+ + +
Приходящих учеников у Латера было множество, а домашних всегда только девять: три тройки наурис-беркан-человек. И со своими сотройчанами, и с учениками постарше Клемент подружился легко и быстро - за все три года учёбы не случилось ни одной хоть сколько-нибудь серьёзной ссоры или драки. А не любить Учителя было невозможно, слишком притягательным оказалось его неизменное ласковое спокойствие после ругани и побоев, которые Клемент в изобилии получал от родителей.
Прежняя жизнь быстро позабылась, настолько сильно захватила новая. Почти счастливая, не окажись в ней маленькой, но постоянной горчинки - папой себя называть Латер позволял крайне редко, только если удавалось выполнить на "отлично" очень сложное задание. Да и то лишь наедине, чтобы другие ученики не слышали.
…Кресло в кабинете Латера большое, просторное, даже взрослые могут вдвоём сидеть свободно, не прикасаясь друг к другу, но Клемент теснее прижался к Учителю.
- Папа, - сказал он тихо и повторил уверенней: - Папа.
- Ты молодец, - обнял его Учитель, поцеловал в мочку уха. - Не устал?
- Нет, папа. Хочешь, я пройду через лабиринт ещё раз?
- Нет, зачем? В лабиринт ты пойдёшь через неделю, когда немного подучишься работать с собаками. Ты их боишься?
- Нет, папа, совсем не боюсь. Но они такие большие, выше меня… Сильные и упрямые. Я не знаю, как заставить их слушаться. А хлыст брать ты не разрешаешь.
Учитель погладил Клементу лоб и щёку - мягко, только самыми кончиками пальцев.
- Любовь и ласка, Клэйми, намного действенней принуждения или наказания. Без любви и ласки ни одно живое существо обойтись не может, как без воздуха. Когда даже самая злая и строптивая собака хорошо распробует любовь и ласку, один строгий взгляд станет для неё страшнее любого крика, а равнодушный ударит больнее хлыста. Если ты всегда будешь ласков с собаками, они сделают всё, что тебе только пожелается, лишь бы ты не отворачивался от них, не лишал своей любви. Ради неё собака выполнит любой приказ даже вопреки собственной природе и самому лютому страху - прыгнет через огонь и взберётся по шаткой пожарной лестнице на стометровую высоту, забудет во имя твоей ласки и голод, и даже сон. Её никогда ни к чему не надо будет принуждать. Собака сделает всё сама, по доброй воле, а значит - с наибольшей отдачей.
- Я понял, папа. Но у каждой собаки свой характер. Поэтому и ласка тоже каждой нужна своя. Я не знаю, какая.
Учитель улыбнулся, опять поцеловал мочку уха.
- Ты умничка, Клэйми, заметил самое главное - ласки, одинаковой для всех, не бывает. Но каждая собака сама подскажет, какая именно ласка ей нужна, чтобы поверить в твою любовь. Только смотреть надо внимательно.
- Я буду смотреть очень внимательно, папа, - пообещал Клемент.
Старинные напольные часы пробили час дня. Пора было собираться в школу обыкновенную. Клемент с сожалением встал с кресла. Отрываться от Учителя не хотелось, но ещё больше не хотелось огорчать его опозданием или низкой оценкой - все домашние ученики Латера были только отличниками.
+ + +
И патронатор, и Джолли глянули на теньма с удивлением - лицо предвозвестника бесстрастно, будто камень, а пальцы нервно комкают лацкан пиджака. Теньм перехватил их взгляды и положил сцепленные в замок руки на стол, нахмурился начальственно и строго.
В кабинет с низким поклоном шагнул адъютант.
- Досточтимый, - растерянно посмотрел он на патронатора, - там адвокат…
- Какой ещё адвокат? - холодно вопросил Клемент. - Опальнику адвокат не положен.
- Это юридический не положен, - насмешливо ответил из-за двери молодой мужской голос. - А гражданский, проще говоря - любительский, допустим для всех. Пятнадцатая статья "Уложения о ссыльных и поселенцах Гирреанской пустоши".
Самозваный адвокат оттолкнул адъютанта и вошёл в кабинет.
Мальчишка. Ему же лет восемнадцать, самое большее - двадцать. Какой, к чёрту, из него адвокат, пусть даже и любительский? В руке у пацана свёрнутый в трубочку лист бумаги казённого вида - один-единственный.
- Приветствую, судари, - вежливо наклонил голову юнец. - Я поселенец Авдей Северцев, приписной номер 644-878-447, гражданский защитник интересов диирна Бартоломео Джолли.
От невероятной наглости плебея у Клемента перехватило дыхание - он и помыслить не мог, чтобы к патронатору кто-то мог войти без дозволения и чельного поклона. Тем более если в его кабинете находится посланец самого государя.
- Авдей, - умоляюще прошептал Джолли, - уходи. Ведь это (чельный поклон в сторону Клемента) предвозвестник.
Императорского порученца гирреанец разглядывал с весёлым любопытством - в точности как редкостного зверя в зоопарке.
- Тем лучше, - сказал Северцев, завершив осмотр. - Дело решится сразу и без проволочек.
Гирреанец скользнул взглядом по комнате и, не обнаружив стульев для посетителей, сел на пол рядом с Джолли, но не на пятки, как обязан был простолюдин в присутствии высших, а по-степняцки, свернув ноги калачиком. Клемент глазам не верил - пустячным жестом ничтожный поселенец уравнял себя с императорским посланцем и, как следствие, поставил выше патронатора.
А патронатор молчал, одёрнуть наглого плебея, указать ему истинное место даже и не попытался. Больше того, и взглядом, и жестом умолял предвозвестника продолжить разговор с поселенцем на его условиях.
- Авдей, - повторил Джолли, - именем матери твоей заклинаю - уходи.
- Я не призрак, чтобы меня заклинать, - фыркнул Северцев.
Клемент смотрел на него всё с большей растерянностью. Таких людей просто не могло существовать. Сколько теньм себя помнил, ещё никогда и ни у кого не видел такого вольного разворота плеч и настолько уверенно прямой спины. До абсолюта свободными были каждое движение и взгляд Северцева.
К тому же красив гирреанец оказался невероятно. Даже по меркам Алмазного Города такая красота была небывалой. А простые джинсы и лёгкая летняя водолазка подчёркивают её самым выгодным образом.
Высокий рост сочетается с безупречным сложением атлета античной Ойкумены. Тёмно-русые вьющиеся волосы обрамляют канонично правильное лицо, на губах цвета сладкой малины танцует улыбка. Чистая и бархатисто-гладкая кожа с ровным золотистым загаром так и манит прикоснуться, погладить. И глаза - огромные, сумеречные, уютные. А ресницы такие густые и длинные, что в глазах не отражается свет, и оттого их глубина кажется бесконечной, её озаряет лишь собственное мягкое сияние, ясный огонь души. Узкие гибкие кисти совершеннейшей формы, пальцы аристократично длинные и тонкие, но в то же время - крепкие и сильные как у мастерового. В полузабытые ныне времена Белосветного ордена так рисовали ангелов на церковных фресках - пленительно прекрасных и недоступных в своём небесном совершенстве. Но даже они были тусклым и слабым подобием живой красоты гирреанца.
- Итак, - сказало совершенство, - приступим. - Голос у него оказался под стать внешности: лёгкий, звенящий и светлый как плеск чистой горной реки. - Желаете ли вы, досточтимый диирн Бартоломео Джолли, покинуть пустошь и вернуться ко двору?
- Приказы государя не обсуждаются, Северцев, - сказал патронатор.
- Даже если вступают в прямое противоречие с им же самим утверждёнными законами? - с лёгкой насмешливостью поинтересовался гирреанец.
- Объяснитесь, - попросил патронатор. "Именно попросил, а не приказал", - отметил теньм.
- Сначала мой доверитель должен ответить, желает ли он покинуть пустошь.
- Нет, - едва слышно ответил Джолли. - Мой дом здесь.
- В таком случае, высокочтимый предвозвестник и многочтимый патронатор, я заявляю, что вчера утром, незадолго до того, как за досточтимым Джолли явился жандармский наряд, диирн Бартоломео принял таниарство.
- Что? - ошарашено переспросил Джолли. - Что я принял?
- Таниарство, досточтимый, - вежливо повторил Северцев и развернул бумагу. - Вот свидетельство преподобного Григория Васько, священника, который провёл для диирна обряд приобщения к таниарской церкви. Диирн признаёт свою принадлежность к таниарской вере или желает объявить свидетельство преподобного лживым и клеветническим?
Джолли нервно сплетал и расплетал пальцы. Плечи дрожали. Северцев накрыл его кисти ладонью.
- Что вы решили, учитель? - спросил он. - Чего вы хотите на самом деле? Сейчас вы можете выбирать.
- Я… - Джолли запнулся. На мгновение закрыл глаза, перевёл дыхание и сказал твёрдо: - Я действительно вчера утром принял таниарство из рук рабби Григория.
Северцев просиял радостной улыбкой, крепко обнял Джолли.
- Спасибо, учитель!
Тот пожал ему запястье.
- Это тебе спасибо, Авдей.
Северцев взял Джолли под руку, помог встать, а предвозвестнику сказал:
- На этом мой доверитель полагает вашу встречу завершённой. - Поклон лёгкий, обычная вежливость, и не более.
Джолли дёрнулся было на поклон, предписанный Высоким этикетом, но Северцев держал под руку, и бывшему придворному пришлось ограничиться поклоном из этикета Общего.
Северцев и Джолли ушли. Клемент посмотрел на патронатора.
- Он из семьи мятежников, предвозвестник. Они все такие, даже если в пыточное кресло засунуть. - Спину патронатор держал прямо, словно взял у Северцева частицу его весёлого нахальства и спокойной свободы.
- Однако Северцев назвался поселенцем, - сказал Клемент.
- Так и есть. Он поселенец по матери-инвалидке. Поселенцем считается и его отец, Михаил Северцев.
- Считается? - уточнил теньм.
- Да, предвозвестник. Доказать участие Северцева-старшего в антигосударственной деятельности не удаётся до сих пор. В юности он получил три года каторжных работ за укрывательство беглого мятежника, но с тех пор ни разу ни на чём не попадался, хотя бунтовщицких занятий не прекращал ни на день. Северцев очень хитёр… Сами мятежники называют его Великий Конспиратор, а в наших досье он значится под кличкой Скользкий. Один из лидеров своей партии.
- Так вот с чьей подачи оказался здесь этот наглый щенок, - понял Клемент.
- Не думаю, предвозвестник. Это наверняка его собственная затея. Должен признать - остроумная. Завтра Джолли публично отречётся от таниарской ереси и вернётся к истинной вере, но для того, кто запятнал себя членством в лживой церкви, врата Алмазного Города навсегда останутся закрытыми. Джолли недоступен для вас, предвозвестник.
- Однако поддельное свидетельство - это уголовное преступление.
Патронатор позволил себе улыбнуться.
- Вовсе нет, предвозвестник. Джолли признал его истинность, а что касается преподобного Григория Васько, то это дед Авдея и тесть Михаила. Он под присягой подтвердит подлинность свидетельства, хотя и выписывал его на обряд, который никогда не проводился.
- Потрудитесь объяснить, - нахмурился Клемент.
- Преподобный Григорий известен всему Гирреану слишком буквальным пониманием Далидийны. Это священная книга таниарцев, где есть всё - от молитв до правил повседневного поведения. Так вот в Главе Заветов сказано: "Если во имя спасения собственной души или жизни потребуется ложная клятва, да произнесут уста твои истину. Если лжи потребует спасение чужой души либо жизни - лжесвидетельствуй и клятвопреступничай, но жизнь и душу людскую спаси".
- Вы читаете еретические книги? - посуровел предвозвестник.
- Это часть моей работы, - ответил патронатор. - Таниарцев здесь больше половины населения.
Клемент смотрел в столешницу.
- Так этот поп решил, будто жизнь в Алмазном Городе погубит душу Джолли?
- От того, кто отдал свою дочь в жёны бунтовщику, трудно ожидать здравомыслия, предвозвестник. Убеждений зятя Григорий Васько никогда не разделял, но и без того был и остаётся постоянной головной болью не только для жандармерии. Он и для Совета Благословенных, глав таниарской церкви, вечная заноза. Исповедует всех подряд, и таниарцев, и иноверцев, причём епитимью на грешников накладывает не молитвами и церковными пожертвованиями, а исключительно отработками на должности санитара в инвалидских интернатах. Там всегда недобор сотрудников. Рабби Григория давно бы отлучили, но старик слишком популярен у прихожан, и своих, и лаоранских. Бунта при отлучении не избежать. К тому же он превосходный врач, и лишиться такого специалиста означает нанести существенный урон привлекательности церкви.
- Врач? - не понял Клемент.
- Любой таниарский священник обязан оказывать прихожанам помощь не только духовную, но и целительскую. В семинариях они проводят по восемь лет и медицину изучают наравне с богословием.
- Ладно, всё это чушь, - сказал Клемент. - Но почему вы позволили Северцеву войти в здание управы? Куда смотрела жандармская стража?
- По законам империи гражданский адвокат имеет право…
- Какое, к чёрту, право?! - в ярости перебил Клемент. - Это же плебей, да еще и поселенец в придачу.
- Пустошь на грани большого бунта, - спокойно ответил патронатор. - Вожди мятежных партий пока удерживают Гирреан в относительном спокойствии, им сначала нужно согласовать совместные действия, выработать хоть какое-то подобие общей стратегии, чтобы не быть передавленными поодиночке. Но стоит появиться даже крошечному поводу, и партийцам народ не удержать, бунт начнётся стихийно. А ситуация на большой земле такова, что гирреанский мятеж поддержат многие. Малейшая искра - и пожаром охватит как минимум треть Бенолии. Разве высокочтимый Адвиаг не предупредил вас, предвозвестник, насколько важно сохранить в пустоши хотя бы видимость покоя?
- Я прямой порученец государя, - с холодной тяжестью ответил теньм. - Его богоблагословенное величество столь низменные предметы не интересуют. Убирать мятежническую грязь - удел директора охранки и жандармов.
Патронатор торопливо согнулся в низком поклоне.
От пресмыкательства теньму вдруг стало скучно. Разговаривать с патронатором так же бессмысленно, как пытаться вести беседу со справочной таблицей - жандармский генерал предоставляет информацию, но не вёдет диалога, не даёт живого отклика. С гирреанцами было несравненно интереснее. Тихое, но твёрдое упрямство Джолли, весёлое нахальство Северцева смущали и даже коробили своей странностью и непривычностью, но при этом были преисполнены чувства, мысли, жизни… Не разговор, а глоток свежей воды в пустой и затхлой сухости казённых дел.
"Что за вздор в голову лезет?" - Клемент даже лоб вытер, прогоняя столь не подходящие для теньма думы.
- Этот Северцев, - сказал он вслух. - Вы говорите, он сын мятежника?
- Да, предвозвестник, - ещё ниже поклонился патронатор.
Смотреть на его скрюченную спину было неприятно. Клемент отвернулся к окну. И почему этот чинодрал уверен, будто сможет произвести на него благоприятное впечатление такими ужимками?
Однако ситуацию нужно прояснить до конца.
- Вы хотите сказать, что бунтовщицкие партии позволяют своим членам иметь семью?
- Да, мой господин. Большинство партийцев, и мужчины, и женщины состоят в браке. Нередко с людьми, в дела их партий не вовлечёнными. Практически все союзы скреплены юридически, гражданских браков крайне мало. Церковных тоже почти не бывает, большинство мятежников атеисты.
Клемент непонимающе посмотрел на патронатора:
- Но ведь семья отвлекает от служения. А членов нелегальных организаций делает ещё и уязвимыми, - жену и детей всегда можно взять в заложники. Орден Белого Света и большинство братств запрещают свои членам заводить семью. И во многих имперских спецструктурах у семейных нет ни малейшего шанса на карьеру, они обречены прозябать на самых низших должностях. У координаторов порядки точно такие же. И это правильно, потому что те, кому доверено серьёзное дело, не должны растрачивать себя на побочные интересы.
- У мятежников воззрения прямо противоположные, предвозвестник. Они считают, что по-настоящему преданно служить их идеям способны только те, кто верен своим семьям. Утверждают, что и работать с полной отдачей, и сражаться со всей самоотверженностью люди будут только тогда, когда им есть ради кого это делать.
- Абсурд! - возмутился Клемент.
Патронатор пожал плечами. "Говоря о мятежниках, он становится гораздо смелее", - отметил теньм.
- По мнению партийцев, предвозвестник, люди лишь тогда становятся людьми, когда им есть для чего и для кого жить. Но если есть только "для чего" или только "для кого", то такие люди подобны однокрылой птице - им никогда не подняться туда, куда стремится душа.
Взгляд предвозвестника стал скептичным.
- Это больше похоже на изречение средневекового восточного философа с Земли Изначальной, чем на слова мятежников.
Патронатор опять пожал плечами.
- Среди партийцев много знатоков ойкуменской литературы. Особенно почему-то любят Хайяма и Конфуция.
- Странное сочетание, - отметил Клемент. Немного помолчал и уточнил: - Так мятежники действительно такие примерные семьянины или это всего лишь звонкие слова?
- К несчастью для империи, предвозвестник, их слова крайне редко расходятся с делом. Взять того же Михаила Северцева. Верный муж и заботливый отец, с женой и детьми всегда приветлив и ласков, причём искренне, без малейшего наигрыша или принуждения. И супруга ему подстать. А сыночка вы сами видели.
Клементу грудь словно в холодных стальных тисках сдавило. "Что бы сказал Михаил Северцев Латеру, захоти тот купить Авдея?" Перед мысленным взором стоял оскаленный в свирепой ярости белый полярный волк, готовый разорвать в клочья любого, кто покусится на его потомство. И тот же волк, но теперь он вылизывает крохотного слепого волчонка, греет его своим телом.
Клемент закрыл глаза, отвернулся, до крови прикусил губу, чтобы удержать крик. И даже не крик, а вой одинокого пса-подранка.
Теньм изо всех сил боролся с этим наваждением, выталкивал из себя с каждым выдохом, и спустя мучительно долгую, длинной почти в целую жизнь минуту дурман удалось развеять.
- Лётмарш давайте, - приказал теньм патронатору. - Немедля.
- Да, мой господин, - переломился в поклоне генерал. Патронатора трясло от ужаса: причин столь внезапного и дочерна лютого гнева предвозвестника он не понимал, и от этого было ещё страшнее.
- Поторопитесь, - буркнул теньм, и патронатор шмыгнул из кабинета.
Порученца императора патронатор лично провожал к машине, обмирая от страха и угодливости, но Клемент не замечал ничего. Встреча с гирреанцами разбередила так и не зажившие раны.
"А я ведь был уверен, - подумал Клемент, - что мне давно уже всё равно".
Лётмарш взмыл в воздух. Клемент поднял непрозрачную перегородку между пассажирским и водительским креслами, закрыл глаза.
Смазливый наглец Северцев учителя любит не меньше, чем Клемент в своё время любил Латера.
Но только Джолли Северцева никогда не предаст.