- Я не твой, Малг. И никогда твоим не буду. И ничьим! Если помнишь, ещё в Бенолии мы решили, что каждый живёт сам по себе. То, что одну комнату снимаем, так это ничего не значит. Мало ли с кем можно квартиросъёмничать, если на двоих аренда обходится дешевле.
- Да, конечно. Извини.
Малугир пошёл в кухню. На пороге обернулся.
- Знаешь, Лери, вряд ли Авдей обрадовался бы, увидев твою вечно хмельную рожу.
В один прыжок Цалерис подскочил к нему, схватил за грудки.
- Никогда не смей произносить это имя!
- Почему? Ведь это один из немногих людей в твоей, да и в моей жизни, которого можно вспомнить с благодарностью.
Цалерис разжал руки.
Малугир смотрел ему в глаза.
- Лери, если ты не хочешь стать кем-то значимым ради себя самого, то сделай это ради Авдея. Он так верил, что ты способен стать полезным миру.
Цалерис ударил Малугира кулаком в лицо, потом под дых. Пинком швырнул на пол.
- Никогда не смей произносить его имя своим поганым языком, выродок дээрнский!
- Совсем уже мозги пропил, - сказал Малугир. - Если они вообще были.
Цалерис наотмашь хлестнул его хвостом. Густая берканская шерсть смягчила удар, но всё равно Малугир едва не задохнулся от крика, так было больно.
- В следующий раз шипы складывать не буду, - с ненавистью пообещал Цалерис. - Понял, сучонок высокородный?
- Да, - торопливо кивнул Малугир.
Цалерис перешагнул через него, громко хлопнул входной дверью.
Бар был через дорогу. Цалерис потребовал коньяка. Потом ещё. И ещё. После было виски, вслед за ним ром. А дальше Цалерис не помнил ничего, проснулся в том же баре, в углу на кресле.
Головная боль, противный привкус во рту.
- Это сколько же я выжрал? - пробормотал Цалерис. - У-у, как хреново… И зачем надо было так нажираться? Хвала пресвятому, на работу только вечером.
Цалерис глянул на часы. Семь утра. Через полчаса Малугир уйдёт на репетицию, можно будет вернуться домой. Показываться ему в таком виде не хотелось. И без того то и дело за пьянку ругает. А теперь вообще имеет полное право так навешать Цалерису от макушки до хвоста, что мало не покажется.
На душе было скверно. Произошло вчера что-то невыносимо гадкое, такое, о чём невозможно вспомнить без омерзения.
Цалерис тряхнул головой, прогоняя воспоминания. Нет, не сейчас. Может быть, обдумает их позже. А лучше - никогда. Слишком мерзко.
Поднялся, зашёл в туалет, ополоснул под краном лицо. Посмотрел в зеркало и плюнул на своё отражение. Удивился поступку и тут же плюнул снова - вчерашний день вспомнился во всех гнусных подробностях.
Цалерис сел на пол.
- Во имя пресвятого, Малг… Я сам не знаю, что на меня нашло. Малг, предвечным кругом тебе клянусь: никогда больше ни капли… Даже пива не выпью. Только прости меня. - Цалерис поднялся, посмотрел на себя в зеркало. - Я вымолю прощение. Пусть Малугир делает со мной всё, что захочет, лишь бы не…
Что именно "не" Цалерис говорить не стал. Побоялся озвучить догадку.
Домой вернулся бегом, а перед дверью замер, долгих две минуты не решался открыть замок.
В прихожей не было тапочек Малугира, а со стола в комнате исчезли нотные планшетки. В платяной шкаф Цалерис заглядывать не стал - и так всё понятно. Вместо этого позвонил вахтёру в варьете, где работал Малугир.
- Привет, Джеймс. Малг уже у вас?
- Так он ещё вчера уволился. А ты что, не знал? - удивился вахтёр.
- Он альбом с нотами забыл.
- Нет, пока не был, - сказал вахтёр. - Появится, передам, что ты просил поторопиться.
- Спасибо, - проговорил Цалерис, оборвал связь.
Бросил телефон на кушетку.
- И что теперь? - спросил он в пространство.
В Большом Кольце невозможно найти того, кто не желает быть найденным.
- Месяц нормальной жизни. Такой же, как у людей. Всего лишь месяц… Пресвятой Лаоран, почему ты сотворил меня таким дураком?!
Цалерис сел на кушетку.
- Ты не мог бросить меня совсем, Малг. Ты слишком добрый, чтобы оставить без присмотра пьяного недоумка. Так или иначе, ты дашь о себе знать. Ты скажешь, что я должен сделать для твоего прощения. А тем временем я найду такую работу, чтобы тебе не приходилось её стесняться.
* * *
С дежурств и служений Николай освободился только двадцать восьмого, к трём часам пополудни.
Авдей уже сутки сидит в одной камере с коллегианцами.
Строго говоря, это не камера, а одна из складских секций в подвале магазина, но какая разница…
Николай подошёл к камере. Из-за двери донёсся короткий болезненный вскрик. И ещё один.
- Открой! - велел Николай брату-охраннику.
Авдей ничком лежал на полу. Рубашки нет, штаны до половины задницы спущены. Двое коллегианцев, дюжие молодые берканы, держали его за плечи и за лодыжки. Третий, светловолосый человек средних лет, кулаками давил спину.
Ещё трое коллегианцев сидели у стены, смотрели на происходящее с немалым интересом.
- Тяните! - крикнул блондин берканам. Те потянули Авдея за ноги и за плечи, а третий резко и сильно даванул на крестец. Авдей коротко, стонуще вскрикнул.
- Всё-всё-всё, - похлопал его по бедру коллегианец. Он осторожно ощупал Авдею крестец, поясницу. - Всё хорошо.
- Ничего хорошего там нет, - буркнул Авдей. - Вы отличный костоправ, но править уже нечего. Полный абзац.
- Авдей, всё не так страшно…
- Я три года в погребальной часовне отработал. И прекрасно знаю, как выглядит здоровый позвоночник, и чем заканчиваются такие повреждения, как у меня. Полным параличом ног.
- Если будешь осторожен, то…
- Осторожность - дело хорошее, но трудноосуществимое. Особенно в плену.
Авдей встал, застегнул штаны. Качнул поясницей.
- Не болит, - сказал с удивлением. И восхищённо посмотрел на коллегианца: - Вы замечательный костоправ! Настоящий целитель. Спасибо.
Николай отступил в коридор, жестом велел охраннику запереть дверь.
- Всё в порядке, брат, - сказал ему Николай. - Ты отлично выполнил служение. Я принимаю твой пост.
- Пост сдал, - обрадовался охранник. И насторожился: - Но ты ведь уже не ученик, а полноправный брат. С чего вдруг на пост при коллегианцах?
- С того, что там сидят не простые агенты.
- Ну да, - согласился охранник. - Так может, тебе подкрепление прислать?
- Я и есть подкрепление. Иди.
Охранник поклонился, ушёл.
Николай осторожно приоткрыл дверь, заглянул в камеру.
Авдея не видно, он сидит на матраце в углу. Зато его собеседник, среднерослый негр лет двадцати семи, ходит от двери к своему матрацу и обратно.
- В слове "предназначение" нет ничего оскорбительного! - сказал коллегианец. - Люди - часть мироздания, в структуре которого каждая, даже самая крохотная деталь существует не просто так, а с определённой целью.
- Деталь - это вещь, - отрезал Авдей. - Объект мёртвый и неодушевлённый. Вещь не способна оценивать происходящее с ней, не может отвечать на воздействие и воздействовать сама. Люди - объекты живые. А первый и главнейший признак живого объекта - это способность принимать решения. Самоопределяться. Поэтому никто и ничто не может предназначать людям кем и чем им быть в структуре мироздания, потому что люди сами создают структуру мироздания и сами решают, какое место в ней занять.
- Так решай и создавай! - разозлился коллегианец. - Сначала сидишь без дела, жуёшь сопли по своей никчёмности, а после возмущаешься, что тебя низводят до уровня вещи.
- У меня нет больше дела, - обронил тяжёлые тусклые слова Авдей. - И никогда не будет. Мне нечем его делать.
- Врёшь, - уверенно сказал коллегианец. - Если не сбылось одно предназначение, надо выбрать другое, только и всего.
- Только и всего? - возмутился Авдей.
- Да! Только и всего. От рождения мы все наделены множеством разнообразных способностей и задатков. Они даются нам по воле случая, но единственно наша воля решает, какие таланты и какую судьбу мы слепим себе из этого сырья. Из разных задатков можно сделать один и тот же талант. И наоборот - из одних и тех же способностей получаются разные таланты. Всё определяется нашим выбором. Мы сами предназначаем себе какой дорогой и к какой цели будем идти. Ты сам так говорил. Так почему ты не следуешь собственным словам?
Авдей молчал.
- У тебя отняли один талант, - сказал коллегианец. - Так создавай себе другой! Да такой, чтобы превзошёл предыдущий! И с помощью этого нового таланта добейся того, чего желаешь. Воплоти то, что избрал своим уделом. Если ты сам не выполнишь выбранное тобой предназначение, то каждая встречная сволочь будет избирать тебя в инструменты для воплощения собственных затей.
- Почему именно сволочь? - спросил кто-то из коллегианцев.
- А потому что люди людей в вещи не превращают.
Авдей горько рассмеялся.
- Ты прав… И одновременно ошибаешься. Я всегда хотел стать музыкантом. Иного предназначения я не желал и не пожелаю никогда.
Коллегианец-негр остановился посреди камеры, посмотрел на Авдея.
- А ты не путаешь желание с желательностью?
- Что? - не понял Авдей.
- Твоим желанием всегда было сделать Иалумет красивее и добрее. Желательно при помощи музыки. Другим желанием, не столь значимым, но всё же ощутимым, было добиться известности для себя и материального благополучия для семьи. Желательно при помощи игры на вайлите. Я прав?
Авдей молчал.
- Да или нет? - жёстко и требовательно, как на допросе, произнёс коллегианец.
- Да… - сказал Авдей так тихо, что Николай не столько услышал, сколько угадал ответ.
Коллегианец довольно улыбнулся.
- Желательность стала невозможной - это верно. Но желание осуществить это тебе не помешает.
- Как? - меркло спросил Авдей. - Единственное, что я мог по-настоящему - так это играть на вайлите.
- А теперь у тебя нет для этого руки. Да-да, как же, как же - трагедия или крушение всего. Но разве музыка исполняется только руками? Или для этого гораздо важнее душа, сердце, мысли? Ведь воплощение музыки может быть любым - и в звучании инструмента, и в кирпичах, из которых складывается дом, и во вкусе хлеба. Музыка может быть везде, где ты захочешь её воплотить.
- До откуда тебе знать как воплощается музыка?! Ты хотя бы один раз в жизни хоть одну ноту сыграл?
- Я умею слушать, - сказал коллегианец. - Ведь любой музыкант играет именно для того, чтобы его слушали. И слышали. Я слышал.
Авдей не ответил. Коллегианец подошёл к нему. Теперь Николай его не видел, мог только голос слышать.
- Исполнить свою истинную музыку ты можешь и без рук.
- Это как? - голос у Авдея дрогнул.
- Попробуй заняться журналистикой. Вместо музыки кристаллов сыграй музыку слов.
Повисло молчание. Николаю оно казалось похожим на острые осколки стекла, которые - ещё мгновение - и вопьются в тело.
- Настоящая журналистика - это совсем не то, о чём ты думаешь, - сказал коллегианец. - Не статеечки о том, какого цвета трусики предпочитает носить очередная звезда стерео. В настоящей журналистике пишут о том, что делает мир лучше. И о том, как исправить то, что его уродует. Как ты сделал это в "Лицеистском файле".
Николай едва сдержал крик. "Пресвятой Лаоран…", - прошептал он.
- Ты хорошо пишешь, - говорил коллегианец. - Пока немного неуклюже, но практика это быстро исправит. Главное, что ты слышишь музыку слова, как слышал музыку кристаллов. Или в Иалумете нет ничего прекрасного, о чем должны знать люди? Или нет больше зла, от которого они должны защитить себя и своих детей?
- Зачем ты мне это говоришь? - спросил Авдей. - Для чего?
- Хочу вернуть долг, - ответил коллегианец. Он встал, отошёл к противоположной стене, Николай опять его не видел, мог только голос слышать.
- Долг? - растерянно переспросил Авдей.
- Долг жизни, - ответил светловолосый коллегианец-костоправ. - За всех нас - уже живых, но ещё не умеющих разговаривать.
- Я… Вы о чём? Я не понимаю…
- Ты подарил нам жизнь вместо существования, - сказал негр. - И теперь я не хочу, чтобы твоя жизнь превратилась в существование. То, что ты сейчас с собой делаешь, Авдей, называется самоубийством. Пусть тело остаётся жить, но душу себе ты убиваешь. Ты загородился калечеством от мира как стеной. Жизнь поступила с тобой жестоко, это верно. И ты, вместо того, чтобы изменить её, сделать хоть немного добрее, решил от жизни отказаться. Я знаю, что ты атеист, безбожник. Для таких как ты, самоубийство не грех. Для вас это ещё хуже! Самоубийство для атеиста - это огромная, невдолбленная и беспростветная дурость! И трусость! Подлое и мелкое слабодушие. Предательство самого себя. А значит и всех, кто когда-либо верил в тебя.
Ответом стал горький смех.
- Где ты раньше был… - проговорил Авдей. - Если бы это всё кто-нибудь сказал мне ещё тогда, в госпитале… Или сразу по возвращении домой… Раз уж я такой дурак, что не смог додуматься до столь простой истины сам. "Музыка может быть везде, где ты захочешь её воплотить", - повторил он. - Это действительно так. Только уже поздно. Всё кончено. Не сегодня-завтра меня расстреляют. - Авдей помолчал. - Я ничего не успел сделать.
- Нет! - выкрикнул Николай. Его не услышали, крик слился с криком коллегианцев.
- Авдей! Послушай меня, Авдей, - голос чернокожего коллегианца звенел от переполнявших его слов, многое надо было успеть сказать, слишком многое для той крупицы времени, которая им оставалась. - Ты ещё жив. Мы все ещё живы! И сколько бы нам ни осталось жизни, её надо прожить, а не просуществовать. Ты успеешь написать статью. Я планшетку от обыска спрятал… Авдей, это ведь не настоящая тюрьма, а всего лишь магазин. Планшетку можно передать на волю. Написать в окошке запуска над строкой пароля "Нашедшего просим вернуть за вознаграждение по такому-то адресу". Подобные надписи на планшетках и телефонах многие делают. Когда планшетку найдёт уборщица, то нисколько не удивится и, скорее всего, передаст адресату.
- Только статью напиши настоящую, - сказал другой коллегианец, молодой беркан, сидевший прямо напротив двери. - Тебе ведь есть, что сказать и о чём рассказать. Сделай такую статью, чтобы была не хуже "Лицеистского файла"!
- О да, "Лицеистский файл"! - с ядовитым восхищением сказал Авдей. - Величайшее моё творение! - И выкрикнул ненавидяще: - Писулька, из-за которой я стал отцеубийцей!
- Нет! - рывком распахнул дверь Николай. - Михаила Семёновича Северцева убил я.
Вскочили, тут же замерев от удивления, коллегианцы. Устало смотрел Авдей.
- Ты-то здесь при чём?
- Это я добавил к файлу копирайт.
- Знаю, - кивнул Авдей. - Но спровоцировал тебя я. Твоя вера принадлежит лишь тебе, и никто не в праве её осуждать или обсуждать.
- Вера… - горько повторил Николай. - В том-то и дело, что не было никакой веры. Верить могут только люди, а я год за годом превращал себя в тупую скотину, которая может лишь жрать да гадить. И ждать, когда пустят на фарш. Я убил в себе душу и стал ждать того, кто даст мне новую. Избранника высших сил, который подарит мне веру. Но так не бывает. И веру, и душу мы творим себе сами.
Авдей поднялся с матраца, подошёл к Николаю.
- Ты был прав тогда, - сказал Николай. - Ты показал мне истину. Но истина как огонь - может согреть, а может сжечь. Живых она согревает, а мёртвых сжигает в прах, чтобы зря место не занимали. Я был полужив-полумёртв, поэтому меня только обожгло. Это как электрошок, которым запускают остановившееся сердце - больно, но целительно. Только дурак будет винить врача за такую боль…
- Коля…
- Подожди, - остановил его Николай. - Ты не всё знаешь… Я хотел убить тебя. Копирайт был как бластер. Только твой отец успел встать под выстрел. Мой батя сделал бы то же самое. И любой отец в Иалумете и Ойкумене. Если, конечно, это отец по сути, а не по названию…
- Но…
- Не смей себя ни в чём винить! - схватил его за плечи Николай. - Ты всё правильно сделал. Спасённые жизни и души лицеистов стоили того, чтобы пойти ради них на смерть. Твой отец это знал. А вот я думал только о себе. - Он отпустил Авдея, на шаг отступил. - Ты помог мне вновь стать живым. А я хотел тебя убить. Это мерзко и подло. Это предательство. И пресвятой меня наказал. Он забрал Гюнтера. Заставил меня оборвать его жизнь. Теперь я знаю, что такое, когда близкие уходят из жизни задолго до отмерянного им срока. И уходят по твоей вине. Только у меня вина истинная, а у тебя - ложная. Слышишь, Авдей, ложная! На самом деле ты ни в чём не виноват. Всё случилось только из-за меня.
- Как умер Гюнтер? - спросил Авдей. Изуродованную руку повело судорогой. Авдей сжал её левой рукой, остановил дрожь.
- Вечером двадцать третьего, часов где-то в девять, мне позвонил Винсент. Сказал, что отец забирает его из цирка, а с тебя снимаются обвинения в Погибельничестве. Ты пойдёшь под суд как обычный мятежник и будешь сослан в Гирреан. О том, что тебя из коллегианской управы переводят в СИЗО охранки, тоже сказал. Я доложил об этом руководству братства. У любого из нас, даже у самого младшего ученика, есть сетевой канал экстренной связи… Уже через час началась подготовка к твоему захвату. Но вмешались орденцы. Наше командование только обрадовалось: перехватить объект у светозарных проще, чем у охранки. Мы дождались, когда белорылые довезут автозак почти до самого порта, и начали перехват. Тогда я подумал, что судьба даёт мне шанс убить тебя. - Николай криво усмехнулся: - Автозак - это ведь самый обыкновенный лётмарш-бус, разве что с решётками. На СТО я перевидал десятки бусов. Я знал, куда надо стрелять, чтобы взорвать энергокристаллы автозака. Тогда бы и машину, и пассажиров разнесло в молекулярную пыль. И ответственности никакой. В суматохе никто бы не понял, кто сделал выстрел. Братиане думали бы на орденцов, орденцы на братиан. Ведь есть немало людей, которые норовят уничтожить то, чем не могут завладеть сами, чтобы оно другим не досталось. Так что я был бы вне подозрений. - Николай замолчал. Перевёл дыхание, словно перед прыжком в ледяную воду, и продолжил: - Мы все были на авиетках. Все в шлемах, лиц не видать. И фигуры у всех одинаковые - орденцы в камуфляжке, мы в форме гонщиков. Я выстрелил, орденец бросился под выстрел… Иначе было автозак не спасти. Только принять заряд на себя… А на утро, в десять часов, позвонил наш с Гюнтером общий знакомый. Друг. Он тоже орденец. Гюнтер в орден вернулся, я тебе не сказал… В тот же день, когда по новостям объявили о твоём аресте. - Николай отвернулся. - Он не хотел верить в моё предательство. То есть сначала понял всё так, как надо. А после стал всякие оправдания мне придумывать… Будто бы семью у меня в заложники взяли. - Николай опять замолчал. - Пресвятой Лаоран… - сказал он тихо. - Всемудрый мой владыка, ведь это я предатель и убийца! Так почему ты заставил расплачиваться за мои грехи невиновного?! Почему для того, чтобы покарать меня, надо было убить парня, который только начал жить? Ему же только двадцать лет было! Пресвятой, зачем?!
К Николаю подскочил чернокожий коллегианец, резко тряхнул за плечо.
- Прекрати истерику!
Николай отшатнулся, заморгал, будто внезапно попал из сумрака на яркий свет.
- Ты ведь не просто так пришёл? - сказал коллегианец. - Что ты хотел?
- Я помогу вам бежать.
- Не нам! - шагнул к Николаю светловолосый коллегианец. - Авдею. Всем табором оттуда не уйти.