- Благодари за то Доброго Бога, - сказал Вортингор. - Теперь перед тобой долгая жизнь.
- Но не собачья жизнь!
- Те собаки, - с упреком обратился к сыну Урта, - были моими любимцами. Один погиб, пытаясь отбить у убийц твоего брата; две другие спасли тебя и твою сестру. Псы, мальчик! И отважные, как герои. Если я завтра умру, они станут твоими.
- Я приму их с радостью, - проворчал Кимон. - Они стары, но я приму их с радостью.
Минуту отец и сын мерили друг друга взглядами.
Кимон заговорил:
- Я буду псом, столь же добрым, быстрым и бесстрашным, как твой пес Маглерд, спасший меня, и Углерд, спасший Мунду. Я стану псом своего отца и стану гордиться этим.
Тогда Урта сказал с горделивой улыбкой:
- У тебя еще будет случай показать себя, Кимон. Слишком много случаев. Еще долго после моего ухода.
- Я с нетерпением жду того времени! Случая, - поспешно добавил он, - а не времени, когда ты уйдешь.
Вортингор расхохотался, расплескивая вино из чаши.
- Потратить столько времени - и проделать такой дальний путь - только ради семейной ссоры и примирения? Ну, если тебе больше ничего не нужно, Урта…
Мир был восстановлен.
Разговор перешел на предвестия перемен: явления из прошлого, возникающие в последнее время.
Вортингор тихо сказал что-то одному из своих советников, и тот вышел из зала, чтобы вернуться несколько минут спустя с помощником. За собой они волочили низкую тележку с распластанным на ней исковерканным деревянным истуканом. Фигура в предсмертном крике одной рукой вцепилась себе в грудь, другую сжала в кулак. Воистину изображение умирающего воина в смертной муке: глаза полуоткрыты, рот разверст, голова запрокинута назад, оружие еще висит на поясе и за спиной.
- Это Морвран, - понизив голос, проговорил Вортингор.
- Один из ваших Мертвых?
- Нет. Один из наших живых. Морвран вернулся из Греческой земли, от пустого оракула в Дельфах.
Кимон в ребяческом ужасе уставился на статую. Урта провел ладонью по отполированному деревянному лицу.
- У него лицо и вид человека, павшего в битве. Ты уверен, что Морвран тот же человек, что уходил?
Тогда Вортингор описал события, последовавшие за уходом в набег и возвращением его меченосцев и копейщиков.
Они возвращались малыми отрядами - от четырех до сорока человек, - гребли на лодках по реке или ехали на украденных лошадях. Многие шли пешком. Все изнемогали от усталости, многие злились, немногие торжествовали победу, хотя принесли с собой лишь те трофеи, что добыли в сражениях на обратном пути.
Родные с радостью принимали мужчин. Вортингор велел развести десять костров по окружности своей крепости, на каждом зажарить быка и свинью и принести глиняные кувшины с пряным терпким элем.
Вортингор всегда любил подарки и праздники и всегда щедро делился.
Несколько дней спустя из леса снова послышался вой, на сей раз на рассвете.
Закутавшись в плащи, несколько воинов и двое Глашатаев выехали к реке сквозь утренний туман. Впереди они увидели изваяния, которые двигались, подняв над головами щиты и выставив вправо мечи. Нагнав деревянных истуканов, они узнали в них подобия тех, кто вернулся живым. Дубовые воины выли по-волчьи, но звук затихал по мере того, как они достигали реки и ступали в воду. В воде их облик сразу расплывался: по реке плыли просто деревянные обрубки, а блеск кожи сменялся шершавыми морщинами дубовой коры.
Мертвые бревна уплыли к морю. Воцарилась долгожданная тишина.
День за днем повторялось то же явление, сопровождавшееся тем же воем. В дубовых воинах теплилась своего рода жизнь. Быть может, они оплакивали свое возвращение к теням.
Тогда из любопытства и в надежде узнать что-нибудь о природе этой жизни в дубе друид - Глашатай Земли - уговорил Морврана, недавно вернувшегося из похода, позволить ему перехватить его копию по дороге к реке. Морвран, пребывавший в неведении, с готовностью согласился. Истукан боролся с Морвраном и четверкой других, но под конец испустил ужасающий вопль и упал, застыв в той позе, которую принял.
Морвран поначалу радовался трофею. Он помог перетащить его за ограду из камня и терна, где ему предстояло храниться, затем одел в собственные боевые доспехи, килт и с удовольствием рассказывал любопытствующим о своих ратных подвигах в Греческой земле.
Вортингор и Глашатай Земли терпели его шумное бахвальство, пока на пиру в день огня, отмечавший первый сев, тот не заявил, что истукан изображает "победу над уловками Иного Мира".
Едва он произнес эти слова, как правитель осудил его. Глашатай Земли во всеуслышание проклял Морврана прямо за пиршественным столом и вернулся в яблоневый сад, чтобы посоветоваться с черепами о значении события.
- Вскоре после того, - рассказывал Урте Вортингор, - тот человек стал вести себя странно. Жена его, просыпаясь, не находила мужа в постели. Но вскоре он возвращался и приносил с собой запахи ночного леса. Рот бывал перемазан в крови, а порой от него разило волком. Он засыпал, но тут же просыпался в слезах. Часто он называл имя кого-то из жителей селения, но потом избегал встреч с тем человеком. Заметили, что тот, чье имя он выкрикивал в отчаянии, потом или заболевал, или ломал кости, или умирал. И так скоропостижно скончались четверо, чьи имена он называл. И все они были из тех, кто вернулся из похода к оракулу в Греческой земле.
Я точно знаю, что у вас, как и у нас, в обычае ночная охота под волчьей луной…
- Верно, - признал Урта, - и под оленьей луной тоже. Странные олени показываются в такую пору. Странных цветов…
- Так это общий обычай. Ночная охота началась с восходом волчьей луны. В роще Длинных Курганов видели затаившуюся стаю волков. Мы расставили ловушки и капканы, устроили потайные засады, приготовили пахучие приманки и держали под рукой факелы, дожидаясь, пока выводок покажется из укрытия.
Вымазав лица сажей, мы сидели скорчившись, не позволяя луне отразиться в наших глазах, как вдруг гордый серый зверь, матерый самец, выскочил на опушку леса, остановился и принюхался. То был достойный противник и стал бы достойной добычей, достойной шкурой. Но при этой мысли нас прошиб пот, и зверь, учуяв человека, бросился на нас. Он оскалил клыки, длинные как кинжалы, серебристо-белые в свете луны. Нам пришлось нападать быстро, подвергая себя опасности.
И тогда невесть откуда возник человек в развевающемся плаще, с горящими глазами. Волк обернулся к нему, злобно завыл и прыгнул. Человек перекатился через спину зверя, перекувырнувшись, встал на ноги и повернулся навстречу новому броску. Те зубы одним щелчком могли перекусить две шеи. И вновь призрачный человек метнулся навстречу врагу и, перекувырнувшись, перескочил через его спину.
Когда же волк снова бросился на него, он нанес ему тяжелый удар по голове, сразу убив. Потом оседлал труп волка, перевернул его и вгляделся в морду, держа за челюсти тяжелую голову. И вскрикнул совсем как человек, совершивший ужасное деяние.
Так же быстро, как появился, человек в плаще скрылся, затерявшись в тени. Мы осторожно приблизились к трупу: в лесу ощущалось тяжелое дыхание стаи, а мы бы не выстояли против всех сразу. Мы не запалили факелов. Только луна осветила нам мертвую морду с черно-белыми отметинами и остекленевшими глазами. И на миг мы увидели в ней человеческие черты - лишь на мгновение. И все мы согласились, что знаем этого человека.
- И вскоре после того тот человек заболел.
- Он умер в ту же ночь. Он был победителем в битвах и состязаниях. Человек хорошего круга и знатный. Мы все горевали о нем.
- А тот в плаще? Морвран?
Вортингор сурово кивнул.
- Он плакал в своей постели, выкрикивая имя человека, которому предстояло умереть. Он пропах ночью и волчьим мускусом. Он не отрицал того, что сделал, хоть и твердил, что это был просто сон. Когда наш друг умер, Глашатаи и жрецы собрались для суда и приговора. Они забрали Морврана в рощу на пять дней и пять ночей. Они не могли решить, кем он был, кем он стал или что овладело им. Поэтому они отослали его. На том и кончилось.
Отослали! Это означало, что его повесили головой вниз, с кляпом во рту, крепко связанного, на жерди, положенной поперек устья глубокой шахты. Затем его отгородили от мира круглой деревянной крышкой, придавив ее камнями, землей и приношениями пищи и питья, ягод и мозговых костей, чтобы удовлетворить голод всякого "нисходящего духа", какой мог бы заинтересоваться висящим, и склонить его оставить труп в покое. Обереги из металла и камня на крышке запечатывали шахты. Поверх печати наваливалась земля.
От Морврана благополучно избавились.
Вести быстро разлетелись по городкам и селениям земель коритани. Народ начал пугаться собственных снов. События были непостижимы для них, их провидцев, друидов и Глашатаев. Женщины-старейшины, наделенные силой имбас фораснай - светом прозрения, - тоже не знали ответа.
Урта пристально наблюдал за своим старым другом: Вортингора, казалось, растревожил собственный рассказ.
- Почему вы не пришли в Тауровинду, когда все это происходило? Может, мы сумели бы помочь?
Старик ответил с еле скрытым презрением:
- Ты думаешь, я об этом не думал? Но чем бы вы помогли? Памятуя о местоположении твоей твердыни, я догадывался, что у вас хватает своих забот.
- Забот хватало! И загадок. Поэтому я и здесь: чтобы позаимствовать несколько лучших твоих людей. Я привел своего советника и Глашатая правителя, чтобы договориться о справедливой оплате.
Вортингор, каким его помнил Урта до похода в Греческую землю, должен был навострить уши и спросить: чем будешь расплачиваться? Лошадьми? Скотом? Быком на случку? Колесами для колесниц?
Но, к отчаянию Урты, Вортингор покачал головой:
- Твои загадки - о Царстве Теней Героев? О Стране Призраков?
- Разве не всегда это так?
- Тогда, даже если бы я согласился обойтись без своих людей, сомневаюсь, чтобы они согласились ступить на твои земли, Урта. Народ живет в страхе. Разве я недостаточно ясно объяснил?
- Но если угроза для нас так велика, как полагают наши Глашатаи, то и в твоих землях может оказаться небезопасно. Ты однажды уже помог мне, Вортингор. Сотни твоих всадников, вылетающих из леса на равнину МэгКата, когда мы отбивали Тауровинду у войска захватчиков, - это описано во многих стихах и песнях, что звучат в наших стенах. То был славный подвиг. И вот этот мой сын сражался рядом с твоими героями.
- Помню, - пробормотал Вортингор, окинув Кимона теплым взглядом. - Умелый возничий. Ты хорошо правишь лошадьми. Но тогда все было по-другому.
Кимон порывисто вскочил на ноги, правой рукой сжимая костяную рукоять маленького железного меча, висевшего у него на поясе. Ему одному позволили не снять меч, входя в дом правителя. Урта успел заметить негодование мальчика, но тот отреагировал так быстро - язык Кимона мог поспорить с разящей стрелой, - что отец не успел остановить шального юнца.
- Может, мужчины тогда были отважней! Но если мужи не придут нам на помощь, как насчет мальчиков? Я мог бы возглавить их.
Теперь и Урта поднялся, побагровев и кипя гневом. Он отстегнул золотую пряжку плаща, и уронил одежду с плеч - знак извинения перед хозяином дома. Он в упор посмотрел на сына, и тот холодно встретил его взгляд.
- Ты поплатишься за эти слова. И решать, чем ты заплатишь, будет Вортингор. Теперь покинь этот зал.
Вортингор поспешно вмешался.
- Урта, я хочу, чтобы он остался. Меня ничуть не оскорбили его слова. Речи неучтивые, но это вовсе не означает, что сказанное - неправда. Кимон прав. И не только страхи владеют нами. Сказывается и недостаток отваги. Из лесов стало попахивать дхиив арриги - отверженным поколением, - вернувшимся для мести. Они, видимо, знают, что мы ослабели.
- Дхиив арриги докучают и нам. Они составляют часть загадки.
Вортингор потянул себя за длинный завитой ус.
- Мертвые собирают новое войско?
- Подозреваю, что так. Сейчас, когда мы говорим с тобой, странник у реки оценивает их силу. Вновь появились пять пристанищ. Мы считаем, что они предвещают вторжение, которое превзойдет все прежние.
- Странник? Твой друг-волшебник?
- Да, Мерлин.
- Ну, это кстати. Он может перебираться через реку, видит вглубь и вдаль.
Урта покачал головой:
- За Нантосвельтой его силы иссякают. К тому же он делится своими чарами, как старец - своим элем: по капле.
- Не так, как оделяет своей благосклонностью жена правителя, - вздохнул Вортингор.
Урта, пораженный столь неприличной для его высокого достоинства шуткой, притворился, будто не расслышал. Айламунду, его жену, не в чем было упрекнуть до самой смерти. Улланна - дикарка, делившая с ним кров, - убила бы любого мужчину, дерзнувшего обнимать или очаровывать ее. Вортингор, как видно, заметил, что позволил себе лишнее, и, кашлянув, поспешно вернулся к предмету разговора.
- Пять пристанищ, - повторил он. - Давно я не слышал даже рассказов о них. - Он повернулся к своему барду Талиенцу, и тот, склонившись к уху правителя, что-то прошептал ему. Говоря со своим повелителем, Талиенц не сводил взгляда с Урты, который охотно узнал бы, что известно чужестранцу Талиенцу о пристанищах. Впрочем, у всех бардов общая память. Не стоило сомневаться, что Талиенц уже впитал в себя историю страны, в которую его занесло, и окрестных земель.
- Я должен поразмыслить над этим делом, - сказал наконец Вортингор. - Согласен, что положение серьезное. Я выделю тебе помощь, какую смогу. Но сперва я должен обсудить это с моим советом.
- Понятно.
- И познакомить Кимона со своим племянником. У меня такое чувство, что эти двое отлично поладят.
Кимон улыбнулся и склонил голову. Дошел ли до него насмешливый ропот воинов, собравшихся в зале правителя?
- Во всяком случае, до шрама на подбородке, - добавил правитель, усилив веселье.
Вортингор поднялся и сжал запястье Урты.
- Кстати, несмотря на все, о чем я тебе поведал, мы не отказались от обычая лунной охоты. Ее срок подходит, и, если согласится Глашатай Земли, мы можем выехать через ночь от этой, когда взойдет луна.
- За вепрем?
- За оленем, чей рев рассказал нам, что он - четвероногая награда победителю.
- После всего, о чем ты рассказывал, благоразумно ли это?
- Благоразумно ли? Нет. Но охота у нас в крови. Вы с сыном должны присоединиться к нам. Я выделю вам лучшую часть туши, хотя, по обычаю, нам придется бороться, если ты захочешь получить шкуру и рога. - Он рассмеялся. - Что скажешь?
- Скажу "да".
Темнолицая пушистая сова вдруг закружила под крышей и вылетела в луч света, проникший через дымоход.
Проводив тяжелым взглядом птицу, заставившую его вздрогнуть, и пробормотав: "Ты повсюду за мной подсматриваешь?" - Урта прошел в гостевой дом, где расположился вместе с сыном и отрядом своих воинов. Усталые, настороженные, они долго не могли уснуть.
Мне следовало обдумать ответ на его вопрос, когда придет время.
Глава 9
ШРАМ НА ПОДБОРОДКЕ
Вечером накануне лунной охоты, по уговору и с согласия двух правителей, Кимон и племянник Вортингора Колку встретились в круге для состязаний, на широкой площадке между украшенных перьями столбов. Площадка была усеяна обломками ржавого оружия, деревянных мечей, копейных древков, веревками и "прыгалками"; на ней в определенном порядке были размещены пни и колоды из серого камня. Здесь оставили расти несколько терновых кустов, а посредине стоял дуб, побитый и обломанный в результате жестокого, не щадящего его ветвей обращения.
Кимон осмотрел круг и пренебрежительно буркнул:
- Никакого блеска! Ни блестящего железа, ни острой бронзы, ни щитов. Здесь только детям играть.
Урта подобрал один из брошенных клинков и начал сгибать, пока не переломил. Он сразу увидел, что представляет собой этот круг. Не детскую площадку, но подобие поля Воронов Битвы. Это оружие, даже деревяшки, принесено было с места сражения. Урта взглянул в гаснущее небо над головой. И конечно же, там кружила птица: спускалась к земле и взмывала, исчезая из виду. Одна из дочерей Морриган, которой та поручила малую задачу, в то время как сама она будет собирать души, когда закаленное в крови железо вновь погрузится в кузницу жизни.
Но сегодня убийств не будет. А птица была молода и кружила в облаках, чтобы лишь наблюдать и учиться.
Колку с другими выезжал расставить ловушки для лунной охоты. Теперь он рысцой возвращался к главным воротам на белой лошади с блестящими бронзовыми наглазниками, украшенными красными и черными перьями. Ноги его свисали почти до земли.
Он проехал вслед за дядей прямо к кругу состязаний и спрыгнул с узкого седла, оказавшись лицом к лицу с Кимоном. Юнцы холодно созерцали друг друга, в то время как старшие смеялись и переговаривались. Колку был на целую голову выше сына Урты и мучился, как видно, оттого, что ему предстояло "показать себя" в схватке с этим "младенцем" корнови.
Хотя Кимон благоразумно держал язык за зубами, но его встревожил вид лиловых "головок ожерелья", наколотых с обеих сторон на шее Колку. Этот знак всегда предварял получение золотого ожерелья - знака власти, но также и отнятия жизни. Колку подметил чуть встревоженный взгляд противника, и губы его тронула усмешка.
Бледнолицый, светлоглазый Колку выглядел воином, каким стремился стать: волосы выбелены мелом и стоят торчком - для устрашения. На нем были легкие кожаные боевые доспехи, серо-зеленая юбка с красной вышивкой по краю и короткие черные сапожки из бычьей кожи. Рукоять меча у правого бедра украшена ониксом и слоновой костью и обвита белой кожей. Колку медленно вынул оружие - разумеется, правой рукой - и протянул его Кимону.
Ни слова не было сказано, но Колку не отводил от противника угрюмого взгляда.
Кимон тоже вынул свой меч. Опекуны забрали их, и противники разошлись к своим скамьям, чтобы подкрепить силы и выслушать наставления.
Кимон волновался.
- У него знаки ожерелья на шее, - сказал он отцу. - Что они означают?
Урта уже поговорил с Вортингором.
- Разбойники перехватили охотничий отряд в волчьем логе на юг от холма. Это было довольно давно. Несколько всадников Вортингора столкнулись с шайкой дхиив арриги. Среди охотников был Колку с двумя товарищами, и, хотя они отступили под натиском нападавших, Колку выстрелом из пращи убил вожака мстительных изгоев. Он хорошо выбрал время для броска и был причислен к воинам.
- Тогда зачем ему бороться со мной?
- Для приличия ему положено пройти все испытания, предписанные юношам. Для тебя это хорошая возможность, Кимон, - если ты победишь в состязании.
Мальчик молчал, опешив, на лице его, обращенном к отцу, потрясение сменилось яростью. Урта беспокойно потянул себя за седеющий ус.
- Для приличия? - сдавленным голосом произнес Кимон и тогда уж дал себе полную волю. - Для приличия?! Я - не для приличия. Никогда! Это нестерпимое оскорбление!
- Ничего подобного, - одернул его Урта. - Это отличная возможность. Сколько раз тебе повторять: сдерживай свой гнев до времени, когда от него будет польза. И в любом положении ищи для себя преимущества.
Где-то очень далеко прозвучал смех. Колку со своими бледноликими друзьями-сверстниками услышали вопли Кимона и теперь откровенно насмехались над ним. Это мигом остудило ему кровь, позволив обуздать гнев.