Караев обернулся. Ничего подозрительного. Тяжело отдуваясь, поставил свою ношу у ног. Ему надо было немного передохнуть.
В аэропорту "Кеннеди" его, конечно же, никто не встречал.
"Или Софочка подвела, или Софочку подвели", - решил он.
Караевы связались с Гусманами в день его вылета. Подняла трубку Софочка. И, узнав Инну, вдруг в голос заревела:
- Инночка, Сергушку срочно госпитализировали. Ущемление грыжи… Я только из больницы.
- Боже!.. Как он сейчас?
- Прооперировали… Кажется, удачно.
- Что значит "кажется"?
- Инна, родненькая, могу ли я говорить что-нибудь определённое, пока он там лежит? - вопросом на вопрос ответила она, всхлипывая.
- Кто с ним сейчас? - поинтересовалась Инна.
- Да там как узнали, что к ним доставлен профессор Гусман, главврач всю клинику на уши поставил. Выделили отдельную палату. Приставили двух нянечек. Они друг друга будут менять.
- За нянечками тоже нужен глаз, - вставила Инна.
- Ещё бы, - согласилась Софочка. - Этих девах Сергуша близко к себе не подпустит… Избаловала я его. Он только меня признаёт.
- Так в чём же дело? - с недоумением сказала Инна.
- В чём, в чём?! Он отослал. Сказал, чтобы я сидела и ждала звонка доктора Маккормака. Этот американец должен у меня узнать - вылетел мой Гусман или нет…
Оказывается, Сергей Михайлович во время приступа успел позвонить к нему в Нью-Йорк и дома его не застал. Отдиктовав автоответчику, что он занемог и скорей всего не вылетит, он попросил Маккормака перезвонить.
- Твой не собирается туда? - полюбопытствовала Софочка.
- Поэтому звоним. Всё решилось сегодня. Через два часа у него самолёт, - сообщила Инна и попросила обязательно передать Маккормаку, что Караев вылетел, его неплохо бы было встретить и сохранить номер в гостинице.
- Все непременно передам, - заверила Софа.
Караева никто, конечно же, не встретил. На всякий случай с часок побродив по аэропорту, Мика прошёл к рейсовым автобусам. И вовремя: как раз один из них отваливал на Кливленд…
…Мика опять засновал глазами по потоку людей, идущих со стороны мотеля. Нет, того шкафообразного субъекта, что стоял возле стойки администратора и называл его фамилию, среди них он не видел.
"Шкафообразный", - повторил про себя Караев и задумался. Когда-то он уже употреблял это слово в отношении то ли этого самого, то ли другого "дромадера". Ничего, однако, не припомнив, Мика пожал плечами и решил немного постоять, чтобы лучше осмотреться и передохнуть.
Мимо, едва не касаясь облитого белой эмалью тротуарного бордюра, проехал шикарный лимузин. Скорее, проплыл, а не проехал. И, прошелестев упругими шинами, остановился. Чуть впереди. Метрах в двадцати.
"Какой-то богатей", - отметил про себя Мика, любуясь машиной.
В её ослепительно чёрном лаке горели золотые лоскуты восходящего солнца. И вся она походила на недоступную роскошную женщину - высокомерную, холодную. А людям было не до неё. Ещё сонные, но уже по макушку нагруженные заботами нового дня, они сновали мимо лимузина, как мимо пустого места. Им было наплевать на эту белую ворону, спозаранок объявившуюся на окраине Кливленда…
"Белая ворона чёрного цвета", - поправил он самого себя. И в голове вдруг сама по себе возникла мелодия песенки из популярного на его родине фильма "Д'артаньян и три мушкетёра". Память очень к месту выдала ему пару строчек из той песенки: "Куда вас к черту, сударь, занесло?! Неужто вам покой не по карману?"…
Караев усмехнулся. Она, та строчка, касалась и его, и этой расфуфыренной машины. Наверное, потому что и он, и лимузин были тут гостями. Прошенными или не прошенными - вопрос другой, но то, что гостями - это точно.
Он готов был с кем угодно поспорить, что этот чёрный крейсер впервые оказался в предместье своего родного города. А что касается его самого, так он вообще из-за тридевять земель. И впервые в Америке и, конечно же, в самом Кливленде. И всё ему ново. И всё интересно. И, главное, хорошо. Хотя вчера он здорово переволновался. Денег с перепугу взял мало, а отели - чтобы этой Америке пусто было! - дорогие. Но всё решилось очень просто.
Заикаясь и сгорая от стыда, он долго и нудно объяснял таксишнику, что ему надо. Тот же понял его сходу. Словно каждый день встречался с людьмиподобного рода.
- Окей! Нон проблем, - по-свойски, широко улыбнулся он. - Мотель за двадцать долларов в сутки вас устроит?
"Четыре дня на симпозиум, - спешно рассчитывал он про себя, - плюс один день с каким-нибудь магнатом или деньжастым коллегой - сто двадцать пять долларов. На еду - если не зарываться, долларов пятьдесят, столько же на непредвиденное, плюс билет на автобус до Нью-Йорка. Где-то сто тридцать долларов останется. Можно будет потратить своим на подарки". Последнее его воодушевило, и он с радостью выпалил:
- Вполне!
Они молнией сорвались с места и на крутом вираже, на выезде из вокзала водитель сказал:
- Меня зовут Грегори, или Грэг, а вас?
- Микаил… По-американски - Майкл, - представился он и, тревожно глядя на дорогу, спросил:
- А что, нам далеко ехать?
Грэг отреагировал мгновенно:
- Не волнуйтесь, Майкл… Мотель неподалёку. Отсюда минут пятнадцать… Номер двухместный. Постель чистая. Душ, туалет в комнате. Телевизор в холле.
- До центра оттуда не близко?
- До центра - это куда?
Караев вынул из кармана бумагу и, развернув её, протянул водителю:
- Здесь адрес написан… Может, знаете?..
- О-о-о! - Грэг сбавил скорость. - Приглашение на международный симпозиум психиатров! Так вы, Майкл, - профессор?
Микаил кивнул и тут же про себя выругался. Что этот парень подумает о нём? Учёный, а как бродяга ищет задрипанную гостиницу. Ему стало муторно.
И он, не без раздражения, тыча пальцем на приколотую к листу картонную карточку, проскрипел:
- Не туда смотрите, Грэг. Адрес написан здесь.
- Бог ты мой! Отель "Риц-Карлтон", - присвистнул американец.
- Ну и как? - поинтересовался Микаил.
- Да, он в центре, - успокоил его водитель.
- Я не о том… От мотеля до него сколько езды? - уточнил он.
- Столько же, сколько отсюда до мотеля… Если не будет пробок. А пешком, - добавил таксишник, - надёжней и не более десяти минут.
Караев покачал головой: далековато. На такси не наездишься. Уйдут все только что им высчитанные подарочные деньги. Их не останется даже на билет до Нью-Йорка. Придётся, решил он, ходить пешком. Вставать пораньше и топать.
- Док, - отвлёк его от грустных мыслей водитель, - это, конечно, не моё дело. Можете не отвечать, если не хотите…
- Пожалуйста, пожалуйста… Слушаю…
- Почему вы не едете в "Риц-Карлтон"? Ведь он, как там написано, предназначен специально для участников симпозиума. Отель, скажу вам, - супер. Для звёзд.
- Там меня не ждут, - после некоторого молчания отозвался он. - Устроителей симпозиума о моём приезде следовало предупредить по крайней мере за две недели. А наши этого не сделали.
Караев махнул рукой и нахмурившись отвернулся к окну. На самом деле всё было иначе. Наши предупредили. Наших надо знать. Они не могли не сделать этого. С таким жополизством, как наши, никто и нигде к иностранцам не относится. А тут ещё - США, Огайо, Кливленд и название международной организации - Интернэшнл ассоциация. От одного названия язык, чтобы лизнуть, высунется сам по себе.
И наши ответили. Ответили вежливым факсом, в котором благодарили за оказанную честь персонального приглашения на столь солидный форум профессора Караева М. Р., но, к сожалению, по ряду объективных причин… И так далее… В общем, не хотите ли, богоподобные господа, чтобы мы вам командировали другого… Нашего министра…
Богоподобные с давно отработанной ими вежливостью ответили отказом…
Прислонившись лбом к стеклу, профессор мрачно смотрел на нервно подрагивающую рябь чужого озера. Он молчал до самого конца. Да и водитель больше не донимал его расспросами. Этот коммуникабельный американец даже не подозревал, какую едкую жменю соли он сыпанул своему пассажиру на утихшую было рану.
…Караев в сердцах выругался и, подхватив свой баул, пошёл дальше. Уже не торопясь. Далеко, однако, ему уйти не удалось. Когда он поравнялся с тем сверкающим, шикарным лимузином, задняя дверца его распахнулась, и ему навстречу шагнул тот самый шкафообразный дромадер, которого он видел в мотеле. Крепко взяв Караева повыше локтя, он на чистом русском спросил:
- Вы профессор Караев?
- Да. То есть…
- Пожалуйста, в машину, - угрюмо улыбаясь, пригласил здоровяк.
- Нет, - через силу выдавил из себя Мика. - Я пешком.
И, развернувшись, хотел бежать. Но слишком уж железной была хватка этого сибиряка. Да ещё к ним с шоферского места подскочил Шкаф поменьше и с неуместно любезной улыбкой сомкнул свои пальцы на другой руке Караева.
- Пойдёмте, товарищ Караев, вас с нетерпением ждут.
И они вдвоём прямо-таки занесли его в лимузин. Произошло это так быстро, что Мика забыл о спасительном тумблере.
- Ребята, за что? Я ничего такого не сделал. Ничего не нарушил. Я приехал на съезд врачей…, - уже сидя в салоне, сбивчиво объяснял он.
- Знаем, товарищ Караев, - трогаясь с места, отозвался сидевший за шофёра Шкаф поменьше.
Он улыбался, стараясь изо всех сил придать своей улыбке радушие.
"Старается, гад… Хочет успокоить…" - подумал Караев.
- Отпустите, ребята, - ещё раз просительно проканючил Мика и, наконец, вспомнил о своём саквояже, на который никто из них не покушался и который лежал между ним и тем бугаём из мотеля. Караев потянулся к его рукоятке.
- Слушай, стоп!.. Где он?! - рявкнул вдруг бугай водителю. - Что за бесовщина?!
- Где он? - повторил водитель, опешенно глядя на пустое место, где только что сидел и канючил профессор.
И он ударил по тормозам.
- Подавай назад! - рычал с заднего сидения Шкаф большой.
- Заткнись! Посмотри как следует рядом, - невпопад огрызнулся Шкаф поменьше.
- Козёл! - не унимался донельзя обалделый Шкаф большой. - Что он, букашка тебе? - и, выскочив из машины, бросил:
- Не спускай глаз с его сумки. А я пока в окрест пошукаю.
Оставшись один, водитель, явно дрейфя, оглядывал просторный салон.
- Во, бля, бывает же такое? - сказал он себе, а потом, взяв Караевский саквояж, положил его рядом с собой. - От греха подальше. Коль лешак зашутил, жди недоброго.
С полчаса лимузин колесил по кругу. Заезжал в мотель, вынюхал все проулочки, дважды пробежал по озёрной набережной…
- Ё моё! - плюхнувшись на своё прежнее место, выдохнул Шкаф большой. - Что это было? Как он мог мотнуть отсюда?
- Ты с утра не того? Не ширялся? - поинтересовался Шкаф-водитель.
- А ты?! - зло переспросил его товарищ.
- Значит, он гипнотизёр, - с уверенностью сказал водитель.
- Что делать будем? - после недолгого молчания наконец донёсся с заднего сидения басовитый рокоток большого Шкафа.
- Ты старшой, тебе и решать, - отстраняясь от ответственности, пожал плечами Шкаф поменьше.
- Рули к шефу, козёл! - зло приказал бугай.
- Сам козёл. Причём душной, - не остался в долгу шофёр.
- Ты полегче мне…
И началась перебранка.
Сидевший с Микой рядом несколько раз протягивал руку, шаря по тому месту, где сидел исчезнувший Караев. И Мика в этот момент видел то, что не видел тот. Да он и не мог видеть. Хотя и было светло. Рука его, пронизывая Мику, как бы искривлялась. Словно он засовывал её в воду.
- Что ты там елозишь, как вшивая кикимора? Дырку протрёшь, - прикрикнул на него водитель.
- Не воняй хлебалом, паскуда, - раздражённо парировал Шкаф большой.
Они вели себя, как два индюка, у которых из-под носа исчез аппетитный червяк. Поначалу встопорщились, с изумлённой важностью глядя друг на друга и вокруг, а потом, всё больше и больше распаляясь и раздуваясь, кидали один в другого раскалённые докрасна хоботки. Хоботков у них не было. Но мат стоял что надо. Отборный. Смачный. Русский.
Мика с опаской смотрел на саквояж. Лишь бы они ненароком своими ручищами и ножищами не опрокинули бы его. Или, что хуже всего, вдруг захотели бы порыться в нём.
Они готовы были уже сцепиться друг с другом, но не получилось. Они приехали. Караев выглянул в окно. И обмер. Ему сюда и нужно было. Отель "Риц-Карлтон"…
Шкаф большой, прихватив саквояж, распахнул дверь. Караев поспешил за ним. Ему ни в коем случае нельзя было отрываться от своей сумки больше чем на девять метров. Шкаф поменьше нагнал их у самых дверей. И когда они вошли в холл, Караев вздрогнул. Ведь здесь он уже бывал. Точно, бывал. И когда они подошли к лифту, похожему на аквариум, он вспомнил… Он видел всё это в самом первом своём перемещении во времени…
Тогда Караев никак не мог понять, почему он увязался за этими шкафообразными субчиками. И не знал, где находится. Да и знать не мог. Потому что аппарат выкинул его в один из фрагментов будущего.
Два года назад он увидел себя на два года вперёд. И в то время он не мог знать о новых, придуманных им особенностях своего устройства.
Вот почему лица сопровождавших его громил казались ему знакомыми. Он знал теперь всё, что произойдёт с ним, вплоть до того, как доктор Маккормак, оставшись в своём кабинете один, с любопытством оглядится и широко улыбнувшись произнесёт:
- Вы здесь, профессор?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Смерть принцессы Дианы
- Эм, вернись! - обрушив на стол кулак, крикнул Кесслер.
Эмори, махнув рукой, с твёрдой решимостью не отвечать и не заговаривать, продолжал идти к двери.
Поняв, что вырвавшийся из него гневной вспышкой окрик не остановит друга, Кесслер усилием воли заставил себя успокоиться. Он это мог. Работа приучила.
- Пожалуйста, Эм, - потребовал он. - Ты не представляешь, чем рискуешь…
Маккормак остановился.
- Чем рискую? - раздумчиво произнёс он. - Чем рискую, я знаю. Я рискую тем, что для тебя, впрочем, как и для всех сотрудников ЦРУ, не представляет никакой ценности.
- Почему же? Мы любим жизнь. Очень любим. Как, впрочем, - Кесслер криво усмехнулся, - все люди…
- Мне грустно, Дэнис. Ты стал непонятливым. Это синдром высокого кресла, - мрачно заметил Маккормак.
- Разве речь идёт не о жизни, Эм?
- Нет, Дэнис. Речь идёт о чести, - и, сделав шаг от двери к Кесслеру, добавил:
- Унизительно жить с бесчестием. Какую бы пользу оно не принесло. Даже славу Нобелевского лауреата…
- Хорошо, Эм. С "нобелянтством" я переборщил… Но ради Америки, ради Отечества - ты должен сделать это.
- Как ты испортился, сэр, - сдобрил он сарказмом обращение "сэр", - такого низкопробного пафоса раньше ты себе не позволял… Подлость ради цели - это вероисповедание политиков, военных, сотрудников спецслужб и бизнесменов… А если уж говорить в твоём ключе, о моей Америке я лучшего мнения.
- Эм, ты меня оскорбляешь. Не находишь?
- Нет, Дэнис. Нет! Не оскорбляю. Я выговариваюсь перед своим школьным другом, перед однокашником по Гарварду, в конце концов, - перед умным и тонким человеком. И мои слова за оскорбление могло принять твоё кресло, говорящее твоим голосом…
Кесслер рассмеялся.
- Все врачи болтуны. Человек умирает, у него глаза прут на лоб, а доктор, вроде тебя, держит его за запястье и проникновенно говорит:
- У вас всё хорошо. Всё путём… Ничего, что ты дрыгаешь ножками… Такое бывает перед поправкой…
- Ты же не отдаёшь концы, Дэнис. Ты подбиваешь меня на черт знает что.
Кесслер вышел из-за стола и молча подошёл к нахохлившемуся Эмори. И вместо извинений, закинув, как в детстве, ему на плечо руку, повёл к своему столу.
- Я не хотел, и, признаться, не имею права… Но ради тебя, я, лорд-владетель высокого кресла ЦРУ, сделаю исключение… Покажу пару документов - донесения наших секретных агентов из Парижа и Баку. Садись и читай. Быть может, это тебя проймёт… Может…
Усадив Маккормака за приставной столик, он открыл сейф и извлёк из него достаточно объёмистую папку. Отколов из неё несколько страничек, он протянул их Маккормаку.
- Читай, профессор, читай. Тебе будет интересно, - пообещал Кесслер.
Первые же две строчки притянули к себе как магнит.
Совершенно секретно
ШЕФУ ОПЕРАТИВНОГО УПРАВЛЕНИЯ
По информации Жука, высшее руководство внешней разведки Франции имеет веские основания сомневаться в случайности гибели принцессы Дианы и египтянина Доди-аль-Файада.
Обсуждая в узком кругу произошедшую трагедию, они сошлись во мнении, что катастрофа была спланирована, организована и осуществлена спецслужбой королевского двора, которая использовала в этом акте новейшую разработку - дистанционное воздействие на психику человека. К такому выводу они пришли по следующим соображениям. Один из французских агентов, вхожий внаучные круги Великобритании, ещё несколько месяцев назад присылал сообщение, которому не придали особого значения. В нём говорилось: доктор Гарви Моррисон со скандалом покинули нститут, возглавляемый знаменитым психиатром, профессором Бениамином Колби. Последний категорически запретил Моррисону в стенах его исследовательского заведения заниматься "бредовой и бесперспективной" - по словам Колби - разработкой, которая, по утверждению Г. Моррисона, может иметь большое стратегическое значение. Профессор Моррисон настаивал на реальной возможности создать устройство, позволяющее на расстоянии дезориентировать психику людей. Он ссылался на якобы убедительные исследования, осуществлённые одним иностранцем, проживающим и работающим в одной из колоний бывшей России - в Азербайджане…
Достаточно серьёзные учёные разных направлений науки, ознакомившись со статьёй вышеупомянутого иностранца "Мгновенное, или одномоментное, искривление ткани времени и его воздействие на психику и восприятие реальности", опубликованной в журнале "Курьер науки", - назвали её "квинтэссенцией невежества", а Моррисона - "человеком, охваченным дурью".
Тогда это сообщение секретного агента специалисты внешней разведки Франции положили под сукно. Тем более, что после едких публичных выступлений столпов английской науки - Моррисон канул в небытие. К нему проявился интерес после происшествия, когда в Париж за месяц до трагедии из двух независимых источников поступили две интересные информации. Первая ставила в известность о том, что в одном из предместий Лондона состоялась странная, сверхсекретная встреча скандалившегося доктора Моррисона с личным секретарём Её Величества Робертом Феллоуе.
Вторая сопровождалась сделанной скрытой камерой фотографией того же самого Феллоуе с советником английского посольства во Франции (известного нам сотрудника "Интеледженс Сервис") Ричардом Сторном. В их беседе, длившейся более двух часов, неоднократно всплывало имя графини Спенсер, т. е. принцессы Дианы… Сопоставление изложенных мной со слов Жука фактов, с одной стороны, бъясняют позицию высшего руководства французской разведки по поводу трагического происшествия, а с другой, косвенно подтверждают наличие у англичан новейшего стратегического средства воздействия на психику людей.
ЛАПЛАС
Маккормак задумался. Невидяще уставившись в дрожавшие в его пальцах листы бумаг, он несколько раз довольно внятно пробормотал: "Сукин сын… Не может быть…"