Кесслер развёл руками, мол, как видишь, может быть. Комментировать реплику обескураженного человека не имело смысла. Он молча протянул ему оставшуюся "дозу" бумаг.
- Теперь прочти это. Оно пришло вчера.
Совершенно секретно
Лично БОССУ
Сэр, по Вашему распоряжению я навел справки о местном докторе психиатрии, профессоре Микаиле Расуловиче Караеве. По характеристикам министра Здравоохранения, советника Президента по вопросам науки, культуры и образования, а также куратора министерства Здравоохранения по линии МНБ (бывшего КГБ), полученным мною в ходе приватных бесед, - Караев фигура одиозная, с ярко выраженными предпосылками мании величия. Все трое, независимо друг от друга, характеризовали его следующим образом (кассета с записью диалогов прилагается):
Министр:
…Однажды, по настойчивой просьбе профессора Караева, я вынужден был принять его. И, признаться, пожалел. Он в течение часа на полном серьёзе излагал мне странную теорию о существовании в окружающей нас среде факторов, влияющих на психику человека и управляющих ею. Убеждал, что нащупал эти пресловутые факторы и готов разработать прибор, который избавит людей от помешательств. Чтобы слова его выглядели понаглядней, он передо мной начеркал с десятка два вертикальных штрихов, поставил в конце их многоточие, а затем все эти чёрточки с многоточием заключил в пружину… "Знаете, что я изобразил?" - спросил он меня. Я, естественно, сказал, что не имею представления. И что вы думаете?.. "Перед вами Человечество!" - заявил он мне. Под занавес нашей беседы Караев попросил для своих изысканий два миллиона долларов. Откровенно говоря, та встреча с ним оставила во мне чувство острой жалости к этому когда-то подававшему большие надежды учёному… Он слишком долго работал в непосредственном контакте с сумасшедшими и… переработал. Такое случается с врачами-психиатрами…
Советник Президента:
Караев - больной человек. Он уверял меня, что изобрёл эффективную технологию по исцелению помрачившихся умом людей. Его изобретение, как утверждал Караев, произведёт сенсацию в мировой науке и обязательно удостоится Нобелевской премии. Но его, дескать, интересуют не столько лавры нобелянта, сколько интересы нашей страны… Видите ли, по его словам, разработанный им механизм неожиданным образом выдал эффект, представляющий для Азербайджана громадное государственное значение. Разумеется, что это за такой странный эффект - он говорить категорически отказывался и требовал аудиенции с Президентом… Таких просителей пообщаться с Президентом у нас сотни…
Куратор Минздрава от МНБ:
А-а-а! Вы тоже о нём слышали! Он у нас проходит под кодовой кличкой "Профессор Гриффин". По имени героя известного произведения Герберта Уэллса "Человек-невидимка". Он забросал нашего министра письмами, где пишет, что им создан прибор, представляющий интерес для спецслужб и министерства обороны. И он, профессор Караев, готов в любое время продемонстрировать фантастические возможности своего уникального устройства. И… продемонстрировал… В Академии наук собрался весь цвет учёного мира Азербайджана, представители Президента страны и силовых ведомств, чтобы посмотреть на чудо- машину… И что вы думаете? Караев объявил, что он сейчас крутанёт регулятор своего аппарата и исчезнет. Станет невидимкой. Крутанул и… исчез для самого себя. На глазах у всех, лишившись чувств, рухнул на пол. Едва удалось откачать. С тех пор его называют "профессор Гриффин"…
Под предлогом врачебной консультации, в которой якобы нуждается один из моих знакомых, я лично встретился с доктором Караевым. Его из кресла директора научного института и заведующего кафедрой отправили, в буквальном смысле этого слова, под лестницу. Его кабинет в клинике находится под лестницей. Он был со мной приветлив. А, узнав, что я американец, стал говорить мне о том, что у него в штатах есть большой друг, по его словам, знаменитый ученый. Некий профессор Маккормак. Он бывал у него в Кливленде и поддерживает с ним очень тесные научные контакты.
О своей чудо-разработке не упомянул ни единым словом. Консультировать отказался. Во-первых, потому, то не делает этого заочно, а во-вторых, потому, что его метод лечения предназначен для больных с тяжелыми и стойкими формами психического расстройства. На мой вопрос, насколько эффективен его метод лечения и в чем суть его, врач ответил односложно: "Долго объяснять". Что касается эффективности, он резонно заметил: "Об этом лучше поинтересоваться у исцелившихся". Их, возвратившихся к привычной нам разумной жизни, уже 13 человек. На вопрос, насколько широко известен пользуемый им метод лечения, доктор горестно сказал: "Увы". Как выразился Караев, о концептуальности его подхода к болезни знают, пожалуй, два специалиста - его американский друг Маккормак и, как он для себя совсем недавно выяснил, психиатр из Великобритании Гарвей Моррисон. Днями, как сообщил Караев, этот Моррисон специально прилетает к нему в Баку, чтобы поближе познакомиться с его изысканиями.
Впечатления, что мистер Караев - человек с патологическим самомнением, у меня не сложилось. Как и мнения, что он может быть чем-то полезен нам.
ФЕРТИ
- Слушай, Дэнис, Моррисона надо остановить. Его цель шита белыми нитками, - встревожился Маккормак.
- Остановить, думаю, будет тяжелее, нежели… - Кесслер красноречиво посмотрел на профессора. - Нежели предупредить Майкла. Так, кажется, ты его называешь?
- Точно, предупредить! Соединяй меня с ним! - потребовал Маккомарк.
- Сейчас там почти что полночь.
- Ничего. Он будет рад моему звонку.
- Говори номер, - соглашается Кесслер, набирая под диктовку телефон Караева.
Маккомарку голосом Майкла ответил автомат: "Нас нет дома. Прошу оставить сообщение. По приезду перезвоним".
- Он в отъезде, Дэнис, - огорчённо выдохнул Маккормарк. - Хотя вчера, когда я говорил с ним, он никуда не собирался.
- Факс у него есть?
- На работе. В кабинете главврача, - оживился профессор.
- Туда нельзя! - отмёл Дэнис. - Если завтра в течение дня ты с ним не свяжешься, пошлём ему факс по нашим каналам. В посольство. Лично Ферти запечатает твою бумагу в конверт и доставит его по адресу.
- Тот самый умник? У которого, видите ли, "не сложилось мнение"? - с нескрываемой неприязнью к незнакомому ему агенту спросил профессор.
- Ферти добросовестный агент. Он прислал то, что я у него потребовал - объективную информацию, - защитил своего работника Дэнис.
- Нужно было перепроверить. Хотя бы слова того же министра, - обиженный на Ферти за неосторожный вывод в отношении Майкла, не унимался Эмори.
Кесслер препираться с другом не стал. Он думал о Моррисоне. Поездка его в Баку имела одну цель - войти в доверие к обложенному со всех сторон родной бюрократией Караеву и, если не выкрасть, то вызнать всё, чего тот добился, а затем присвоить. Это как дважды два. Другого быть не могло. Тем более что Караев созрел. Ему хочется поделиться с кем-то, сделать своё открытие достоянием благородного Человечества…
Не зря же по приезду в Кливленд он с горячностью и с наивной доверчивостью изложил и показал Маккормаку всё, чего добился. Хорошо, Эм догадался и не позволил Майклу выступить со столь суперсенсационным докладом. Хорошо, Майкл согласился с ним, и его короткое сообщение прозвучало для специалистов очередной гипотезой, на которую обратили внимание только лишь потому, что она диссонировала с привычной психиатрам логикой. Отнеслись к ней со снисходительным скепсисом.
Но кто из здравомыслящих мог допустить взаимосвязь Пространства-Времени с таким заземлённым механизмом как человеческая психика. И хорошо, там не было физиков.
Его странно прозвучавшее сообщение поняли всего двое. Сам Майкл, потому что был физиком и имел на руках сотворенный им же аргумент - уникальный прибор. Да и ещё Маккормак, который физиком не был, зато собственными глазами видел чудо-машину и, более того, где-то с пару часов ходил невидимкой и по гостинице, и среди ничего не подозревавших участников конгресса. И пока он ходил и слушал и видел то, что не предназначалась для посторонних глаз и ушей, никто не обращал внимания на Майкла, ходившего с саквояжем по холлам и залам.
Эм тоже фрукт. Правда, не гнилой, как Моррисон. Видишь ли, ему такая химера как совесть не позволяет поделиться с родным государством тайной, которой он владеет…
Разозлился на его, Кесслера, предложение. Наверное, всё-таки не на предложение поделиться, - думал Денис, - на другое. Тогда он решил сыграть на честолюбии Маккормака и неосторожно сказал, что он, Эм, за такую разработку удостоится Нобелевской премии…
Вот когда психиатр запсиховал. Этого не надо было говорить. Просто его, Дэниса, занесло… Теперь она, та тайна, может попасть в чужие руки. Англичане многого ещё не знают, но Моррисон уже рвётся туда…
- Дэнис, - перебил его размышления Маккормак, - хочешь знать, какой разговор состоялся между Майклом и министром…
Кесслер кивнул.
- Я знаю о нём не со слов, а, так сказать, из первых рук.
Эм на несколько секунд умолк, а затем примирительно добавил:
- Он прольёт свет на то, чего ты от меня добиваешься. Ведь, помимо того, что ты первая шишка в ЦРУ, ты ещё и физик. Кроме того, друг мой, тебе станет понятным, почему я не хочу предавать этого великого учёного и отчаянно беззащитного человека. Это против совести, а значит - против Бога.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Пряжа жизни
- Там, у себя в Баку, - говорил Маккормак, - ему ловить нечего. Никто слушать не хочет. Если по правде, на первых порах выслушивали. Потом, очевидно, надоело. Единственный, кто искренне отнёсся к моей идее, был мой однокашник по медицинскому институту, занимавший должность главного психиатра министерства Здравоохранения…
Когда Караев только в общих чертах изложил ему своё видение проблемы, тот аж подпрыгнул.
- Необычайно! - фальцетом вырвалось из его кадыкастой гортани. Это, брат, - революция… Принципиально новое направление… Я доложу министру.
Министр вызвал их, когда они потеряли всякую надежду быть им принятыми. Прошло два с лишним месяца после того, как товарищ Караева доложил министру о его несомненно оригинальной идее. Министр пообещал пригласить их к себе в самое ближайшее время. При каждом напоминании он куксился, задумывался, перебирая в памяти, когда он будет свободен, и всегда говорил: "Завтра обязательно". И вот, наконец, снизошёл.
- Коллеги, прошу коротко и по существу. У меня всего десять минут, - пожав им руки, предупредил он.
Караев протянул ему составленную для такого случая служебную записку. Она была сравнительно короткой. Три страницы машинописного текста.
- Сейчас читать? - растерянно спросил министр.
- Можете потом, - ответил Караев и, как бы оправдываясь, добавил: - Она составлена для экономии вашего времени и для того, чтобы вы в текучке не забыли о нашей встрече.
- Обижаете, профессор, - я никогда и ничего не забываю, - похвастал министр.
- В таком случае, я устно изложу основные положения своего открытия.
- Открытия?! - подбросив брови, министр многозначительно посмотрел на главного психиатра.
- Полагаю, так оно и есть, господин министр, - пробурчал тот.
- Ну-ну…, - поощрительно пробубнил министр, всем своим видом демонстрируя слух и внимание.
- Речь пойдет о принципиально новом методе лечения душевнобольных любой степени тяжести, а также, - Караев покосился на настенные часы, - а также наркоманов и - прежде всего - тех, кого мы причисляем к разряду безнадежных. Нынешние фундаментальные работы по психиатрии, считающиеся классикой и эталоном, и все учебные пособия уже сегодня можно было бы смело отправить на переработку во вторсырье…
Министр закашлялся. Такого он не ожидал. И перебивать тоже не стал. Пусть выговорится, а потом он ему выдаст, подумал он.
Утерев выступившую на губы мокроту, он сказал:
- Извините. Продолжайте.
Караев видел состояние своего верховного босса. Он привык к подобным реакциям своих собеседников, которым излагал суть работы. Она, безусловно, ошеломляла. На него смотрели как на тихопомешанную особь. А потом все менялось. Глаза собеседника преображались. В них появлялся блеск, как у голодного человека, глядящего на пищу. Он проникался. Он видел. Он старался отыскать слабые места… Задавал вопросы с подвохом. И, получая ответ, поражался тому, как он мог не обращать на это внимание раньше. Ведь все находилось на виду. Все перед глазами.
Теоретически все выглядело гладко, стройно. Логика - кирпичик к кирпичику. Ни к чему не придерешься. Но одно дело - теория, и совсем другое - практика. Теория без практики всего лишь гипотеза… Два-три похожих случая отнюдь не закономерность. На таких до сих пор пишутся монографии, защищаются кандидатские и докторские диссертации. Основываясь на них, провозглашаются новые направления в методах лечения. Создаются научные школы… А гора из могучего чрева своего выплевывает серую мышку. Не более.
К теории нужна была технология. И он, Караев, ее разработал. Детально. Конкретно… Все традиционное и привычное летело в тартарары…
Но его технология требовала денег. Больших денег. Они нужны были для доказательства того, как он прав. Чтобы то, что сейчас высокомерно называют гипотезой и вызывает рефлекс неприятия, стало реальностью. Рефлексия должна проявляться. Это естественно…
Главное - инстинкт. Это аргумент повесомей… Все, с кем он делился своим открытием, включая дремучих ретроградов, на инстинктивном уровне, пусть смутно, но чувствовали гипнотическую правоту его аргументов. И упавший на грудь подбородок ошарашенного министра нисколько его не трогал. Перед ним сидел оппонент, которого надо было убедить.
- Вы заметили, - продолжал Караев, - я употребил слово душевнобольной. Стало быть, больной душой. А под душой мы подразумеваем психику. А психику категорично, как аксиому, поместили в наш высокочувствительный компьютер, - он поступал себя по черепушке, - и считаем её неотъемлемой функцией головного мозга. Но это совсем не так… Роль мозга вторична. Он всего лишь водитель. Пока мотор молчит, водитель как бы не крутил баранку и не нажимал бы на педали, машина не тронется с места. Пример, прямо скажу, грубый, но наглядный. Зажигание - мотор, а затем - разумное движение. Разумное - от человека. Он выполняет функцию мозга машины…
А в случае с человеком? Мы знаем: нашими поступками, поведением, рассуждениями и прочими действиями руководит мозг. Но от чего возбуждается он сам? Откуда он получает эффект "зажигания"? Что позволяет ему решать - делать так или эдак?..
Министр кривит губы.
- Вопросы совсем не праздные, - спешит он заверить министра.
- Глаза?… - спрашивает профессор и сам же отвечает:
- Они видят, что положено им видеть. Редко когда больше своих физиологических возможностей, а зачастую, даже меньше таких возможностей…
- Кровь? - не унимается профессор. - В принципе она выполняет функцию горючего…
- Спрашивается, а что же тогда? - пытает он.
Караев останавливает поток обрушившихся на собеседников парадоксальных вопросов и ответов, с явным интересом наблюдая за их реакцией. Они растерянно, не зная что ответить, молча смотрят на него.
- А что человека делает живым? - добивает он их очередным вопросом, на который, через паузу, сам же и отвечает:
- Разумеется, душа!
В этом месте все, с кем Караеву приходилось говорить, как правило, с язвительной ухмылочкой перебивали его. Дескать, душа, скорее, понятие церковное, нежели научное. А то, что она представляет собой частицу иной материи, не соответствующую земной среде, вообще нонсенс. И тогда Караев извлекал на свет свой главный козырь. Правда, козырем его назвать было трудно. Но он действовал неотразимо. Ведь аргумент, который он приводил в свою пользу, принадлежал иностранцу. А это для подавляющего большинства советской школы ученых чуть ли не истина в последней инстанции. Свой, видишь ли, лучше иностранца не скажет, не сделает и не найдет. Мало кого он раздражал. Многих - обезоруживал…
И заметив, как рвутся губы министра, чтобы сказать нечто вроде "это бред сивой кобылы", Караев опережает его:
- Помните, несколько лет тому назад "Курьер науки", журнал Международной лиги независимых исследователей, опубликовал статью, в которой автор выражал лишь догадку о том, что проблемы психиатрии каким-то образом связаны с такой структурой мироздания, как Пространство-Времени.
- Не столько статью, сколько скандал и шум, какой она наделала в научном мире, - припомнил министр.
- Так вот, поговаривают, что автором этой статьи Эмори Маккормаком и гипотезой, изложенной им, заинтересовались ребята из Пентагона и ЦРУ.
- Странно. С чего бы это? - недоверчиво улыбнулся министр и предположил: - Вероятно, потому, что он является Президентом этой пресловутой Международной лиги независимых ученых, в которую он собрал отщепенцев от науки и политики.
- Возможно, и поэтому, - с плохо скрытой иронией согласился Караев. - Среди них много оригиналов, на которых, кстати, и держится наука. Многие из них утверждают, что душа все-таки есть. И доказывают это. В СМИ сообщалось, что они даже умудрились взвесить ее. И по их утверждению, душа представляет собой некую частицу неизвестной нам материи, которая отрицательна к телу биологической особи и к пространству, в котором находится это тело.
- Слышал… Читал… И мне рассказывали о такой несусветице, - замахал руками министр, пытаясь перевести разговор на понятную ему конкретику.
Но Караева остановить уже было нельзя. Ведь это, по его мнению, и была конкретика. Не канцелярская, не административная, а по-настоящему научная. И он горячо, но не повышая голоса, стал убеждать собеседника в том, что именно та самая отрицательная частица к среде человеческого обитания и делает человека живым и мыслящим существом. Она поднимает его с четверенек на ноги, возбуждает разум и до последнего вздоха находится в движении…
- И я теперь смею утверждать, что она контактирует со спиралью планетного времени, - поймав остекленевшие глаза министра, твердо говорит он.
Столь категоричное заявление профессора повергло министра в шок. Глаза его в изумлении округлились. Как у воробышка, который вдруг, ни с того ни с сего оказался в когтях кобчика. Он даже не трепыхался, хотя с отчаяния успел-таки пискнуть:
- Вот как?!..
Но Караеву только так казалось. На самом деле министр ругал и себя, и этого чертова своего Главного психиатра за то, что тот взял его измором, а он, слабак, сдался на милость победителю, и вот выслушивает про сны сивого мерина. И он с отчаянием сказал себе: "Ну и вляпался же я в говно!" А вслух обронил какую-то фразу, которая заставила этого ненормального профессора подумать, что все сказанное им поразило и потрясло его.
- Именно так! - решившись окончательно доконать его, воскликнул профессор.