварей. Это ее знаки. - Кимон разогнулся, поскреб шрам на подбородке и осмотрел отверстия в скале. - Но не думаю, чтобы это место всегда принадлежало ей.
- Из-за крыльев.
- Крылья для меня загадка.
- Он начал прилаживать свое изобретение на дочерей…
- Хорошо бы Мерлин был здесь. Он бы лучше разобрался.
- Но его здесь нет, - твердо сказал Колку и осторожно дотронулся клинком меча до хрустального пифоса. - Если это и вправду одна из дочерей Мастера, а это, - он постучал по каменному основанию, - оставлено здесь Дикой Женщиной, значит?..
- Значит, это было его место, а она им как-то завладела. Сделала своим. Принесла в жертву его дочь в меду.
- Медовое дитя.
- Хорошо сказано, - признал Кимон.
- Это двор перед его Мастерской, - прошептал Колку, оглядывая подходы к дальним пещерам. - А там вход в нее.
- Думаю, мы нашли то, за чем послал нас Талиенц.
- Талиенц мертв. Скорее всего.
- А мы даже не знаем, что должны были забрать из Мастерской.
Они помолчали, стараясь рассмотреть что-нибудь в темноте пещер. Кимон первым высказал то, что было на уме у обоих: именно в такую дверь вошел в юности Тайрон, исследователь лабиринтов, чтобы уже не вернуться. Они слышали его историю на Арго. В горах Крита скрывались непостижимые лабиринты и загадки. И за каждым из пяти разверстых приглашений к тайне могло скрываться - или не скрываться - начало такого вечного всепоглощающего пути.
Колку вдруг принялся выдергивать длинные травинки целыми пучками. Он связывал сухие концы влажными корешками и прядь за прядью свивал длинную хрупкую нить.
- Есть предание, - сказал он, продолжая работу. - Я мало что помню. Путники рассказывали. Может быть, как раз об этом острове. Тоже о лабиринтах. Не хватайся слишком сильно и постарайся не тянуть, тогда она сможет вывести нас обратно к свету.
- Кто пойдет?
- Потом решим. Ты умеешь вязать узлы? Нам понадобится длинная травяная нить.
Темнело. Я торопливо двигался туда, где крипты шли дорогой Ариадны в исследовании Мастерской. Сон был смутным, но эхо их голосов, сила их действий, их чистое мальчишеское ощущение собственного бессмертия будило отзвук в струнах моего разума, когда я впитывал их отражения через лик луны.
Я забыл, как медлительна Лунная Греза. Пес Кунхавал уже сбил бы их с ног, конечно, от избытка любви.
Тем временем я стал понимать, что двигаюсь по чьим-то следам. Женщина опережала меня, подгоняя своей визгливой песней стаю хищников, заставляя ее растянуться по холмам в поисках чужаков, вторгшихся на завоеванные ею земли. Укротительница решительно устраняла все, чего не могла понять.
И она уже почти настигла их.
Я снова вошел в сон о погоне, впитывая пережитое Кимоном, когда он вступил в первый тоннель.
Это место Мастер занял под рисунки прошлого. Оно было мне хорошо знакомо: во всяком случае, его вид - галерея рисунков, то понятных, то с темным смыслом. Животные: на бегу, в прыжке, свернувшиеся клубком, то ли спящие, то ли убитые; в других частях зала ряды странных надписей, круги и квадраты, теснящиеся значки и символы: можно подумать, выражающие запретные знания. Я так не думал.
Кимон дивился красоте животных, особенно коней. Те словно мчались по стене: одни - вскинув голову, другие - опустив ее в неподвижном мгновении скачки. Яркие рыжие и гнедые шкуры играли в луче света от входа. Он мысленно слышал топот их бешеного бега; и, можно было не сомневаться, земля под ним содрогалась от ударов копыт, когда он впивал глазами эту сиявшую красками картину.
От кругов, линий и странных знаков у него едва не закружилась голова. Они, казалось, притягивали мальчика, завораживали и заставляли застывать на ходу. У него хватило сил стряхнуть их чары.
Глубже свет не проникал, и он не осмелился войти туда, где слышались только отдаленные стоны ветра.
Что нашел Колку, не знаю. Я видел сон о Кимоне.
В гаснущем свете он осматривал зал, где, как и в воспоминании Ясона, собраны были движущиеся части: искусно выплавленные из металлов, вырезанные из самой твердой древесины, по большей части из кедра. Повсюду были рассыпаны листы и цилиндры из хрусталя. Стена, прежде покрытая рисунками, была грубо, злобно исцарапана. Только одна картина уцелела, чтобы открыться жадному взгляду мальчика. Подняв глаза вверх, он увидел ночное небо. Снаружи еще горел день, но отсюда он видел звезды. И пока он смотрел, по небу пролетела падающая звезда. Там, наверху, плавала млечная пелена, клочок летучей паутины, притянувший его так же властно, как до того древние знаки первого зала.
Он подбирал бронзовые диски и длинные кусочки серебра. Набрал целую охапку, добавил несколько прозрачных пластинок, на которых виднелась резьба, и все продолжал собирать обломки, пока хватало рук. Потом по травяной нити вышел из сумрака навстречу умирающему дню и Колку.
- Целая груда, - слабо улыбнулся Колку.
Кимон уронил добычу на землю.
- Целая груда чепухи. Талиенц знал, что мы должны найти. Зря он нам сразу не сказал.
- Может, он сам не знал, - спокойно возразил Колку.
Кимон перебирал находки. Он выбрал маленький диск, не больше его ладони, прищурился, разбирая вьющиеся по обеим сторонам рисунки.